Моя ненависть к тебе

Эрен приподнимается, садясь рядом, и теперь смотрит сверху вниз, как Леви лежит на пушистом ковре, откинувшись назад. — Леви, я не совсем понимаю… Должно быть, мы думаем о разном, потому что то, о чем думаю я-… — Хватит ебать мне мозг, Эрен, — перебивает Леви, а Эрен признается себе в том, что прекрасно все понял и действительно прикидывается дураком, потому что грудь сжимается от неясного страха, а мозг просто отказывается обработать услышанное и пропустить в сознание. Он буквально не верит своим ушам. — Л-леви, ты же понимаешь, что я не могу… отказаться? Ты понимаешь, что предлагаешь мне? — Я уже всё сказал! Это не может не произойти! — почти рычит Леви, всё так же находясь под ним и начиная раздражаться. Он продолжает лежать, а его черная челка растрепалась, открывая белый лоб и тонкие брови. Эрен может видеть четко очерченную линию роста волос, аккуратные острые черты, затем спускается взглядом к симметричным скулам и останавливается на бледной шее. Он шумно сглатывает накопившуюся слюну, а когда поддается соблазну коснуться лица мужчины, понимает, что его руки невыносимо трясутся, будто он собирается идти под огонь. — Но ты… — Йегер снова судорожно сглатывает, прежде чем наклониться обратно и почувствовать своим лицом тепло чужой кожи, которая сейчас казалась почти прозрачной. Он вновь уловил тонкий еловый запах от его волос, затем жадно вдохнул глубже и различил родные нотки запаха самого Леви. И наконец с горечью произнес истину, которую всегда знал и от которой всё внутри него давно было мертво. — Ты же не хочешь этого. — Чепуха. — Ты не хочешь меня, Леви. А если ты не хочешь, то… это будет сравнимо с тем, если я сделаю это против твоей воли, и мне омерзительна сама мысль, что я буду вот так вот… причинять тебе такую боль, — отвечает Эрен и с трепетом гладит кончиком пальца острую скулу, касаясь шеи в том месте, где часто бьется жилка. — Что за вздор ты несешь?! Это не будет сраным изнасилованием, если я сам предлагаюсь тебе! От слов, которые употребляет Леви, тело Эрена предает себя, а мозг рисует в голове неподобающие картинки. Он невольно представляет Леви без одежды, интегрируя его образ в сцены из порнофильмов, которые смотрел перед сном с телефона, прислушиваясь к шорохам за дверью. На самом деле подобная фантазия не является чем-то в новинку, он представлял Аккермана в подобных эпизодах сотни раз, но сейчас, когда тот находится так близко… Лицо вспыхивает, а внутри живота предательски тянет. Сознание живо подсовывает кадр, как его милый Леви сладко выгибается, постанывает и просит еще… просит глубже… как покраснело бы его лицо, как натянулись бы мышцы во всем теле… Одна из его самых порочных и смелых фантазий, что из ночи в ночь доводили до исступления. — Боже, Леви, — вероятно всё это каким-то образом нашло отражение в выражении Эрена, потому что мужчина странно и слишком внимательно смотрит. — Я не остановлюсь, не смогу, слышишь? — Эрен… — Если ты говоришь, что это не изнасилование и станешь и дальше соблазнять меня, рассчитывая, что во мне проснутся страх или стыд, или чертово раскаяние, то не думай, будто я настолько благороден! Будто откажусь в последний момент, сославшись на то, что ты якобы действуешь под влиянием импульса или прочее дерьмо, и… — лепечет в волнении Эрен, в то время, как его широкая ладонь уже легла на низ живота Аккермана, принявшись мерно его поглаживать. — Эрен. — … или буду спорить о сказанных тобой на эмоциях словах о том, что я заслужил. Может, я и не достоин встречаться с тобой, не дорос, блять, но, чёрт возьми, как же долго я… шел к тебе! Я заслужил хотя бы один раз с тобой! — Эрен! — прерывает Леви громко, а затем резко тянет парня на себя и, боже, Эрен не верит в это, но тот сам целует его. Поцелуй получается смазанным, несинхронным. Они то и дело беспорядочно стукаются зубами, пару раз Эрен кусает Леви, не в силах сдержать себя. Его обжигает чужим теплом, а еще сильнее мыслью, что Леви сам льнет к нему. Тянется, отвечает, выгибает поясницу, чтобы прижаться. — Леви… Леви, — шепчет он в губы, будучи не уверенным, что всё это не сон. Не веря, что мужчина, хоть и не смело, то и дело прерываясь, точно раздумывая, заводит свои прохладные ладони ему за спину и ныряет под толстовку, чтобы коснуться поясницы, а затем выше по спине, задирая его кофту. Возможно, тот действительно всё решил, но какие мотивы двигают этим решением: жалость, ненависть, принятие поражения, усталость…? Перед глазами, точно калейдоскоп, мелькают все более-менее разумные и неразумные варианты. Эрен ничего не знает, но так сильно жаждет, так неистово, что готов разрушить до основания то, что осталось от его тела и души. Если Леви так нужно, если Леви так хочет, если так надо и если он сам... так сильно пропал...  — Я хочу тебя так сильно! Не представляешь, как… Наверное, с нашей первой встречи тогда, на вашей кухне в Шиганшине, когда ты спалил, что я пьяный, а потом повернулся ко мне спиной и… — Закрой… закрой свой рот, — сбивчиво шипит старший, когда подросток переходит с его губ на шею, а затем принимается вылизывать чувствительное место за мочкой уха, чередуя это с непрекращающимися быстрыми поцелуями. Допускал ли Леви мысль, будто Эрен сможет от него отказаться? Будто посмеет? Будто сможет устоять перед ним… перед этими белыми руками, угрюмым взглядом исподлобья, перед своим любимым, единственным Леви. Быть с ним — его мечта, самая безнадежная, самая дорогая и безумная, уничтожающая и выжигающая его до костей каждую гребанную ночь с их первой встречи. Или Леви прекрасно всё понимал, и с самого начала в его словах не было ни грамма блефа? Йегеру отчасти всё еще кажется, что мужчина не отдает себе отчет, но его действия говорят об обратном. И, наверное, это можно назвать конечной точкой, целью всей его короткой жизни в шестнадцать жалких лет, более десяти из которых он просидел в школе. Эрен беспорядочно блуждает руками по его телу, оглаживает бока, поясницу, боится опуститься ниже, только лишь предполагая, что ему делать дальше, как вдруг Леви начинает возиться под ним, будто пытается ускользнуть. На мгновение подростку опять начинает казаться, что предложение Леви — следствие секундного отчаяния, но он понимает, что ошибается, когда тот, слегка толкая его и усаживаясь, склоняется ближе и утыкается носом в место, где за тканью одежды находится ямка между ключиц. Наверное, Леви может чувствовать сейчас, как рьяно сотрясается его грудная клетка, как учащается и становится нерегулярным дыхание, как повышается температура тела… Принимая его действие за поощрение, Эрен цепляет края своей толстовки и, чуть отклоняясь назад, стягивает ее, оставаясь в одной темной футболке. — Подожди… — произносит мужчина и поворачивается спиной, чтобы дотянуться до прикроватной тумбочки. Взгляд подростка проходится по его пояснице и ниже. Его осеняет, что он может… касаться его, где хочет, и просто тянется рукой, поднимаясь выше от колена, по бедру, и нагло сжимая, при этом задерживая дыхание от осознания того, что творит. Он буквально чувствует, как электрический импульс проходит через руку и достигает души. Леви нагнулся сильнее, явно что-то выискивая там, и, кажется, интуиция верно подсказывает Йегеру, что именно. А потом он видит, как в руке взрослого оказываются не менее «взрослые» вещи: маленькая бутыль с прозрачным содержимым и небольшая квадратная упаковка. Накатывают воспоминания, как в детстве он смущенно отворачивался, замечая на кассе в магазине что-то подобное, пока Карла держала его за руку. — Леви… — Возьми себя уже в руки, Эрен. Или не хочешь? — Эти слова должны были прозвучать с насмешкой, но насмешки в них ни капли. Леви не спешит отдать эти странные предметы подростку, будто ожидая последнего подтверждения. Но Йегер в подтверждении нуждается не меньше. — Я люблю тебя. Скажи, что веришь мне. — Эрен… — Скажи, что веришь мне! Прошу! — он подается вперед и берет его лицо в свои руки, начиная умоляюще касаться губами щек, бровей, прикрытых век… — Ты и так это прекрасно знаешь. Я верю тебе, Эрен. — Но… — пытается он возразить, но не знает, в какие слова облечь собственные мысли. Как объяснить, что если Леви отдастся ему, то, можно считать, подбросит монетку, одна сторона которой означает исцеление и надежду на здоровую, счастливую жизнь для, как минимум, одного из них, а другая — полное разрушение? И если Леви, судя по всему, выбирает заблуждаться, уповая на вероятность хорошего исхода, то Эрен не строит иллюзий насчет себя. Он чувствует, что после от его сердца не останется живого места. Однако он слишком крошечный перед лицом своего желания, чтобы что-то предпринять сейчас, пока еще не поздно. Но как может его взрослый и умный Леви не понимать такой элементарной вещи? Или он ошибочно считает, что рискует лишь собой, потому что уверен, будто мечта Эрена исполнится, и чувства пройдут? Или что его вылечат ебаные психиатры в Шиганшине? Или же... для Леви существует какой-то третий вариант? В ответ на его "но", Аккерман нервно продолжает: — Верил каждому твоему слову, тупица. От начала и до конца. Всегда верил, потому и уехал… Это ведь так очевидно, Эрен, — и Эрен готов поклясться, что слышит в его словах оттенки боли. Или он просто так сильно влюблен, что готов увидеть, что угодно там, где ничего нет. И как бы там, чёрт возьми, ни было. Что бы ни ожидало их дальше… — Иди ко мне, Леви, — порывисто шепчет в ответ подросток и целует так нежно и крепко. Он так жаждет, чтобы мужчине было хорошо, так невероятно сильно, всем своим существом, и, наверное, он бы даже умер, если бы это принесло Аккерману удовольствие. Он трепетно касается его руками, не прерывая поцелуя, расстегивает пуговицу за пуговицей на рубашке мужчины, трогает кожу на его плоской груди и подтянутом животе, ощущая, как его пальцы начинают гореть. — Ты точно согласен? — отстраняется он лишь на сантиметр, чтобы спросить, не сдерживая дрожи в голосе, и его бедное, истерзанное сердце делает кульбит, когда он слышит: — Согласен. — И ты… хочешь этого? — произносит хрипло, чувствуя, как горло сдавливает комом, а потом его жалкая душа отпускает себя и летит вниз, когда в ответ ему приходит едва различимое, но осознанное: — Хочу. — И ты ждал меня, верно? Ты ведь из-за меня болел, Леви! Я понял, что имела в виду тогда Микаса, ты ждал меня… Каждый день ждал! — Ждал. Не надо так кричать, тупица. — Но я должен буду вернуться домой… — Должен будешь. — И жить без тебя… — Без меня. — Я не справлюсь порознь… Мы не справимся! — Йегер мягко толкает его и нависает сверху, начиная мелкими и частыми поцелуями покрывать его лицо. Оглаживает острые плечи, ямки ключиц, напряженные мышцы, часто вздымающуюся от ускоренного дыхания белую грудь, за которой бьется то, от чего зависела его никчемная жизнь и никчемный он сам. — Эрен… Слезы стекают тяжелыми каплями с его глаз. Он трется своим лицом о лицо Леви, размазывая свои слезы и по его щекам тоже, ласкается, целует. — Поклянись, — шепчет, исступленно хватаясь за своего мужчину, словно тот может исчезнуть, раствориться, словно сладкий сон, после которого Эрен проснется и окажется, что его никогда вовсе и не было, и что вся та боль и Леви Аккерман ему приснились, а Микаса всё так же живет в их доме, ничего не замышляя и решая, какую начинку завернуть в утренние блинчики для Эрена. — Поклянись, что дождешься меня! Я требую! — Что ты несешь, маленький придурок… Он без него не выживет. — Требую, Леви! Я требую, требую, требую! Ты мой! Мой!!! — выкрикивает он. — Я окончу школу, поступлю в Технический Университет Троста, и мы будем жить вместе! — Твою мать… — Пожалуйста, Леви! — он чувствует, как небольшая ладонь Леви ложится на его щеку, чувствует поглаживание, ласку, смотрит в родные серые глаза, в которых сейчас плещутся тысячи микроэмоций, и которые в состоянии прочитать только Эрен Йегер. И там есть даже та самая пресловутая ненависть. Есть жалость и действительно есть вина, приправленная сомнениями. И видение Эрена насквозь, и убежденность в том, что он эгоистичный ребенок, просто привыкший получать всё, что захочет. Знание наизусть всех граней его невыносимого характера, его дурацкой сути и манер, его умения сжигать себя дотла во имя цели и так же сжигать себя дотла при неудаче. Леви видит Эрена таким, какой он есть. И за всей этой войной из чувств и эмоций в его взгляде прячется едва уловимая, совсем бледная и тонкая… нежность. И именно она вместо Леви отвечает Эрену на все его произнесенные срывающимся голосом требования. И ему этого хватает. — Я люблю тебя больше всего на свете, слышишь, Леви? И это ничто не изменит. Ни родители, ни миссис Зоэ с мистером Эрвином, ни месяцы разлуки, ни годы, ни врачи, ни гребаная смерть… Ничто и никто меня не остановит! — из его груди вырываются рыдания, и он опускается вниз, лаская, трогая, покрывая поцелуями своего любимого и словно в бреду повторяя «мой, мой, мой…». Слыша затем хриплый шепот себе на ухо: — Твой. Бери. Эрен нежно и успокаивающе касается губами его век и между бровей, переходя затем на горячие виски и вниз, к нежной коже под ухом и возле скул. Он утешает его и утешается сам, тихо сосредотачиваясь на его дыхании. Постепенно они лишаются одежды. Пальцы Эрена скользкие и, хоть и дрожат, достаточно аккуратные, но Леви всё равно морщится, и Йегер пытается отвлечь его, шепотом называя всякими ласковыми словами. Они то и дело стремятся успокоить друг друга, заверить, что то, что происходит — правильно и хорошо. Им обоим это так сильно нужно… — Эрен, …Эрен! Он входит медленно, выбивая из Леви вдох, а потом снова и снова, пока глубокое дыхание мужчины не превращается в тихие стоны, перемешанные с его именем. Их поцелуи практически не разрываются, как и объятия, в которых они сжимают друг друга, тесно, кожа к коже, опаляя друг друга, выжигая нутро и душу до дна, беря всё, что могут, и предлагая взамен себя целиком и полностью, до испещренного шрамами, уставшего, бьющегося в унисон с другим, таким же истерзанным и сочащимся сукровицей сердца. — Любимый… Я вернусь… Обязательно вернусь к тебе, слышишь? Леви выгибается под ним, запрокидывая голову и вскрикивая высоким, срывающимся голосом. Тугие мышцы сжимаются вокруг Эрена, и он ощущает, как на него накатывает удушливая, сладкая волна, заставляя перестать слышать и видеть, толкая его тело вниз с высокого обрыва в родные объятия. Он чувствует только их, так невероятно близко, одно целое, вместе… Он так долго его добивался… Так долго…