Поцелуй украдкой

— Хватит уже смотреть на это, ты что, надо мной издеваешься? — Глеб вырвал у него из рук телефон и кинул на заднее сидение машины. Тот с громким шлепком приземлился на пол. — Не хватало тебе еще разбить мой телефон, — буркнул Слава, отворачиваясь к окну. — После того, как ты уже разбил мое сердце. Глеб цыкнул, покачал головой, но ничего не ответил — хотя очень хотелось сказать что-нибудь едко-саркастическое. Он догадывался, что будет непросто, отчасти поэтому и оттягивал разговор об отъезде, но то, что Слава окажется не менее упрямым, чем он сам, и будет обижаться и морозиться от него так долго, стало для него неприятной неожиданностью. И это после всех тех слов, что Глеб сказал ему, после того, как пообещал полную и абсолютную поддержку! Глеб прикусил губы, стараясь сконцентрировать внимание на дороге и в перепалку не вступать, не вестись на провокации. То, что демонстративный просмотр видосов с выпускного (каждый второй счёл своим долгом заснять и выложить в инсту то, как Глеб делал предложение Алесе) является самой настоящей провокацией со стороны Славы, он ни на минуту не сомневался, но ругаться и раздувать конфликт не хотел. Это была их первая настоящая ссора, не считая той, которая произошла, когда они ещё не были в отношениях, и Глеб чувствовал себя просто ужасно. Он дал себе зарок, что впредь никогда не будет доводить ситуацию до такого вот предела, когда они оба злятся друг на друга и не могут нормально поговорить. Ему хотелось вырулить на нормальный диалог, и он пытался это сделать на протяжении всего их пути, но, увидев, что Слава с интересом смотрит многочисленные стори с выпускного и его даже не слушает, не выдержал. Сейчас он взял паузу, чтобы успокоиться и отдышаться, но, измотанный воцарившим в салоне молчанием, всё-таки не выдержал и брякнул: — Что, нравится смотреть на то, как из меня делают оленя? — Очень, — язвительно ответил Слава. — Охуительно приятно смотреть на то, как мой парень делает предложение девушке при всей школе на выпускном. — Рад слышать, что я все еще твой парень, — парировал Глеб. — Но это не точно, — огрызнулся Слава. Они снова замолчали, рассерженные друг на друга. Внутри каждый тянулся к другому, испытывал тоску и переживал, хотел сближения, но Слава упрямился, а Глебу тоже надоело его уговаривать, уламывать и успокаивать. Он считал, что тех слов, которые он сказал Славе в ту ночь, вполне должно было хватить для того, чтобы он его простил, и они вместе наконец-то приступили к проработке плана для их дальнейшего воссоединения. Но куда там — Слава просто закрылся, замкнулся от него, снова стал тем пугливым, настороженным волчонком, каким он был в самом начале их отношений, когда шугался от любого знака внимания в свою сторону. — Я же сразу сказал тебе — нечего там смотреть! — снова подал голос Глеб. Он тоже был развинчен и не мог успокоиться, потому что исчерпал уже все попытки примириться. — Но тебе, видимо, удовольствие доставляет смотреть на мои унижения. — А ведь ты мне не сказал, что такое было, — с обидой ответил Слава. — Что ты ей предложение делал. Конечно, мне интересно посмотреть на то, какое у тебя было расстроенное лицо, когда она ответила «нет». Отличная актёрская игра. Очень убедительно. Впечатляет. — Спасибо, блять, за комплимент, — Глеб стиснул зубы. — Я старался. — А что бы ты делал, если бы она сказала «да»? Жениться бы пришлось? — продолжал давить Слава. — Такого бы не случилось. Был другой уговор, — буркнул Глеб. — И думаю, не стоит напоминать тебе, ради чего это все затевалось. Он вообще не хотел упоминать, что пошёл на этот цирк в первую очередь ради Славы, но своим поведением тот буквально вынудил его об этом сказать. Но тот словно пропустил его замечание мимо ушей. — Как много ещё я о тебе не знаю? — спросил он с наездом. — Может, что-то еще всплывет? Так давай, говори сразу, все выкладывай. Давай уже начистоту. — Я сказал тебе все начистоту прошлой ночью. А про то, что было на выпускном — зачем говорить? Мне бы забыть это все поскорее как страшный сон. Поэтому я и хочу уехать, и чтобы ты уехал вслед за мной. Чтобы никогда больше нам не пришлось притворяться. Но ты, кажется, мою идею совершенно не оценил! И, плюс ко всему, старательно делаешь вид, что между нами ничего не было. Что ночью ничего не изменилось… — Я старательно делаю вид, что не считаю то, что ты сделал, похищением человека. А ведь это именно оно! — заявил Слава. Глеб фыркнул. — Но ты что-то не особенно отбивался, когда я собирал твои вещи. Что-то я не припомню, чтобы ты звал на помощь. — Потому что мне не хотелось устраивать сцену при матери, ты прекрасно знал это, поэтому и затеял весь этот цирк при ней. Глеб появился на пороге их квартиры неожиданно, без предупреждения, всего через несколько часов, после того, как ушел. Слава в это время сидел на кухне с мамой, которая только что вернулась от подруги, и пытался запихнуть в себя хотя бы бутерброд. Бесполезно — хлеб крошился в его руках, крепкий чай остывал, а до сознания не доходило то, что ему говорила мать. Краем уха он вроде как услышал, что она предлагает ему на лето устроиться на работу, а Слава только кивал, думая о том, что понятия не имеет, как ему теперь жить дальше. Когда этой ночью он закрыл за Глебом дверь, он словно закрыл дверь в собственное будущее, его теперь как будто и не существовало. Слава не мог представить себя без него. Смутно он понимал, что мама права, что нужно найти работу, в сентябре снова идти учиться, но зачем это все? Смысл любого действия оказался потерян. Даже из дома нет смысла выходить. Глеб эту дверь едва не вынес — так колотил в нее, словно боялся, что Слава ему не откроет. Он и не открыл бы, если бы был дома один — Слава считал, что сказал Глебу все и больше ему сказать нечего, но Глеб, конечно же, считал иначе. Он ушел, когда Слава его выпроводил, чтобы дать ему время остыть, но вскоре снова объявился у него на пороге. — Я не собирался при твоей маме устраивать никакой цирк, — обиделся Глеб. — Был бы ты один, я бы все равно тебя увез, даже если бы мне пришлось тебе руки скрутить. Как еще с таким упрямым бараном, как ты, можно было бы поговорить? — Так вот значит, как ты действуешь, да? — возмутился Слава. — Вижу цель — не вижу препятствий и не слышу отказа? И кто из нас упрямый баран? Так вот, что я тебе скажу — это так не работает! Он снова отвернулся к окну — уставился в мелькающую за стеклом густую зелень. Глеб влетел к ним в квартиру, мигом уговорил маму Славы его отпустить — «ему полезно побыть на воздухе, отдохнуть после учебы хотя бы… ну недельки две?» — быстренько собрал кое-какие вещи, несмотря на то, что Слава ходил тенью за ним и бубнил себе под нос, что он ни за что никуда не поедет, и вытащил его в коридор. Вот там Глеб с ним уже совершенно не церемонился — сжал его руку и потащил по ступенькам вниз, когда у него не получилось запихать сопротивляющегося Славу в лифт. В какой-то момент Глеб, устав с ним бороться, нагнулся, обхватил его за ноги и поднял. Слава бил его по спине кулаком, требовал отпустить его немедленно, обзывал наглым, охуевшим придурком, но все это шепотом — чтобы внимание соседей не привлечь, но Глебу все это не помешало спуститься с ним на первый этаж. Когда Слава снова почувствовал твердую почву под ногами, решимости сопротивляться у него уже поубавилось — накатила какая-то скованность, растерянность, усталость. Снова оказаться прижатым к телу Глеба теперь было так же стремно, как и в самом начале, когда у них еще не было никаких отношений, а была только зарождающаяся смутная симпатия. Словно и не было их постепенного сближения и совместного горения — решив их отношения разорвать, Слава запретил себе даже думать об этом. Но как же нестерпимо ему захотелось сейчас снова к его груди прижаться, обнять, положить голову ему на плечо и слушать все те обещания, которые он давал, все те безумные, совершенно нереальные планы, которые Глеб строил, лежа ночью рядом с ним в кровати. В его машину, припаркованную под запрещающим знаком, Слава сел уже самостоятельно и без всяких принуждений и уговоров. — Почему ты от меня отстраняешься? — Глеб снова прервал их молчание. — Почему не хочешь хотя бы обсудить мой план? — Потому что твой фантастический план не имеет ничего общего с реальностью, это полный бред — то, что ты называешь планом! — ответил ему Слава резко. — Я это понимаю, ты это понимаешь. Просто не хочешь признать, не знаю уж из каких побуждений и для чего тебе это все… — Почему бред? Разве ты не видишь, как ты уже изменился? — перебил его Глеб. — Если нет, то ты просто слепой! Ты уже многого добился, а можешь еще больше, и это я не понимаю из каких побуждений ты так категорически отказываешься! Послушай, я уже прошел этот путь, я все там знаю, что и как, и я буду рядом с тобой на каждом этапе! Я наизусть все выучил, все требования, все условия, я, блин, шел к этому с восьмого класса, и я уверен, что с этими знаниями, с той подготовкой, которую я смогу тебе дать, ты… — Слушай, тебе самому не надоело со мной возиться, серьезно, блять? — прервал его Слава. — Это просто смешно — столько со всякими проблемами ебаться, столько мучаться, столько всего делать, и ради чего? Ради того, чтобы привести к себе за тысячу километров парня? Что-то я сильно сомневаюсь, что в Штатах с этим делом дефицит. Чем столько мучиться, гораздо проще на месте себе кого-нибудь найти. Ты уедешь и — зуб даю! — личная жизнь у тебя быстренько наладится. Это ты сейчас так рассуждаешь, а потом, когда приедешь и увидишь сколько там охуенных, крутых, дохуя умных парней — под стать тебе, достойная для тебя пара — ты очень, очень сильно пожалеешь о том, что вообще уговаривал меня, а не воспользовался случаем, чтобы расстаться, когда я сам тебе предложил. Сейчас, да, тебе не по себе, потому что… Ну да, ты привык ко мне и все-такое, но… — Привык? — Глеб настолько сильно возмутила последняя реплика, что он чуть не подавился. Он и до этого весь заливался краской от злости, пока слушал то, что говорил Слава, а теперь окончательно взорвался. — Ты, блять, серьезно? Ты думаешь, это так все и происходит, да? Что-то пошло не так, появились проблемы и трудности — и нахуй человека, с которым тебя так многое связывает, выключить нахуй чувства, которые ты испытываешь к нему, и го искать кого-то, кто подходит тебе по неким параметрам? Так вот, что я тебе скажу — нихуя! Это так не работает! Он вцепился в руль так, что побелели костяшки пальцев. — А ты так спокойно об этом рассуждаешь и даже не хочешь попробовать, сразу же мне расстаться предложил — да как у тебя вообще язык повернулся? — продолжил говорить Глеб. — Этим ты принижаешь и наши отношения, и меня. Неужели я настолько мало для тебя значу? — Ты значишь для меня, — тихо произнёс Слава, — очень многое… Ты значишь для меня всё. От этих слов Глеб совсем немного успокоился, выдохнул. — Я не собираюсь никого искать, — твёрдо сказал он. — Ни здесь, ни там, ни где либо ещё. Никто мне не нужен. Ты нужен мне. Я очень люблю тебя и не хочу потерять. И я буду бороться за наши отношения, буду переубеждать тебя и ебаться со всеми проблемами, которые встанут у нас на пути, столько, сколько нужно для того, чтобы все их решить, а все твои сомнения уничтожить. Я хотел тебе сказать это еще вчера, но ты мне не дал ни слова вымолвить, ты буквально выпихнул меня из своей кровати… Ты пообещал мне, что подумаешь, и я ушел, потому что до тебя тогда невозможно было достучаться. Я думал, ты хоть немного придёшь в себя, но, видимо, не стоило тебя и на несколько часов оставлять, потому что ты, похоже, окончательно закрылся, и я теперь не знаю, как к тебе… — Погоди… — остановил его Слава. Ты — что? Ты… Он непонимающе уставился на Глеба, словно и правда подумал, что слух мог его подвести. — Что ты сказал? — Что? — отозвался Глеб. — Я много чего сказал, что именно? — Что ты меня… Что ты… — Слава не мог выговорить это слово, которое набатом било у него в ушах. — Я сказал, что люблю тебя, — повторил Глеб четко и уверенно, глядя на дорогу прямо перед собой. — И это действительно так. — Ты… — Слава покачал головой, продолжая пялиться на него. — Но ты… — Мы приехали, — сказал Глеб, сбавляя скорость и притормаживая возле припаркованной у ворот машины, рядом с которой стояла мама Глеба и, очевидно, его отец, которого Слава до этого видел только издали на выпускном. — Ты не сказал мне, что твои родители будут здесь, — растерялся Слава, оглядывая себя, одетого в домашние шорты и майку — именно в таком виде Глеб его из квартиры и вытащил. — Они уедут сейчас, — ответил Глеб, припарковываясь. — Отдадут ключи от дома и свалят — они сегодня улетают отдыхать. Они сюда чисто за какими-то вещами перед аэропортом заехали. — А ты с ними не едешь? — А я остаюсь с тобой. Нацепив очки и надев дежурную улыбку, Глеб вылез из машины и подошёл к родителям. Когда Слава к нему присоединился, он услышал, что они дают ему последние наставления. — И розы, умоляю, розы мои поливайте! — просила женщина. Она была в широких солнечных очках, соломенной шляпе и уже очевидно одной ногой на курорте. Заметив подходящего к ним Славу, она приветливо улыбнулась и кивнула. — И малину! И газон тоже поливайте. Только ни в коем случае не заливайте розы, а то погибнут. Глеб, ты слышишь? Я не для того сюда ездила каждые выходные, чтобы ты на них забил. Глеб кивал равнодушно, и было заметно, что ему сейчас вообще не до цветов. — Я прослежу за ними. Я знаю, как за розами ухаживать, мама раньше тоже их выращивала, когда мы в доме жили, — встрял Слава. Он молча поздоровался за руку с отцом, и встал рядом с Глебом, чувствуя себя максимально неловко. Сам процесс знакомства с семьей своей второй половинки довольно волнительный, а тут ситуация была напряжённой вдвойне, учитывая нетрадиционность их пары. Слава предпочел бы вовсе избежать этого процесса, но деваться было некуда — Глеб и это за него решил. — Хорошо. Вот и отлично, — женщина сразу успокоилась, и, улыбнувшись, взялась за ручку двери машины. — Остальное ты все знаешь. Разберетесь, не маленькие. — Хорошего вам отдыха, — Глебу, похоже, не терпелось с ними распрощаться. — На связи, если что. — И вам хорошего отдыха. Там, если что, можно бассейн надуть. В пристройке стоят велики. Магазин ближайший помнишь где? Дорогу на речку не забыл? — мама Глеба уже села в машину, но продолжала сыпать вопросами. — Да все я помню, не волнуйся, разберусь, — отмахивался Глеб. — Так откуда же я знаю, что ты помнишь, а что нет — ты же тут ни разу в этом году ещё не был, — женщина высунулась из окна. — И про собаку не забудьте, умоляю! Кормить, поить, гулять, вычесывать! Ошейник от клещей чтобы всегда на ней был! Смотрите, чтобы опять к соседям не убежала! — Ладно, ладно, — Глеб усмехнулся, хотя настроение у него было невеселое, и сам он был занят мыслями совсем о другом. — Не парься, у меня все под контролем. Позвоните тогда, когда приземлитесь. Распрощавшись с родителями, Глеб проводил взглядом их машину, помахал перед тем, как она скрылась за поворотом, и обернулся. Посмотрел на Славу и кивнул в сторону ворот. — Ну что, пошли? Я только машину в гараж поставлю и наши вещи заберу. Когда они наконец оказались внутри, Слава медленно обвел взглядом территорию. — Когда ты говорил, что у вас есть дача, я это как-то по-другому, если честно, себе представлял, — сказал он. При слове «дача» воображение рисовало ему маленькую хибарку или скромный садовый домик, но никак не большой двухэтажный коттедж в стиле какой-то итальянской виллы. Хотя Слава в жизни не видел ни одной виллы: ни итальянской, ни какой-либо еще, но такое у него сложилось впечатление от увиденного. Дом стоял на огромной, покрытой ровным газоном, территории, на которой росли сосны и несколько старых яблонь, а окружал ее высокий забор, за которым где-то вдалеке виднелись не менее красивые и внушительные соседские особняки. — Могу я тебя обнять? — неожиданно спросил Глеб, глядя на него. — Зачем спрашиваешь? Ты же все равно сделаешь по-своему, — ответил Слава, опустив глаза в пол. — Я уже не знаю, что мне делать, как вести себя и что ещё тебе сказать, чтобы ты поверил мне и начал работать над воплощением нашего плана в жизнь, вот честно, — Глеб развел руками и покачал головой. И Слава, у которого невыносимо жгло в груди при мысли, что несколько минут назад Глеб признался ему в любви, сам подошёл ближе и с чувством глубокого облегчения упал в его объятия. Глеб прижал его к себе, прикрыв глаза. Его тоже сразу же накрыло волной умиротворения и спокойствия. — Давай больше никогда не будем ругаться, а? — сказал он тихо. — Ненавижу с тобой ссориться. — Я тоже, — согласился Слава. — Надеюсь, что за время, которое мы проведём здесь, мы станем ближе. Надеюсь, наши отношения пройдут эту проверку. Сможем ли мы быть вместе двадцать четыре на семь, сможем ли жить бок о бок… — Так это такая проверка для меня получается? — перебил его Слава. Он поднял голову, глядя Глебу в глаза. — Проверяешь сможешь ли выдержать меня рядом так долго? — Вот видишь, как ты реагируешь опять, — усмехнулся Глеб. Он сбросил его рюкзак на газон и свою сумку рядом поставил, чтобы они не мешали ему обнимать Славу. — Просто я знаю, что многие пары ссорятся на первом отдыхе и понимают, что совместная жизнь не для них. Но это же не про нас история, правда? Он притянул Славу к себе за плечи и хотел поцеловать, но тот отшатнулся, чтобы по привычке посмотреть по сторонам и убедиться, что их никто не видит. — Расслабься, тут высокий забор. Можем вести себя совершенно открыто. Так, как мы будем вести себя в Штатах. Привыкай, — на этих словах Глеб прижал его к себе ближе и поцеловал. Но Слава, которому все равно были непривычны эти проявления нежности на улице, попытался выпутаться из его объятий. — Зачем ты говоришь об этом, как о деле уже решённом? Я своего согласия ещё не давал… В ответ Глеб запустил пальцы в его спутавшиеся от ветра в дороге волосы, приблизился губами к его уху и прошептал: — Я очень сильно люблю тебя, солнышко мое. И я сделаю все, чтобы добиться твоего согласия и чтобы эти, как ты говоришь, пустые мечты воплотились в жизнь. У нас все получится, вот увидишь. И у Славы от этих слов сердце дрогнуло, а глаза защипало от подступающих слез. Дрожащими руками он обхватил Глеба за талию и тяжело вздохнул, уткнувшись лбом ему в грудь. Глеб снова сказал ему это, снова повторил — с полностью уверенностью, так искренне и горячо, что этому невозможно не поверить. От этих слов одновременно и так хорошо, и так горько, и так радостно, и в то же время страшно. Чувствуя, что он не в состоянии сейчас справиться с собой, с нахлынувшими разом чувствами, Слава только посильнее прижался к Глебу, желая в этот момент только одного — поверить ему, доверить свою судьбу в его руки и пойти за ним туда, куда он зовет. — Моя жизнь была целиком и полностью распланирована и расписана, пока я не встретил тебя, — тихо сказал Глеб, поглаживая его ладонью по затылку. — Мне казалось, что я знаю чего хочу и четко шел по однажды выбранному пути. Я был уверен, что делаю все правильно, но у меня при этом такая пустота была в душе… Уже в середине марта я узнал, что добился того, чего хотел — что поступил, но эта новость не принесла мне особой радости, а потом почти сразу же я встретил тебя, и весь мой расчёт, все мои планы полетело к чертям. Все стало вдруг таким неважным… Кроме тебя. Кроме нас. Глеб слегка отстранился, положил руки Славе на плечи и заглянул ему в глаза. — Я многое о чем передумал за это время, много вариантов рассмотрел. Были даже мысли бросить это все и остаться здесь, с тобой, но потом я понял, что это наш шанс жить такой жизнью, какой мы хотим. То, с чем нам пришлось столкнуться — я этого больше не хочу. Не хочу скрываться, врать, что-то придумывать, изворачиваться, притворяться. Здесь это невозможно, ты сам понимаешь. А там — да, — Глеб снова притянул его к своей груди и обнял крепко-крепко. — Ты главный человек в моей жизни. Только с тобой я понял, что значит любить, и я ни за что тебя не отпущу… У нас все получится, я в тебя бесконечно верю. — Повтори, — Слава попросил об этом сразу же, едва только Глеб замолчал. — Люблю, — прошептал ему Глеб на ухо. — Люблю тебя, котёночек мой. И пока Глеб шептал ему эти банальности, эти затертые слова, которые для каждой пары расцветают новыми красками и наполняются особыми смыслами, Слава прижимался к нему и ни слова не мог из себя выдавить. По коже бегали мурашки, кружилась голова. Ему хотелось, чтобы Глеб повторял и повторял одно и то же, как заведенный, до тех пор, пока малейшая тень сомнений не вытравится у него из мозгов. — А ты, — спросил Глеб осторожно, целуя его в губы. — Ты ничего не хочешь мне сказать? Слава хотел, разумеется, он хотел — все это время чувства, которое он испытывал, нарастали в нем, и, конечно же, он смело мог назвать их любовью. Он и сам давно хотел признаться, но не мог говорить об этом сейчас. Знал, что не найдет в себе сил. И так эмоции через край, ощущение полной разобранности. Сейчас он слишком уязвимый, слишком растерянный для этого шага. — Нет, — ответил он тихо. — Извини. Не могу пока… — Ничего, — Глеб погладил его по волосам, чмокнул в лоб легонько. — У нас с тобой впереди ещё много времени. Тебе и правда придется сильно постараться, но… — Глеб протянул к нему руку, в своей ладони его холодные пальцы сжал. — Результат того стоит, поверь мне. Мы сможем быть вместе, вот так как сегодня, но не только сегодня, а всегда. Ты мне веришь? И Слава хотел было привычно отмахнуться, но нет, в этот раз не вышло. По правде сказать, он не верил, что у него получится, не верил в себя. Но все в нем, каждая клеточка тела, отзывалась на ласковые прикосновения Глеба, на его тихий шепот, на его искренние и такие убедительные слова. Он перевел взгляд на Глеба, в ответ руку его тоже сжал. — Мне очень хочется верить тебе. — Ну вот и прекрасно, — Глеб улыбнулся. Это уже была серьезная победа для него. Лёд тронулся, дело сдвинулось с мёртвой точки. Казалось бы, небольшой шаг, зато уже в верном направлении. Глеб поднял их вещи и, взяв Славу за руку, повел к дому. — Пойдем, сначала покажу тебе спальню, а потом уже все остальное. Слава не уловил подвоха в его словах, пошел за ним, по пути оглядывая и рассматривая дом, который внутри оказался просторным, светлым и каким-то воздушным — с открытой верандой, с деревянной мебелью и полом и светлым мягким диваном в гостиной. Когда они оказались в комнате Глеба на втором этаже, перед большой, широкой кроватью, до него, наконец, дошло — едва кинув вещи на пол, Глеб обнял его и к себе притянул. Слава попытался выкрутиться из его объятий, но Глеб держал крепко и уже начал целовать, убрав с нее волосы, шею, сначала осторожно и нежно, потом все горячее. Он сделал шаг к кровати, увлекая Славу за собой. Хотел было уже опуститься с ним на покрывало, чтобы продолжить, но Слава его решительно остановил. — Ты что, хочешь прямо вот так, с порога? — пробормотал Слава смущённо. — Мы же только… Недавно вот… — Так и наоборот хорошо. Чем чаще будем заниматься, тем быстрее ты втянешься, тем больше удовольствия будешь получать, — продолжил уговаривать Глеб, который уже полез руками ему под майку. — Здесь никого нет, никто нам не помешает, кровать огромная — самое время наладить нашу сексуальную жизнь. — Вот об этом, — Слава отодвинулся от него, сел на край кровати подальше, — я и хотел с тобой поговорить. — Ну давай, — выдохнул Глеб, который стоял перед ним, сложив руки, уже готовя себя к худшему. — Говори. — Мне кажется, мы поторопились. Ну то есть я поторопился… — Это всё из-за моего отъезда, да? — Глеб развел руками. — Ну что опять не так? Мы же решили, что не расстаемся, что мы вместе, и дальше вместе будем, так что тогда нам мешает? — Нет, дело не в отъезде, вернее, не только в нем, — поправил его Слава. — Я, по ходу, был еще не готов… Мне теперь так кажется. Я пошел на это во многом из-за тебя, а не из-за того, что сам хотел. — Вау, — брови Глеба удивленно подлетели вверх. — Это… Неприятно слышать. — Я понимал, что тебе это уже нужно, что тебе надоело быть девственником и поэтому согласился… — Кем, прости? Девственником? — переспросил Глеб. — Но вообще-то я не был девственником. И мне это было нужно, потому что я хотел заняться этим именно с тобой, а не из-за каких-то других причин. — Что? — удивился Слава. — В смысле не был? — А что, похоже было, что я вёл себя как девственник? — Нет, не особо, но… Но ты же мне говорил, что ты… Что я у тебя первый! — Первый парень, да, и первые отношения, но сексом-то я до этого занимался. С девушками. Отношений не было, но секс же был, — Глеб слегка смущенно улыбнулся. — Мы, кажется, просто не поняли друг друга… — Ну вот, — Слава окончательно расстроился. — И много их было? И почему ты мне об этом не говорил? — Не много, и мы это обсудим, если хочешь, я расскажу все, что тебя интересует, — Глеб сел рядом с ним на кровать, взял его за руку. — Все-все-все обсудим, чтобы не было между нами больше никаких недомолвок. Хорошо? И с завтрашнего же дня начнем заниматься. Я привез сюда все свои материалы, введу тебя кратко в курс дела и начнем выбирать колледж. Я уже посмотрел несколько, нужно, чтобы обязательно в том же городе, что и мой. В мой, сразу говорю, вряд ли получится, там требования такие, что пиздец, я сам попал с трудом, но есть много других мест с гораздо более мягкой и гибкой программой, и многие даже выделяют гранты на обучение. — Боже, я все еще не верю, что мы всерьез обсуждаем все это, — Слава тяжело вздохнул и упал на кровать, раскинув руки. — Я и американский колледж — звучит, как анекдот. — Ты когда-то и про нашу школу так говорил, — напомнил ему Глеб. — Что она тебе не нравится, что учиться там сложно и невыносимо, что требования запредельные, что ты не вывезешь, не сможешь, что ты хочешь уйти, и что единственное, что тебя там держит — это я. — Так и было, — согласился Слава. — Все, как ты и сказал. — Ну так сделай это еще раз — для меня, — сказал Глеб и лег рядом с ним на кровать. — Ради меня. Если ради себя не хочешь. Слава ничего не ответил — просто смотрел на высокий, светлый потолок, и думал о том, что когда-то он и представить себе не мог, что будет лежать вот так рядом с Глебом в его доме, а он будет уговаривать его поступить вслед за ним в иностранный вуз и рассуждать об их будущей жизни вместе. Когда-то само слово «вместе» для них было невозможно. Но, как оказалось, многие невозможные вещи происходят и сбываются, так почему Слава не может поверить в то, что и эта мечта однажды окажется реальностью? Пока Слава раздумывал над этим вопросом, Глеб перевернулся на живот и к нему придвинулся. — Сексуальную жизнь мы налаживать не будем, это я понял уже, — сказал он тихо. — Но ты же не запрещаешь мне себя трогать и обнимать? И целовать тебя мне же можно? — Конечно, — улыбнулся Слава — впервые с моменты их ссоры. — Разве я могу тебе запретить? — Тогда и ты меня обнимай почаще, — попросил Глеб. — И спать будем вместе. Не волнуйся, — сразу же сказал он, — приставать не буду. Просто будешь ко мне привыкать. Слава посмотрел на него с изрядной долей скептицизма — он сильно сомневался в том, что у Глеба настолько железобетонная сила воли, что он сможет удержать себя в руках, лежа рядом с ним в одной постели. Но тут же подумал, что и для него это может стать серьёзным испытанием — и решил, что примет этот вызов. В последующие дни Слава часто думал о том, что сказал Глеб, когда они только на дачу приехали: что первый совместный отдых — это проверка отношений на прочность, которую может пройти далеко не каждая пара. Но у них все сразу же пошло так непринужденно и легко, что это просто невозможно было назвать проверкой. Слава мог бы подобрать другое название — идеальная жизнь, как в сказке, и полагал, что Глеб, скорее всего, его в этом бы поддержал. Каждый день — от первых минут пробуждения до заката солнца — был наполнен и по-своему прекрасен. Иногда Слава просыпался от поцелуя Глеба, иногда от аромата свежесваренного кофе и свежеиспеченных блинчиков, который доносился с первого этажа. Иногда они просыпались вместе — крики неугомонных ворон, которые облюбовали местные вековые сосны, будили их очень рано, когда солнце еще было мягким и не таким обжигающим, как днём. Тогда они отправлялись бегать или брали велики и на них доезжали до речки, где прыгали с разбега с мостушки в воду. Иногда Слава просыпался первым — Глеб, который заснул в наушниках и потому не слышал карканья ворон, лежал на соседней подушке, а в ногах у него спала Бося. Некоторое время Слава смотрел на него, думая в этот момент о том, что он хотел бы именно так встречать каждое утро своей жизни на протяжении как минимум нескольких десятков лет, потом целовал его осторожно, чтобы не разбудить, и спускался вниз готовить им завтрак. Обычно к тому времени, когда он заканчивал, Глеб тоже спускался — сонный, с до ужаса растрепанными волосами, иногда накинув майку, иногда в одних трусах — подходил к нему сзади и заключал в объятия. — Доброе утро, солнышко, — он мимолетно, но от того не менее возбуждающе и жарко целовал его в шею и сцеплял руки в замок у него на животе. — Что это у тебя? Яичница? А я рассчитывал на хороший омлет… И тут же отходил и усаживался за стол. Собака спускалась всегда вместе с ним и потом бегала по залитой солнцем веранде, где они обычно завтракали, выпрашивая и ей дать кусочек. — Да я помню, помню. Никакого секса, никаких омлетов. Расслабься. Давай есть, — Глеб, который всегда оставлял Славу в легком возбуждении и смятении после своих объятий, принимался резать апельсины для соковыжималки и намазывать на горячие тосты варенье. Когда Слава говорил о том, что им лучше повременить с налаживанием сексуальной жизни, он не думал, что это выльется в полное отсутсвие всяких интимностей. Он полагал, что они могли бы, как раньше, заниматься вещами не менее приятными, чем непосредственно сам половой акт, но Глеб, видимо, понял его просьбу по-своему. И по нему не было видно, что он как-то особенно сильно страдает, а вот самому Славе их близости очень не хватало. Но сдаваться первым он явно не собирался. С готовностью он принял правила этой игры, и учился сдерживать свои порывы, которые настигали его по несколько раз в день. Завтрак на веранде длился минимум целый час — Слава специально его затягивал, потому что после него начиналась нелюбимая часть дня — они садились заниматься и все это мозгоебство длилось до глубокого вечера. И Глеб, который до этого обнимал его, целовал, тискал и говорил какие-то нежности, становился совершенно к нему безжалостен — заставлял Славу штудировать те учебники и материалы, по которыми готовился недавно сам. Заставлял бесконечно читать ему вслух — обычно они лежали на широком пледе под тенью, которую бросали на газон густые, раскидистые ветки старой яблони, Слава клал голову ему на плечо и читал топики до тех пор, пока у него окончательно не пересыхало горло. В те моменты, когда ему хотелось отбросить подальше и учебник, и ноут, и бесконечные распечатки, единственное, что его удерживало от этого шага, была рука Глеба на его плече. Подушечками пальцев он гладил его по нагретой от солнца коже, постоянно поправлял его ошибки и время от времени целовал в затылок или в висок. Во время коротких передышек («перемен» в их летней школе, как их называл Слава) они могли по очереди или вместе готовить обед — что-нибудь совсем легкое, потому что от жары есть совсем не хотелось. Потом каждый занимался всякими приятными летними заботами — Слава ухаживал за розами, собирал малину, гулял по окрестностям с собакой или просто лежал на солнце, пока Глеб либо стриг, либо поливал газон, либо прибирался в доме. Обязанности между собой они не делили — каждый делал то, что хотел, и делал это с удовольствием, потому что у обоих было желание как-то участвовать в налаживании общего быта, что-то сделать для того, чтобы другому было уютно и хорошо. Зато тихие, летние вечера принадлежали только им — никаких бесконечных выборов колледжа, споров из-за этого, долгих рассказов Глеба об экзаменах и о процессе подачи документов, разборов материалов и отчаянных попыток подтянуть английский. Только объятия, нежность и тлеющий раскаленными углями огонь желания и страсти, которому не давали выхода. К вечеру томление накапливалось, накалялось до наивысшей отметки — за день набиралось столько касаний, столько мимолетных поцелуев, столько откровенно жаждущих взглядов. Они постоянно ходили полуголые — было жарко настолько, что любая одежды была совершенно исключена, но это зрелище никому из них не приедалось. Они искоса наблюдали друг за другом, и Глеб, когда постоянно ловил взгляды Славы на себе, ждал, когда он сам инициативу проявит. Он был уверен, что в конечном итоге так и произойдет, но не был уверен, что ему хватит терпения этого момента дождаться. Кроме того, в глубине души он был тихо возмущен тем, что они так бездарно растрачивают дни, которые могли бы провести с большей пользой. Не только в учебе опыта набраться, но и в другой сфере. Ему было обидно от того, что Слава, зная теперь, что у них впереди не так много времени, продолжал упрямиться. Но он в ответ старался проявлять больше нежности, больше заботы и теплоты, рассчитывая, что Слава уже скоро оттает. Слава думал о том же самом. Он вообще много о чем думал в эти жаркие, раскаленные от солнца дни, наполненные надоевшей учебой, новыми знаниями, от которых раскалывалась голова, и заботой, которой его окружал Глеб. Лежа вечером на мягкой садовой качеле у него на груди, он скользил взглядом по строчкам книги, которую читал Глеб, но не улавливал смысла. Он думал о том, что им невыносимо хорошо здесь, в этом замечательном месте, в тишине, спокойствии и уединении, и зачем нужно куда-то бежать, куда-то ехать, расставаться на целый бесконечный год. Ненужные, немыслимые жертвы — и ради чего? То, что Глеб прав, Слава подспудно и сам понимал — для того, чтобы они могли нормально, свободно, открыто жить вместе, им нужно уехать. Ему неприятно было смотреть на то, как его парень изображает любовь с девушкой, и он смутно предчувствовал, что это не последняя проблема, с которой им предстоит столкнуться, если они останутся здесь. А кроме серьёзных проблем существовало ещё множество досадных мелочей. Как неприятен ему был тот простой факт, что здесь, за огромным, двухметровым забором, они могли вести себя как угодно — обниматься, целоваться, не скрывать нежности, а когда они иногда выезжали вечером в город — в ближайший магазин, в кафе или в торговый центр на фудкорт — они должны были вести себя как чужие. Слава не знал другого мира и только очень смутно, по фильмам, мог представить себе то, что им не придется прятаться и скрываться. Но от одной мысли о такой возможности у него захватывало дух. И все-таки было тысяча и одно «а если». А если у него не получится поступить? А если получится, но Глеб за время их вынужденной разлуки встретит кого-то ещё? А если у него все получится, Глеб его встретит, у них все будет прекрасно, но потом они разосрутся и расстанутся в ближайший год? Потому что настоящая, реальная жизнь, со всеми ее трудностями и проблемами, с необходимостью учиться, как-то зарабатывать деньги и одновременно самим какое-то условное хозяйство вести в чужой стране — это совсем другая история. Сейчас, когда они проходят так называемую проверку, целыми днями валяясь под яблоней и целуясь, это ерунда. Неудивительно, что они ни разу не поссорились, а лишь наоборот сблизились. Это просто цветочки, медовый месяц, если можно так сказать. А вот настоящие ягодки впереди. Иногда Слава делился своими переживаниями с Глебом — обычно на него находили моменты откровенности прямо перед сном, когда они лежали в кровати в обнимку под кондиционером. Он делился своими переживаниями, а Глеб терпеливо и внимательно выслушивал, а потом рассматривал, препарировал каждый его вопрос и разбивал в пух и прах. И Слава, наконец, выдал последний свой аргумент. Он сказал, что его совершенно не красит тот факт, что он позволяет Глебу вот так себя тащить, кроме того, что позволяет ему везде и кругом всё оплачивать, а ещё организовывать ему такие замечательные каникулы. — Мне, наверное, сейчас нужно работать, а не мечтать о нереальном поступлении, — закончил свои рассуждения Слава как обычно на пессимистичной ноте. — Тебе в какой-то момент просто надоест тащить меня за собой. Я все время отстаю, по всем фронтам… Усмехнувшись, Глеб взлохматил ему волосы, глядя в его обеспокоенное лицо. — Ты знаешь, жизнь — она очень длинная, — сказал он. — И никогда не знаешь, что случится и что произойдет. Разве могли мы с тобой предсказать нашу встречу? Она была невозможна. Мы жили не просто в разных городах — в разных странах, но обстоятельства все-таки сложились так, что мы оказались в одной школе, познакомились в первый же день, и — посмотри на нас теперь! — мы вместе, у нас отношения. Неизвестно как сложится дальше наша жизнь — может, через несколько лет ситуация поменяется, и это ты будешь тащить меня за собой? — Нет, это невозможно, — покачал головой Слава. — Ни в чем нельзя быть уверенным. Кто знает? Неужели если ситуация изменится, ты меня не поддержишь? Не поможешь? Не потащишь за собой? — Я сделаю все для тебя. Все, что угодно, — немного подумав, согласился Слава. — Если тебе это, конечно, вообще когда-нибудь понадобится… — И не надо считать деньги, — добавил Глеб. — Кто, на кого и сколько потратил. Это мелочно и неуместно. Это вообще не стоит даже обсуждать. У нас с тобой серьёзные отношения. Когда где-то за что-то платит твой любимый человек — это абсолютно нормально. Если я, конечно, вообще для тебя любимый… — Любимый, конечно, — ответил Слава смущённо. — Как ты в этом можешь сомневаться… Глеб притянул его к себе — его не мог не радовать тот факт, что в темноте спальни поздней ночью разговоры у них получались особенно откровенными. Они становились по-настоящему близки, обсуждая те вещи, которые их беспокоили и волновали — физически между ними все еще сохранялась дистанция, но во всем остальном был явный прогресс. — А если мы расстанемся? Если ты захочешь со мной расстаться? — не угоманивался Слава, ерзая рядом с ним в постели. — А если ты со мной? — Такого не может быть. — Все, что угодно может быть. Невозможно предугадать, как у нас сложится, понимаешь? Я не хочу даже думать об этом и надеюсь, что этого никогда не произойдет, но если ты захочешь со мной расстаться, значит так тому и быть — ты мне ничего не должен. Просто знай это — ты будешь свободен бросить меня, если захочешь. А если я захочу бросить тебя — что ж, по крайней мере, ты получишь хорошее образование в цивилизованной стране. — Не говори так, — прошептал Слава. — Ужас, даже думать о таком не хочу. Мне страшно от твоих слов. Я хочу, чтобы мы всегда, всегда были вместе… Он перевернулся, уткнулся лицом в шею Глеба и прижался к нему теснее. Его вдруг до костей пробрало холодом от воздуха из кондиционера. — Обними меня посильней, — попросил он. Глеб выполнил его просьбу, обхватил руками и прижал к себе, но тут Слава зашипел и отодвинулся. — Говорил же, нельзя столько быть на солнце, — сказал Глеб с укоризной. — Давай я тебе спину помажу. Слава сначала отнекивался, но потом все-таки вытянулся на животе, а Глеб, склонившись над ним, начал аккуратно втирать лосьон после загара в покрасневшую кожу. — Нельзя так много загорать, — сказал Глеб, почувствовав, что Слава слегка дернулся и выгнулся — как он полагал, от боли. — Очень опасное солнце. Я вот вообще на солнце бывать не люблю. Жара эта… Тяжко. — Если ты не любишь жару, за каким хреном едешь в Калифорнию? Там постоянно жара, — Слава поерзал еще немного и привстал. Теперь он сидел рядом с Глебом, к нему спиной, так близко, что чувствовал его дыхание на своей шее. — Там и ветра постоянно. И везде кондиционеры. И довольно холодный океан, — ответил Глеб, продолжая нежно поглаживать его по спине. — Зато тебе нравится солнце, значит, точно понравится там. Слава увернулся от его рук, встал, отошел как-то боком — дошел до стола, где среди учебников валялись сигареты, прикурил и встал у приоткрытого окна, не торопясь возвращаться в постель. Вытянувшись на кровати, Глеб не сводил с него взгляд. Он чувствовал, что чаша его терпения всё-таки переполнилась — все это время они были так близко друг к другу, и при этом так далеко. Ему совершенно невмоготу было постоянно видеть его обнаженное тело и не сметь коснуться его более откровенно. — Думаешь, я не заметил, что у тебя стоит? — спросил он с тихой усмешкой. — Можешь не прятаться. Если что, я могу тебе с этим помочь. Слава ничего ему не ответил — стоял к нему спиной и курил, глядя на то, как покачиваются вдалеке ветви яблони, под которой они проводили большую часть времени. — Может хватит от меня бегать, котенок? — сказал Глеб, стараясь, чтобы в тоне его голоса не было слышно обиды и горечи. — Иди ко мне. Я же вижу, что ты этого тоже хочешь. Докурив, Слава затушил сигарету об пепельницу, стоящую на подоконнике, прикрыл окно. — У меня спина болит, — сказал он глухо. — Похоже, действительно обгорел. — Иди сюда, — повторил Глеб настойчивее. — Я осторожно. Твоя спина точно не пострадает.