Поцелуй украдкой

Глеб пообещал, что они будут проводить вместе как можно больше времени до самого отъезда и сдержал своё слово. Они ночевали друг у друга почти каждую из оставшихся ночей и каждую минуту проводили днем. Поначалу Славе было не по себе из-за того, что приходилось частенько пересекаться с его родителями, но уже даже не из-за того случая, когда он предстал перед мамой Глеба в одном нижнем белье, а из-за того, что он догадывался, что они догадываются, что они с Глебом не просто так хорошо дружат, что практически не расстаются, а Слава через раз остаётся у него ночевать. Но это было догадками ровно до того момента, когда Глеб вдруг захотел его, приветствуя, обнять на пороге, в то время как на кухне, из которой был отлично виден коридор, сидели за столом его родители. Слава отшатнулся от его рук, но Глеб все равно притянул его к себе. — Чего ты дёргаешься? — усмехнулся он, когда они уже шли по коридору к его комнате. — Что не так? — Но они же все видят, — произнес Слава еле слышно, боясь даже посмотреть в ту сторону, где спокойно завтракало семейство. — Видят, как ты меня обнимаешь. — Ну и пусть видят. Они же знают. — Прям знают? — переспросил Слава в ужасе. — Ты имеешь в виду — знают-знают? Ты им прям рассказал? Глеб кивнул. — И что они… Что они тебе ответили? — Да ничего, — Глеб с улыбкой пожал плечами. — Что-то типа «ок, ясно, мы так и поняли». А что они могли еще сказать? Это же мое дело. Моя личная жизнь. — Но они… — Они не против. Я же говорил тебе, что они продвинутые. Мне с ними повезло. — Да уж, — согласился Слава и поспешил скрыться в комнате. — А ты? Когда ты собираешься рассказать маме? — спросил Глеб, когда они остались наедине за закрытой дверью и расположились на его широкой кровати среди учебников. — О чем? — Слава уставился на него непонимающе — настолько ему показалась нереальной даже мысль о каком-то признании перед родительницей. — О нас, конечно, о чем же еще? — А это… эээ… разве обязательно? Зачем типа? — смутился Слава. — Хотя бы затем, что мы планируем быть вместе и дальше, жить вместе и все такое. — Но не здесь же, а там. Она все равно не узнает. Да и какое ей дело? — Не узнает? Ты уверен? Хмм… Ну смотри сам, — Глеб притянул его к себе и обнял. — А чего ты сегодня такой смурной? — Да мать пристает с работой, говорит, типа ты целыми днями баклуши бьешь, отдохнул и хватит. А я ведь не баклуши бью, понимаешь? У меня по факту ни одного свободного дня не было, чтобы вот так просто сидеть и нихрена не делать, с того момента, как ты решил… Как мы решили попробовать. У меня уже башка скоро лопнет, ни выходных, ни проходных, вот честно. Но ей же всего этого не объяснишь… — Почему не объяснишь? — удивился Глеб. — Почему ты ей об этом до сих пор не рассказал? Об этом-то по-любому должен! — Я пытался, но хуй знает, — Слава с сожалением покачал головой. К ним на кровать запрыгнула Бося и, чувствуя настроение Славы, подобралась ближе к нему и начала морду в руку совать, чтоб он погладил. — Она считает, что это глупость, блажь, и что туда поступить нереально. Ты, говорит, тут, в России-то вряд ли на бюджет поступишь, а туда вообще без вариантов. Глеб нахмурился — ему было неприятно слышать, что самый родной человек в Славу не верит, и подумал, что неудивительно, что Слава и сам не верит в себя. — Она как-то не восприняла всерьез мои слова, — продолжил Слава. — Давай я с ней поговорю, — сразу же предложил Глеб. — Ты наверняка что-то невразумительное мямлил и не мог нормально объяснить. Я ей все расскажу, все разложу по полочкам, объясню, что это вполне реально. Что тебе надо сосредоточиться сейчас на учебе, чтобы потом, в дальнейшем, нормальные деньги зарабатывать, а вот эти подработки мелкие они просто будут тебя от главной цели отвлекать. — Нет, — Слава решительно покачал головой. — Не стоит. — Почему? Ну я серьезно, давай? Ты же знаешь насколько я могу быть убедительным, — Глеб игриво приподнял бровь и потянул к нему руку, желая придвинуть к себе ещё ближе. — Знаю, — нахмурился Слава. — Поэтому и не хочу. Он представил, как Глеб будет с жаром доказывать его матери преимущества образования за рубежом, завалит ее графиками и рейтингами, и вся эта его горячность как минимум вызовет вопросы с чего он вообще так о нем печётся. — Давай тогда придумаем что-то, что сможет ее утешить, — Глеб не собирался сдаваться — наличие какой-то проблемы у его парня вызывало в нем неконтролируемое желание вмешаться. — Скажем, что ты устроился на работу, а сам будешь сюда приходить. А с деньгами решим вопрос. — Ты что, издеваешься? — хмыкнул Слава. — Ты типа будешь мне платить за то, что я сюда прихожу и с тобой же учебой занимаюсь? И, ну и не только учебой… — Ну как бы… — Глеб замялся. Из уст Славы это звучало не очень. Он так привык, что Слава болезненно реагирует на любое упоминание о деньгах, что не знал, как ему их предложить, чтоб ненароком не оскорбить его достоинство. — Ну типа да. Вроде того. Можно и так сказать. — Об этом не может быть и речи, — отрезал Слава. — Тогда знаешь что? Я могу поговорить с отцом, — Глеб не оставлял попыток — он не мог спокойно смотреть на то, как Слава переживает и грустит. — Он тебя к себе устроит. Не на полный день, а так, чисто на несколько часов… В неделю. И все. Все будут довольны. — Не, реально, хватит, — Слава даже покраснел от возмущения, но не стал реагировать слишком бурно, чтобы не обидеть Глеба, который, как он понимал, хотел как лучше. — Я сам решу вопрос. Поговорю с матерью еще раз. А потом еще и ещё если понадобится. Не переживай. Мне не нужна помощь. Я должен решать свои проблемы сам. — Я, конечно, рад твоей самостоятельности и, конечно, я ее приветствую, но ты должен знать, что я всегда готов тебя поддержать, — Глеб протянул к нему руку, сцепил их пальцы. — Во всем. Абсолютно. Ты можешь на меня рассчитывать. И не стесняйся. Нам, кажется, уже нет смысла друг друга стесняться. — Спасибо. Нет, правда, спасибо за все, — Слава наклонился к нему и поцеловал. В последние дни к нему снизошло наконец понимание, что им следует учиться разговаривать, а не сразу же с ходу психовать, что надо прислушиваться к мнению друг друга и больше ценить то, что каждый делает. — Ну а насчет основного, — он неловко кашлянул. — То есть, насчет нас с тобой. Я пока, если честно, говорить с ней об этом ещё не готов. — Ладно, — Глеб согласился на удивление легко. В их отношениях менялся не только Слава, но и Глеб — он старался быть мягче, меньше давить и чаще идти на уступки. — Сам решишь, когда будешь готов. Мне, если честно, вообще не хочется скрывать. Жду не дождусь того момента, когда смогу объявить на весь мир о том, что у меня самый лучший парень. В ответ Слава снова его поцеловал — на этот раз поцелуй с ходу принял крутой оборот. Глеб хотел бы опрокинуть его на спину и лечь сверху, чтобы перевести их разговор в горизонтальную плоскость — не секс, но, по крайней мере, лёгкий петтинг перед началом занятий точно бы не помешал, но Бося никак не хотела уходить с рук Славы, как Глеб ни старался ее тактично отодвинуть. — Ты посмотри на неё, а, — Глеб оставил попытки и вернулся на своё место. — Я уже ревную. Это я тебя спас, я, а не он, ты помнишь? — он погладил собаку, потрепал по ушам. — А ей на меня вообще фиолетово. Любит только тебя и мать. Ты хоть будешь навещать ее, когда я уеду? Может, иногда гулять с ней или типа того? — Если можно, — Слава и сам к ней ужасно привязался. Напоминание о разлуке заставило его снова загрустить. — Нужно, я бы сказал, — Глеб склонился над учебниками и тут же снова поднял голову: — Кстати, у меня сегодня тренировка. Хочешь пойти со мной? Посидишь, посмотришь. Многие девушки пацанов приходят, — и тут же сам осекся. — Ты не девушка, я знаю, что ты сам пацан, но мне было бы приятно увидеть тебя там. Слава смущённо улыбнулся. — Мне бы тоже хотелось, но… Но это реально будет уже как-то странно. — Ты прав, да, — Глеб с готовностью кивнул, скрывая за энтузиазмом разочарование. — Значит, встретимся после? Но они все равно попали в странную ситуацию. Когда они встретились после тренировки, Глеб потащил его в кафе, потому что умирал с голода. И когда они зашли в ближайший ТЦ — это оказался «Атриум» — и сели там на первом этаже, ровно в середине зала, их увидели. Бывшие одноклассники Глеба, которые тоже гуляли после тренировки. Это была до крайности неловкая ситуация — они подошли, поздоровались, сказали что-то типа «ну вот, только разошлись и снова столкнулись в нашей деревне», а сами смотрели с недоумением, переводя взгляд с Глеба на Славу. И в этом взгляде множество вопросов, и один как основной — что, черт возьми, делает Миронов теплым летним вечерочком в кафе вдвоем с десятиклассником из их школы? Что вообще может связывать этих двоих? Но Глеб даже не попытался из этого положения выкрутиться, не постарался никак их появление вместе оправдать — смотрел им в глаза прямо, отстранённо-равнодушно, и они в конце концов сами смешались и отошли. И только после этого Глеб перевел взгляд на смущенного Славу: — Теперь понимаешь, о чем я все время говорю? Видел, как они на нас пялились? Слава кивнул. — Можно, конечно, сказать, что в большом городе легко потеряться, но на самом деле окружение-то одно. — Но они же все равно узнают, — пожал плечами Слава. — Рано или поздно. — Ну да, — согласился Глеб. — Пусть узнают. Мы же будем уже далеко, и окружение, с которым мы каждый день будем взаимодействовать, у нас будет совершенно другое. — Ты хоть понимаешь, что потом все будут говорить, что это ты из-за отчаяния от отказа Алеси решил замутить с парнем? — усмехнулся Слава. — Да насрать, пусть. Мне кажется, она этому будет даже рада, — Глеб вернулся к еде, о которой на какое-то время совершенно забыл из-за неприятной встречи. — А мне уже будет похуй. Кстати, че она там, как? Только не говори, что до сих пор с тем торчком? — Именно с ним, — Слава тоже продолжил трапезу. — Юра поступил в ВШЭ, и они улетели вместе отдыхать. Я сам охуел, когда узнал. Прикинь, я ему звоню, а он такой — не могу говорить, я за границей. Не один. Такой загадочный. А потом выложил в инсту фотку — там почти ничего не видно, но это точно она. Рука стопудово ее. С ногтями этими ее вечно обгрызанными. — А у нее ни одной фотки в инстаграм, — Глеб полез в телефон проверять. — Алеся поехала отдыхать и ничего не выставила — немыслимо. — Ну значит, ей там не до того, — резюмировал Слава, отставляя в сторону тарелку и придвигая к себе большую чашку латте. — Может, они там из койки не вылезают. И, скорее всего, так и есть. — Еще одна невозможная парочка, — усмехнулся Глеб, откладывая в сторону телефон. — А первая какая? — Ну мы с тобой, конечно, — Глеб протянул руку между тарелками и украдкой коснулся его пальцев. В такие моменты оба забывали о том, что разлука маячит уже совсем близко, буквально стоит за их спинами. На самом деле, чем ближе был тот самый день, чем меньше им хотелось об этом думать. Каждую ночь они умудрялись проводить вместе, и не каждый раз между ними что-то было — они могли просто спать в обнимку и этого было достаточно. Но вот самую последнюю ночь Глеб должен был провести у себя — нужно было собрать самые последние мелочи, да и вылет был рано утром. Именно так он сказал Славе, но на самом деле у него еще даже не был собран чемодан — последние несколько дней они провели у Глеба, и тому не хотелось, чтобы Слава видел этот злосчастный собранный чемодан, как символ разлуки. Знал, что у него сразу же испортится настроение и откладывал все приготовления на крайний срок. — Мне лучше, наверное, не ехать тебя провожать, да? — спросил убитым голосом Слава, когда они прощались вечером накануне. Сидели на полу в комнате Славы, которая постепенно погружалась в полумрак из-за того, что за окном сгущались сумерки, и не могли друг от друга оторваться. — Почему? — удивился Глеб. — Ты серьезно не хочешь меня проводить? — Хочу, но там же будут твои родители. При них как-то неудобно вот это все — обниматься, прощаться. — Чушь, — отмахнулся Глеб. — Они давно в курсе. — Я хочу, но, — Слава не стал говорить, что боится, что у него не получится сдержать эмоции, и он просто-напросто там расплачется, и все силился выдумать предлог. — Но все равно, перед чужими людьми прощаться как-то не очень — а там чужих людей целый аэропорт. Да и вообще тяжело это прощание… — Как хочешь, Слав, — отрезал Глеб. — Я не буду тебя уговаривать. Не хочешь ехать провожать — не едь. Но ты меня этим очень сильно обидишь. — Я не хочу тебя обижать, — вконец расстроился Слава. — Тогда приходи. Я буду ждать тебя. Очень, правда. — Хорошо, — голос у парня дрогнул. Он залез к Глебу на колени и крепко обнял. — Я поговорил о тебе с учителями, — сказал Глеб тихо. — Поговорил с директором. Попросил, чтобы тебе помогали готовиться, а по неключевым предметам особо не трогали. Я хочу, чтобы ты помнил, что ты не один. Хорошо? Слава кивнул — в это время он кайфовал от того, как Глеб перебирает его волосы. Он наслаждался этим, как в последний раз, потому что сегодняшний вечер и правда был последним. — Я оставил тебе все свои работы за прошлый год, все конспекты и тетради. Это вообще-то нечестно по отношению к другим, но у тебя будет значительное преимущество. Ты сможешь заниматься действительно важным — только подготовкой, — Глеб слегка отстранил Славу от себя и теперь смотрел на него снизу вверх, поглаживая по рукам. Он не упомянул, но он и «мак» свой Славе тоже оставил, под предлогом, что ему там, на месте, все равно новый покупать. Также он оставил контакты репетиторов, которые привели его к желаемому результату — в общем, укомплектовал Славу со всех сторон, везде, где только смог, ему соломку подстелил. И тому была безусловно приятна эта забота, но он все-равно предпочёл был, чтобы Глеб лучше никуда не уезжал. Глеб мог сделать для него что угодно — но только не остаться. В квартиру Слава заходить не стал — ждал возле подъезда, потому что курил одну за одной и не мог остановиться. Натянул капюшон на глаза, вцепился пальцами в край рукавов своей джинсовой куртки и старался думать о чем угодно, только не о том, что Глеб сейчас уезжает. Но, когда он вышел — уже и одетый как-то по-другому, и сам весь какой-то другой, с ручкой чемодана в руке, Слава увидел его и все внутри у него оборвалось. Он сразу же выкинул едва прикуренную сигарету, а Глеб, оставив на ступеньках чемодан, молча подошел к нему и обнял. На несколько минут они застыли так, прижавшись друг к другу. Слава чувствовал биение его сердца, и в голову лезли всякие дурацкие мысли о том, что, возможно, он больше никогда не услышит его так близко. Нехорошие предчувствия одолевали его, во всем он видел предзнаменования трагической концовки их отношений. Тяжело дыша, Слава сжимал в руке край его футболки, вдыхал его запах, рассчитывая впитать его в свои легкие, унести его с собой. Ему было страшно от того, что наступит день, когда он его забудет. Родители вышли на минуту позже Глеба и, увидев перед собой эту картину — двух прижавшихся друг к другу парней — отвели глаза. Отец, подхватив чемодан Глеба, понес его к багажнику, а мама открыла дверь и села на пассажирское рядом с водителем. Наконец Слава собрался. Разжал ладони, отпустил Глеба от себя, отстранился. — Не хочу, чтобы ты опоздал, — сказал он с сожалением. Была б его воля, он бы зажал Глеба в объятия и не отпускал до тех пор, пока его самолет не улетит без него, но это желание он, конечно же, не озвучил. Глеб кивнул, взял его за руку и повел к машине. Хорошо, что во дворе в шесть утра не было никого, кроме пары сонных собачников. Когда полгода назад Слава должен был лететь в Москву, туда, где его ждала пугающая, непонятная, незнакомая жизнь, дорога в аэропорт казалась ему бесконечной. Он ещё не знал, что встретит здесь человека, который будет заботиться о нем, оберегать, защищать, который захочет открыть для него целый мир, станет для него надежной опорой. Тогда он уезжал от всего знакомого, привычного, отрывался от детства, от друзей, любимых вещей и привычек — и он навсегда запомнил эту полную горечи и грусти дорогу в аэропорт. Сейчас горечи было не меньше — знал бы Слава тогда, что на новом месте, в чужой стране, в огромном, враждебном городе, он обретет любовь, с которой ему очень скоро придется попрощаться. И ему сейчас очень хотелось, чтобы дорога эта была долгой, почти бесконечной, пусть даже сердце разрывает от тоски, зато он сможет еще немного побыть с Глебом, еще немного подержать его руку в своей. Но вышло как назло иначе — пробок не было, дороги почти пустые, и уже очень скоро замелькали указатели «до Шереметьево осталось…». Они почти не смотрели друг на друга — Глеб в свою сторону, Слава в свою, но наушники у них были одни на двоих. Глеб выбрал какую смог нейтральную музыку, чтобы еще больше тоски не добавлять, но для них сейчас все песни были грустные. В зале аэропорта многолюдно и шумно, как и всегда, вне зависимости от времени суток. Пока они стояли в очереди, чтобы сдать багаж, родители проговаривали еще раз то, что Глеб должен сделать по приезду — кто и как его встретит, куда отвезет, просили быть внимательным и серьезно относиться к учебе. Беспокоились о всяких прозаических вещах — где он будет жить, как питаться, как осваиваться, а Глеб старался их успокоить, шутил как-то и даже улыбался, хотя у самого камень на душе. Большую часть сознательной жизни он мечтал о том, чтобы уехать, а сейчас он многое отдал бы, чтобы остаться. Все это время они переглядывались со Славой, вели молчаливый разговор взглядами. Ты точно будешь в порядке? Нет. А ты? И я тоже нет. Слава держал его за руку — и ему было плевать, что кто-то увидит, что на них смотрят, на все на свете наплевать. Последние минуты он впитывал его тепло, и не видел, и не слышал то, что происходит вокруг. Багаж сдан, и, как ни тянули они время, настала пора прощаться. После семейных объятий родители тактично отошли в сторону, давая им возможность поговорить. Но у обоих никаких слов не нашлось, им тяжело было даже смотреть друг на друга, и они оба смотрели куда-то в пол. — У нас все получится, — сказал Глеб и крепко его обнял. — Я обещаю тебе. Слышишь? Это не навсегда. Слава кивнул, хоть и не соображал уже, что там Глеб ему обещает из-за шума в ушах. — Всегда помни главное, — прошептал Глеб ему на ухо. — Что я люблю тебя. Хорошо? Ты будешь помнить об этом, когда станет совсем тяжко? Слава снова кивнул и ещё плотнее прижался, буквально вцепился в него. Ему сложно было представить, что ему может быть тяжелее, чем сейчас, и ещё сложнее было представить, что Глеб, который, как ему казалось, принадлежит только ему одному на целом свете, теперь будет существовать совершенно отдельно и жить своей жизнью. — Мне нужно идти, — прошептал Глеб, пытаясь отстраниться. — Буду скучать и думать о тебе каждую свободную минуту. И несвободную тоже, — он сделал шаг назад, выпустил его из объятий. Задержал ненадолго руки на его плечах, сжал их и отпустил тоже. — Пока, солнышко мое. — Пока, — обреченно выдохнул Слава и тоже сделал шаг назад. Попытался улыбнуться, и у него это вроде как получилось, но слезы все равно предательски дрожали в глазах. Глеб держался лучше, но лишь потому что знал, что обязан держаться, что если расклеится он, то окончательно расклеится и Слава, и они оба утопят этот аэропорт в слезах. И он из последних сил держится, потому что хочет, чтобы Славику было легче, но у него самого вместо груди дыра, пустота которой постепенно заполняет отчаяние. Ему хочется еще что-нибудь сказать — на самом деле, у него в голове море эмоций и огромное количество ласковых слов. Утешающих, ободряющих, всевозможных признаний в любви и обещаний, но их время уже истекло, прямо сейчас истекают последние секунды — Глебу действительно пора уходить. И он уходит — делает шаг на ступень эскалатора, который увозит его вверх. Обернувшись через плечо, он дарит Славе растерянную улыбку и сам едва не плачет, когда видит слёзы на глазах своего мальчика. Про себя уже триста раз проклял свое решение все-таки уехать — сколько раз думал о том, как ему хочется остаться, и каждый раз повторял себе снова и снова, что так нужно, что это вклад в их общее будущее, что, когда они пройдут все испытания, они будут по-настоящему счастливы, и уже ничто не сможет их разлучить. Слава наблюдал за ним до такого момента, когда его силуэт скрылся в толпе. Глеб сошел с эскалатора, последний раз обернулся и растворился среди улетающих. И все равно еще пару минут Слава ждал, сам не зная чего — может быть, в глубине души в нем жила надежда на то, что Глеб в последнюю минуту все-таки передумает его покидать. Осознав, что Глеб не кинется к нему, как в романтических фильмах, сшибая все на своем пути и расталкивая прохожих, Слава выдохнул и, не видя ничего перед собой, поплелся вперед наугад. «А ты бы сам кинулся за ним в самолёт, чтобы остановить, подравшись с пограничниками на паспортном контроле? — подумал Слава про себя. — Мы не в ебаной романтической комедии. В жизни все гораздо, блять, прозаичнее» — Слава, ты куда, — окликнула его мама Глеба. — Пошли, мы тебя отвезем. — Не, не надо, — покачал головой Слава. — Я как-нибудь сам. — Я обещала Глебу отвезти тебя домой. Не выдумывай. Пойдём в машину. — Нет, я… Я не могу сейчас домой поехать, — сказал Слава, оглядывая невидящим взглядом толпу. — Слава, но… — Ему хочется побыть одному, не дергай его, — вмешался отец. — Ты же сможешь сам добраться, так? Или тебя подождать? Мы можем пока подождать в машине, — обратился он к Славе. — Не, не надо, спасибо, конечно, но добраться я сам смогу. Не ждите. Я доберусь, не волнуйтесь, — Слава кивнул и снова начал двигаться, уставившись в пустоту. — Выход там, если что, Славик, — указала ему женщина. На ее лице отразилось нешуточное беспокойство — она видела, что парень сейчас мало что осознает. — Давай мы тебя в машине подождем, если тебе нужно время, чтобы в себя прийти, хорошо? Я хотела бы все-таки отвезти тебя домой. — Нет, я в порядке. Полном. Спасибо, но я сам, — произнес Слава, который пребывал в полной прострации. Ему хотелось остаться одному — ему казалось, что так ему станет легче, по крайней мере, не придётся изображать, что у него все в порядке, что его мир не обрушился только что у него под ногами. — Ладно, как скажешь, — она сжала его плечо, совсем как Глеб несколько минут назад. — Напиши тогда, как доберешься. Не заставляй меня переживать. Попрощавшись с родителями, Слава доплелся до ближайщего свободного места и опустился на сидение. Вокруг сновал народ с чемоданами, кто-то ждал своего рейса, кто-то прощался, а Слава старался сконцентрироваться на хорошем. На том, что через несколько месяцев он приедет сюда, чтобы встретить Глеба. Он просидел в таком оцепенении некоторое время — может, полчаса, а может и все два, потом вышел на улицу. Только там заметил, что у него в ухе так и остался один из наушников Глеба. Машины, развилки, дороги — все это было частью внешнего мира, который Славу сейчас волновал меньше всего. И, конечно, он ожидаемо заплутал — где-то поблизости должна была быть автобусная остановка, но он ее не обнаружил. Какое-то время он тупо шел куда глаза глядят и таким образом все-таки дошагал до следующей остановки. Посмотрел, что следующий автобус не раньше, чем минут через пятнадцать, отошел чуть подальше и сел на землю. Отсюда были хорошо видны набирающие высоту самолеты. Один за одним они взлетали, разрезая белоснежными крыльями безупречно голубые небеса. Слава силился угадать, в каком из них может находиться Глеб, прислушивался к своей интуиции, но она молчала. Он достал сигареты, которые на вкус показались ему ужасно горькими, словно он курил первый раз в жизни, но он продолжал втягивать в себя одну за одной, и дым, который поднимался от зажженой сигареты, напоминал ему тот белый след, который оставляли в небе железные птицы. Солнце слепило глаза, он чувствовал невыносимую усталость. Хотелось лечь на землю, вытянуться и спать сто часов. Вдруг некий импульс, внутренний толчок. Он поднял глаза, увидел красивый, белый самолет. Он точно знал — не чувствовал, не предполагал — просто знал, что Глеб именно в нем. Провожая его взглядом, Слава улыбался. Он был уверен, что самолет долетит без происшествий и вовремя. Он точно знал, что они с Глебом встретятся через отведённое время. И нет других вариантов. Слава достал телефон, открыл их с Глебом переписку и набрал: «Я люблю тебя очень сильно. Возвращайся ко мне, пожалуйста. Постараюсь пока не сдохнуть от тоски» Он не жалел о том, что так и не сказал эти слова Глебу лично — не сомневался, что ещё скажет их сто миллион раз. Ему было приятно представлять то, как изменится лицо Глеба, когда он, выйдя из самолета, это прочтет — как он сначала удивится, потом смущённо и счастливо заулыбается и сразу же ему что-то в ответ напишет. Прикрыв глаза, Слава сам улыбался, представляя Глеба, который стоит где-нибудь в длиннющей очереди на таможне, уткнувшись в телефон. «Я очень тебя жду. И сделаю все, что в моих силах, чтобы мы с тобой были вместе» — добавил Слава. И все-таки, когда он вернулся домой, он был настолько опустошен, что у него не было сил притворяться, что все нормально. Потому что ничего нормального не было в том, что он разлучен со своим любимым и вынужден учиться жить по-другому. Для него теперь даже встать с кровати утром было уже проблемой. Он вообще, можно сказать, жил лишь для того, чтобы читать сообщения от Глеба — тот, благо, отправлял ему каждый день целую тонну. Слал фотографии, расписывал каждый свой шаг — старался, чтобы у Славы сложилось впечатление, что он все еще рядом. Из телефона на Славу лился поток новых впечатлений Глеба — его учебный корпус внутри и снаружи, его комната в общежитии, фотографии парков, пляжей, красивых домов. Слава внимательно читал его отчеты и смотрел фотографии, но отвечал односложно — ему не о чем было особо писать, в его жизни практически ничего не происходило. Он даже из дома особо не выходил — только пару раз выбрался в скейтпарк и один раз напился вместе с Юрой. Он вообще-то не планировал напиваться, но так вышло, что у обоих был почти одинаковый повод. Когда они встретились, чтобы отметить поступление Юры в вожделенный им вуз, тот сообщил ему, что Алеся все-таки уехала. — Как уехала? — переспросил Слава, отрываясь от своего коктейля — они мешали водку с «ред булом». — Куда? — В Лондон, как и планировала, — ответил Юра, делая большой глоток, а вслед за ним сразу такой же. — То есть то, что мы вместе, ее нихрена не остановило, понимаешь? Она не сочла нужным поменять ради меня свои планы. — Чел, да я вообще в шоке с того, что вы в принципе вместе. Ещё и отдыхать с тобой поехала… В Турцию… С ее стороны это тоже, знаешь, уступка. — Нихрена себе уступка, я все свои деньги потратил, — возмутился Юра. — Все до копейки слил. Тем более, что плохого в Турции? Ты знаешь насколько это дорогой курорт — Мармарис? — Капец, брат, уехала и ещё оставила без денег, — Слава попытался проявить сочувствие. — Самое хуевое не это! — возразил Юра. — Самое хуевое знаешь что? Что она всю дорогу пыталась заплатить за себя и потом мне эти деньги все равно вернула. — А ты че? — Ниче. Обратно перекинул. Так и перекидываем друг другу с карты на карту до сих пор. — А как вы там… Вы что-то доставали? Она все ещё употребляет или нет? — Нет, кстати, она слезла, но… Боюсь, что, когда она окажется в Лондоне без малейшего надзора, все быстро вернётся на круги своя. Отец ее потому и не хотел отпускать, но разве она кого-то слушает? Она и его не слушает — уехала и все. Ей как восемнадцать исполнилось, так она и послала его лесом. Он тяжело вздохнул, вглядываясь в бокал с алкоголем — было заметно, что ему даже говорить об этом тяжело. — А она тебе… Ну, что-нибудь обещала? — осторожно спросил Слава. — Когда уехала? — Нет, ничего, — Юра пожал плечами. — Сказала, что ей очень важна ее карьера и модельное будущее. Что у нас слишком разная жизнь. Что мы не в том возрасте, чтобы заводить серьёзные отношения. Что это нас ограничит в выборе — ведь по факту мы не успели ещё познать других, может, нам встретится кто-то лучше. Что меня она любит, конечно, но себя любит больше. Вот и все. На этих словах Юра опрокинул стакан и потянулся за добавкой. — Любит… И все равно, — повторил за ним Слава, чувствуя некоторое опустошение. Все эти дни он как-то держался, но под влиянием алкоголя снова сник. Ему было странно от того, что, когда он сейчас напьётся, Глеб не приедет, чтобы его забрать и увести к себе домой. Что это время закончилось. — Миронов, я слышал, тоже уехал, да? — спросил Юра, подливая в стакан и ему. От его внимания не укрылось то, что Слава внезапно раскис. — Да, но это… Это другое! — поспешил объяснить он. — Он вернётся за мной, он… Обещал. И я на следующий год тоже уеду. К нему. Мы хотим так устроить. — Ну да, конечно, это другое, — усмехнулся Юра невесело. — Рад за то, что тебе, по крайней мере, что-то пообещали. Мне вот не стали дарить напрасных надежд. Слава задумался, загрустил, а Юра протянул свой стакан к его, чтобы чокнуться. — За то, чтобы надежды сбывались, — сказал он. Опрокинув в себя стакан, он поморщился и выдал: — Ебаные мажоры. Делают, что хотят, и плевать на все, что не вписывается в их план, плевать на чувства людей. Могут поиграть в любовь, но в итоге всегда задвинут тебя ради реализации своих целей. Потому что, что мы имеем в сухом остатке, если исключить всю лирику? Они все-таки уехали, а тут, — Юра сделал себе ещё один коктейль, в котором было уже значительно больше водки, чем энергетика, — остаёшься и не знаешь, как, блять, жить дальше. Слава почувствовал, что Юра выразил и его боль, но все-таки не мог полностью согласиться. Он верил — и вера эта была крепка — что у них действительно все по-другому. Что они — исключение из всех правил и особый случай. Но ему все равно нестерпимо захотелось поговорить с Глебом — один его голос успокаивал и внушал уверенность, и, когда он уже шел домой, немного покачиваясь, решил ему набрать. «Котенок, я на лекции, — Глеб скинул звонок и прислал сообщение. — Я потом перезвоню» Потом — это когда Слава будет уже спать. Дурацкая разница во времени, к которой они все никак не могли привыкнуть. У Славы сейчас — глубокая ночь, у Глеба — самый разгар учебного утра. Последние дни лета пролетели незаметно, и наступило время и Славе приниматься за учебу. Первого сентября он сидел на кухне, наряженный в форму (галстук он, наученный Глебом, легко завязал) и без аппетита ел свой завтрак, как вдруг к нему подсела мама, которая решила завести разговор. Она была крайне озабоченна его печальным видом в течение последних недель и не знала, как к нему подступиться, поскольку не могла понять причину. И начать решила с самой очевидной. — Славик, а ты что, так расстроился, что твой друг уехал? Ты так переживаешь сильно… Ну ты не переживай, у тебя же есть еще друзья. Слава чуть не подавился бутербродом — настолько это слово резануло ему по ушам. — Или вы поругались что ли? Поругались, да? Что-то у вас произошло? Слава молча покачал головой, пытаясь дожевать — у него подкатил ком в горле. — То есть вы по-прежнему дружите? Все хорошо? — Он мне не друг, мам, — пробормотал Слава и снова уткнулся в чашку с чаем. — И никогда им не был. — Как? А мне казалось… Вы так хорошо дружили с ним, и вообще, такой хороший вроде бы мальчик, вы же с ним были не разлей вода… — Он не мой друг, — снова повторил Слава, но уже тверже. — Он мой парень. — В смысле? — насторожилась женщина. — В прямом, — он не пытался увиливать, ему и самому до тошноты надоело скрываться и врать. Глеб оказался прав — ложь отравляет и разъедает изнутри, заставляет стесняться себя и бояться других. Ничего в этом нет хорошего, это настоящее саморазрушение. — Ты хочешь сказать… Да нет, не может быть, — тут женщина запнулась и задумалась, а Слава прикинул про себя, что, будь она чуть повнимательнее или чуть менее наивной, давно бы все поняла, как сразу же прочухала про них мама Глеба, еще до того, как застала его ранним утром на кухне. — Мы встречаемся. Мы вместе, и я очень его люблю, — продолжил Слава безжалостно. Решил разрубить этот гордиев узел, так надо добивать до конца. — Поэтому и хочу уехать вслед за ним — и для этого мне надо поступить в тот колледж, про который я тебе летом рассказывал. Слава встал и направился к раковине. Закончив мыть чашку, он повернулся к матери. Та сидела, глядя на него во все глаза — и верила и не хотела верить. — Ты серьезно сейчас? — выдохнула она. — Не шутишь? — Нет. Я очень хочу поступить и надеюсь, что ты меня поддержишь. — Нет, я… — женщина отчаянно пыталась подобрать слова. — Я про тебя и… Про этого мальчика. Вы серьезно, вы… А он тоже? Я имею в виду — у вас все взаимно? И… Он хочет, чтобы ты за ним уехал? — Это была его идея, мам, — Слава взялся за рюкзак — ему пора было выдвигаться. — И да, у нас все серьезно и взаимно, иначе бы я не стал тебе ничего говорить. А ещё мне понадобится твоя помощь, потому что мне нужны будут репетиторы и вся эта фигня. — Ладно. Обсудим это, — женщина забыла об остывающем чае — в голове у неё тысячи новых мыслей, которые нужно переварить. — Только потом. Мне надо… Прикинуть, сколько это будет по деньгам. — Хорошо. Тогда до вечера, — Слава кивнул ей и вышел из квартиры. Он чувствовал себя иначе — даже плечи расправились. От того, что он поступил так открыто и смело, в нем прибавилось невиданной раньше решимости идти до конца. В школе было странно. Тоскливо и одиноко. Без Глеба, без Юры, и даже без бесячей Алеси. Старшее поколение ушло, и теперь они оказались старшими. Все, что осталось от легендарного выпуска — их фотографии на стенде на первом этаже напротив входа. Слава подошёл к фотографии Глеба, вспомнил, как увидел ее в свой самый первый день в школе и что ему тогда ещё сразу запомнились его открытая улыбка и добрые глаза. Теперь на стенде ещё красовались фотографии с последнего товарищеского матча с физико-математическим лицеем, и Глеб был там до жути довольный и счастливый, и Славе вспомнилось, что той ночью, после последнего звонка, он притащил его к себе домой, и они до утра не спали. Здесь все напоминало о нем — скамейка во дворе, трибуны перед футбольным полем, ниша под лестницей, библиотека и даже директорский кабинет. В каждом из этих мест они разговаривали, смотрели друг на друга с едва скрываемой нежностью, могли коснуться друг друга украдкой. Да что там говорить — даже мужской туалет напоминал о том, как они целовались в одной из кабинок на следующий день после того, как признались друг другу в симпатии. И не спрятаться Славе и не скрыться от этих теней приятных воспоминаний. — Ты, я слышала, собираешься в иностранный коллеж поступать, как и Миронов? — Слава, который залип, погруженный в воспоминания, у стенда, вдруг почувствовал крепкую хватку на локте. Преподша по английскому смотрела на него горящими глазами — ей, казалось, не терпится приступить к его мучениям. Слава вспомнил, с каким пренебрежением она поначалу к нему отнеслась, но в нем не было обиды. Он и сам тогда был хорош. Зато теперь она была полностью на его стороне, его верный соратник — ей ужасно хотелось добавить ещё одну строчку в своё резюме, приписать ещё одного ученика, который после ее уроков смог учиться заграницей. — Ну да, я, — Слава не сомневался, что это Глеб постарался ей сообщить, как не сомневался и в том, что год этот будет жарким, правда, только по части учебы. — Превосходно, — не отнимая руки, женщина повела Славу на второй этаж, к своему кабинету. — Нам предстоит большая работа, но, знаешь, трудности меня только подзадоривают! И хоть временами Славе было по-настоящему непросто, уверенность в том, что он со всем справится — самостоятельно, один — росла. А то, что каждый день приближал его к желаемой цели, придавало каждому дню особенный смысл.