У Акааши такие же глаза.
Голубые, с проблеском серого, чуть искрящиеся, как озёрная гладь.У Акааши такие же волосы.
Чёрные, аспидные, вороные. Такие же по-детски мягкие, пушистые, неподатливые расчёске, а по утрам взъерошенные, отливающие цветом агата.У Акааши такой же голос.
Бархатистый, мягкий, как кофе в кофейне за углом дома. Спокойный, мелодичный, текущий, словно карамель.У Акааши такие же эмоции.
Тихие, сухие, незаметные, но искренние, чистые и ужасно запоминающиеся, как первый снег.У Акааши такие же руки.
Тонкие, бледные, с чуть розовыми костяшками, как клюква на снегу. Они одинаковые. Словно близнецы, словно две капли воды они похожи друг на друга. Но один из них жалкая копия, пустая подделка, а другой - оригинал. Настоящий, подлинный без сомнений. Но мёртвый. Акааши погиб два года назад в больнице, уснув и больше не проснувшись. Бокуто потерял его, лишившись и себя. "Кейджи" смотрел сам на себя, лежащего в формалине, будто в зеркало, наблюдая за своим мёртвым отражением. Цветы были повсюду, посаженные в аккуратные клумбы или же полями стелившиеся у стеклянного гроба. Настоящий Акааши был мёртв уже два года, а его копия была живой, похожей в точности на него. – Он не хотел умирать, а я не хотел терять его, - шептал Акааши Бокуто, перебирая цветочный венок в саду, - Но теперь у меня есть ты, мой Акааши. Бокуто любил Акааши, как никого на свете. Он любил по-настоящему, так прозрачно и чисто, так крепко и до смерти. Он был неотъемлемой частью его жизни, словно кислород, словно свет Солнца, словно вода. Что-то ужасно нужное и жизненноважное было в нём, в его душе, в сердце. Акааши всегда делал то, что обычно делал Акааши: читал книги по вечерам, заваривал чай из цветов и трав в их саду, поливал комнатные растения раз в два дня, носил большие свитера и любил Бокуто. Всё было словно на автомате, действия не были его прихотью, а слова любви, повседневные фразы и диалоги сами слетали с губ. Он вовсе не хотел делать то, чего вовсе не желал, но делал. Он улыбался, когда Бокуто дарил ему цветы, хотя это не было ему приятно. В шкафу Акааши висели те вещи, которые он не хотел носить, но что-то внутри опять заставляло его это делать. Продукты в холодильнике ему не нравились, но продолжать готовить из них он не перестанет. Ему нравилось сладкое, но Бокуто говорит, что Акааши никогда его не любил. Всё это, словно рефлекс, команда, вложенная в программу. Она не поддавалась контролю, и отменить её он был не в состоянии. Акааши всегда знал, что он - замена. Он - ненастоящий. Бокуто тоже знал это, но заставлял себя смотреть на него и любить также, как любит Кейджи. Он ведь такой же, как его любимый Акааши, точная копия без изъяна. Теперь он никогда не сможет покинуть его. Акааши мёртв, а его труп плавает в стеклянной колбе в гостиной. Гостиная всегда заперта, от неё веет холодом, а ключи Бокуто носит на шее, на цепочке. – Знаешь, а ты всё такой же, - посмеивается Котаро, глядя на полупрозрачную фигуру, освещённую голубым светом, - И он такой же, как ты. Теперь ты жив, представляешь? Акааши не мог слышать подобное. Что-то внутри его неприятно скреблось о стенки его внутренностей, а после разъедалось кислотой. Он лишь замена, точная копия. И заменить его он не сможет. Только постарается, и боль Бокуто, может быть, стихнет. Когда-нибудь. С Акааши сдувают пылинки, лелеят, оберегают от всего на свете. Ему это не нравится, он ненавидит это до такой степени, что когда он вновь готовит завтрак, желание спалить этот дом дотла всё сильнее сдавливает его глотку. Входная дверь тяжёлая, на трёх замках, а окна всегда закрыты решётками. Акааши ведь может исчезнуть, он может испариться. Снаружи столько всего опасного. Он же словно фарфоровый, он неприкосновенен. Акааши всегда будет любим Бокуто. И прекратиться этому Котаро не позволит. – Акааши, ты же знаешь, как я тебя люблю, правда? - обнимает его Котаро, целуя в белоснежный лоб, - Ты ведь не убежишь от меня? Ты больше не умрёшь? Акааши бережно улыбается, целуя в ответ, но не любит. Не любит так, как любил Акааши. Он никогда не знал Акааши. Они были идеально похожи, до мелочей, до местоположения родинок, до количества вдохов в минуту, до жестов и походки. Но они не знали друг друга. А всё потому, что Акааши мёртв, а он - его копия. И Бокуто знал об этом, как никто другой. Он проверил ни один раз.Кто он? Кто Акааши такой?
Акааши любил рисовать. Его комната была похожа на студию. Под ногтями всегда была въевшаяся краска, а над пружинистой двухместной кроватью висел портрет Бокуто в белой рамке. Кейджи берёт кисть и застывает у холста. Он не умеет пользоваться акрилом, пастелью, акварелью и тушью, а карандаш в его руках совершенно бесполезен. Акааши не любит рисовать, писать картины. Но он же его копия, так почему? – Тебе цветы не понравились? Или, может там, вдохновения нет? - Бокуто наблюдает за ним, сидящим у белого холста в саду, - О, Хочешь, я куплю ту дорогую краску? Ты ещё хотел её купить два года назад для нашего портрета на годовщину. Помнишь? А Акааши не помнит. Не знает, что за краска, какой портрет и не знает как рисовать вообще. Он не знает, когда годовщина, когда они туда ездили и почему Бокуто всегда приносит одуванчики для его натюрмортов. Акааши ничего не помнит, но знает, что сказать и как ответить. – Да, было бы неплохо. Как раз акрил заканчивается. Да и портрет пора бы закончить.. Мигрень постоянно мучает его, пульсирует волнами у висков. Весной Акааши в особенности плохо, душно и как-то поломанно и остро. Акааши умер в апреле, в самом его начале, когда весна только-только разгоралась, пуская свои зеленеющие корни в сонную природу. Бокуто каждый день печёт оладьи, поливая их черничным сиропом, что ужасно не нравится Акааши. Второй апрель для него был необычайно сухим и серым, не таким зелёным, каким он себе его представлял. А Акааши любил весну. Бокуто чаще сидит в гостиной, поливая цветы около уже чуть жёлтого, но до сих пор словно спящего тела Акааши, напевая старые песни. Мелодия как-то врезалась в пространство вокруг Кейджи, и он жмурился от височной боли. Песни он не узнаёт, но они словно настольгией проплывают в подсознании. – Почему не подпеваешь? Твоя любимая песня, кстати, - наливая в красную лейку воду говорит Бокуто, - Ну и ну, Акааши, память у тебя стала дырявой от слова совсем. Хах, весной и правда всё забывается.. Нет, он просто не помнит. Ни песни, не её мотива, но она уже противна ему. Сам Акааши стал ему противен. Он сам стал себе противен. Спичечный коробок в кухонном ящике мозолит его глаза уже целую неделю. – Ты чего-то хочешь сегодня на ужин, м? Я бы не отказался от омурайсу, - Бокуто собирает мусор в мешки и загружает всё в машину, - Ты что думаешь? Рвота Акааши не прекращается уже несколько дней, а тем более его тошнит от отмлета и риса. – Может, сегодня что-то лёгкое поедим? Купи тех пирожных с клубникой. Остальное сам сделаю. Бокуто достаёт зажигалку из кармана брюк, и взгляд Акааши задерживается на мимолётном огоньке. Стоит ли..? Холод гостиной отдаётся мурашками на коже. Акааши вновь вглядывается в безэмоциональное лицо за стеклом. Он словно смотрит в зеркало, в спокойную гладь пруда в саду. Стекло ещё холоднее тёмного помещения, и он плавно ведёт бледной рукой по покрытию прозрачного саркофага, покрываясь мелкими мурашками. – И правда, такие одинаковые.. Спичечный коробок шуршит в кармане синей вязаной толстовки. Акааши не хочет этого, но этот путь самый лёгкий. Он до сих пор не знает, кто он такой. Он не знает, кто такой Акааши Кейджи, и почему они так похожи. Он совсем ничего не знает. Бокуто наверняка.. мёртв внутри уже давно, а новый Акааши стал лишь его обезбаливающим. Акааши не хочет этого. Он - вовсе не копия того Акааши Кейджи. Он - другой. Кейджи мёртв уже третью весну, а он лишь похож на него. Они - отражения друг друга, они параллельны и никогда больше не пересекутся. Огонь поглощает сад, ни оставляя ничего за собой. Холсты плавятся, облезая краской, окна с треском вылетают на горящую землю, а небо продолжало чернеть от дыма. Акааши смотрит на горящий дом с настоящей, с искренней улыбкой. Пламя отражается в его глазах, стекая по лицу вместе со слезами. Свой Автопортрет Акааши крепко прижимает к груди, проминая холст до белеющих костяшек. Мысли были похожи на обгоревшее поле. Акааши счастлив. Он не жалеет абсолютно ни о чём. Он по-настоящему влюблён в этот рассветающий вид хаоса и огня. Там горячо, обжигающе больно, как было Акааши. Его прошлое безвозвратно покоится в огне, пеплом разлетаясь в ночной тишине. До тла. Горит всё до тла. Как и сам Акааши.– Прощай, Акааши.
Акааши Кейджи мёртв уже два года, а воспоминания будут жить. Всё равно, что Акааши ничего не помнит.