Like a dog

Это уже стало нерушимой традицией

      Розе семнадцать, и она ужасно похожа на мать. Только характер у нее отцовский, что не могло иногда не выводить из себя Редфилда. Уж если девочка упрется в какое-то направление, никакими уговорами ее с него не сдвинешь. Поэтому хотя бы пять раз в год они собираются и приезжают туда, где лежат осколки их нормальной жизни. Если бы могли, то появлялись бы чаще, но оказалось, что слишком свежие раны, и потом очень трудно восстановиться морально. Всю дорогу они разговаривают о всякой чепухе, обсуждают дальнейшие планы на будущее. Совместное или раздельное — неважно, для Криса самое главное, чтобы девочка выросла самостоятельной и уверенной в себе. Мужчина пообещал, что воспитает ее по всем родительским заветам. Пообещал он это в первую очередь себе. А потом уже незримой сущности, которая до сих бродит по здешним местам.       Они знают дорогу наизусть. Прошли бы весь маршрут с завязанными глазами. Мимо остывшей от гнетущей тишины площади; вдоль прогнившего поваленного деревянного забора. Тихо, как мыши, ступая так, что снег издавал еле слышимый хруст под ногами. Только они углубляются в чащу, приходят на широкую, голую поляну, то утихает хищная пурга, перестает хлестать лицо мокрый, отвратительный снег. Погода вдруг успокаивается, будто только и ждала желанных "пришельцев". Дальше — только к множеству выглядывающих из-под снежного покрова могильных знамен. Розмари снимает перчатки и ласково оглаживает безымянный мраморный крест. Он холодный, неприветливый. Не тот, что на нормальном, ухоженном кладбище. — Мы пришли, пап, — одними губами шепчет она, а потом пронзительно, коротко свистит. Подзывает к себе и врагов, и друзей, будто на пир всеобщего безумия. Крис морщится, сжимает руку на кобуре. На плече всё еще висит тяжелый автомат, но он сегодня не понадобится.       На бескультурный зов сразу же отзываются. Из-за угла сооружения выныривает белый, хромающий на левую переднюю лапу пес, спешно бредет к гостям и ластится к теплым девичьим рукам. Оперативник же отходит в сторону, хмурится, внимательно вглядывается в окружающую среду. В это время малышка кладет под себя теплый плед и садится на него, подзывая животное к себе. И рассказывает, что у нее произошло в последнее время. О том, чему научилась, с кем общается, как проводит досуг. Рассказывает, что ей понравился мальчик, и она обязательно их познакомит. Если парень пройдет тысяча и одну проверку Криса Редфилда. Делится эмоциями, вплетает пальцы в мокрую, спутанную шерсть, позволяет лизать запястье. А вот Редфилд не может смотреть в спокойные, печальные карие глаза зверя. Или кем он там сейчас являлся. Держит дистанцию, не подходит. Потому что ему нечего было сказать. Пока Роза делает вид, что ежится от мороза, её приемный отец видит, как она сдерживает рыдания. Всё просто, это пройдет. Нихуя. Всё очень, очень сложно. И длится уже с десяток лет. После смерти Мии все пошло гораздо хуже, потому что вся ответственность легла на грубые мужские плечи. Которые были не готовы носить на себе малыша. Но Редфилд справился.       Собака появилась, когда Крис и Розмари приехали в степную глушь на ее четырнадцатилетие. Положили успевшие опустить свои головки цветы, собирались уезжать, как что-то привлекло внимание. Хруст веток ли это был, тревожный окрик птицы - не важно, Редфилд отвлекся. А когда повернулся к своей спутнице, увидел ее, гладящую какую-то тварь. Паранойя, ебанина - называйте как хотите, но у оперативника в свете последних событий по весьма понятным причинам очень негативное отношение к лающим созданиям. Он моментально оказывается рядом, не жалея сил пинает тяжелым сапогом под ребра потерявшую любую бдительность шавке. Та жалобно заскулила, сжалась в комок, от удара не сразу поднялась, не смогла скрыться. Оперативник наводит оружие, готовится прикончить врага, как его закрывает малютка. — Ты что творишь?! — Ее личико искажено в гримасе неподдельного страха. Она сгибается над поверженной любимицей, прижимает к себе. — Отойди от неё. Что, моих рассказов мало?! — Крис дергается от любого движения, что пытается сделать пёс, откровенно не понимает, как младшая Уинтерс может доверять четвероногим. — Но она же ничего не сделала! Точнее, он, — мнется, напугано щурит салатовые глаза. Светлые пряди волос хаотично взъерошились, местами покрылись тонким, еле видимым слоем инея. — Если хочешь его застрелить, то и меня тоже, за компанию! Привык же всё решать с помощью оружия, да? Давай! Редфилд замер будто громом пораженный. Руки нервно затряслись. — Много ты знаешь, — цедит сквозь зубы, быстро приходит в себя, угрожающе делает шаг вперед. — Сдалась тебе эта псина! Может, она выслеживала нас, чтобы потом привести всю стаю, а ты ей... — Крис сдерживает грубость, старается подбирать выражения. — Скажи, почему ты защищаешь то, что может тебя убить? То, что это, — ведет дулом автомата, тычет в морду напряженного зверя. — Ещё не перегрызло глотку, не значит, что оно доброе и хорошее. Отойди, — повторяет, тянет руку, чтобы отвести девочку в сторону. И тут отмирает собака. Глухо, предупреждающе рычит, открывает пасть, клацает зубами. Роза вскрикивает, неуверенно отступает. — Видишь?! — отталкивает ребенка, наводит ствол и стреляет в уже удирающую тварь, плюнув ей в след. Они услышали протяжный вой и быстро собрались, покинули поляну. Практически всю дорогу домой они друг с другом не переговаривались.       Ровно через год история могла повториться. Редфилд смирился, что каждый их приезд к ним выходит животное. Мало ли почему. Хочет есть, скучает по хозяину. Агрессию не проявляет, и на том спасибо. К нему пёс не проявлял никакого внимания, не огрызался, лишь жался к Розе. Но ощущения странности, неправильности происходящего не покидало разум солдата. И ощущение это укрепилось после возбужденного Розиного шёпота: — Крис...— и не расслышал бы, стой он чуть поодаль. — Подойди сюда, — она заговорщически поманила пальчиком, указывая на уснувшую на ее коленях животину. — Послушай... только не шуми. — Она жестом попросила нагнуться, Редфилд же цокнул языком, гоня прочь отвращение, принимая все происходящее за детские игры. — И что я должен услышать? — Мужчина садится рядом, нависает над глубоко, размеренно дышащим животным. — В том то и дело, что ничего. — До него доносится ответ лишь спустя секунды, как он касается ухом до мирно вздымающегося бока. — Я могу ошибаться, но... у него не бьется сердце. "Не бьется сердце..."       Сомнения затмили холодный рассудок, а догадки неприятно врезались в мозг. Она ведь вынудила рассказать ей эту историю. Там, где должен пульсировать, качать кровь главный «механизм» живого организма, по-видимому, была пустота. Крис несколько раз моргает, отстраняется, и кладет руку на место, где, по всем законам анатомии, должен быть упомянутый орган. Но вздрогнул спящий от чужого, изучающего прикосновения, подобрался, и как показалось Редфилду, испуганно, затравленно посмотрел на людей. Но испуг быстро сменился пониманием. Зверь рванул, оставляя в сжатом кулаке клок грязной, когда-то белоснежной шерсти, отталкивается от колен девочки, с лаем уворачивается от бросившегося на него Редфилда, и устремляется в трущобы. — Стой, блядь! — Крис оглушающе рявкает, с трудом удерживает равновесие — все же уже не мальчик, возраст дает о себе знать. Но кто его послушает. — Всё, не старайся, не догоним, даже если ты всю чащу вверх корнями перевернешь, — нервно бросает Розе, которая метнулась к деревьям. — Это... — Она с трудом сглатывает, с непередаваемой грустью переводя взор то на следы, то на заповедные зоны. — Это был... — Итан? — от накатившего гнева Редфилд не говорит "твой отец", игнорирует недовольный взгляд. — Надеюсь, что нет. "Иначе следующая встреча будет немного другой".