***
У берегов Летней реки, близ царского дворца, жили сильдройры. Как на подбор, все красавицы. Их волосы струились по плечам, прикрывая нагую нежность, а руки вздымались к небу, прославляя далекие звезды. Шеи дев украшал сияющий жемчуг, а головы венчали тонкие плетёные диадемы. По ночам сильдройры пели свои волшебные песни, завлекая мужчин и женщин чарующими танцами. Они наслаждались вниманием поклонников и принимали роскошные дары за свою благосклонность. Сам кронпринц был влюблен в морских дев и часами слушал их песни. В один вечер сильдройры сплетали звуки в тягучую мелодию, уводящую романтичное сердце в мир грез, в другой — заводили веселые песни, развлекая престолонаследника забавными рифмами. Не было женщин равных им по красоте и все мечтали переродиться в морской пучине, чтобы хоть на миг приблизиться к морским девам и получить шанс пополнить их ряды. Так было десятки лет. До тех пор, пока во дворце не появилась заклинательница Солнца. Стоило заклинательнице улыбнуться, как свет прогонял тень. Она могла зажечь солнце в ладонях и освятить самую тёмную чащу. Заклинательнице улыбались дети и взрослые. Соловьи и музыканты посвящали ей свои песни. Её красота затмила всех женщин в округе. Даже сам принц попросил её руки. Сильдройрам не нравилось, что люди забыли о них. Мужчины перестали приходить на их зов, дети больше не просили петь колыбельные. Город готовился к царской свадьбе. О морских девах забыли. Сильдройры затаили обиду и решили отомстить заклинательнице Солнца. В ночь перед торжеством девы подплыли к замку и принялись петь оды заклинательнице. Они выбрали самые сладкие ноты и лестные слова. Не в силах устоять перед чарами хвалебных слов, заклинательница пришла на зов. — Заклинательница Солнца, мы пришли поздравить тебя со скорым замужеством, — сказала первая дева. — Весь мир знает о твоём прекрасном даре и мечтает им обладать, — сказала вторая. — Нет тебе равных по мудрости и красоте. Ни на суше, ни в воде, — добавила третья. — Мы принесли волшебный дар, достойный тебя, — вновь сказала первая. — Прими же его, — продолжила вторая. Вода вспенилась и забурлила. Третья дева вынула из пены изящное зеркало, усыпанное жемчугом, и протянула его заклинательнице Солнца. — Взгляни на себя, — сказала она, — и получи по заслугам. Заклинательница встретилась со своим отражением и весело засмеялась. Как же она была чудесна! Её золотистые волосы переливались в лунном свете, кожа сияла здоровьем и красотой, а ясные глаза казались такими пленительными, что заклинательница не могла и не хотела оторвать взгляд. Она видела в отражении первозданную красоту, поражающую любое сердце, и невероятно гордилась собой. — Что может быть красивей девушки, смотрящей на меня в отражении, — самодовольно хвалилась она, крутясь перед зеркалом. Заклинательница так сильно любила себя, что захотела поцеловать своё отражение.Она потянулась к своему отражению, не подозревая о страшном секрете таящимся в зеркале, и дотронулась до него губами. Вдруг сердце заклинательницы пронзила острая боль. Подарок морских дев был пропитан скверной и заклинательницу Солнца мгновенно поразило проклятье. Она ощутила, как зеркало вытягивает её силу. Жемчуг жадно впитывал её свет, а отражение стремительно изменялось. Красота и радость утекали от неё. Теперь вместо красивой молодой девушки на заклинательницу смотрела старая высохшая старуха. Её красота ушла, а свет потускнел. Заклинательница в ужасе закричала. Зеркало разбилось от пронзительного крика и упало в воду. Русалки расхохотались. — Негоже быть самой лучшей, — зло сказала первая морская дева. — Нельзя быть самой желанной и талантливой на свете, — добавила вторая. — Даже на небе два светила, которые делят свет на двоих, — усмехнулась третья, — так пусть и у тебя всегда будет равная соперница. — Да будет так, — засмеялись водные девы и вода забурлила с новой силой. На том месте, где отражалась Луна, пена закрутилась в водоворот. Звезды заплясали на небе. Магия закружилась в воздухе. Водные девы запели обрядовую песню и из пены родилась юная дева, равная по красоте заклинательнице Солнца. Её кожа была соткана из лунного света, а волосы были так темны, будто их коснулась ночь. Глаза, словно звезды, сияли из-под опущенных ресниц. Заклинательница Солнца испугалась того, что эта девушка способна не просто сравниться с ней, она могла затмить заклинательницу Солнца. Гнев и ярость пробудились в невесте принца. Она захотела уничтожить соперницу и коварных водяных. Заклинательница Солнца выставила руки вперёд и призвала свою силу. Но лунная дева впитала солнечный луч, направленный в её сторону, став ещё красивее. Заклинательница Солнца поняла, что ее магия только подпитывает соперницу. В ужасе она отступила и попятилась ко дворцу. Водные девы проводили её зловещим хохотом и скрылись в морской пучине. С тех пор заклинательница Солнца не покидала стен дворца ночью и никогда больше не подходила к воде, опасаясь появления лунной девы.
***
Сырость стен ощущалась на языке отвратительным налетом, который отправлялся в желудок с каждой новой порцией слюны. Холод каменной кладки за спиной уже не вызывал отторжения, теперь заклинательница Солнца облокачивалась на него, не задумываясь о последствиях. Блестящие мокрицы и одна наглая крыса составляли компанию Алине. Иногда она говорила с ними, будто эти твари могли понять человеческую речь, а иногда хотела раздавить их, чтобы остаться в полном одиночестве. От чего-то заклинательница не решалась лишить живность права на существование в разы лучше ее собственного. — Ты можешь попасть куда тебе вздумается, — бесцветно шептала заклинательница, подталкивая отвратительное насекомое пальцем. Грязь навечно застряла под ее обломанными ногтями, — а мое пространство — это четыре проклятых стены. На самом деле, не совсем так. В распоряжении Алины было еще меньше места. Её свобода ограничивалась тремя шагами от стены, к которой была прикована самая прочная цепь в мире. Еще из привилегий у нее были: возможность кричать во все горло и оставаться неуслышанной, ведро для нужды и выбор — смотреть на кости в противоположном конце комнаты или нет. — Дарклинг знает толк в подарках, — ухмылялась заклинательница Солнца, обращаясь к жирной крысе, умывающей мордочку бледными лапками. К своей единственной подружке, которая выслушивала бред сумасшедшей, не прерывая ее безликих монологов, — его дары западают в душу. Последний подарок Александра больше не вызывал истерики. Алина давно выплакала все свои слезы по Малу. Трудно не плакать, когда трупный запах разъедал глаза. Крыса согласно пискнула и юркнула в свой обжитый домик — под желтеющую кость грудной клетки. Алине казалось, что рассудок оставил её. Наверное, это случилось ещё тогда, когда Дарклинг отнял жизнь Мала и захлопнул за собой дверь. От горя Алина с трудом понимала, что произошло. Ей казалось, что этого не могло случиться. Только не с ней. Только не с ее любимым человеком. Только не так! Заклинательница Солнца отказывалась верить в то, что видит бездыханное тело того, кто крепко обнимал ее и хотел спасти от преследования. Грудь лучшего в мире следопыта не поднималась, глаза были закрыты, а лицо постепенно превращалось в восковую застывшую маску. Алина рыдала взахлеб, силясь дотянуться до него, но проклятая цепь не пускала. Алина стерла кисти в кровь, но так и не коснулась Мала. — Знаешь, — говорил он в их последний день вместе, — когда мы доберемся до Шухана, все изменится. Ты будешь в безопасности, а этот козел не посмеет сунуться туда. — Не важно, где мы окажемся, — улыбалась Алина, позволяя следопыту гладить ее по волосам, — главное, чтобы были вместе. До Шухана они так и не добрались, но друг друга не оставили. Отрицание прошло через несколько дней, когда губы Мала потеряли прежний цвет и безвозвратно посинели. Он действительно был мертв. На смену потерянности пришел гнев. Алина пыталась призвать свою силу, вырвать проклятую цепь из стены, истошно кричала и сыпала проклятиями, но это не принесло успеха. Оковы впитывали ее свет, причиняя боль, а слова и действия лишь сотрясали воздух. Она требовала выпустить ее, клялась, что разнесет это место ко всем чертям и колотила по стенам. Злость кипела и вздувала вены под бледной кожей. Ярость лопала капилляры и ломала ногти о грязный сырой кирпич. Сердце колотилось так быстро, что дыхание становилось рваным и хриплым. Алина не желала сдаваться горю, ей нужно было бороться. Она отказалась от еды, которую ей приносил хромой старик в рясе и швыряла тарелку, требуя позвать Черного Еретика. Но старик ухмылялся и молча уходил, оставляя заклинательницу Солнца наедине со своими демонами. — Я выберусь, — твердила Алина, в очередной раз тщетно силясь в призыве света, — обязательно выберусь. Ради Мала, ради себя, ради всех, кто пострадал от рук Черного Еретика. Разбитые в кровь руки и ноги, острая боль от оков и смертельная усталость не казались такой уж страшной платой за освобождение. Гораздо страшнее было осознание того, что Алина заперта в одной комнате с трупом своего любимого. Она утешала себя, что мертвец не имел ничего общего с её Малом и вообще никогда не был живым человеком. Ей было приятней обманывать себя тем, что это просто иллюзия, созданная чтобы сломить ее. Настоящий Мал был где-то далеко от этого места, выслеживал кого-то и заигрывал с красотками, которые всегда замечали его. Алина твердила себе, что не видела, как тенистая тварь убила её лучшего друга, не видела его предсмертные конвульсии и не рыдала навзрыд. — Это просто страшный сон, — прочитала она, обнимая себя за колени, — я всё ещё сплю. Но все было реально. Приторно-сладкий запах разложения добирался до ноздрей и заставлял заклинательницу Солнца рыдать. Дарклинг обрек Мала на гибель, а Алину на тяжелейшее чувство вины и заточение. Это выворачивало душу наизнанку. Заклинательнице Солнца хотелось взвыть, словно застрявшая в капкане волчица, но не могла себе этого позволить. Алина ненавидела Александра. Черный Еретик, не знающий пощады и сострадания, оказался еще ужаснее, чем легенды о нем. Он — зло из плоти и крови, тварь, отдавшая душу скверне, тот, кто создал каньон и волькр. Дарклинга нельзя было оставлять в живых. Алина понимала, что ее трусость стоила слишком дорого многим людям, но какую цену придется заплатить в будущем? Если бы она не сбежала, а лишила его жизни, у мира был бы шанс. — Нужно было слушать Багру, — причитала заклинательница Солнца, в очередной раз глотая слезы. Она отвернулась от мертвеца, запретив себе смотреть в его сторону. Наблюдать за разложением было выше ее сил. В своих воспоминаниях Алина хотела сохранить его живым и полным сил, красивым и уверенным. В ее голове не было места для крови и окоченения, там должен был остаться только его смех, — она предупреждала… а я не верила. Постепенно злость ушла, пустота и тупая боль в области сердца заняли ее место. На гнев требовались силы, а у Алины их больше не было. Она могла часами лежать, не двигаясь, и молить святых о смерти, а потом разозлиться на них за бездействие и колотить стену, надеясь на повреждения. Невыносимый запах сводил ее с ума. Мысли о борьбе казались смешными и до боли наивными. Теперь Алина хотела только одного — умереть. Она больше не могла выносить заточения и чувства вины, пожирающего ее. Не могла есть жалкую баланду тёплой или давиться холодной, она вообще не могла есть. Дарклинг сломил ее, отнял самое дорогое, что есть в человеческой жизни: любовь и свободу. Александр Морозов — самое подлое и злое создание во вселенной, но, если бы он вошел в эту дверь, Алина упала бы к нему в ноги и принялась вымаливать прощение. Может быть, он простил бы ее? Ошейник из рогов оленя Морозова теперь казался лучшей участью, чем то, что теперь имела Старкова. — Слабая, глупая, — шипела Старкова, методично ударяясь затылком о проклятую стену, — дура. Какая же ты жалкая! Арман Эшер — так звали хромого старика, приносящего ей еду, протянул руку помощи сломленной пленнице. Он согласился унести тело Мала в обмен на смирение. Тогда она ещё не подозревала, что это значит, и слова старика показались спасением. Алина благодарила его, восхваляя и трогая за ноги, словно настоящего святого. Двое молчаливых монахов избавили заклинательницу от вида разлагающегося тела и на время облегчили ей пребывание в заточении. Ей принесли новый таз с чистой водой и позволили помыться, дали свежие вещи — мужское монашеское одеяние. Даже еда казалась вкусней на вкус. Когда трупный запах сменила блаженная сырость и затхлость, голова Алины окончательно опустела. Она сбилась со счета дней, проведенных в заточении. Зачем считать дни, если конечной цифры не будет? Лишить себя жизни у заклинательницы Солнца не хватало духу. Алина почти не вставала с затхлой подстилки, служившей ей кроватью, и говорила с крысой и насекомыми бесцветным голосом. Возможно, она привыкнет к такому существованию? — Ты познала смирение, дитя, — похвалил ее Эшер, войдя в темницу однажды. Алина ничего не ответила. Она тупо уставилась на старика, изучая его постное лицо в тысячный раз. Ничего нового, кроме хитрых цепких глаз. — Все мои послушники познают смирение, но ты первая, кто оставил свой язык при себе, — он снисходительно улыбнулся, — и первая заклинательница Солнца, которую мне доводилось встречать. Это восхитительно, знаешь? Получить столь ценный образец для исследований. — Что? — Я помог тебе, дитя. Избавил от неприятного соседства, помнишь? — объяснил старик, — ты поможешь мне. Так ведь мы договаривались? — «Неприятное соседство», — откуда в ней осталась язвительность? В тот раз разговор не состоялся. Арман Эшер недовольно хмыкнул и ушёл. Спустя какое-то время пришёл молчаливый послушник и вывалил пожелтевшие человеческие кости из грязного мешка. Когда старик принёс ей очередную порцию еды, он сказал, что урок смирения нужно повторить. Мал вернулся к ней — всегда возвращался. Ночью заклинательнице снился сон, где они с Малом пили чай и болтали о том, как здорово быть свободными. Керамзин казался таким реальным. Утром Алина долго и молча плакала. — Я очень много лет занимаюсь исследованиями природы гришей и это, скажу тебе, милочка, дело невероятно сложное, — говорил Эшер, когда Алина упросила его повторить свою просьбу. Алина надеялась, что кости придадут земле, если она будет подыгрывать старику, — Всё пытаюсь найти источник нашей силы и изучить механику его работы. Вот скажи, ты думала о первопричинах наших способностей? — Наших? — Я слишком стар, чтобы юные дамы разглядели во мне сильного корпориала? Или ты думаешь, все гриши носят кафтаны? Наши способности удивительны. Они недоступны многим живым душам на грешной земле. Сила гриша выбирает своего носителя по неведомым нам причинам. И я полжизни положил, чтобы узнать ответ. — Чего ты от меня хочешь? — Мне нужна твоя кровь.***
— Подай мне образец, сынок, — попросил Арман и протянул руку, не глядя в сторону своего помощника. Юноша подошел к витрине с колбами, наполненными разными составами, и пробежался глазами по надписям, выведенными рукой старика: «Тайное пламя — растворитель, философская соль — часть металлов, кровь дракона — сульфид ртути, сурьма — лекарственный яд, — мысленно озвучивал он, чтобы закрепить в памяти, — Аур — свет. То, что нужно.» Ученик вложил колбу с ценным содержимым в морщинистую руку. Эшер установил ее в атанор*, зафиксировав железными тисками, и закрыл печь. Возможность наблюдать за процессом выпаривания оставалась, благодаря стеклянному окну в заслонке. — Я всегда считал, что алхимия нужна для поиска философского камня, — произнёс юноша, завороженно наблюдая за тем, как нагревается вещество, — чтобы пополнить казну или чтобы превращать людей в какие-нибудь дорогие статуи. Для чего-то, что поможет возвыситься в обществе, понимаете? — Николас, ты слишком узко смотришь на мир, — усмехнулся старик, подкручивая большой красный вентиль, регулирующий огонь, — прелесть знаний в том, что при правильном использовании они могут быть полезны и для благородных целей. Наверняка, владелец сада золотых статуй мог прославиться на весь мир. Слава приносит власть, а власть стоит дороже благородства. Тот, кто владеет чем-то особенным, может получить все, что душа пожелает. Николас хотел бы иметь столько власти, но его время ещё не пришло. — Благородство сводит в могилу храбрых, — фыркнул Николас, рассматривая атанор. Он все еще не мог поверить в то, что кто-то догадался собрать такой агрегат. Алхимическая печь своей формой напоминала башню: большое цилиндрическое каменное тело, очаг в форме арки у основания напоминал дверь, стеклянные заслонки, похожие на окна, позволяли заглянуть внутрь, многочисленные трубки и колбы наверху атанора были похожи на шпили. Агрегат пыхтел, великое делание продолжалось, содержимое колбы постепенно расщеплялось, выпариваясь в один из сосудов наверху. — А кто говорит про храбрость, мальчик мой? — Эшер вновь подкрутил вентиль, — Знания в руках хитрых приносит куда больше результатов. Благодаря развитому мышлению, у нас остаётся больше времени для совершения открытий. Арман знал о чем говорит. Николас не обманывался видом одухотворенного отца-настоятеля. Юноша видел, кто скрывается за мешковатой рясой из плотной ткани и понимал, что все высказывания старика имеют под собой опытные основания. Эшер напоминал умудренного опытом ящера, который делился мудростью с учеником из праздного удовольствия, не задумываясь о том, что юноша запоминает каждое слово. — Поэтому ты не сказал своему генералу, что изучаешь его пленницу? — Ты наблюдателен. — А если он узнаёт? — Не узнает. Ни у кого в монастыре нет языка, — Арман повернулся к Николасу и улыбнулся одними губами, — И у тебя не будет, если проболтаешься о наших исследованиях. — Я заинтересован в успехе не меньше тебя, — фыркнул юноша, — Мой отец нуждается в исцелении. Я помню условия нашего договора. В верности Николаса сомневаться не приходилось. Он появился на пороге монастыря в пыльной одежде, уставший от долгой дороги и измученный горем, почти год назад. Он искал помощи и нашёл её в лице отца-настоятеля. — Мой отец молился Святому Агафону всю жизнь, — со слезами на глазах говорил Николас, — прошу вас, сделайте хоть что-нибудь, что облегчит его страдания. Я готов на все, чтобы помочь ему. Только скажите, что от меня требуется. Арман небрежно поднял голову сокрушенного горем парня и вгляделся в его лицо. Острый подбородок, высокий лоб, небрежные темные кудри — как раз в его вкусе. — Где он? — улыбнулся Эшер, — Отведи меня. Обезумевший, связанный по рукам и ногам, мужчина лежал на телеге и рычал, будто его душой завладели страшные демоны. Глаза сраженного болезнью заволокло черной дымкой, шею и руку захватила знакомая настоятелю темная субстанция — скверна. Эшер еще никогда прежде не видел ничего подобного. Ожог скверной у простого человека, который не мог бы призвать темную субстанцию самостоятельно. — Что с ним случилось? — спросил старик, разглядывая рычащего мужчину, словно диковинную зверушку. — Я не видел, как это случилось, но могу сказать, что сначала было лишь одно пятно, а теперь эта хворь разрастается. Она растет очень медленно, но все же растет и причиняет большие страдания. Отец не мог есть и спать, боль от этой гадости мешала ему. Мы ходили к местным лекарям и бабкам, но они ничего не смогли поделать. Отец всю жизнь молился Святому Агафону, — всхлипывал Николас, умоляюще смотря на Армана, — я решил, что молитв одного человека святой не слышит и стал молиться тоже, но нашей веры недостаточно. Зараза растет. Может быть, вы ему поможете? Может, Санкт-Агафон не слышит нас, но услышит вас? Когда старик осмотрел ожог, сомнений не осталось — известные лекарства и молитвы бессильны. Стараниями Армана юноша принял бессмысленность упований на святых. В руки бывшего корпориала угодил опытный образец и заинтересованный в исследованиях юноша. Большей удачи и представить трудно. Горечь и боль Николаса сослужила добрую службу настоятелю. У Эшера появилась возможность продвинуться в своих исследованиях и обзавестись приятной компанией. Алхимия давно и надолго захватила разум бывшего корпориала. Он читал древние рукописи, хранящиеся в Малом дворце, и с жадностью впитывал формулы, разработанные его предшественниками. Алкемы и прочники научились добывать золото, преобразуя разные металлы, для царя во многом благодаря Арману. Он сумел перевести некоторые рукописи, содержащие предпологаемый рецепт древнего царя Мидаса — самого богатого из правителей. Также Эшер приложил руку к исследованию волькр — он препарировал их и составил подробный анатомический атлас, где изложил особенности строения обитателей каньона. Его открытия пригодились тем, кто отправлялся в Тенистый каньон. Эшер создал первый светильник для скифов, которыми теперь были оснащены корабли. Однако, пользу Армана не оценили при дворе. Поиск философского камня не был верхом интереса Эшера. Он хотел отыскать ответ на гораздо более важный вопрос — первопричины сил гришей. Арман изучал первоэлементы, сплетающие суть природной магии в человеческом теле, и хотел понять систему их взаимодействия между собой. Он изучал способности своих коллег и заключил, что они различны по своему проявлению, но объединены одним источником. В начале исследований Арман предполагал, что источник инфернальных способностей может быть привязан к какому-то внутреннему органу. Ему необходимо было найти различия анатомии человека и гриша. Бывший корпориал решился на отчаянный шаг во имя науки — он приступил к исследованиям в лаборатории, несмотря на запрет царя. Правитель Равки запрещал корпориалам проводить вскрытия, поскольку его духовник настаивал на том, что тело необходимо отпеть нетронутым. Но при дворе тайное не долго может оставаться таковым — за Эшером пришла военная полиция. Его обвинили в ереси и готовились судить. Если бы не Дарклинг, Арман лишился бы головы. Как оказалось, генерал давно обратил внимание на корпориала, исследующего опасные темы. — Над чем ты работаешь? — спросил он много лет назад. — Над ересью, господин генерал, — оскалился Арман, — так здесь говорят. — Мне нет дела до чужих слов, — небрежно отозвался Дарклинг, — я спрашиваю тебя. Ты - ученый, Эшер, а значит глупость должна быть тебе чужда. Если хочешь дожить до рассвета, разумней будет ответить. Честно и развернуто. — Я исследую природу гришей. Хочу понять нас. Что мы такое? По какому принципу работает наша сила? Откуда она появилась и куда уходит после гибели? — И к чему ты успел прийти? — К тому, что ни один орган в отдельности не служит вместилищем природной магии. Все они работают сообща, заставляя силу гришей циркулировать по крови. Но не это главное, господин, — Арман приблизился к решетке, разделяющей их, и заговорил тише: — главное, что я успел понять: в каждом из нас заключены три первоэлемента. — Какие? — Я не успел изучить их. Но абсолютно точно уверен, что один из них разделил Равку пополам. Тенистый каньон, господин, — глаза Эшера безумно заблестели, — все привезенное оттуда, что мне доводилось изучать содержит то же самое вещество, что циркулирует в организме каждого гриша. Разница лишь в количестве. — Что это за вещество? — Скверна, господин. Самая настоящая скверна, которую принято приравнивать к чистому злу. Судьба повернулась к Арману Эшеру лицом и устроила все должным образом. Генералу понравились исследования бывшего корпориала и он предложил ему сотрудничество. Доступ ко всем исследованиям Армана в обмен на полное покровительство. Благодаря заключенной сделке, Эшер сменил форму корпориала на рясу, смертный приговор на монастырь, а тюремную камеру на более удобную келью. Дарклинг подарил ученому свободу действий вдали от столицы. Арман мог делать все, что требовала наука, и не быть наказанным. В его распоряжении была лучшая аппаратура и лаборатория, послушники, которых никто не хватится, и время длиной в остаток жизни. О большем и мечтать не приходилось. Генерал иногда заезжал в монастырь. Он принимал отчеты, заглядывал в лабораторию и интересовался успехами. Чаще всего Дарклинг приезжал сам, в другое время отправлял посыльных с материалами из каньона, но однажды посетил монастырь с полной свитой. Тот день Арман запомнил слишком четко, чтобы сомневаться в верности собственных выводов. Дарклинг привез с собой сердцебитов и двух очаровательных леди, а еще передал заклинательницу Солнца прямиком в руки Эшера. — Она никогда не должна выйти из пещеры покаяния, — объяснил генерал, — я хочу, чтобы все предписанное ей время Алина провела с мыслью, что потеряла все. У нее не должно быть надежды, разговоров или каких-то иных привилегий. Не забывай кормить ее, чтобы предательница как можно дольше сохраняла свою жалкую жизнь. — Что делать с телом отказника? — Оставь там, — уголок жестких губ дернулся, — он любовь всей ее жизни. Разделять влюбленных жестоко. Арман исполнял приказ беспрекословно на протяжении долгого времени. Он видел заклинательницу только в моменты кормежки и с трудом сдерживался от попытки завести разговор. Но научный интерес будоражил мысли бывшего корпориала. Молодая и несчастная девушка, которую никто и никогда не станет искать, могла сослужить хорошую службу его исследованиям. Уникальный гриш с редкой способностью — слишком лакомый кусочек, чтобы не попробовать от него откусить. Эшер боролся с желанием изучить заклинательницу Солнца и страхом за свою жизнь. Если генерал узнает, что именно исследует Арман, он может отнять все, что имеет старик. А если не узнает? Возможно, Арман совершит открытие, способное перевернуть мир. Эшер плохо спал. Борьба между страхом и зовом науки мучала его. Любопытство тянуло из стороны в сторону, а разум призывал старика оставить всё так, как есть и не рисковать жизнью. Но жажда знаний толкала его спуститься в подземелье и взглянуть на заклинательницу Солнца. Таких, как она, мир не видел несколько сотен лет. — О, святые, — взмолился он однажды ночью, — дайте мне знак, как поступить. На следующий день на пороге монастыря появился Николас и Арман счёл это посланием высших сил. Сами святые подталкивали его к изучению заклинательницы Солнца, они же послали к нему страдающего от скверны. Эшер заключил сделку с собственным разумом и приступил к решительном действиям. У пленницы взяли биологические материалы в обмен на улучшение условий пребывания в пещере покаяния. Арман распорядился, чтобы девочке принесли чистой воды, заменили спальное место и дали свежую одежду. Кровь заклинательницы Солнца оправдала ожидания старика. В ней содержался самый высокий концентрат Аура — вещества названного в честь света. Исследуя кровь Алины, старик убедился в своей теории. У Эшера были все основания полагать, что Аур является одним из первоэлементов. Этот элемент встречался в крови других гришей в сцепке с двумя другими — со скверной и неизвестным третьим веществом, которое прежде никогда не попадалось Арману. — Возможно, третий элемент появляется в результате слияния первых двух, — размышлял Эшер, отложив ночную молитву в сторону, — в таком случае, испытуемый должен будет ощутить изменения. — Готово, — сообщил Николас, снимая с прибора наполненную конденсатом пробирку, — что дальше? — Теперь необходимо проверить действие на опытном образце. Николас открыл шкаф. На полках в больших банках Эшер хранил то, что называл опытными образцами: растения, насекомые, пауки и лягушки. Николас брезговал прикасаться к живности, но отказать настоятелю не мог. Он надел грубые перчатки и вооружился щипцами прежде, чем запустить руку в самую мутную банку из всех. Спустя пару минут юноше удалось поймать заражённую лягушку. Маленькая иссиня-черная и склизкая, она извивалась и шипела, но Николас крепко сжимал щипцы. Он передал бедолагу Арману и внимательно проследил за тем, как старик накалывает существо на игольчатую подставку. Маленькое уродливое тельце дергалось и беззвучно открывало рот, но Николас не испытывал сочувствия к существу. В этом мире ему довелось пережить слишком много, чтобы жалеть земноводное. Старик капнул на опытный образец Аур и обратился к ученику: — Записывай мои наблюдения, мальчик, — Николас послушно ухватился за перо и пергамент, — образец номер сорок. Исходное состояние — заражение скверной. Активное вещество — Аур выпаренный. Реакция пошла спустя минуту. Чёрные ткани постепенно возвращают прежний оттенок. Николас бросил недоверчивый взгляд через плечо и с трудом удержал челюсть на месте. Лягушка действительно изменяла свой цвет: иссиня-черная шкурка перецветала в синий, а из синего в зелёный. Сердце Николаса радостно подпрыгнуло в груди, вселяя ложную надежду в молодую голову. Если эта лягушка выживет и вещество сработает, то у отца появится шанс излечиться. Больше всего на свете Николас хотел этого. Даже больше, чем отомстить. К сожалению, зелёный превратился в жёлтый, а жёлтый начал дымить. Отвратительный запах паленой плоти забрался в ноздри. Эшер недовольно цокнул, наблюдая за тем, как лягушку охватывает огонь, и безжалостно насадил земноводное глубже на иглы. Она жалобно пискнула, дернулась и умерла. Николас мысленно выругался. Ему уже давно было ясно, что святым плевать на то, что думает и на что надеется без пяти минут сирота. — Опытный образец воспламенился. Это свидетельствует о том, что данная пропорция смешения элементов не верна, — пробормотал Эшер, разглядывая уголёк. Николас жутко устал и к вечеру буквально валился с ног. Ни один опыт снова не принёс ожидаемый результат. Эшер не подавал виду, что его заботит очередной провал, но юноша видел, что старик подавляет злость. Привычные морщины пролегли ещё глубже, губы сжались в тугую дугу, брови съехали к переносице. Арман понимал, что в его расчетах есть ошибка, но не спешил признавать это вслух. — Нужно подумать, — задумчиво протянул старик, сцепив морщинистые руки в замок под подбородком, — мне нужно ещё раз всё проверить. Николас, окажи мне услугу, покорми пленницу. — Один? — от удивления глаза парня округлились, совсем как у его глупой сестры. — Не переживай, она не в том положении, чтобы навредить тебе. Её оковы самые надёжные из существующих в мире. Уникальный сплав, впитывающий магию. Она даже себе навредить не сможет, если захочет. Николас нехотя подчинился. Ему не доставляло удовольствия ухаживать за какой-то грязной оборванкой в кандалах, но злить Эшера не хотелось еще больше. Старик не любил отказов. Николас решил, что вымоется тщательней обычного после посещения пещеры покаяния и отправился на кухню. Там он собрал остатки подгоревшей еды со дна котла, наломал хлеба и зачерпнул воды в графин, а затем направился к самому жуткому месту в монастыре. Николас не жаловал темноту. Он не любил вспоминать о причине своего опасения, но каждый раз, когда судьба заставляла его шагнуть в неосвещенные коридоры, сердце выпрыгивало из грудной клетки. Юноша не был слабым, напротив, его физической силе завидовали многие, но неизвестность в тени пугала Николаса, словно мальчишку. Заклинательница Солнца встретила его молча. Смерила презрительным взглядом и с гораздо большим интересом посмотрела на крысу в углу. Жирная зубастая тварь беззаботно умывалась бледными лапками. Кажется, эти двое мирно сосуществовали в столь маленьком затхлом помещении. — Смотри, Анечка, — криво улыбнулась пленница, — сегодня у нас в гостях кто-то новенький. Давай придумаем ему имя? Они не говорят своих имен, потому что им запрещено. Но нам-то можно называть их по имени. «Сумасшедшая курва, — подумал Николас, разглядывая прикованную к стене оборванку, — крысу человеческим именем назвала.» Она выглядела жалко. Растрепанные волосы, худое лицо с непозволительно большими синяками под глазами, искусанные губы и затравленный пустой взгляд. Под ногти заклинательницы забилась грязь, в волосах, наверняка, завелись насекомые. Николас с трудом сдержал гримасу отвращения. — Пусть этот будет Ильёй. Такой могучий и покладистый, — продолжала болтать заклинательница, — послушный мальчик на побегушках у дядюшки Армана. Как считаешь, подружка, подходит ему? Неужели эта девка действительно заклинательница Солнца — редкая ведьма, которой, если верить Арману, не видели сотни лет. Единственное, на что она сейчас была способна — это слиться со стеной, благодаря посеревшему цвету кожи, или доставить удовольствие тому, кому плевать на внешность женщины, которую берет. Мог бы Николас воспользоваться таким шансом? Он не видел женского тела почти год и ужасно соскучился по мягким бедрам и округлым грудям. Ни того, ни другого у девки на цепи не имелось. Костлявая и безумная — не тот набор, который заводит мужское естество. — Ненормальная, — фыркнул Николас, выставляя еду перед пленницей, — совсем с катушек слетела. У меня есть имя. У нее оно тоже имелось, но Николасу не было никакого дела до этой девки. Когда не знаешь имени, гораздо проще не задумываться о судьбе человека. Кто знает, если бы у Селены не было имени, смог бы Николас ненавидеть ее меньше? Может быть, ему удалось бы вычеркнуть ее из памяти, как сбежавшего пса? — Оу, — девка удивленно уставилась на него, — ну надо же. Анечка, он говорит со мной? — А с кем еще-то, больная? Ее безликие слова раздражали. Николас смотрел на пленницу, замечал ее отчаянное положение и со злостью принимал схожесть их положения. Разница лишь в том, что ее цепь видна невооруженным взглядом, а его — только самому Николасу. — И как тебя зовут? — Николас, — прежде, чем наступить себе на язык, произнес юноша. И тут же, чтобы уравнять счет добавил: — а тебя? Эшер никогда не называл девчонку по имени. Он говорил о ней, как об опытных образцах, обезличено и безэмоционально. Николас понимал, что в этом есть смысл, но не задумывался какой именно. — Алина, — произнесла заклинательница и на мгновение ее взгляд прояснился. Будто имя вернуло в нее что-то утраченное. Николасу даже показалось, что девушка стала выглядеть симпатичней. Но стоило крысе пискнуть, как взгляд Алины вновь потускнел. — Ешь, — Николас кивнул в сторону ужина, стыдясь того, что думал, и резко развернулся на каблуках. Ему нужно было кое-что обдумать, но в этом месте мысли казались тяжелыми. — Спасибо за разговор, — едва слышно произнесла Алина, прежде, чем Николас оставил ее. Юноша отложил размышления до следующего дня, посетил вечернюю службу и принял ванную. Особо тщательно смыл с себя остатки тяжелого дня, надеясь на то, что запах пещеры покаяния не прицепился к его коже. Затем надушился розовой водой, любезно предоставленной в его пользование, и переоделся в чистое. Привычный ритуал давно не радовал Николаса. Все, что случалось дальше не вызывало у юноши воодушевления. — Добрый вечер, — отворил дверь кельи Арман, впуская на свою территорию гостя. — Добрый, — ответил Николас. Он привычно тихо пересек комнату и остановился у алтаря. Деревянная кровать, шкаф со священными писаниями, стол для еды и чтения, сундук и небольшая печь для обогрева комнаты — только самое необходимое для настоятеля, больше ничего. Все действительно важные для работы вещи Эшер хранил в лаборатории, а здесь предпочитал отдыхать. Николас вздрогнул от холодного прикосновения к шее. Старик подошел к нему со спины и провел тяжелой ладонью вдоль позвоночника. Прикосновение ощущалось волной отвращения, но Николас не смел противиться. Юноша послушно опустился на колени и позволил Эшеру потрепать себя за волосы. Он закрыл глаза, представляя себя рядом с миловидной девчонкой, продающей молоко. У нее были полные щеки и отличный бюст, а походка завораживала любого, кто осмелился хоть раз посмотреть вслед. — Раздевайся, — произнес бывший корпорилал, ослабляя тесемки на горле своей рясы. Фантазия о девушке треснула. Николас вновь был в келье старого извращенца и расплачивался с ним за возможность помочь своему отцу.