***
Они вваливаются в помещение уборной со смехом. Алкоголь разливается по венам и липнет к щекам обоих парней румянцем. — Я же говорил, все пройдет круто. Они даже и не подумали, что твоя девушка с сюрпризом. Минхо усмехается и подходит к раковинам, чтобы обдать пылающее лицо прохладной водой. — Как бы кто-нибудь из них не положил на тебя глаз. — Тогда он очень удивится, — подхватывает Джисон, встает рядом и тоже мочит шею. — И не уверен, что приятно. Дверь в уборную открывается, запуская внутрь грохочущую музыку из зала и два женских силуэта — брюнетку и блондинку, — которые быстро скрываются в одной из двух свободных кабинок. Джисон щурится им вслед, смотрит в глаза отражению Минхо и тянет парня за собой во вторую кабинку, тут же закрывая за ними дверь на щеколду. — Думаю, твои друзья не сильно обидятся, что твоя «девушка», — Хан делает акцент на этом слове, — украла тебя из их компании. — Забей на них и иди сюда. Вопреки словам, Минхо сам же подходит вплотную. Ладонями он проводит по чулкам вверх, к подвязочкам с крохотными черными бантиками. Оглаживает их большими пальцами и скользит под юбку, где нежная светлая кожа так сильно требует внимания. Джисон выдыхает шумно и прикусывает губу, упираясь в холодную раковину бедрами. Они прижимаются друг к другу тесно в темной узкой кабинке туалета. Снаружи гремят входной дверью, доносятся обрывистые голоса, чей-то заливистый смех, несет спиртным и дешевой травой. Хан делает глубокий вдох, и голову тут же кружит — дело ли в куреве или любимых руках, которые обхватили ягодицы и вжимают пахом в пах, он не знает. — Ты невыносимо красивый, — судорожно шепчет Минхо, глядя на него, а затем целуя в подставленную шею. Туда, где ее слегка стягивает ошейником и тонкие цепочки тянутся от него куда-то к ключицам. — Готов всю жизнь тебе это говорить, если потребуется. У Джисона сил хватает только усмехнуться, потому что чужие губы тут же влажно прихватывают кадык, а пальцы давят на ложбинку между ягодицами прямо сквозь тонкое кружево. Он самозабвенно водит руками везде, куда может дотянуться: по широким плечам, часто вздымающейся груди, зарывается наманикюренными пальцами в темные волосы, собирая их в кулак и выбивая из чужого рта рваный полустон. — Требую только сейчас же поцеловать меня, — низким охрипшим голосом отвечает Хан наконец, ловит взглядом смазанную улыбку и получает такой долгожданный поцелуй. На вкус он — как текила. Горечь терпко растекается по языкам, губы у них пропитаны соком лайма и солью. Поцелуй выходит глубоким и мокрым, слюна смешивается и ниточкой тянется по подбородкам. Зубами Минхо периодически тянет за нижнюю пухлую губу парня, вылизывает ее, а после всасывает в рот юркий язык, играясь с ним кончиком своего. Джисон отвечает не менее ярко. Стонет несдержанно в чужой рот и закидывает одну ногу ему на талию. Минхо впивается пальцами в бедро, да так крепко, что, возможно, останутся отпечатки. Но им все равно. Обоих ведет так, словно этот вечер у них последний и скоро наступит конец света. Упрямые пальцы, что ласкали Джисона в ложбинке, оттягивают перемычку узкой ткани, и та давит приятно на вход, заставляя Хана резко втянуть носом воздух и оторваться от любимых губ. Они оба дышат тяжело запахами друг друга и растекающейся по всему туалету дымкой от косяков. Только сейчас они слышат, что из соседней кабинки доносятся два женских голоса: один стонет надрывисто, другой говорит что-то быстро, какие-то нежности и пошлости, теряющиеся в обрывках музыки из зала. — Хочу стонать так же, — с придыханием произносит Джисон, встряхивает головой, откидывая челку с глаз, и смотрит так, что Минхо голодно облизывается. — Трахнешь меня, чтобы послушать? — Трахну, — обещающе шепчет в самые губы Минхо, целует его в щеку и притягивает к себе за талию. Рука держит стройную ногу по-прежнему крепко, остриженные ногти чуть царапают бархатную кожу на ягодице. — Только со мной ты будешь стонать еще громче. — Звучит классно. — Поверь, так и будет. Они улыбаются друг другу хитро, смотрят из-под ресниц и снова приникают губами к губам поцелуем. Но в контраст словам — нежным, неторопливым и чутким. Просто движения губ, не больше. Музыкальные биты, что разносятся по кафельным темным стенам, кажется, звучат уже прямо у них в головах вместе с высокими девичьими стонами, которые вот-вот были готовы сорваться на крик. От чужого возбуждения вибрирует тяжелый сладковатый воздух вокруг, мурашки бегут по взмокшим спинам и низ животов тянет так, что становится до одури приятно-неприятно. Первым отстраняется Минхо. Поглаживает напоследок пухловатую щеку большим пальцем, заглядывая в бездонную черноту глаз, и льнет губами к шее. Он целует там, где позволяет кожаный ошейник, проводит носом к подбородку, вылизывает кадык. Джисона в его руках едва ли не трясет от разливающегося по всем до единой клеточкам тела экстаза. Запрокинув назад голову, тот смотрит бездумно в потолок, где мерещатся перед глазами тысячи звезд, и ладонями давит несильно на твердые плечи, умоляя опуститься пониже. Минхо улыбается самому себе, оттягивает легко мочку уха за серьгу в виде крестика, выбивая из Джи едва слышный стон, и слушается. Плиточный пол оставит на коленях болезненные синяки, Минхо не понаслышке это знает. Однако ему плевать. Потому что Джисон — единственное, что действительно волнует его в это мгновение. Джисон — единственное, что существует для него прямо здесь и сейчас. Есть лишь Джисон, который смотрит сверху вниз затуманенными глазами, облизывает губы и приподнимает подол клетчатой юбки. Рот наполняется слюной, и Минхо вязко сглатывает. Полоска бледной кожи виднеется из-за темной ткани, а рассекает ее тоненькая подвязочка, которую так и хочется сдернуть зубами вместе с чулком. Но Минхо лишь медленно приближается вплотную к бедрам своего парня и втягивает носом запах разгоряченного тела. Джисон поднимает юбку выше, открывая вид на твердый член, обтянутый черным колким кружевом, и Ли облизывается в предвкушении. Колени уже ноют, а девичьи обоюдные стоны, сорвавшись на короткие рваные крики, наконец прекращаются и сходят на негромкие удовлетворенные смешки сквозь одышку. — Пожалуйста, — шепчет Джисон, — я тоже хочу кончить... Вместо ответа — горячее дыхание в пах и ладони, удобно устроившиеся на голых ягодицах. Минхо медлит секунду, а затем ведет кончиком носа по шву вверх, прижимается к стволу губами, и головка выскальзывает из-за тонкой резиночки белья. Джисона слегка потряхивает; он запускает пальцы в черные волосы и тянет за пряди. Сладкий запах дыма и шоколадной бумаги для самокруток перемешивается с острым запахом желания. Минхо послушно двигается вслед за чужими руками и целует сочащуюся смазкой головку. Негромкое «ах» тут же приятно ласкает слух, и он припадает к члену языком и губами, высвобождая ствол из плена плотного кружева. Он следует кончиком языка по вздутым венам, щекочет уздечку и пальцами вновь приникает к ложбинке. Джисон покачивается взад и вперед, подставляет себя под желанные прикосновения и пачкает чужую скулу смазкой. — Возьми же в рот, — доносится до слуха Минхо скулящий голос. Но Минхо лишь вылизывает член до самого основания, кружит ласково пальцем по сжимающейся дырочке и совершенно не торопится исполнять просьбу. — Тогда ты слишком быстро кончишь, — отвечает он и дует на нежную кожицу, снова вызывая у Джисона крупную дрожь. — Так не пойдет. Тяжелый выдох. — Ты бессовестный мучитель. Пальцы тянут за волосы, заставляя поднять голову, и два мутных от возбуждения взгляда пересекаются. — Я знаю. Минхо накрывает налитую головку языком, не отрывая глаз от зардевшегося лица парня, слизывает каплю предсемени и отстраняется под недовольный стон. — Ты сам сказал, что я твой мучитель, поэтому поворачивайся спиной. Стеклянные глаза с пышными синими ресницами округляются. Хан прикусывает губу, щеки его алеют еще больше, и это заметно даже в рассеянном белом свете лампы. — Не смотри так, — с напускным пренебрежением говорит Ли, а сам улыбается довольно и щурит хитрые глаза, — я просто забыл смазку. — Ты с самого начала это задумал, — повторяет его прищур Джисон и, прежде чем повернуться, проводит ладонями по растрепанным волосам своего парня. — Возможно. Хан цокает языком и делает так, как попросил Минхо. А у того внутри все сводит от напряжения, которое кипящей кровью приливает от живота к паху, отчего приходится расстегнуть ширинку, чтобы его немного сбавить. Джисон поворачивается к нему спиной, опирается руками о раковину и чуть прогибается в спине. От увиденного вмиг вставляет. Клетчатая юбка задралась и едва прикрывает открывшиеся половинки. На одной ягодице начинают проглядываются красноватые отметины от крепких пальцев, а от контраста черного кружева с белой кожей Минхо хочется выть. Но вместо этого он лишь сжимает мягко одну половинку в ладони и отодвигает чуть в сторону, сразу цепляясь плывущим взглядом за самое желанное местечко. У Джи заметно дрожат колени, стоит только Минхо начать покрывать невесомыми поцелуями-укусами каждый миллиметр обнаженного тела, а руки так и чешутся дотронуться до себя. Но он терпит. Смотрит на свое отражение — стрелки на глазах смазались, от темной помады не осталось и следа, щеки алее спелой вишни — и терпеливо ждет, когда же Минхо начнет самую сладкую пытку. И дожидается. Резкий выдох разносится по кабинке, за ним — задушенный стон. И Минхо повторяет движение. Мажет языком по входу, кончиком обводит сжатое колечко так, чтобы вновь услышать любимый голос, ломающийся от блаженства, и припадает к нему губами. Он вылизывает и посасывает пульсирующую дырочку, скользит языком внутрь и слушает. Вслушивается в низкие стоны, слетающие с накусанных губ один за другим, держит за бедра, чувствуя, как те дрожат от напряжения, и позволяет Джисону толкаться навстречу, самому насаживаться настолько глубоко, насколько возможно. Внутри быстро становится мокро, рот тоже влажный от собственной слюны, и Минхо сглатывает. Тихие и протяжные «еще», «да», «Минхо» и «блять» эхом раздаются в голове вместе с колотящим по вискам пульсом. Он отрывается от Джисона, облизывает губы и, тяжело дыша, удовлетворенно произносит: — Хани, говори со мной. — Минхо раздвигает его ягодицы, большим пальцем отводит в сторону полоску узорчатого кружева и смотрит, как капельки слюны сверкают на розовом входе. — Скажи, что чувствуешь. И, договорив, вновь проскальзывает языком внутрь расслабленного колечка, ощущая, как то дрожит под его напором. — Издеваешься?.. — Неверяще хрипит Джисон, которого сносит от необычного чувства наполненности. — Мне... — Он стонет протяжно и делает вдох. — Мне просто нереально охуенно... Кажется, у Минхо от этих звуков окончательно сносит крышу. Он отрывается от него на секунду, чтобы облизать один палец и легко войти в подготовленное тело. У Джисона подгибаются колени, но Ли удерживает его и самым кончиком языка обводит чуть набухшие края розоватого ануса. Хан вздрагивает крупно, насаживаясь на палец, и просит жалобно: — Еще... Добавь еще один... Минхо возбужден просто болезненно. Текила давно выветрилась из головы, и та кружится от переизбытка чувств и эмоций. Член в джинсах, которые стали до ужаса тесными, умоляет о прикосновении, но Ли слушается лишь Джисона. Он добавляет второй палец, не прекращая кружить по колечку языком, и раздвигает их внутри, растягивая и подготавливая. Осипший голос доносится обрывочно, круговертью из ругательств и стонов. Минхо трахает его пальцами и ртом, а сам держится из последних сил, чтобы не сорваться раньше времени и не взять Джисона прямо сейчас. Дыхание у него давно сбилось, как и у Хана; он выдыхает тяжело, прижимается щекой к одной ягодице, а затем оставляет на ней укус. Еще один. И еще. Несильные, но ощутимые. Прихватывает зубами нежную кожу и тут же зацеловывает. — Стой, стой, стой, стой! — Вдруг вскрикивает Джисон и одним движением бедер соскальзывает с пальцев. Минхо вздрагивает и замирает. — Что случилось, детка? Тебе больно? — Нет, — тут же отвечает тот и мотает головой. — Просто хочу кончить вместе с тобой, а не один. Минхо сглатывает, сердце в груди заходится так, будто вот-вот лопнет. — Хочу тебя внутри, — хрипло говорит Хан и чуть поворачивается, чтобы встретиться с парнем взглядами. Его выражение — самое сексуальное, что Минхо когда-либо видел. Синие волосы чуть взмокли, брови умоляюще надломлены, рот приоткрыт и блестит влажно от слюны. Тело дрожит мелко, и всем собой он просит, чтобы его наконец трахнули. — Все, что захочешь. Минхо облизывается и последний раз скользит языком по судорожно подрагивающему, еще открытому входу, наполняя его слюной. Дожидается протяжного стона, чувствуя, как Джисон слегка сжимает его, и отстраняется. Он опирается ладонью о стену и шатко поднимается на ноги. Колени неистово ноют и, кажется, сквозь вырезы на джинсах уже просвечиваются чернеющие синяки. Но это последнее, что волновало его в данную секунду. Минхо приспускает штаны вместе с бельем, освобождая болезненный стояк, мокрый от собственной смазки, проводит пару раз кулаком вверх-вниз и прикусывает губу. Быстро достает из заднего кармана презерватив, зубами рвет фольгу и одним движением раскатывает резинку по члену. От предвкушения узлом стягивает живот, дыхание перехватывает и становится труднее дышать. Приблизившись к Джисону, он обхватывает упругие ягодицы и прижимается сзади, тут же выбивая из легких парня шаткий выдох. Ему до безумия хочется быть резким, сделать все быстро, отпустить себя и наконец-то расслабиться. Но вместо это Минхо лишь проходится членом по ложбинке, размазывая им слюну, проскальзывает чуть ниже, толкаясь в мошонку, и стоны — приглушенный и яркий — слетают одновременно с пересохших губ. Ли прикрывает на миг глаза: в голове круговерть, в темноте век абсолютная неразбериха от световых бликов. А стоит их вновь распахнуть, как он тут же цепляется за точно такой же плывущий взгляд в отражении. Джисон выглядит желанным. Он и есть желанный. С капельками пота на висках, румяными щеками, красноватыми губами от постоянных прикусываний. Кажется, они вместе уже целую вечность, но Минхо впервые видит его таким. Нереальным. Невероятным. Невозможным. — Я люблю тебя. Собственный шепот на грани сумасшествия, беззвучное «я тебя тоже» одними губами в ответ, и движение, короткое и точное, головкой по горячему входу. Минхо подается легко вперед и чуть назад, не встречая сопротивления, и плавно входит до основания. Джисон ахает, в висках у обоих пульсирует так бешено, что глохнут уши. Ни на какие слова больше не находится сил. Он толкается снова, глубоко и резко, выбивая из Джисона воздух вместе с рваными стонами. Хочется зажмуриться и отдаться моменту, однако Минхо лишь дышит судорожно и не сводит глаз с подернутого наслаждением лица. И Хан смотрит расфокусированно в ответ, едва ли что-либо соображая, рот его приоткрыт в немом полукрике-полустоне, а пальцы держатся за раковину так крепко, что белеют костяшки. — Не останавливайся... — Сбито умоляет он, роняя голову и двигаясь бедрами Минхо навстречу. — Я умру, если ты остановишься. — Никогда. Он обхватывает Джисона за талию, притягивая к себе и на себя, и тот выпрямляется. Толчки становятся хаотичнее и быстрее, член попадает ровно по простате, низкий голос повторяет его имя вместе с тихими «хочу» и «люблю» будто в бреду. Дрожащей рукой Минхо скользит ниже и обхватывает торчащую из-под подола юбки крепко налитую, сочащуюся смазкой плоть ладонью. Ему кажется, что оба они — на краю обрыва, с которого они сорвутся вместе, и их обязательно поглотит бездна. И это действительно происходит. Пара-тройка рваных обоюдных толчков — и они падают. Летят невообразимо долго, освобождаясь от сладкого напряжения, разрывающего каждую клеточку тела. Джисон вскрикивает. Сперма сверкает жемчужными каплями на белой керамике. Минхо выжимает из него все до единой капли, размазывая по головке большим пальцем, пока растраханное колечко мышц лихорадочно сжимается вокруг него. Одежда липнет неприятно к влажным спинам, а по носу бьет запахом секса, пота и приторного дыма. Минхо оставляет невесомый поцелуй на длинной шее, выпускает Джисона из крепких рук и хочет выйти из немного подрагивающего тела, но тот настойчиво цепляется за его рубашку, заставляя снова прижаться сзади. — Побудь внутри еще чуть-чуть. — Голос совсем охрип и звучит устало, но довольство проскальзывает в каждой его нотке. — Я люблю тебя во мне. И словно в подтверждение словам виляет бедрами и сжимается. Совсем несильно, чтобы не было неприятно ни ему, ни Минхо. Тот целует его в затылок и опускает подбородок на плечо. Обняв крепко со спины, рассматривает в зеркале сначала свое лицо, затем улыбающееся лицо парня, и в груди что-то сводит такой нежностью, что глаза тут же влажнеют. Он моргает быстро и вздрагивает, когда Джисон ласково гладит его по голове. — Спасибо. — За что? Хан неопределенно ведет плечом. — Что не соврал. Мы действительно были громче тех девчонок. Он хихикает, и Минхо, совсем про них позабывший, подхватывает его смех. Уткнувшись в длинную шею носом, он вдыхает запах разгоряченной кожи, целует крепко, до маленького засоса, и прикрывает глаза. — И тебе спасибо. Он молчит недолго и добавляет: — За то, что стал когда-то моим парнем. Ты самый охуенный. Джисон шевелится в его руках, соскальзывает сам и оборачивается, тут же крепко обнимая. — Люблю тебя, — теплым шепотом прямо на ухо, заставляя вздрогнуть. Минхо жмурится сильнее и так же в ответ сгребает в объятия. — Я тебя тоже.***
Из клуба они вываливаются на рассвете, когда звезды уже потухли, но тусклый полумесяц еще виднеется на горизонте, вот-вот готовый поменяться местами с солнцем. Они идут по улице, держась за руки, уставшие и при этом самые счастливые. Джисон смеется сам над собой, а Минхо упорно спорит, что даже со смазанными стрелками и мятой юбкой тот все еще самая красивая девочка на свете. — Я запомню это. — И что сделаешь? — В смысле «что»? Использую в следующий раз против тебя, разумеется. Ли заинтересовано вздергивает бровь. — В следующий раз? Кажется, Джисон краснеет, поняв, что сболтнул лишнего, но Минхо не уверен, потому что рассвет плавно расстилается по ним обоим розоватым цветом. Они идут недолго в уютном молчании, вслушиваясь в просыпающийся потихоньку город. — Ты тоже, — вдруг произносит Джисон, останавливается и поднимает глаза на растерянное лицо своего парня. — Ты тоже самый охуенный. Он сам делает шаг, касается губ Минхо нежным-нежным поцелуем на мгновение и как ни в чем не бывало тянет за собой дальше. Сам не зная куда. Наверное, туда, где летнее солнце согреет их первыми утренними лучами, где спрячется за горизонтом далекий месяц. И где поцелуи слаще сахара, а счастье ярче самой гигантской звезды.