E2-E4

      Агате исполняется двадцать два, когда привычный ритм жизни для неё перестаёт существовать в одночасье. Первая неделя на опустошенной Земле не приносит ей ничего, кроме слез и тошноты. Она сидит на бетонных обломках некогда величественного здания суда: плачет навзрыд, размазывая по пыльным щекам слюну и слезы. Если бы кто-то сказал ей, что проникновение на территорию заброшенного завода и бункера военных времен обернется для неё не свиданием с местным шерифом, а спасенной жизнью, она бы посоветовала этому человеку отправить подобную идею в сценарный отдел одной из голливудских студий. Но никто не приходит к ней с бредовыми предсказаниями, а, когда она выбирается на поверхность ― некому подойти и сообщить ей, что такова новая реальность её существования. Поэтому Агата плачет. Многочасовые истерики стирают её нервную систему почти до основания. Она засыпает на чёрных от огня развалинах когда-то пышущих жизнью охотничьих угодий её отца. Агата не заботится о пропитании или обустройстве места для ночлега. Только слезы, искусанные в кровь губы, икота, вызывающая тошноту, и сбитые костяшки. Каждый из первых семи дней дублирует предыдущий. Изумрудная лента, вплетенная далёким вечером в её косу, утеряна на третьи сутки, а серая майка больше похожа на видавшую виды тряпку. Неделя кажется ей бесконечной, но ранним утром восьмого дня она открывает глаза от того, что на её истерзанное тело выливаются тонны воды. Налитое краснотой небо меняет линию своего поведения и обрушивает на иссохшую землю мутные стрелы дождя. И Агата смеётся. Гром заглушает её смех, но не отменяет самого факта. Электрическая вилка молнии впивается в одно из обугленных деревьев вдалеке, и это действо природы запускает в Агате новый отсчёт.       Агата сильная и храбрая девушка, чтобы там ни говорили мальчишки в старшей школе, когда она отказывалась покорять самый высокий скалодром штата. Она такая, какой видел её отец. Умеющая разжигать огонь и выслеживать добычу, не боящаяся темноты и вакуумной тишины, которая заполонила каждый уголок её теперешнего мира. Агата приспосабливается. Не так быстро, как хотелось бы ей или учебникам по выживанию. Но время делает свое дело: нехотя, скрипя шестеренками, шурша стрелками, щелкая засовами. Оно восстанавливает и направляет её. И она не сопротивляется.       Конечно же, она не остаётся на одном месте. Агата много путешествует ― чаще всего пешком. Иногда на пути попадается смятая и грязная машина: пикап с уцелевшим двигателем, парой литров бензина и открытой дверью. Тогда Агата вскрывает приборную панель, извлекая на свет клубок разноцветных проводов: звук ожившего, но кашляющего мотора громом раздается в вездесущей тишине. Это непременно становится знамением облегчения пути, до тех пор, пока за липким стеклом стрелка не упадет до нуля и писк не оповестит о том, что горючего не осталось. Агата называет такие машины нелепыми случайностями. Их, хоть и недолговечная, работоспособность выглядит так же противоестественно и странно, как и то, что она выжила. Когда очередная нелепая случайность ломается у валяющегося на разбитой дороге железного листа с надписью «Добро пожаловать в Нью-Гемпшир*» Агата вдруг понимает ― она не ищет кого-то конкретного и не преследует определенную цель. Просто смена одних развалин на другие придаёт ей уверенности в том, что мир не стоит на месте. Мысль о том, что она осталась одна на все эти миллионы километров суши и воды вокруг, внезапно укладывается в ее голове так же просто, как запомнившийся когда-то стишок Сильвии Плат*. Дышать становится легче, а слезы не приходят к ней очень долго.       Спустя несколько лет, утром, когда грозовые тучи вновь обволакивают всё вокруг, Агата обнаруживает себя в чудом уцелевшем крыле библиотеки Конкорда*. В правой руке у неё половина романа "Братство кольца" (другая его часть сгинула в огне и пыли), в левой ― несколько черничных ягод (дикие, но от того не менее плодородные кусты обнаружены в ближайшем пролеске). Всё не так уж и плохо. Очередная устоявшаяся мысль, рожденная благодаря десяткам дней войны с принятием, отправляется в копилку ее нового мировоззрения. Агата откладывает книгу в сторону и, потянувшись кончиками пальцев вверх, к бледному потолку, что вдоль и поперек изрисован трещинами, принимает решение выйти на осмотр своих новых временных просторов. Она заплетает длинные волосы в тугую косу, сменяет истрепанные джинсы на удобные спортивные штаны, покрепче затягивает шнуровку на кожаных охотничьих сапогах и, вооружившись винтовкой Скаут, покидает убежище. Библиотека, ну или всё что от нее осталось, располагается на самом краю города. Продуваемая всеми ветрами точка не дает учуять запахи гари и смерти, которые сохраняются в воздухе даже по истечению такого количества времени. Стоит Агате приблизиться к окровавленным руинам самого городка, как в нос тут же ударяет крепкий смрад. Скривившись, Агата закрывает рот и нос импровизированной маской и ускоряет шаг, стараясь как можно быстрее пройти некогда цветущую территорию школы. Совершая подобные вылазки, она всегда старается смотреть только вперед и никогда не всматриваться в детали окружающей среды. Сотни обгоревших и изломанных тел снятся ей куда реже, чем в самом начале этого длинного пути, но спокойно рассматривать эти гниющие под солнцем остатки человечества она всё еще не способна. Последняя банка Прозака была утеряна несколько переездов назад. В этот раз вылазка не приносит ничего, кроме злости и разочарования. Агата понимает ― ей не показалось. От Конкорда не осталось ничего, кроме того самого библиотечного крыла. Город похож на перевернутую наземь коробку с конструктором Лего. Десятки и сотни деталей разных коллекций и серий. Они уже никогда не соберутся в единую фигуру. Пока горящий огненный диск катится к горизонту, окрашивая пыльное небо в цвета заката, Агата идет обратно. Она пинает сбитыми носками черных ботинок попадающиеся под ноги камни и думает, куда ей отправиться теперь. Выбор не кажется таким уж сложным: куда бы она ни сунулась, встречать её будет один и тот же пейзаж. Библиотечная дверь с трудом и скрипом поддается открытию. Агата вваливается в наполненное полумраком помещение и усмехается себе под нос. Привычки из той, заоблачно далекой жизни всё еще не покинули её. В стене библиотеки красуется огромная дыра. Несколько шкафов разнесено в щепки, а по краю импровизированного прохода торчат острые обломки белого кирпича и обесточенных проводов. Пробоина в здании находится в трех метрах от целостной и тяжелой двери и ничего не мешает ей воспользоваться новым и простым входом. Но, раз за разом Агата выбирает возможность вцепиться сухими пальцами в грязные дверные ручки и проложить усилие, чтобы войти в хранилище знаний как обычно. Как раньше. Как и положено.       Она поднимается на второй этаж по полуразрушенной лестнице, когда какие-то внутренние механизмы, которые она склонна называть «интуицией», оповещают её тревожным звоном. Остановившись на последней ступеньке, Агата оглядывается: всё на своих местах. Просторный и пустой зал первого этажа встречает её встревоженный взгляд безразличием и ни капли не изменившейся обстановкой. Агата с легкостью списывает тревогу на разыгравшееся воображение; всё же, ей не мешало бы в следующем, стертом до основания, городе поискать призрачные следы существования аптек и раздробленных в пыль успокоительных. Она возится с наброшенным через плечо ремнем и винтовкой, на всякий случай снимает оружие с предохранителя и, окинув внимательным взглядом подножье лестницы и дыру в стене, оборачивается к своей уютной остановке. Сидящая в кресле у окна женщина в сером драпированном платье приводит Агату в полное эмоциональное замешательство. Мозг в её голове тут же запускает логическую, в его понимании, цепочку реакций и защиты ― в следующую секунду Агата не дрогнувшей рукой нажимает на курок. Она промахивается. Пуля входит в оконную раму и пускает по деревянному остову широкую трещину. Женщина ухмыляется ярко накрашенными губами и подносит ко рту мундштук с незажжённой сигаретой.       ― Ну, над меткостью, конечно, нужно будет поработать, ― констатирует она мелодичным голосом. Агата делает шаг вперед и направляет дуло винтовки женщине в лицо. По комнате разносится ироничный смешок. Стены Комиссии Времени кажутся Агате неприветливыми, но живыми. Поэтому она смиренно старается принять все те правила и условия, которые ей озвучивают странные люди в строгих костюмах. После того, как все условия её нового выживания выдвинуты, подпись на десяти страницах оставлена, а размер одежды передан в ответственное подразделение, Агату сопровождают в небольшую квартиру-студию.       ― Ничего особенного, ― говорит крупного телосложения женщина по имени Чача. ― Но, если ты будешь хорошим сотрудником, переселят в хоромы получше. Чача, не снимая лакированных оксфордов, проходит к кухонной раковине и, повернув кран, проверяет исправность водопровода. Серебряная струя ледяной воды продолжает разбиваться о металлическое дно раковины, а временная наставница Агаты уже стоит за порогом и смотрит на свои наручные часы. Никаких наставлений или прощаний. До слуха Агаты доносится лишь шум торопливых шагов по лестнице. Она остается наедине сама с собой. В маленькой комнате с пустым холодильником, горячим душем, чистым зеркалом и мягкой кроватью. На полках небольшого шкафа у кровати Агата находит дополнительный комплект постельного белья и черную пижаму универсального размера. Всё грозится обернуться затяжным сном о лучшей жизни, но Агата пытается отогнать от себя эти мысли. Она не находит в себе силы принять душ, просто позволяет своему телу расслабиться и упасть на не расстеленную кровать. Если это и новый вид кошмара или сна, который генерирует её сходящее с ума подсознание, то она хотя бы сможет проспать одну ночь в удобной постели.       ― Ну неужели у нас с кадрами всё настолько плохо, что вас, задохликов, выискивают в руинах по всему свету и тащат сюда. Грубый голос Чача едва пробивается в голову Агаты сквозь шум крови в ушах. Первая неделя в Комиссии превращается для нее в бесчисленные круги испытаний её физических способностей. Она бегает, прыгает, преодолевает бесчисленные полосы препятствий и без остановки собирает и разбирает разное оружие на время. Её тело ноет и болит, кожа покрывается новыми синяками и ссадинами, а на сон выпадает по три-четыре часа в сутки. Чача оказывается весьма беспощадным тренером, никакие слезы и мольбы не находят в ней отклика. Она лишь качает головой из стороны в сторону, отчего её коротко стриженные волосы разлетаются во все стороны, и Агата бежит дополнительный круг по зеленому стадиону.       ― Рано или поздно у тебя появиться любимое оружие, ― Чача протягивает задыхающейся Агате пластиковую бутылку с водой. ― Иногда на его поиски уходит очень много времени, но, когда ты найдешь его…. М-м-м… Ничего другого и видеть не захочешь. Агата не уверена, что вообще хочет заниматься поиском того самого оружия. Чем ближе к ней дата сдачи «экзаменов» и первая миссия, тем больше желание попроситься в руины Нью-Гемпшира, Вермонта или Мэна. Она готова снова похудеть на несколько килограмм, спать под открытым небом, купаться в ледяных реках и морщить нос от затхлого запаха разложения. Всё что угодно, только не черный костюм, оксфорды и первая кровь. Но время неумолимо утекает сквозь её, ухоженные теперь, пальцы. Не проходит и двух месяцев, когда Чача приносит ей тонкую и легкую снайперскую винтовку, спускается с ней на лифте на цокольный этаж и открывает перед ними кожаный чемодан с блестящими защёлками. Пуля по заданной траектории входит в голову, казалось бы, ничем не провинившегося клерка. Входит легко и быстро, как нож в масло. Белую стену за человеком по имени Терри пачкают маленькие красные капли, а сам Терри, не удержавшись на офисном стуле, заваливается на пол.       ― Хм, неплохо, ― Чача хлопает замершую на крыше соседнего здания Агату по плечу. ― Можно смело сообщить Куратору, что с меткостью у тебя проблем нет. Воспоминания о первом убийстве мозг стирает, едва они успевают сформироваться. Оказавшись на территории центра перемещений, Агата получает одобрительный кивок Куратора, утвердительную галочку в личное дело и свободное время до конца дня. До квартиры она добирается в туманной пелене, а, оказавшись под холодным душем, не стесняется оставить утренний завтрак на кафельном полу. Проспав добрых двенадцать часов, она не обнаруживает в себе ничего, кроме пустоты. Всю ночь ей снятся развалины её дома и кровавый дождь. Наутро она выпивает чашку крепкого кофе и, оказавшись в Комиссии, твердым шагом идет в кабинет Куратора, неся под сердцем четкий отказ. Но стены роскошного кабинета не слышат её уверенного «Нет». Ни тогда, когда она присаживается в мягкое кресло, ни тогда, когда Куратор рассыпается перед ней в хвалебных речах, ни тогда, когда Агату проводят в узкий кабинет, где девушка в белом халате протирает спиртовой салфеткой её бледное запястье и рассказывает о тонкостях установки чипа слежения. А потом время вокруг неё набирает привычную скорость. Такую же динамичную, как и до всего этого затяжного кошмара длинною в новую жизнь. Черт знает, какую по счету. Агата посещает еще с десяток курсов по маскировке, истории оружия и даже актерскому мастерству. Ходит на задания в паре с Чача, и иногда даже остается с ней на чашку кофе с черничным сиропом в кафетерии на первом этаже. Позже в её жизни случается Митчелл. Он приходит, и она сразу определяет его как старого и доброго друга. Митчелл настолько высокий, что Агата едва ли достает макушкой до его плеча. Он работает в оружейной, а на досуге конструирует и занимается разработкой новых видов оружия. Митчелл не любит много болтать, зато обожает крепкое пиво, фланелевые рубашки и долгие прогулки. На одной из таких вылазок, когда в руке Агаты покоится бутылка яблочного сидра, а в руке Митчелла Будвайзер*, принесенный контрабандой из других годов, он, смеясь, рассказывает ей происхождение шрама на своем лице. Шрам не свежий: тонкая и бледная полоска, начинающая свою жизнь от левого виска, пересекает всё его лицо и прячет хвост в короткой щетине на подбородке.       ― Тебе смешно, а я действительно уронил на себя часы в отцовской мастерской, ― Митчелл рукой ерошит жесткие волосы на своей голове. ― Большие, напольные, сделанные в конце 18 века. Так что все эти сплетни про то, что в оружейной работает страшный человек с тяжелым детством полным насилия, сама понимаешь…       ― Хочешь, я пущу слух о том, что он избивал тебя часами? ― Агата делает небольшой глоток пузырящегося напитка и всматривается в ночное небо. ― Время от времени, в качестве наказания и желания привить любовь к своему делу. Митчелл хмыкает и чиркает спичкой. Темнота перед его лицом рассеивается, и шрам в золотистом свете выглядит зловеще. Он подкуривает сигарету и выпускает дым вперед, уничтожая порывом ветра трепещущий огонек.       ― Представляю, как он расстроился, когда ты предпочел изучение других механизмов, ― Агата всматривается в тлеющий уголек на конце сигареты.       ― Вот уж не знаю, ― Митчелл пожимает плечами. ― Мы никогда не говорим... не говорили об этом. Митчелл помогает Агате освоиться и не слететь с катушек. Первые двадцать или тридцать заданий она переносит с трудом. Мечется между истериками и полным безразличием. Ссорится с Чача, кричит на ни в чем неповинного Херба, который, как сама вежливость оставшись с ней в лифте, справляется о её делах, грубит Куратору и получает первое предупреждение. Руководство не терпит подобных выходок, слабых духом людей и слезы. Еще раз, и её выволокут из мягкой постели и зашвырнут куда подальше к мертвой земле. Мир летит в тартарары, подобно гоночному болиду, у которого отказали тормоза. Она не понимает, зачем она делает то, что делает, и как прекратить эту зацикленную череду смертей и крови. Агата словно застряла на границе неких реальностей: она не находит в себе смелости разорвать контракт, но и не находит сил спускать курок раз за разом без сожалений. Порой её цели выглядят настолько безобидно, что ей начинает казаться ― Комиссия Времени убивает ради забавы, столько людей не могут влиять на временные линейки. Потом к ней приходят периоды безразличия. Она холодно кивает на любые слова Куратора, с равнодушной улыбкой распечатывает железный тубус с очередным именем и, завязав шнурки на личных оксфордах, смело протягивает руку сотруднику зала перемещений. В конце концов, в один из апатичных дней Митчелл находит Агату на стрельбище и, усевшись на коробки с патронами, разводит все её беды рукой.       ― Теперь ты будешь работать в группе. Я думаю, там тебе будет лучше. Херб, вроде как, даже бумажки уже собирает.       ― Почему? ― Агата, прищурившись, рассматривает далекую карту мишеней через прицел.       ― Говорят, статистика убийств поменьше, да и коллектив повеселее. Агата кивает и спускает курок. Время делает очередной виток и ускоряет свой ход. С ней случается большая любовь. Марку тридцать. Он имеет крепкое телосложение, статус одного из лучших корректоров и отвратительный характер. Агата не признает все весомые аргументы против их союза. Митчелл бросает борьбу за сохранение целостности её сердца и отступает в сторону, выбрав позицию наблюдателя. Марк бывает грубым и бестактным, но их совместные поездки на побережье, хороший секс и вечера за бокалом вина перекрывают все его недостатки. Всё кончается одним зимним вечером, когда за игрой в покер, пока Лу расставляет перед ними стаканы с дымящимся грогом, Марк роняет абсолютно ничего не значащую для него фразу. Фразу, которая в один миг дробит девичье сердце Агаты на тысячи кровавых кусочков.       ― Ха, девочка моя, если твое имя будет написано на листке ― я спущу курок, ― Марк, зажав зубами кубинскую сигару, с прищуром рассматривает выданные ему карты. ― Секс с тобой, конечно же, великолепен, но работы моей не стоит. Тем же вечером Агата забирает из его просторной квартиры свою пижаму и зубную щетку. Утром следующего дня Митчелл встречает её в оружейной. Всматриваясь в красные и заплаканные глаза Агаты, он лишь протягивает ей еще теплый маффин из кафетерия и бумаги на выдачу оружия для задания. Он не любит болтать, а Агата не может заставить себя вымолвить и слова. Впереди у нее только длинные месяцы усердной работы, заданий, миссий и редких прогулок. О большой любви никто не вспоминает еще очень долго.

***

Пятого поспешно выпроваживают из больничного крыла. Херб торопливо отдает ему выписки, которые Пятый тут же отправляет в мусорное ведро, и какие-то туманные наставления. Его просят отдохнуть недельку, а свежим понедельником явиться в Комиссию. Для знакомства с группой. Что он будет делать целую неделю, их мало интересует. Ему запрещено посещать стрельбища, залы для тренировок, оружейную, и вообще не рекомендовано приходить в офис раньше времени.       ― Отдохнешь там, ― бормочет Херб под злым взглядом Пятого. ― Выспишься…       ― Ага, ромашки пособираю, носки свяжу, похожу с транспарантом на митинги. – Пятый прячет руки в карманы брюк и взирает на Херба свысока. ― Ай, черт, еще же десять лет до этого маскарада, или они не ходили на митинги, уже и не упомнить*. Что посоветуешь?       ― Пятый, так будет лучше, я думаю, ― Херб поправляет очки на переносице и хватается за дверную ручку центрального входа.       ― Плохо думали, Херб. ― Пятый отворачивается. ― Пло-хо. Но реальность такова. И ему не остается ничего, кроме молчаливого принятия происходящего. Херб исчезает в вечно неспящем здании, а Пятый возвращается в свою квартиру. Пятый проходит в ванную, переодевается в домашние штаны и долго рассматривает свое отражение в зеркале. Внушительных размеров синяк на предплечье уже меняет свою цветовую гамму с лилового на желтый цвета, а тугие повязки не пропитываются кровью, стоит ему сделать больше десяти шагов или подняться по лестнице. Пятый бредет на кухню, но ничего, кроме засохшего куска сыра в холодильнике и покрытой плесенью чашки недопитого кофе там не находит. Хоть в чем-то Куратор была права: заводить домашних животных ему крайне противопоказано. Пятый фыркает сам себе под нос и поставив чайник на плиту проходит в гостиную и падает на диван. Он, бесцельно глядя в широкое окно, водит кончиками пальцев по краю повязок.       ― Групповая работа, ― Пятый обращается к потолку. ― С ума сойти от счастья. Свист закипевшего чайника врывается в его сознание. Пятому кажется, что этот свист отлично характеризует точку кипения его нервов. Полное бездействие выводит его из себя похлеще наглых коллег и норовящих ускользнуть целей. Следует плотнее заняться вопросом о его скорейшем возвращении домой. Все эти на ходу меняющиеся условия и границы не устраивают его ни на грамм. Пятый шарит рукой в одном из кухонных ящиков стола, находит там черный маркер. Он зубами вгрызается в крышечку маркера и, открыв его, оборачивается к одной из голых и серых стен своей гостиной. По всей видимости, настало время хорошенько пораскинуть мозгами. Потому, что всё происходящее сигнализирует о том, что он застрял. Спустя неделю Пятый, словно очнувшись ото сна, понимает, что маркеры в его доме кончились. Как кончился кофе и чистые стены. Глубокой ночью воскресенья он сдается. Отступив, он позволяет усталости принять его в свои объятия. Пятый засыпает на диване, среди десятка пустых чашек, записок с просьбами о встрече от Лу, упаковок от маршмеллоу и раскрытых книжек. Ему снятся развалины Академии, плачущая Ваня и строгий взгляд отца, который, возвышаясь над городом, смотрит на Пятого сквозь блестящее стеклышко монокля. Он улавливает похожий блеск в стеклах очков Митчелла, когда тот встречает его прямо у входа в Комиссию. Митчелл осматривает Пятого в костюме с ног до головы и хмыкает, поправляя съехавшую лямку своего рюкзака.       ― Ну? ― спрашивает Пятый после короткой паузы.       ― У них там более неформальный внешний вид, ― Митчелл кивает на его галстук.       ― Вряд ли меня это волнует, ― Пятый закатывает глаза. ― Надолго я не задержусь.       ― Одну миссию все же придется отработать.       ― Отработкой ты называешь то, что я сделаю все за всех и раньше всех?       ― Мне кажется, ты немного неправильно понимаешь суть их работы, ― Митчелл проходит в центральный холл, и Пятый следует за ним. ― В любом случае, имею честь сопроводить тебя до места.       ― А что, ― иронично спрашивает Пятый, ― все патроны уже пересчитал?       ― Трижды, ― беззлобно отвечает Митчелл. ― И на вводной части я всегда нахожусь с группой. Они проходят по длинному коридору и останавливаются в лифтовом холле. Пятый нажимает на металлическую кнопку на встроенной в стену панели, и она загорается зеленым светом.       ― Это еще зачем?       ― Я не хожу на миссии, ― Митчелл спускает рюкзак с плеч и принимается исследовать его содержимое, ― но, чем снабжать вас в путь, должен знать. Пятый оставляет реплику без ответа. Комиссия начинает показывать ему другие уклады и правила. Иной бок происходящего кажется Пятому слишком странным и непривычным. Они поднимаются на седьмой этаж и почти сразу попадают в большую переговорную со стеклянными окнами. У центрального кресла за круглым столом располагается большая грифельная доска с горсткой белых мелков на небольшой полке. Переговорная не пустует. С одной стороны стола сидит девушка с иссиня-черными волосами. Зеленого цвета блузка интересно контрастирует с ярко подведенными глазами и татуированными символами, расползающимися по всей шее. Девушка сидит в наушниках, перед ней на столе лежит кассетный плеер и альбом, в котором она что-то рисует. Рядом с ней сидит парень лет тридцати. Его волосы подстрижены максимально коротко, а в ухе сверкает маленький драгоценный камень серебряной серьги. По другую сторону стола восседает уже знакомая Пятому, хоть и без официального представления, Агата. Она, укутавшись в безразмерную толстовку серого цвета, так же бездумно выводит линии в своем ежедневнике, а свободная от рисования рука покоится на белой чашке с кофе. На костяшках девушки видны уже почти зажившие ссадины, а на скуле идет на убыль желтеющий синяк. Пятый вспоминает их первую и единственную встречу и внезапно понимает, почему ему была выдана неделя до старта. Видимо, им обоим нужно было залатать определенные раны и хоть немного восстановиться. Митчелл наконец извлекает из рюкзака книгу и проходит по залу.       ― Это Лиса́, ― темноволосая девушка поднимает голову и махает Пятому не снимая наушников. ― Майкл, ― парень, приподнявшись со своего места протягивает широкую ладонь вперед и Пятый теряя несколько секунд пожимает руку в ответ. ― Агата.       ― Угумс, ― Агата, не отрывая взгляда от листка, на котором линии внезапно превращаются в замысловатую формулу, протягивает руку Пятому. Пятый смотрит на Митчелла с насмешкой во взгляде, но тот кивает, и Пятый, поведя плечом, вкладывает свою руку в руку девушки, отвечая на рукопожатие. Они усаживаются по обе стороны от Агаты, и Пятый всё больше ощущает разрастающееся желание выйти из кабинета. Всё происходящее напоминает ему затянувшуюся шутку. Это не может быть правдой. Неужели Куратор действительно хочет, чтобы он работал в команде с этими людьми? Они не выглядят сильными или серьезными. И уж тем более они не выглядят профессионалами. Пятый разглядывает тонкие, выглядывающие из-под длинных рукавов, запястья Агаты и понимает, что после «вводной части» он тут же телепортируется в кабинет к Куратору. Будет серьезный разговор, немного повышенных тонов и решение, которое его удовлетворит. Он пробудет здесь не более получаса. Из уважения к Митчеллу и пополнения смешных баек для своих коллег. Он обязательно переживет весь этот ужас, встретится в баре с нормальными корректорами, и где-то между виски и вином расскажет о делах странного отдела. Вряд ли они знают о таких группах что-то, кроме факта их существования. А у них тут, оказывается, всё весьма смешно и бесполезно. Доска, мелки и девчонки. Из череды мыслей, которые выстраиваются в его голове в план обозримого будущего, его вырывает громкий шлепок. Митчелл бросает перед лицом Агаты толстую книгу в желтоватом переплете.       ― Эльфы передают привет! ― его губы растягиваются в улыбке Чеширского кота.       ― Ох ты ж, ― Агата подтягивает книгу к себе, и Пятый, склонив голову на бок, различает надпись на форзаце: Дж. Р. Р. Толкин, «Братство кольца». ― Где достал?       ― Целехонькая, ― Горделиво сообщает Митчелл. ― Где взял уже нету.       ― Спасибо, ― Агата хлопает друга по плечу, а затем оборачивается к Пятому. – Значит, новенький.       ― Старенький, ― цедит Пятый сквозь зубы.       ― О, предпочитаешь, сразу начать с военных действий? ― Агата откидывается на спинку стула и смеряет Пятого цепким взглядом.       ― Я не сражаюсь с девчонками, ― Пятый наигранно улыбается.       ― Это мы еще посмотрим, ― Агата вздергивает нос, но, завидев мелькнувшую за стеклянной дверью тень, сбивается с агрессивного посыла. Спрятав книгу в сумку, лежащую на полу, она отворачивается к Митчеллу, который, ухмыляясь, наблюдал за толком не случившейся перепалкой.       ― Только не он, ― шипит Агата себе под нос, недостаточно тихо. ― Она, что, решила всех разом поиметь на этом задании? Пятый лениво оборачивается ко входу, краем глаза отметив осторожно брошенный взгляд Лисы на Агату. Стеклянная дверь распахивается, и в переговорную бодрым шагом заходит высокий мужчина в строгом костюме. Под мышкой у него несколько папок нежно-лилового оттенка. Пятый всматривается в аккуратно подстриженную бороду вошедшего, и его подсознание выталкивает на поверхность имя одновременно с тем, как Лиса здоровается с ним вслух:       ― Привет, Марк.       ― Доброе утро, коллеги! ― Марк одаряет всех присутствующих лучезарным оскалом. ― Вам не показалось, эту охоту на ведьм курирую я. Он обходит стол кругом, попутно разбрасывая лиловые папки перед их лицами. У Пятого он замедляет шаг и, глядя прямо ему в глаза, протягивает руку. Пятый смотрит на Марка сверху вниз и едва сдерживается от того, чтобы не дернуть последнего за ладонь, хорошенько приложив виском об стол. Бравада буквально выплескивается из Марка во все стороны раздражая до невозможности.       ― Пятый, какая неожиданность! ― Марк сжимает руку Пятого до хруста, и тот не остается в долгу. ― Как мило видеть тебя здесь, в нашей обители мозгового штурма.       ― Я не задержусь, ― Пятый щурится.       ― Сомневаюсь в этом, ― Марк тянет фразу почти нараспев. Пятый с невозмутимым лицом отворачивается к столу как раз вовремя, чтобы заметить, как Агата, зажав пальцами переносицу, шепчет Митчеллу что-то смутно похожее на «Да твою ж мать». Вводная часть оказывается одновременно и простой, и сложной. С одной стороны, их цель ― отследить в определенном временном измерении человека, который повадился изготавливать чемоданы для перемещений. Он сбывает их на черном рынке за баснословные деньги, тем самым нарушая временные линейки. Мистер Х мало заботится о целях приобретения чемоданов и производство, судя по всему, уже поставлено на поток. С другой стороны, Марк у доски выглядит, как напыщенный индюк. Он то и дело отпускает глупые шутки и подколы. Цепляет буквально закипающую Агату двусмысленными намеками, чем вызывает у Пятого череду недоуменных взглядов. В середине пламенной речи, которая выглядит никак иначе, как переливания малого количества информации из пустого в порожнее, Лиса бросает Пятому смятую в шарик бумагу. Пятый ловит мячик на лету, и Лиса поднимает большой палец вверх. Пока все раскрывают папки, Пятый разворачивает записку.       «Бывшая большая любовь. Будет жарко, если на его место не поставят кого-нибудь другого. На цокольном этаже принимают ставки, кто сломает ему челюсть быстрее: ты или Агата. Добро пожаловать в самый чудной отдел, 5» Пятый сминает бумагу и поднимает глаза к потолку, выражая тем самым все отношение к написанному. Лиса хмыкает и, подмигнув Пятому, скрывается за лиловым занавесом папки. Пятый прячет записку в карман и также обращает внимание на раскрытые листки перед собой. С первой страницы на него смотрит его же фотография. Он скользит взглядом по своему личному делу, когда громкий голос Марка возвращает его в действительность.       ― Итак, что мы имеем? ― Марк, развалившись на офисном стуле, забрасывает ноги на деревянную поверхность стола. ― Майкл?       ― Ну…. ― Майкл стучит кончиком карандаша по столу. ― Если информаторы не соврали, то мы управимся за пару дней. Чемоданы, судя по всему, передаются на пышных приемах в Беркшире. Там же и ведется поиск новых клиентов. Внедряемся, как обычно.       ― Не-а, ― Марк обрывает сотрудника. ― Обычного здесь ничего нет, у нас пополнение состава, так что будь добр…       ― А, да, ― Майкл поднимает на Пятого свой взгляд. ― Отдел уже провел расчёты и создал для нас историю. Мы перевоплотимся в определенных персонажей, проникнем на прием и достанем всю нужную информацию. Если удастся ― возьмем его по горячим следам и доставим сюда. Взгляд Пятого как раз останавливается на графе «Женат», когда Марк начинает громко хохотать.       ― Вам удастся взять его, Майкл, ― Марк, глядя на Пятого, поигрывает бровями. ― С такой-то поддержкой свыше. Пятый крепче сжимает бумагу под пальцами. Возможно, весь разговор у Куратора в кабинете будет исключительно на повышенных тонах. Пятый наклоняется вперед, готовясь высказать этой неоправданной выскочке все, что копится у него в голове с момента, как он зашел в эту переговорную. Но Марк снова опережает его на один шаг и обращает свою энергию на молчащую до этого времени Агату. Он сверлит её тяжелым взглядом, но при этом елейным тоном обращается к Лисе.       ― Что там дальше, Лисенок?       ― Кхм, ― Лиса бросает на него неодобрительный взгляд, ― да тут всё как обычно, Марк. Мы с Майклом родственники. Агата…       ― В этот раз не одиночка, выискивающая мужскую компанию, ― Марк победно улыбается.       ― Кончай ломать комедию, ― обрывает Марка Митчелл. ― К чему всё это представление?       ― А тебя вообще никто не спрашивает, ― выплевывает Марк, ― ты…. Напряжение достигает высшей точки. Пятый в шаге от того, чтобы воспользоваться силой и вынырнуть из вспышки за спиной Марка. Он живо представляет, с каким хрустом нос корректора сломается о твердую поверхность, и сколько шума поднимется потом. Марка спасает вошедший Херб. Все оборачиваются на шорох в дверях, и никто не замечает, как Митчелл дергает почти вставшую Агату за рукав, заставляя сесть на место, а Пятый расслабляет руки, в ладонях которых клубится сила.       ― Оу, ― Херб осматривает присутствующих, ― бурное обсуждение? Марк, Куратор просит зайти к ней сейчас. Марк, блеснув вычищенными добела зубами, снимает ноги со стола и выходит из комнаты, бросив через плечо:       ― Ну, вы же сможете самостоятельно разобраться в трех листах? Херб пропускает Марка вперед и, потоптавшись на месте, бросает на Пятого осторожный взгляд:       ― Поздравляю с первым рабочим днем, Пятый. Пятый натянуто улыбается, напоминая самому себе, что последний, кто виноват во всех его бедах, это этот мужчина в очках и с галстуком в нелепый цветочек. Как только Марк с Хербом исчезают из поля зрения, градус напряжения в кабинете как по щелчку падает до нуля. Агата проводит руками по лицу и, встав, проходит к месту, которое занимал Марк. Она снова раскрывает папку и, пробежавшись взглядом по тексту, обращается к ребятам:       ― Так, что мы имеем, ― говорит она спокойно. Лиса подталкивает к ней карандаш и Агата, кивнув в благодарность, продолжает: ― Лиса, Майкл ― сестра и брат, ближайшие родственники. На вечеринку вы попадаете по пригласительным, являетесь давними партнёрами дочерней компании хозяина приема. Отличительные черты… ― Агата сверяется с текстом, ― Лиса блондинка, Майкл обожает шахматы.       ― Вот же черт, ― Лиса выказывает недовольство. ― Они хоть представляют, что будет с моими волосами после покраски?       ― Ну, хозяин поместья, ― Агата пожимает плечами, – мистер Тикс, обожает блондинок. А нам крайне нужно любое расположение и, если это умаслит его, то….       ― Да понятно, ― Лиса соглашается и обводит карандашом нужный блок информации. ― Майкл?       ― Отправление через четыре дня, – Майкл невесело усмехается. – Все четыре дня я, видимо, сижу за шахматной доской и пытаюсь воспылать любовью к ферзю. Пятый хмыкает. Он мог бы предложить ему помощь, но надежда на то, что ему удастся разделаться с этой группой прямо сегодня, всё ещё теплится в его душе. Пятый обводит важные отличия и умения в деле, на тот случай, если миссия предполагает, что они знакомы между собой. Лисе, помимо покраски волос, полагается обожать ванильное мороженое и ненавидеть кошек. Информаторы ссылаются на мнительную жену мистера Тикса, которая с детства имеет аллергию на всё семейство кошачьих и любую шерсть. Майкл же должен быть подкован в вопросах скачек и изготовления ювелирных изделий. Парень сетует на тонну информации и отсутствии хоть одной свободной минуты до самого отправления.       ― Это может понадобиться, а может и нет, ― Митчелл, пересев к Пятому поближе, болтает вполголоса, пока Агата спорит о чем-то с ребятами. ― Никогда не знаешь, где выстрелит, и где нужно будет заговаривать зубы. И хорошо бы, чтобы показания сходились. Пятый кивает, постукивая кончиком пальца по графе, которая награждает его счастливым браком в любви и верности. Он принципиально игнорирует строчки, в которых указано имя новоиспеченной супруги. Вопрос о том, почему просто нельзя вылавливать подозреваемых по одному и пытать до полусмерти, остается в его голове подсвеченным миллионом неоновых лампочек.       ― Так, дальше у нас, ― Агата заправляет за ухо выбившуюся из хвоста прядь и поднимает зеленые глаза на Пятого. ― Мы.       ― Мы? ― Пятый приподнимает одну бровь.       ― Поздравляю, ― Агата, покопавшись в кармашке папки, извлекает на свет пластиковый пакет. Щелкнув застежкой, она достает оттуда два золотых обручальных кольца. ― Теперь ты женат. Пятый под пристальным взглядом всех остальных пробегается по информации о «них». Вот она, точка отсчета. Он либо сработается с этими людьми, либо скандал о разрыве не долгосрочных рабочих отношений начнется прямо здесь. Пятый едва заметно поджимает губы, а Агата, полностью повернувшись в его сторону, сжимает кольцо большего размера в кулаке.       ― Поженились в Тоскане, потому что ты обожаешь Италию, ― Пятый делает вид, что не замечает разбегающегося перед глазами текста. Отсутствие его настоящей семьи все эти бесчисленные годы как никогда вовремя бьет по сознанию. ― Потом отправились в свадебное путешествие по Карибскому бассейну, потому что я люблю уединение и острова.       ― Ты владеешь винодельней, ― подхватывает Агата, ― Я домохозяйка.       ― Любишь американских писателей, историю древнего Рима (дочь мистера Тикса археолог), черничные кексы, ― Пятый фыркает. ― Кто вообще любит черничные кексы? Митчелл пытается замаскировать рвущийся наружу смех под кашель. Лиса же с Майклом смеются открыто. Пятый поднимает голову.       ― Я, ― Агата смотрит на него воинственным взглядом. ― Я люблю черничные кексы. Пятый, щурясь, рассматривает сидящую напротив девушку.       ― Это есть в каждом блоке информации, которая относится к каждому из нас, ― сообщает Агата. ― Тема, которую не забудешь, как ни старайся. Так, Майкл действительно разбирается в ювелирных изделиях, Лиса обожает ванильное мороженное, я ― черничные кексы, а ты ― свежезаваренный колумбийский кофе и старинное оружие.       ― Возможно, ― говорит Пятый, ― но сладкое?       ― Нам постоянно приходится притворяться несмышлёными дурочками, Пятый, ― Агата, качая головой, возвращается к содержимому папки. ― И мы обожаем болтать о десертах и сладости момента.       ― Ладно, ― Пятый отступает. ― Что тут еще? Счастливы в браке уже почти десять лет. Защита, опора… Ну всё понятно, мистер Тикс просто спит и видит пример семейной морали. Пока ничего сложного.       ― Сложного? ― Митчелл вмешивается в разговор. ― Вам придется хорошенько потрудиться, потому что вы всё время работаете одни.       ― О, мистер очевидность, ― огрызается Агата. Пятый молчит. От того, что очевидный факт был озвучен его, можно сказать, другом, легче не становится. Ему все еще кажется, что разговор в кабинете у Куратора должен принести свободу, хоть и интуиция твердит об обратном. Пятый отмахивается от назойливых мыслей. Остаток собрания проходит в спокойной атмосфере. Агата фиксирует размеры их одежды и дополнительные вопросы. Митчелл записывает пожелания по снаряжению. Майкл и Лиса зачитывают оставшиеся блоки информации и утончения. В конце собрания Пятый замечает, что обручальное кольцо Агаты уже заняло своё место. Они покидают кабинет, пропуская Лису и Майкла вперед, следом за ними выходит хмурая Агата. Митчелл хлопает Пятого по плечу и выдавливает ободряющую улыбку.       ― Встретимся на стрельбище?       ― Не уверен, что выживу после посещения кабинета Куратора, ― Пятый хмыкает. ― Меня уберут, как только я сверну ей шею за то, что она затолкала меня сюда.       ― Да хватит тебе, ― Митчелл толкает Пятого в бок. ― Да, это другая сторона, но она не так уж плоха.       ― Добром это не кончится, ― Пятый цокает языком, наблюдая, как Агата мешкает у лифтов.       ― Это будет увлекательно, ― Митчелл в попытках подбодрить явно перегибает палку. Агата завидев их вскидывает голову и, просканировав Пятого цепким взглядом с ног до головы, поднимает одну руку вверх.       ― Эй, Пятый? Пятый останавливается и вопросительно кивает, глядя на девушку.       ― Придется повоевать с девчонкой, ― она что-то кидает в его сторону и в воздухе золотым боком сверкает обручальное кольцо. ― Завтра физическая подготовка. Пятый ловит кольцо на лету и сжав его в ладони улыбается уголком губ. Агата, взмахнув парням рукой, исчезает в железной пасти лифта.       ― Она смеется? ― спрашивает Пятый у Митчелла. ― Я же сделаю её в два счета.       ― Главное, друг друга не поубивайте, пока вы здесь, ― Митчелл снимает очки и протирает стеклышки краем рубашки. ― А там ― делайте, что хотите. Пятый надевает обручальное кольцо на палец и зло жмет на кнопку вызова лифта. Делать, что хочешь в стенах этого заведения у него явно не получается. И это нужно как-то решать ― и решать в срочном порядке. Нужно только определенное стечение обстоятельств, и немного слепой фортуны. Идея вспыхивает в его голове ярче любой лампочки.       ― Я как-то упустил, ― он наклоняет голову в бок, наблюдая, как красные цифры отсчитывают этажи, которые пересекает лифт. ― В какой год мы отправляемся?