Легенда о тысяче жизней

Я помню тот день хорошо, тогда я первый раз побывал у Стервятника в Гнезде и увидел что-то очень странное. Когда я проснулся, было уже светло, но явно совсем рано: на подоконнике у открытого окна сидела Игла вместе с Македонским, она тихо читала вслух. Пахло утренней свежестью, вдалеке слышался лай собаки, было так хорошо, что я с удовольствием потянулся. Меня никто не заметил, и я решил продолжить свое наблюдение. Игла тихо соскользнула со своего места, и подхватив печенье с чаем, села обратно. Македонский смущенно заламывал руки, пока она скармливала ему грецкие орехи. – Ешь, Мак, совсем худой стал… Тут я немного удивился, потому что такой мягкой она не была уже давно. В двери появился Слепой, медленно тащивший за своим телом босые грязные ноги. Он упал на пол где-то возле манежа Толстого и, видимо, уснул. Игла улыбнулась и, уткнувшись напоследок Македонскому лбом в плечо, подошла ко мне. – Циммерман, пойдешь со мной к Птицам? Я жалобно посмотрел на неё, но решил, что лучше уж поехать с ней, чем ждать пробуждения стаи, и быстро напялил на себя красную клетчатую рубашку. По пути в третью я, наконец, задумался, почему все так спокойно восприняли появление девчонки в группе. – О чем мечтаешь? – спросила Игла, расслабленно и немного по-мальчишески шагая по коридору. – Я думаю. А почему никто не был против того, чтобы с ними жила девчонка? Я мигом смутился, может, она обидеться на меня за этот вопрос. Но Игла только хмыкнула. – Я вписалась в общую картину. Мне не место в женском крыле, и они это знают. И потом, Слепой меня принял. – она потянулась и встала на носочки. – Со Стервятником веди себя прилично. Не успел я возразить, что я и говорить-то не собирался, как мы подошли к Третьей. Внутри было сыро и очень светло, солнце проникало в комнату через зелень, наполняя Гнездо теплом. Стервятник нашёлся возле какого-то растения, кажется, это был тещин язык, который он тщательно осматривал. Видимо, на наличие болезни. Игла подошла к нему сзади и поднырнула под рукой. – Ку-ку! – улыбка от уха до уха. – Не ожидал? – Решила навестить старую Птицу? – Конечно! – хруст птичьих рёбер. – Я сегодня останусь в Гнезде, Папа? Еле видный кивок. Стеклянные желтые глаза. Объятия. Что не так с этими людьми? В коридоре у Иглы был такой вид, будто она только что кого-то убила, а теперь выглядела милым воробушком. Я всё никак не мог привыкнуть к такой смене настроений. А ведь раньше она всегда была милой. Я уже приготовился погрузиться в размышления о моменте её кардинального изменения, когда меня отвлек звук разбившейся глины. Вынырнув из мыслей, я увидел Красавицу, в ногах которого валялись черепки цветочного горшка и земля. Вид у птенчика был такой, что жалко было смотреть. Слёзы катились по его щекам и капали на ярко-зелёный кактус, погребенный под останками своего дома. – Ох… – выдохнула Игла и быстро отвела Красавицу куда-то к столу, подальше от острых игл. Стервятник невидящим взглядом смотрел на пол. Я вспомнил всё россказни Табаки о прожорливости Папы Птицы, и сглотнул. "Наверное, сейчас он кровожадно улыбнётся, и я увижу его жёлтые кривые зубы…" – подумалось мне. Однако Стервятник просто проковылял мимо места происшествия и стал, судя по запаху, заваривать кофе. Для меня был большой загадкой тот факт, что где-то в комнате нашёлся кипяток, но я решил не озвучивать свои мысли. После довольно спокойного чаепития, во время которого не пострадало, как ни странно, ни одно живое существо, я поплелся за Иглой на первый этаж. – А зачем нам туда? – спросил я у неё. Игла хмыкнула. У неё снова был вид серийного убийцы, и я немного успокоился, теперь всё было хотя бы привычным. – Сегодня же вторник. Надо пойти поддержать Шакала. Что нам делать с этим вторником, я не понимал до самой меняльной площадки. Везде, куда ложился взгляд, до самых дальних стен, стояли Домовцы, державшие свои сокровища. Первым я заметил Мертвеца, впаривавшего какому-то псу пластинки, но, видимо, безуспешно. Потом из толпы вынырнул Кролик, державший чай, от которого шёл пар. Мимо промелькнула пара Птиц и, если мой рассудок не помутился, Писун. Но хуже всего мне стало, когда я обнаружил за своей спиной Помпея. На ум снова непроизвольно пришла та битва. Нагловатая гора мышц, пахнущая железом спортивных тренажёров, неприятно возвышалась надо мной, показывая Игле MP3-плеер. – На, пользуйся! – великодушно сказал Помпей и, похлопав Иглу по плечу так, что она зашаталась, ушел в сторону лестницы. Тряхнув волосами, будто шерстью, Игла пошла искать Табаки, пользуясь моей коляской, как тараном. Шакал обнаружился в самом углу, спорящим с Конём из-за ракушечного ожерелья. – Нет, ты знаешь, какую ценность из себя представляет этот аксессуар?! Эти ракушки собраны мною лично, отшлифованы, нанизаны на нити! И всё это делалось с моей любовью!!! – орал Логу Шакал. – Нет, ты меня совершенно не уважаешь! Совершенно! И вообще… – Табаки! – окликнула его Игла, зевая. – Харе уже, завязывай, обед скоро, а побрякушку мне отдашь, оберег будет. – Оберег? Оберег?! – Табаки задумался. – Ладно, это будет мой жест доброй воли. Но только я его заговорю сначала. В столовой я сел рядом с Иглой, но, видимо, зря, потому что она так оскалилась на подошедшего Джина, что я вжался в кресло. – Какого хрена ты себе позволяешь, Фазан? – с хозяйским видом посмотрела она на Джина. – Зачем трогаешь Кошку? На этих словах я наконец понял, о чем идет речь. Несколько дней назад Сфинкс курил в одиночестве в заброшенном туалете, когда туда забрёл староста Первой группы. – Курить на территории Дома категорически запрещено! – заявил Джин, поправляя очки, – Я вынужден попросить вас удалиться и впредь не нарушать правил. Джин уехал, не дождавшись ответа Сфинкса, а к вечеру к нам наведались Пауки во главе с Акулой, перевернули вверх дном всю комнату, заперли в Клетку полупростуженного Сфинкса, а половину группы до самого утра держали в Могильнике. Я помню тот день очень хорошо, Игла ходила туда-сюла несколько часов, пока Толстый истошно орал, требуя заботы и внимания. Кроме меня, Иглы и Толстого в комнате находился только Чёрный, спокойно читавший какую-то книгу, Слепой шатался где-то в коридорах. И вот теперь, сегодня, Игла сидела рядом со мной, опираясь на грязный стол локтём, и острым взглядом прожигала лоб Джина. – Позвольте, я всего лишь выполнил свои обязанности, как старосты образцовой группы… Узнать, зачем же Джин к нам подошёл, я так и не смог, потому что Игла сорвалась с места и, притянув его к себе, головой ударила об стол. Никто из наших не пошевелился, только Толстый хотел заплакать, но Македонский принялся так усиленно его кормить, что он решил отложить истерику. Слепой, как и Лорд, сидел не шевелясь, молча одобряя всё происходящее. Горбач, не любящий насилие, зажмурился, отложив кружку чая. Лэри тут же побежал куда-то к Коню, а Чёрный устало закатил глаза, демонстрируя своё презрение всем окружающим. И только Табаки с восхищением крикнул что-то в духе "Бей его!". А Игла тем временем все крепче прижимала Джина к столу, несмотря на коляску, упорно отъезжавшую назад. То есть получалось, что голова у Джина тут, а тело далеко позади. – Слушай, блять, сюда, и запоминай. – шипела Игла. – Ещё один прокол, и я устрою тебе прилюдную казнь с предварительной кастрацией. Ты меня понял? Джин начал плакать, но Игла хотела, наверное, услышать ответ, и поэтому еще раз, подняв его за волосы, резко ударила по столу. Там явно будет синяк. Табаки, как я заметил боковым зрением, ел варенье ложкой, заменяя им попкорн, и вовсе глаза наблюдал за избиением. В итоге, видимо, устав от такой картины, к нам поковылял Стервятник. Он посмотрел равнодушным взглядом на молча истерящего Джина и поднял глаза на Иглу. Помолчав немного, он медленно моргнул, поставил на стол какую-то склянку и отправился на выход. Игла, освободившись от Папы, сжала волосы Джина так, что её костяшки стали цвета плитки пола Могильника. – Да… – ноя, протянул Джин и заревел, наконец, в голос. Игла, насколько я мог судить сзади, усмехнулась, и, отпустив Джина, ногой отпихнула его коляску от стола. Драка кончилась. Я осмотрел замершую столовую и заметил Помпея, гордо улыбавшегося Игле со своего места. Интересного, это он учил ее драться? Первым встал Слепой, и вслед за ним мы расползались из столовой, обходя все ещё лежавшего на полу Джина. До самого вечера я не видел ни Иглу, ни фазанов. Я сидел в комнате, пытаясь переварить всё произошедшее, но удавалось мне это так себе, потому что вокруг кругами разъезжал Табаки. – Это было великолепно! Восхитительно! Нет, Слепой, ты видел?! Ну, то есть слышал? Она так его прижала, а он как заорет! И… – Заткнись. – сказала Игла, забежавшая в комнату. Она быстро стала закидывать какие-то вещи в портфель, а потом взяла со стола нож, украденный когда-то Лэри из столовой, и повернулась к Слепому. Будто поняв что-то, вожак встал и ушёл за Иглой, а я снова остался один. Ну, то есть я остался с состайниками, но без Иглы мне было неуютно. Было бы неплохо, если бы рядом был Чёрный, но он тоже где-то шатался. Я бы мог предположить, что в библиотеке. С тех пор, как Игла стала обсуждать с ним книги, он всё больше времени проводил среди пыльных томов. До самой ночи никаких приключений не было, но после отбоя Лорд укатил вглубь коридора. Мне было так скучно, что я тоже решил прогуляться. – Ты куда? – спросил Горбач. – Там опасно. Красем глаза я заметил обеспокоенное лицо Македонского, но не успел ничего сказать, потому что Табаки резво соскользнул с кровати в коляску. – Ты очень глупый Фазан! Раз тебе так хочется покончить с жизнью, то я считаю своим долгом сопроводить тебя в последний путь. Заодно заедем к Игрокам. Я совершенно не понял, кто такие Игроки, но послушно поплелся за Шакалом. Пока мы медленно ехали, Табаки зловещим шёпотом рассказывал старые легенды. В конце коридора, почти у самого Перекрёстка горел довольно тусклый жёлтый свет, который я тут же заметил. – Что это, Табаки? Шакал только приложил палец ко рту и сделал страшную гримасу. Когда мы подобрались поближе, я увидел, что это небольшая палатка, внутри которой в странных позах сидели люди. Я жутко испугался, заметив неподвижную когтистую тень. Табаки затянул меня внутрь, и мои худшие опасения подтвердились. В кругу сидел Папа Птица и внимательно наблюдал за Лордом, который раздумывал, какой картой ему сходить. В этой же палатке обнаружился Валет и кто-то еще, разобрать лица в полутьме было достаточно сложно. Но ещё хуже стало потом. Мне было настолько жарко, что я перестал соображать. Кажется, кто-то пытался привести меня в чувство, но у них это плохо получалось, и мне сунули стакан, украденный из столовой, с какой-то мутной жижей. Я не успел и подумать, что меня вполне могут отравить. Последним, кого я увидел перед обмороком, был Стервятник, хищно усмехающийся вполне себе ровными белыми зубами. Затем я провалился в небытие, а очнулся уже в какой-то непонятной комнате. Картинка перед глазами еще плыла, но я разглядел мягкие стены, сочящиеся вспоротым поролоном. В углу комнаты сидел кто-то, отдалённо напоминающий Сфинкса, если бы он не был лысым. Мальчик сидел скрючившись возле стены Клетки и что-то бормотал. Если бы я не знал, что в свои одиннадцать лет он не мог знать латиницу, я бы сказал, что он вызывает мертвых, настолько пугающе это выглядело. Я хотел было уже окликнуть его, но тут открылась дверь, и в проеме показался худой патлатый мальчишка, не потрудившийся застегнуть и половину пуговиц на своей клетчатой рубашке. Он подошел к Сфинксу, ну, или к тому, кто был на него похож, и сел рядом. Белая прядь его челки теперь закрывала лицо, но я догадался, что это был Волк, тот парень с фотографии. Дети были маленькими, и я смог сообразить, что это только сон, и я тут в качестве зрителя и никак не могу повлиять на происходящее. – Хей, отрок… – тихо толкнул в бок Сфинкса мальчик в рубашке. Сфинкс не пошевелился, кажется, он был очень усталым. – Оставь меня, – попросил он наконец своего друга. – Я сегодня наказан. Волк послушно встал, но никуда не ушел. Он медленными шагами мерил комнату, пытаясь потопать, но мягкие стены заглушали звуки. Так продолжалось минут пятнадцать, не меньше. Кажется, Сфинкс немного успокоился, он уже не так сутулился и перестал сопеть. – Хочешь, сыграем в шахматы? – как бы невзначай спросил Волк. – Спорим, я тебя обыграю? Пожалуй, это было лучше решение. Тут до меня дошло, что у Волка был план, и поэтому он ждал столько времени перед тем, как задать вопрос. Сфинкс слегка кивнул, и Волк устроился напротив него на полу, достав откуда-то из-за пазухи дорожные шахматы с потёртой доской. Наблюдать за их партией было скучновато, я плохо знал правила, но, судя по передвижениям Королевы, мог сказать, что это был Ферзевой гамбит. Это был единственный дебют, которому когда-то научил меня отец, и я помнил, как он гордился тогда своими победами. Внезапно, когда Волк поднял своего Короля для рокировки, я снова стал хуже видеть. Вся Клетка пошла волнами, создавая неприятное ощущение качки. Той самой, от которой всегда тошнит в путешествиях. И вот, через минуту, когда я снова смог сфокусировать взгляд, я понял, что рокировку Короля делает не Волк, а Игла. Девочка хмуро смотрит на доску, размышляя над планом противника. Словно учуяв мой взгляд, она повернула голову в мою сторону, и на меня уставилась пара светло-жёлтых волчьих глаз… Дальше я опять ничего не помнил, а проснулся я уже в постели возле Лорда, все так же невозмутимо возле вашего на грязных простынях. Помню, как в то новое утро Горбач вязал ярко-голубой свитер, а рядом с ним на подоконнике сидела Игла с ракушечным ожерельем на шее и крутила в руках Черного Короля...