Когда крепость становится тюрьмой

Как часто бывает, утро оказалось не таким сказочным, как ночь и вечер, и вышло так хотя бы от того, что проснулся первым Антон, с истинно сказочной болью в спине, и пониманием, что будильник не сработал, а значит, его никто не ставил и они вполне могли проспать. Неохотно отпуская спящего мёртвым сном Арсения, он медленно сел ровно, тяжело разминая затёкшую спину, подтягивая рукава кофты и обнаруживая на запястье простенькие старые часы. Так, и насколько всё плохо... Через секунду заспанные и так до конца и не раскрывшиеся глаза заметно округлились и в них даже мелькнула тень паники. Уже половина восьмого, через двадцать минут придёт со смены мать и их тут, конечно, уже быть не должно! Надо собираться, надо делать хоть что-то... Подрываясь с дивана, немного пошатываясь от резкости движений и мигом добираясь до собственной спальни, Шаст схватил с пола рюкзак, не глядя, накидал туда несколько тетрадей, на внешний вид благополучно махнул рукой, переодеваться всё равно не было времени, как и завтракать, и вернулся в гостиную, у дивана замирая в нерешительности. Будить парня элементарно жалко, он же столько не спал, но если он сейчас не проснётся и они не исчезнут отсюда, им просто открутят головы, и за опоздание в школу, и за посторонних дома. Придётся пожертвовать чужим отдыхом во имя общего блага. Успокоив себя этой сомнительной мыслью, он подошёл ближе и начал в меру тактично трясти одноклассника за плечо, реакции не было никакой, поэтому пришлось ещё и подать тихий сиплый со сна голос: — Арс, подъём! Просыпайся, мы опаздываем. Арс, проснись немедленно! Нам пиздец, нам полный пиздец... — понимая, что осторожно и тактично ничего не получается, он плюнул на все приличия и заорал со всей дури прямо на ухо спящему. — С добрым утром, подъём! — Нет, нет, не надо, пожалуйста, не надо... — негромко пробормотав это сквозь сон, Арс автоматически попытался закрыться руками, выдавая ещё часть правды о своей жизни, в которой сейчас, к счастью, совсем нет времени разбираться, но через минуту тяжело приоткрыл глаза, пытаясь прогрузиться и уже более осознанно подавая негромкий хрипловатый голос. — Что... Что происходит, где я? — У меня дома, ты рубанулся вчера практически на начале фильма, ну я и не стал тебя трогать. И я б рад дать тебе проспаться как надо, но если мы сейчас же не смоемся отсюда, нас сожрёт без соли птеродактиль в лице моей матери, она возвращается со смены уже через пятнадцать минут. Поэтому подъём, собрались и побежали, кофту даже не думай скинуть, на улице дубарь жуткий. Давай, давай, погнали скорее! — протараторив это со скоростью пулемётной очереди, за руку стягивая с дивана всё ещё просыпающегося юношу и резко поднимая его на ноги, Антону снова пришлось придержать его, чтоб не шатался, и с опорой потянуть к выходу, разбираться времени не было, был только страх не успеть, им должно было очень повезти, чтобы их никто не заметил и не остановил. К счастью, фортуна улыбнулась парням, они успели проскочить в соседний двор, там пока было безопасно и можно было немного отдышаться после очередного забега, и обратить, наконец, внимание на очень важные детали. Пытаясь насытиться свежим утренним воздухом, Шастун только заметил, что всё ещё держит спутника за плечи, а тот совсем не сопротивляется, напряжённый, но даже опирается на его руки и как-то диковато оглядывается по сторонам не совсем ясным взглядом. Желая разобраться, что это за безобразие, он несильно тряхнул юношу за плечи и негромко спросил с лёгким подозрением: — Хэй, ты чего? Арс, ты как, порядок? — сразу реакции не было, поэтому, уже не на шутку встревоженный, он сильнее тряхнул спутника, разворачивая его к себе, и, на всякий случай, снова пощёлкал пальцами перед мутноватыми глазами, это уже относительно сработало, но спокойнее пока не стало. — На меня посмотри, да, сюда. Что, что не так? — Не, порядок... Всё пучком, всё... Ох бля, погоди. Погоди, так башка гудит... Аж графика сбивается, погоди секунду... — изображение окружающей действительности и вправду здорово хромало, Арс, как мог, пытался это выровнять, но пока не выходило, и он сам теперь был достаточно растерян, никаких подобных проблем за собой не помнил и от этого происходящее тем более не могло не пугать. — Не-не, давай-ка лучше сядем. Тут лавка в десятке метров, сейчас... —беспокойно оглядываясь, Антон действительно заметил обычную старенькую ободранную лавку возле одного из подъездов, справедливо решил, что сейчас она вполне сойдёт и в меру аккуратно повёл к ней одноклассника, даже пытаясь снизить привычную скорость и подбадривать словесно, чтобы ему было комфортнее, скоро, наконец, усаживая, устраиваясь рядом, ведь всё ещё нужно крепко держать, и задавая пока самый важный вопрос, это сейчас и правда нужно было знать, чтоб иметь хоть какое-то представление о том, что же делать дальше. — Держись за меня, вот, порядок. Почти пришли, почти... Вот, падай. Не, не буквально. Давай лучше я посажу, вот... Не кипишуй, спинки нет, но я пока держу. А теперь колись, что за хуйня с тобой происходит и чем я могу помочь? — Всё окей... Всё в норме, я здоров как бык. Может от этой дичи со сном, может там сбилось что-то и теперь меня глючит до сих пор, хрен его знает... — и правда уже сам здорово встревоженный, Попов хаотично перебирал возможные варианты, пока не подходил ни один, но он не знал, что тем же самым сейчас занимается его новоявленный помощник, и если версий у него пока тоже нет, то идея точно есть, нужно ведь хоть с чего-то начинать. — Ага, я вижу. Во-первых, не пизди, если б с тобой всё было нормально, ты б сам мог всё делать, мне бы не нужно было, по факту, навесу тебя держать. — уже видя в чужих глазах протест и возмущение вместе с чем-то ещё, пока трудноопределимым, парень решил сразу это пресечь и, всё-таки, внести предложение касательно дальнейших действий, только там была всего одна маленькая проблемка и её необходимо было обдумать, но сделать это сразу всё равно не дали. — И даже не начинай, ты лёгкий, мне не тяжело совсем. Я думаю, первым делом надо тебя накормить. От вчерашней заправки заряд уже кончился, нужно баки перезалить, авось полегче станет и тогда подумаем, что дальше делать. Нам кстати повезло, я успел хватануть деньги с тумбы в коридоре, на проезд, и ещё в рюкзаке карманные оставались, на скромную дозаправку точно должно хватить. В паре кварталов отсюда есть недорогой ларёк, и там… — Так бля, стоп. Стоп… Какие ларьки, какие деньги, какие дозаправки? Ты уже вообще сбрендил? Ты не станешь тратить на меня деньги, будто они тебе самому не нужны. И на что ты без них до школы поедешь? И мне домой надо, за портфелем, пошёл я… — до ужаса упрямый, он не желал понять и принять простейший факт, что ему элементарно хотят помочь, правда был намерен куда-то пойти и даже поднялся, и в глубине души был благодарен, что его сразу усадили обратно, ещё и перехватывая покрепче, лежать на чужом плече было куда удобнее, чем на земле, а туда опять за малым чуть благополучно не снесло. — Ох наебусь я с тобой, ох наебусь… Ну уже рыпаться некуда, раз влез, надо до упора разруливать. Значит так, теперь слушать меня и не дёргаться даже. Я от тебя не отстану, пока не верну в нормальное состояние, это раз. Мы сегодня ни в какую школу не едем, это два, хрена лысого я тебя такого туда пущу, ещё окружающие совсем тебя заебут, могут вообще нарыпаться родне твоей звонить, чую, такое счастье тебе нахрен не сдалось. И три, я могу немного потратиться на своего друга, особенно, когда речь заходит о его здоровье. Да, не надо опять такие огромные глаза делать, такое чувство, что они у тебя сейчас к чертям собачьим из орбит выпадут. Уж не знаю, как ты ко мне относишься, но я считаю тебя своим другом, к чужим я так не отношусь и говорю с ними совсем иначе. И ты же, помнится, так не хотел домой, что фактически на улице жил, чего ж сейчас так туда рвёшься? Настолько от меня воротит, так противно? — и это прозвучало уже даже немного обиженно, Шастун всё не мог растолковать поведение нового друга, его реакцию на происходящее, пока виделось только желание вырваться, оттолкнуть его и скрыться куда подальше и это действительно неприятно наблюдать, когда так стараешься помочь, но ведь чужая душа — потёмки, пока ему просто не дано узнать, что же на душе у этого странного, закрытого на все возможные створки и замки даже сейчас юноши. — Нет, нет… Ох попал я, ох попал… Я ничего против тебя не имею, не гони. Только дружить со мной опасно, не хочу я для тебя такого, именно от того, что уже считаю тебя не чужим человеком… Тоха, брось меня. Брось, пусть я помру на этой лавке, к чёрту всё… Уходи… Уходи, пока они не нашли нас… — и звучало это уже очень спутанно и невнятно, это навело на мысли и с ними картинка уже понемногу начинала складываться, хотя бы у одного из них, это было уже неплохо. — Чего?... Ну-ка погоди, что-то всё больше мне кажется, что ты тупо бредишь. Погоди, дай-ка я… — быстро коснувшись чужого лба, он едва не вскрикнул, с трудом выдавая реакцию так, чтобы её не услышало минимум три окрестных дома, а при таких событиях сделать это не так уж просто. — Ёб твою налево, Арс, ты стебёшься что-ли?! Ты горячий как утюг, я думал ошпарюсь нахер! Не, тебе нельзя на улице таким, но что ж мне с тобой делать, куда тебя деть… Бляяять, мне надо было ещё вчера проверить твою температуру, я б хоть таблеток тебе подогнал, ещё вчера б лечить начал! Ладно, спокуха, прорвёмся. Прорвёмся, ща, мысль поймаю… Так, всё. Сейчас я пулей в аптеку, за водой и к тебе, такого тебя не потяну, это пытка лишняя будет. И заодно закажу хавчик, пока я лекарствами тебя отпою и они работать начнут, там как раз всё приготовят. Пока не выёбывайся и скажи честно, что у тебя болит? Горло, голова? Как человека прошу ответить, я же должен знать, с чем тебе помогать. — Болит?... Да… Горло, голова… И ты можешь не приходить… Со мной не стоит возиться, я только вещь… Притом бесполезная… — Арс действительно был сейчас где-то между бредом и реальностью и, в кои-то веки, как никогда откровенный, и этим можно было бы воспользоваться, позадавать давно назревшие вопросы, но Антон, на удивление, совсем не думал об этом, ему важнее было помочь и этим он выгодно отличался от многих других. — Так, ясно… Не гони, ты человек, вещи так лихо не базарят и тем более не ходят, даже на прицепе в моём лице. И заруби себе на носу, своих я не бросаю. Ты сможешь меня подождать тут минут десять? Я тебя положу, чтоб вдруг не навернулся, поднимать ещё потом. Хэй, ты вообще слышишь меня или как? — понимая, что ответ явно отрицательный, ведь его никакого не звучит и не видится, парень на секунду поднял глаза к небу, беззвучно проматерился, а потом вдруг немного поменялся, позволил себе быть более настоящим, без этих жаргонных словечек и вечно аномальной скорости, и громкости речи. — Ох горе ты моё… Как же погано жизнь обходится с тобой, но за что? С этим я ещё разберусь, обещаю. И постараюсь хоть что-то исправить. И сейчас тебя вылечу, даже не думай отмахиваться, я не могу поступить иначе. Хорошо что я редко деньги трачу, мне на всё хватит, и на лекарства, и на еду, не волнуйся… Всё будет хорошо, я тебя вытащу из этой тьмы, клянусь. Я скоро вернусь, очень скоро. Пока отдыхай. Надеюсь, тебя никто не тронет, иначе я этого человека заживо закопаю в этом же дворе. Тебе никто не смеет вредить… Я такого больше не допущу. Необыкновенно ласково погладив нового и единственного «друга» по тёмным волосам, Шаст с лёгкой тоской во взгляде и самом естестве аккуратно уложил его на лавку, приподнимаясь с неё, увидел, что Арс уже спит, и хотел пойти по делам, чтобы всё успеть вовремя, но сначала завис на секунду, раздумывая, а потом плюнул на всё и стянул с себя кофту, оставаясь в одной болотной водолазке и осторожно укрывая его, будто боялся потревожить спящего, хотя, так ведь всё и было. Только убедившись, что всё хорошо, что самая главная проблема отдыхает в покое и тепле, он решился уйти, мысленно выстраивая примерный маршрут и вскользь пропуская одну простую мысль, уже как факт, не требующий лишнего осмысления или принятия. То, что казалось простым интересом, на самом деле было чем-то большим. Он влюбился по уши, как мальчишка, притом значительно раньше прошлого вечера, просто понять всё это удалось только теперь. Сначала его очаровал этот мрак, замкнутость, это казалось чем-то необыкновенно притягательным, чем-то вроде запретного плода, который вслух никто не запрещал, только косвенно, но потом... Потом с годами интерес усиливался, но душа чувствовала не самую радужную правду о жизни объекта симпатии, только этому не придавалось никакого значения, в этом не было смысла. И вот, случайный разговор, второй день так близко и столько проблем... Но они совсем не в тягость, чёрт возьми, ему даже приятно за малым не на руках носить человека несколько крупнее себя и ощутимо сильнее, когда находится в нормальном состоянии! Только всё равно тревожно, что он до такого себя доводит, точнее, что его заставляют доводить до такого наплевательским отношением, и чем больше вскрывается проблем, тем больше тревога заменяется к раздражением, всё ближе к злости и всё больше хочется разобраться, что же всё-таки из себя представляют родители Арса, почему они так относятся к сыну, чем он настолько мог им не угодить... Может когда-нибудь он расскажет. Антон не станет давить, понимает, как трудно иногда говорить о подобных вещах, несмотря на резкость и хамоватость, на самом деле очень спокойный и тактичный, очень взрослый в свои годы, просто окружающий мир научил создать такую вот маску, чтобы отгородиться ото всех, работало железно, и, кажется, такими методами пользуется не он один. Нужно будет постараться, чтобы раскрыть того, кого уже успелось полюбить, как-то убедить его, что опасности нет, осуждения не будет, ничего плохого не будет, всё искренне и по-честному. Это будет долго и трудно, и он понимает это, и готов попробовать. Но пока главное вылечить любимое недоразумение, поставить его на ноги, а потом уж разбираться со всем остальным. Кстати, может это способ показать, что на него можно положиться, можно рассчитывать... Но это уже покажет только время. С этими мыслями парень успел оббежать все три нужных места — аптека, магазин, ведь нужна вода, и ларёк с обыкновенной шаурмой, просто пришлось попросить, чтобы делали совсем не острую — и вернуться обратно, с облегчением обнаруживая жертву обстоятельств в том же виде, на том же месте, в том же состоянии, и от этого даже немного теряясь. Он до сих пор спит. Такой красивый, светлый, нежный... Беззащитный. Наверное, сейчас более чем настоящий. Такого болезненно хочется обогреть, откормить и спасти от всего на свете, от самого этого ужасного гадкого мира. И, может, когда-нибудь... Но сейчас совсем не до подобной лирики, нужно действовать. Как же жалко второй раз за день его будить, но ведь лекарства же дать нужно... Но после еды, а она будет готова минут через десять. Стоит ли вместе двигаться к этому ларьку или лучше снова быстро сбегать самому? А если он проснётся один, если подумает, что всё это ему приснилось? А если ему будет больно? А если он снова попытается сбежать? Но сил то нет, ещё опять упадёт, покалечится... Нет, такого никак нельзя допускать. Но что же делать, что же делать... Ладно, к чёрту всё. За пять минут можно добежать до этого ларька, а до того... Просто побыть рядом. Это никто не может запретить, делать подобное элементарно некому. И это всё совсем ничего не значит, они просто дружат, Шастун просто беспокоится... И, усаживаясь рядом, снова чуть приподнимая это спящее создание и укладывая его голову на своих коленях, даже на автомате приобнимая его за плечи, чтоб вдруг не упал, прекрасно понимал, что уже очень глупо успокаивать себя подобным бредом. Он влюблён и назад пути нет, теперь только вперёд. Понимая, что за ними всё равно сейчас никто не наблюдает, некому заметить и осудить, он начал медленно осторожно поглаживать чужие крепкие руки, иногда плавно переходя на широкие плечи и ровную статную спину, конечно, при этом продолжая достаточно крепко удерживать свой объект симпатии, не дай бог упадёт, тогда хлопот будет ещё больше. Всё-таки он потрясающе красивый, даже такой потрёпанный и затасканный, даже в чужой серой старой кофте, даже с температурой и тёмными кругами под глазами больше самих глаз, чёрт, да у него в любом случае просто божественные глаза... Вселенская несправедливость в том, что все и всегда восхищаются зелёными глазами, голубыми, карими, но вечно забывают о серых, а ведь они тоже могут быть похожи на небо. Да-да, именно, только на небо, затянутое тучами, но тучи эти не такие уж тёмные, ведь через них упорно старается пробиться живой солнечный свет, и даже где-то проглядывают вкрапления чистого прекрасного голубого небосвода, и проглядывают так явно, что видятся прекрасной мирной спокойной пеленой за этими тучами, и это чертовски красиво, и недооценивать это никак не стоит. А у его счастья серые бездонные серьёзные глаза, именно такие, Антон давно уже успел это заметить, ещё в школе, когда ненароком случайно оглянулся назад и на секунду встретился с Поповым взглядом, а это удаётся далеко не каждому, уже тогда, с год назад, парень почёл это за честь и в сотый раз поймал себя на мысли, что хотел бы хоть раз поговорить с этим человеком, оказаться к нему хоть чуть-чуть ближе... И вот, они здесь. В пустом дворе, на ободранной скамье. Тот, кто так ему нравится, мирно спит у него на руках и пока даже не собирается просыпаться, что совсем неудивительно с таким занимательным ритмом жизни. А он просто чувствует себя самым счастливым на свете человеком, несмотря на всю абсурдность ситуации, всё ведь и вправду до смешного глупо, но сейчас это неважно. Гораздо важнее, что вечным покой быть не может, и, даже не просыпаясь, Арсений вдруг неопределённо качнул головой, выставил руки вперёд, как бы пытаясь от чего-то закрыться, и заговорил тихо, сбито и достаточно быстро, ставя Антона в некоторый тупик, но лишь на минуту. — Нет... Нет, уходи... Мам, уйди... Не трогай... Да не трогай меня, мне плохо! Уйди... Пожалуйста... Не хочу... Видеть... Никого... Не хочу... — уже понималось, что это не просто бред от жара, а воспоминания, но всё ещё было непонятно, что же с этим делать, пока он вдруг не заплакал сквозь сон, и, ещё больше теряясь, Шаст вдруг неожиданно для самого себя нашёл выход, пусть он и был до крайности абсурдным. — Ох, беда... Арс, просыпайся. Просыпайся, тут только я, я ничего плохого тебе не сделаю... Ну не плачь, не надо, тише. Тише, всё хорошо... Я с тобой, тут твоей семьи нет и быть не может. Проснись же, ну пожалуйста, ну будь же ты человеком... — уже не зная, что говорить, и едва умудряясь держать достаточно спокойный тёплый голос, он облегчённо выдохнул, когда мутные заплаканные серые глаза приоткрылись и даже раздался хрипловатый потерянный голос, хоть пока и совсем коротко. — Тоша... Помоги... Горю... Пожалуйста... — и было видно, что он всё ещё не здесь, ещё не вышел из той реальности и тогда, видимо, горел изнутри, а сейчас действительно полыхает по всем фронтам, лёгкое касание до лба только подтвердило это, нужно было выполнить просьбу, пока это хоть относительно возможно, и только потом обдумать детали услышанного, как же хорошо, что сейчас Попов ничего не видит, особенно этот дурацкий неуместный румянец на щеках. — Да, я тут, сейчас, сейчас всё решим... — проявляя чудеса ловкости, он сумел выудить из рюкзака упаковку таблеток с бутылкой воды, и при этом не отпустить того, для кого сейчас служит главной и, собственно, единственной опорой, и даже немного приподнял несчастного, чтобы вдруг не подавился, никогда в жизни парень ещё не поил кого-то лекарствами со своих рук. — Вот, пей, это поможет. Давай, я помогу, я придержу... Не волнуйся, ничего плохого я тебе не дам, всё в порядке, пей спокойно. К счастью, сейчас этот своенравный упрямец был самой покорностью, это здорово помогло, он смог выпить таблетки и снова засыпал, а Антон, незаметно для самого себя, начал аккуратно, потихоньку укачивать его, как совсем маленького ребёнка, и только теперь мог до конца осмыслить увиденное и услышанное. Кажется, это были воспоминания в бреду. Воспоминания о тяжёлых моментах. То есть, когда этому, будто стальному, многих пугающему, парню было действительно адово плохо, он звал именно его и так нежно... Так ласково... Это точно что-то значит. Но об этом можно позже. Пока стоит послать к чёрту всю эту сентиментальность и подумать, что делать дальше, чтобы этот сильный и непроницаемый не нажил себе пневмонию, судя по этому тяжёлому глухому кашлю сквозь сон, такой вариант развития событий вполне возможен. Надо в тепло, хоть куда-то с улицы, но домой никак нельзя, сразу ведь прикончат... Надо думать, думать надо, надо... И гениальная своей простотой мысль подкралась так незаметно, что от восторга хотелось радостно завопить, но хоть помнилось, что долгожданному заслуженному отдыху точно не стоит мешать. Временами рассеянный донельзя, выпускник вспомнил о ещё одном их общем однокласснике, знатном прогульщике, с которым всегда было приятно покурить за школой и перекинуться парой слов о жизни, Диме Позове. И он всегда говорил, что, если вдруг, к нему можно обратиться. Ну что ж, сам напросился... Помнится, по счастливой случайности, живёт он в соседнем от этого доме. Ну что, тогда подняться и пройти, совсем ведь чуть-чуть... И предупреждать совсем необязательно, ведь он явно дома, сам хвастал буквально вчера, что родители умотали в командировку на неделю, а значит, отправлять в школу некому, как и возразить против слегка необычных гостей. Надо только подняться и как-нибудь добраться... Ну это уже не проблема, с их-то опытом. Грустно усмехнувшись, Шастун примерно мысленно наметил план и последовательность действий, хоть с его скоростью это и было чем-то необычным, неожиданно медленно приподнялся с лавки, всё ещё удерживая в руках спящего нежного беззащитного ребёнка и пока не собираясь его будить, осторожно поднялся до конца и минут за пять более-менее поставил его, сразу меняя хватку на более привычную, руку на чужую талию, второй устроить на своих плечах эту ледяную кисть и придерживать, придерживать весь немалый только зрительно вес, и теперь... И теперь надо что-то наверно делать с тем, что больные заспанные глаза приоткрылись и взгляд был глубочайше растерянный, даже несколько испуганный, пока не начались новые попытки сбежать, это сейчас точно будет лишним. — Так, тихо, всё в норме... Мы идём в одно тёплое надёжное место, не волнуйся. Тебе нельзя сейчас на улице, иначе будет пиздец полный, пневмония не простуда, век потом не долечишься. — и тараторил он на привычной скорости пулемёта, только тише, чем всегда, и как-то иначе, быть прежним уже не мог, не сейчас и не с этим человеком, к счастью, пока это всё равно никто не может заметить и понять. — Да брось... Уже меня... Брось... Ну сдохну... На улице... Какая... Раз... — и, не успев договорить, он снова тяжело глухо надрывно закашлялся и пришлось остановиться, Арс согнулся едва не до самой земли и никак не мог откашляться, пришлось минут пять придержать его за плечи и усиленно держать себя в руках, чтобы не взвыть от страха и отчаяния, ничего другого сейчас всё равно не чувствовал, и иначе сейчас быть никак не может. — Ага, вот прям так и разбежался... Ну вот как тебя такого бросить? Ну тихо, тихо, ничего... Ничего, чуть-чуть дойти, вот прям отвечаю, главное держись, цепляйся за меня. Да хватайся же, не смей вообще куда-то рыпаться, убьёшься же... Я тебя держу, крепко держу. Всё пучком, всё будет пучком, отвечаю... Но говорилось это уже куда-то в воздух, и хорошо, что так, что, кажется, спящий на ходу, Арсений не слышал этой неуверенной и чуточку отчаянной быстрой речи, никак не внушающей доверия. А секунду назад пытавшийся говорить Антон снова старательно брал себя в руки и удобнее перехватывал его, чтобы вдруг не уронить, и сам себе напоминал маршрут. Ещё буквально поворот, серый дом, второй подъезд, пятый этаж... Блять, ещё и лестница. Ладно, можно будет пережить, главное не споткнуться, не дать покалечиться, уберечь... А уж Поз надёжный, как танк. Наверно. Может же хоть раз им повезти, когда это правда нужно больше всего на этом свете... Лестница далась с особым трудом, ибо мало того, что пришлось почти что на руках нести пытавшегося что-то возразить Арса, который ещё и заходился в приступах кашля каждые десять минут, так он ещё и норовил руку убрать и пойти самому. Каждая ступенька давалась едва ли не с титаническим усилием, особенно Арсу, желавшему только одного — заснуть на тёплой кровати, под одеялом, без кашля, без болезни, желательно с тёплым чаем на тумбочке и без вечного ожидания опасности. И подъём давался ещё тяжелее, чем можно было бы предположить, потому что, при всей физ подготовке, Антон банально выбивался из сил, стараясь не дать упасть Арсу и при этом не покатиться вниз по лестнице самому. Если что-то пойдёт не так, то они действительно покатятся, и, в самом лучшем случае, им светит пара сломанных рёбер и синяки; в худшем же переломы, сломанные рёбра, руки, ноги, и переломы позвонков — и, понимая это, Антон перехватывает Арса покрепче. Что-что, а жить Шасту хотелось, и дать покалечиться Попову он не мог. Первый, второй, третий, — Антон считает этажи, пока они, наконец-то, не поднимаются до нужного пятого этажа, и не находит взглядом металлическую дверь, ведущую в нужную квартиру. Антон со всей силы давит на дверной звонок, стучит в дверь и опять вжимает звонок, надеясь на то, что его друг сейчас не в наушниках — тогда достучаться до него уже не выйдет. Он банально не услышит. Однако, с другой стороны двери раздаётся недовольный голос, и Антон, опять перехватив Арса поперёк груди, отвечает хриплым от усталости голосом: — Дима, нам помощь нужна. — кто эти «нам» Позову объяснять не надо было, он был не любителем лишних объяснений. Дверь открывается с тяжёлым скрипом, — и на пороге стоит сам Дима, в просторной домашней футболке и растянутых спортивных штанах. Хотя его сейчас внешний вид не беспокоил, а вот стоящие напротив люди — очень даже. Один из которых был едва ли не при смерти и, дай боже, хотя бы жив, а второй тяжело дышал и хрипел от усталости. Но Арса бросить он не может — зарёкся помочь, да и не хотелось его бросать, уж точно не теперь. Открыв шире дверь в квартиру, Позов кивком приглашает гостей внутрь. — Обувь не снимайте, а ты, Антон, неси его в мою спальню. — а сам он пошёл за аптечкой, находившейся в ванной комнате, содержимое которой было самым разнообразным, начиная с пластырей и заканчивая шприцами. Пройдя в свою комнату, Дима лишь вопросительно выгнул бровь, задавая немой вопрос. Антон на это тяжело вздохнул и решил пока ответить максимально кратко: — Потом расскажу. — а затем кивнул на мычащего от жары и боли Арса, сжимающего руками одеяло и выглядевшего совсем измученным. — Я его еле уложил, постоянно пытался доказать, что сам сможет лечь, да так и норовил мимо кровати уложиться. — Шаст горько усмехнулся и только теперь заметил в руках Поза аптечку. — У него жар, кашель и бред, я сейчас за тазиком и полотенцем схожу, а ты тут с ним побудь, пожалуйста. — и Шаст кинулся в проход, стараясь не терять времени. Тазик находился где-то в ванной, полотенце там же, и Антон мысленно делает себе заметку на том, чтобы потом подарить в знак благодарности Диме новое. По дороге обратно в комнату вода немного проливается за край тазика, и Антон скользит по этой воде, едва удерживая равновесие и ругая себя за врожденную криворукость, конечно, не прекращая стараться делать всё максимально быстро, сейчас это более чем необходимо. Через пять минут тазик, наконец, был в комнате, а на горячий лоб Арса легло холодное мокрое полотенце, и это позволило на минутку успокоиться, облегчённо выдыхая и хоть как-то расслабляясь. — Я дал ему жаропонижающее, вроде бы уснул. — отчитался Позов, закрывая аптечку. — Проснётся, чай ему сделаем, горячий, с мёдом. — Хорошо, пусть спит, ему это очень нужно. Дим, ты меня извини, что наглею, но что мы с ним делать будем вообще? Ему в таком состоянии даже на два метра от дома не выйти. — парень только грустно тяжело вздохнул, двигаясь вместе с другом к кухне. — Ну ты ж помнишь, что родители у меня уехали, мама в командировку по работе, отец к бабушке с дедушкой, помогать им на даче или что-то вроде того, — Позов поставил на стол две кружки, дожидаясь, пока закипит чайник и доставая с полки банку кофе, ничего другого не пил и помнил, что возражать никто не будет. — Так что, пока оставим у меня. А потом уже что-то придумаем, идёт? — Идёт. — и на душе у Антона стало светло при осознании того, что хоть что-то в этом мире хотя бы на пару дней будет стабильно. И он, конечно, был благодарен Позову, и от благодарности хотелось разрыдаться — Дима точно надёжный человек. Но вдруг вспомнилось, что сегодня все трое прошли мимо школы, и это тоже рискует стать серьёзной проблемой, об этом тоже стоит подумать, пока есть время. — Поз, а мы ведь прогульщики, контроша то сегодня была... Если вдруг классная настучит моей маман, меня похоронят заживо, притом быстрее, чем я хоть попытаюсь как-то оправдаться. Нельзя мне сегодня домой, теряться надо. А если мы вдвоём у тебя заночуем? — видя в ответ несколько удивлённый взгляд, он спешно решил объяснить ход своих мыслей, хоть и вышло достаточно скомканно. — Спокуха, поместимся и проблем не будет. Да, я оборзел в край. Но... Если я останусь здесь, пока ему будет нужно лечение? — Похороны твои пока опустим, но, если что, поминки тебе устрою высший класс. А пока поведай мне о другом. Я конечно не любитель подробностей чужой личной жизни, деталей всяких... Но Тох, потрудись-ка объяснить. Что это за внезапное желание помочь ближнему, хотя он ведь даже не ближний нихера? Что это за взгляды, которые ты постоянно на него бросал? И как вообще дошло до такого, какого чёрта ты едва не притянул его на себе, да ещё и ко мне? И не думай даже отмазаться, на сей раз мне невъебически любопытно всё узнать. — и серьёзный вид хозяина дома не оставлял никаких путей отступления, Антон понял, что придётся сознаваться, но всё равно решил ограничиться минимальным объёмом информации, кратко описывая вчерашний день и сегодняшнее утро, и завершая рассказ короткими, будто безликими, фразами. — Я не мог ему не помочь, въезжаешь? Такому замотанному, несчастному... Я ж не зверь и не машина, у меня есть чувства. А к тебе, потому что некуда больше. — и он старался говорить максимально ровно и спокойно, пока выходило, но было бы Диму так легко провести. — Ну окей, допустим. Но откуда эта потребность оставаться рядом? Чем ты особенным таким ему поможешь, если останешься здесь? — и этот вопрос поставил в лёгкий тупик, говорить правду было пока слишком рано, придётся выкручиваться до упора. — А вот этим мне мозги не еби, окей? Я просто... — и от сложной изощрённой лжи спас никак не тихий, хоть и не очень внятный крик, но самый нужный верно всё понял и бегом сорвался с места с отборным матом, так объясняя всё несказанное. Арс действительно снова звал его сквозь сон, и так нежно, и, в то же время, отчаянно, испуганно, что кровь стыла в жилах, и судорожно хватался за одеяло, явно надеясь ощутить не его, а что-то совсем другое, и, едва не падая на пол возле кровати, Шаст на одних инстинктах угадал, что именно сейчас нужно. Автоматически продолжая материть весь этот мир, он осторожно взял парня за руки и смутно ощущая, что это именно то, что сейчас нужно, крепче сжал их, даже осмеливаясь невесомо ласково поглаживать кончиками пальцев, и быстро зашептал, абсолютно отбрасывая маски и забывая, что они здесь не одни. — Тише, я с тобой, я здесь, всё хорошо... Я не дам тебя в обиду больше никому и никогда, я обещал, помнишь? Я вылечу тебя, обязательно, поставлю на ноги и заживо похороню тех, кто смеет причинять тебе боль... — и в душе он, неожиданно для себя самого, буквально возликовал, когда ощутил ответную хватку, необыкновенно цепкую для человека в таком состоянии, и, видя, как появляется результат, как жертва этих кошмаров затихает и успокаивается, решил не сбавлять обороты, если уж помогать, то до победного. — Да, да, молодец... Держись за меня, я не кину и не отпущу, никогда, клянусь. Пока я нужен тебе, я всегда буду рядом... И пускай ты не вспомнишь ничего, когда поправишься. Я никогда не забуду эти несколько дней, и всё сделаю, чтобы заслужить твоё доверие в любом состоянии. А сейчас спи, спи спокойно... Я никуда не денусь и от всего тебя защищу. И, сейчас крайне беззащитный и открытый, Антон плевал на всё, что раньше было важно, и был готов вечно клясться в подобном и с точностью исполнять эти клятвы, а Позов, всё это время внимательно наблюдавший за происходящим, тихо стоя у прохода в комнату, уже прекрасно всё понимал, всё это трудно истолковать неверно, и был готов помочь, хоть жилплощадью, хоть на время, хотя и не одобрял подобные отношения, просто был порядочным человеком, и всё равно не мог оставить всё это без хоть какого-то комментария. Когда всё окончательно стихло, его одноклассник неохотно отпустил руки того, кто до этого дня всем казался стальным и мрачным, прислонился лбом к краю кровати и, гулко выдыхая, решил сказать и так очевидное, их ведь прервали на половине фразы. — Ты видишь... Ну как его такого оставить? Я нужен ему... Хоть и сам до сих пор не вполне понимаю, как до такого дошло. — и говорил он едва не шёпотом, чтобы вдруг не разбудить, потревожить сейчас было страшно, чёрт знает, чем это может кончиться. — Да, вижу... И скажу только одно. Влип ты, Тоха, ой влип... Этот глубокомысленный вывод не был открытием, но спокойный голос и понимание в нём обнадёживали, всё это давало хоть какие-то шансы, что у пока несостоявшейся пары всё-таки будет шанс достойно пройти через выпавшие испытания. Конечно, если они сумеют достойно им воспользоваться, и родители не заметят пропажу детей, и не захотят усиленно приступить к их воспитанию, что, по великому закону подлости, очень маловероятно...