ligera

      Чонгуку, быть может, не хватало немного уверенности или, скажем, психотерапевтического лечения: таблетки с утра, врач по расписанию — и вот, через годика два уже совершенно полноценный человек с желаниями, стремлениями абсолютно здоровыми и нормальными. Но Чонгук скорее считает, что ему не хватало быть в другом мире — где у него вдруг появляются желания и стремления, которых раньше не было вообще (кроме одного: сдохнуть), и в мире этом они — нездоровые — вдруг абсолютно нормальные и уместные.       В мире этом быть замужем за Тэхёном, который не только занимался эскортом, но и морально Чонгука разматывал до крайних состояний, было делом обычным. И Чонгуку не надо было чувствовать себя нездоровым, неправильным, ведь позволять себя тотально контролировать, использовать для сексуального и морального удовлетворения обществом не принимается. А если и принимается, то как болезнь. Здесь же Чонгука могли даже по головке погладить за такое покорное поведение, чем Тэхён, кстати, занимался исправно: от этого душа Чонгука только больше приходила в гармонию, мол, вот вам и забота, и ласка — всё как у людей.       И то ли из желания больше боли получить, нарваться и возвести ситуацию к пиздецу, то ли у Чонгука стал характер прорезаться — чуть более явный, чем раньше, но результат всё равно один: сейчас он едет в машине Хосока, точно зная, что Тэхён за это, мягко говоря, по головке не погладит. Даже, наверное, пощёчину не даст и не накричит. У него другие точки давления есть — гораздо более болезненные и сильные.              — Так, значит, ты торгуешь людьми? — будничным тоном спрашивает Чонгук, направляя взгляд на спокойный профиль Хосока.              — В основном перенаправляю из США в Россию и Канаду. А из Арабских Эмиратов и Японии — сюда. В целом, да, это торговля, — так же спокойно отвечает Хосок.              Чонгуку эта открытость нравится — вот бы Тэхён тоже так честно и без утаек отвечал. Ему нестерпимо хочется влиться в его жизнь полнее и краше, но Тэхён словно выстраивал вокруг себя глухую стену, с которой Чонгуку ну никак не справиться.              — И меня ты продать решил? — Чонгук хихикает. Он не чувствует от ситуации ни малейшего волнения. Хотя должен бы — потому что покровительство Тэхёна, которое ему расслабляло плечи, сейчас не действовало. Но он чувствовал его всё равно.              — Глупости, — Хосок смеётся басовато, — если я тебя продам, Тэхён всем моим людям мозги вышибет, а потом и мне, на десерт, — он покачивает головой. — Мы хотели прервать порочную связь Намджуна и Хигана, — он бросает короткий взгляд на Чонгука. — Ты знаешь о них?              — Намджун — тот, кто пытается вам поднасрать, Хиган — тот, кто в этом заинтересован больше всех. Подробностей не знаю.              — В целом, да, — Хосок сворачивает с трассы и чуть сбавляет скорость. — Намджун — один из основных поставщиков наркотиков для домов проституции, товар у него довольно дешёвый и по качеству не совсем дерьмо. Для шлюх самое то, — он цокает языком. — Хиган — когда-то был повязан с правительством, как и Намджун, они долго вместе вели дела, а потом разошлись как в море корабли. И только желание мести Намджуна и желание Хигана прибрать верхушку эскорта к рукам снова их объединило, — Хосок посмеивается. — Намджун теперь им по большой скидке поставляет наркотики, они наращивают свою мощь и вес, при этом всё ещё имея связь с кем-то в правительстве: те ещё продажные шлюхи — только на наркотиках подороже. Не знаю уж, какой у них план по захвату нас, но в затылок они дышат прилично. На днях в ответ на наши действия сорвали мне поставку целого десятка элитных шлюх — просто перекупили прямо на границе, и один из моих основных заказчиков ушёл к ним.              — И чем вы так их разозлили?              — Тэхён — голова пускай и неординарная, но мудрая, — усмехается Хосок. — Он любит решать проблемы не самыми простыми, но изящными способами. У меня тоже есть связи с наркокартелями в городе — людей на чистую голову трудно переправить через границу. Сокджин, мой близкий приятель и друг, помог нам в том, чтобы подменить поставку мефедрона на бракованную, которую сам же сварил. Но после первых умерших шлюх Хигана это вскрылось быстро. Выйти на нас оказалось несложно — к торговым поставкам для проституток в этом районе причастны только Намджун и Сокджин, и если первый под крылом Хигана, то второй — под моим.              — Два и два, — хмыкает Чонгук.              — Именно, — Хосок останавливает машину и смотрит на джип, что паркуется за ним. — А сейчас мы приехали к третьей важной фигуре на доске: Ликорису. Он как бы вне дел, у него ни одной официальной точки в городе, но только из-за него правительство до сих пор даёт нам дышать — ему все безоговорочно платят, так скажем, налог, часть которого он оставляет себе, а часть отдаёт продажным шлюхам. Как ты понимаешь, такой человек не должен никому благоволить и лезть во внутренние дела. Если Хиган решил нас сожрать, он должен позволить, — Хосок облизывает губы. — Но Тэхён у нас птица видная, когда-то успел неплохо себя зарекомендовать, так что мы очень слабо, но на кое-какой союз всё же надеялись, — глушит мотор. — Но переговоры не задались: Тэхён в последнее время стал слишком упёртым и вспыльчивым, а Ликорис попокладистее любит. А ещё — любит подарки. Подношения, так скажем, — он смотрит на Чонгука. — Поэтому ты здесь.              Чонгук отрывает взгляд от Хосока и смотрит за окно. Теперь ему всё понятно более чем, и это даже глупо — как простой бывший почти что эскортник может перевернуть игру. И, наверное, он за это поплатится ещё больше, чем думал до этого.              — И Тэхён не знает, что я здесь, — говорит он тихо, но решимости своей не теряет.              — Буду с тобой откровенен: я понятия не имею, что он с тобой может сделать из-за этого поступка, но, — голос Хосока холодеет, — мне плевать, если честно, когда на кону мой и его бизнесы, что повязаны слишком тесно.              — А мне даже интересно, что он со мной сделает, — Чонгук посылает Хосоку яркую улыбку и открывает дверь. — Спасибо, что подвёз.              — Трой и Тони проводят тебя. И отвезут обратно, — Хосок кивает. — Просто будь вежлив с ним. И покорен.              — Вежлив — легко, покорен — не обещаю.              — Тогда до Тэхёновой расправы ты можешь и не дожить.              Чонгук захлопывает дверь — доживёт, он ведь живучая сука.              Ликорис он… не то чтобы сексуальный, но от него веет такой расслабленной властью, когда стоишь напротив, что пол под ногами вдруг кажется мягким, и хочется для устойчивости встать на колени. И локти.              — Трой, рад тебя видеть, — его голос хриплый от возраста — ему лет за пятьдесят точно, а ещё, вероятно, от сигарет, которые он курит — очень крепкие, дымом забивающие ноздри некурящего Чонгука почти до кашля. — Заштопали тебя, да?              Трой, у которого от уголков губ тянутся небольшие овальные шрамы, коротко кивает, а Ликорис дарит ему ехидную улыбку. Чонгук не хочет знать, откуда у него такие, главное — чтобы ему таких не оставили.       Он не переживает, с ноги на ногу неловко не переминается, осанку держит прямо, подбородок — приподнятым, а на губах — лёгкая горделивая улыбка, может быть, зря.              — Значит, Тэхён-таки соизволил решать дела по-старому? — Ликорис поднимается со своего кресла, поджимает узкие губы в ухмылке. Обходит стол и присаживается на него, скрещивая лодыжки. Быть может, лет десять назад Чонгук бы по собственной воле не отказался с ним переспать. — Проснулась дипломатическая жилка?              — Ким Тэхён хотел бы, чтобы вы по достоинству оценили его подношение, — подаёт голос Тони.              Чонгук почти теряет самообладание, хочет возразить, что, вообще-то, он тут по собственной воле — ну, или по хосоковой — и что Тэхён не в курсе вообще, но осекается вовремя. Хотя откровенно — ему не нравится, что этот человек напротив думает о том, что Тэхён сам решил подложить Чонгука.              — Должен ли я по достоинству оценить шлюху? — он кивает на Чонгука.              — Это не шлюха, господин, — Тони понижает голос. — Это его муж.              Чонгук улыбается дерзко, делает шаг вперёд, оценивает ситуацию, ловит на себе заинтересованный и удовлетворённый ответом Тони взгляд, шаг, ещё шаг, подцепляет пальцами галстук и играет с ним, глядя ровно в глаза.              — Насколько же ты хорош, что Ким Тэхён — старовер, каких в нашем мире поискать надо, позволяет разгуливать тебе с таким непотребством на голове? — Ликорис смеётся хрипло и грудно.              — Достаточно хорош, чтобы быть дипломатической подложкой.              — Тони, Трой, подождите снаружи, — командует Ликорис, мягким движением ладони проводя по талии Чонгука, а потом ниже — к бедру. Мужчины скрываются за деревянными дверьми, и Ликорис выпрямляется, заглядывая в чужие глаза. — Если Тэхён хочет, чтобы его ход сработал, тебе придётся выдержать слишком много. На что ты готов ради него? — он обводит спокойное лицо взглядом, заинтересованно разглядывая. — Десять человек? Может быть, пятнадцать?              — Весь ваш штат, — холодно отвечает Чонгук.              Эта игра ему по вкусу, ощущение дрожи где-то совсем внутри — так, чтобы самому незаметно было, — тоже. Он и десятерых, очевидно, не выдержит, но он должен показать себя с лучшей стороны, верно?              — Кажется, у нас гости, — Ликорис переводит взгляд на двери, за которыми раздаётся неуловимый для слуха Чонгука шум — а потом два выстрела, которые он уже уловить в силах.              По позвоночнику пробегает дрожь; он отступает на шаг назад и оборачивается, в этот момент встречаясь со взглядом таким знакомым, таким родным в своей непроницаемой ненависти, за которой сокрыто так много недоступного и Чонгуком желанного, что непроизвольно слабеют колени и сбивается дыхание.              — Вам посылку по ошибке доставили, — чеканит Тэхён, убирая пистолет за пояс.              — О, правда? — Ликорис улыбается во все тридцать два, как будто старого друга увидел. — А я уж думал, что ты надумал решить свои проблемы наконец.              — У меня другие методы, — отрезает Тэхён, вставая напротив него плечом к Чонгуку, не трогая его. Чонгук смотрит на него как завороженный, не в силах отвести от его строгого профиля сейчас взгляд — и если перед Ликорисом в его расслабленной власти он был не против встать на колени, то перед всепоглощающем контролем Тэхёна он был готов сдаться по всем фронтам.              — Брось, мой дорогой, — он скалится в ухмылке. — Ты дашь мне и моим подопечным один раз попользоваться твоей игрушкой, а мы за это неплохо тебе поможем. Да ведь… — Ликорис смотрит на Чонгука, который с трудом отводит от Тэхёна восхищённый взгляд. — Прости, нас не представили?              Чонгук открывает было рот, но рука на его талии оказывается так внезапно и больно, что он понимает — во своё спасение дальше только молчать.              — Ким Чонгук, — Тэхён режет острой улыбкой. — И пока он трахается под этой фамилией — он трахается только со мной.              Ликорис смеётся. Щёлкает зажигалкой, закуривает снова и садится в своё кресло, закидывая ногу на ногу и задумчиво смотря на тлеющий пепел.              — А ты поумнел, — кивает головой. — Прошлого мы по кругу пустили.              — Не допускаю одних и тех же ошибок дважды.              — Это ценно, — Ликорис поднимает взгляд на Чонгука. — Тебе бы побольше его слушаться, Чонгук. А тебе, Тэхён, получше бы за ним следить, — и улыбается ядовито. — Хороший мальчик, но строптивый.              Тэхён зубы сжимает до скрипа: мальчик.              — Пускай идёт в машину, а мы ещё немного поговорим, да?              Тэхён кивает, но Чонгука не отпускает, не желая позволять ему уходить вглубь особняка без своего присутствия.              — Ладно тебе, — Ликорис закатывает глаза. — Тех предателей, что его сюда без твоего ведома привезли, ты уже на тот свет отправил. Никто другой тут его не тронет без моего ведома.              Тэхён отпускает Чонгука, который торопливо уходит, а сам садится в кресло напротив.              — Хосоку тоже дыру в башке проделаешь?              Ликорис своей манерой разговора и подачи создавал вид псевдодружелюбный и простой — Тэхён уяснил это в первую их встречу, когда ещё он был тем, кто должен был заполучить расположение этого человека — тогда для Хосока. Однако Тэхён тогда понимал, для чего он всё это делает: у него была чёткая цель, к которой он шёл выверенными шагами, минуя вскоре Хосока, а сейчас в его планах было рано или поздно миновать Ликориса.              — Я, может быть, излишне импульсивен, но не глуп, — Тэхён сцепляет пальцы в замок и приподнимает подбородок, глядя сверху-вниз.              А вот цель Чонгука наверняка не стоила того, что могло с ним произойти, если бы Тэхён, приехав домой, не узнал от его прекрасного Чинсу, что Хосок повёз Чонгука погулять.       Он, наверное, мог бы оценить старания Хосока, но тому следовало чуть чаще к Тэхёну прислушиваться: всё же он был в курсе всех дипломатических тонкостей. Например той, что поимей сейчас Чонгука человек десять, как когда-то должны были Тэхёна, максимум, что они заполучили бы — всеобщее презрение и труп его мужа.       Правила игры менялись, как и их мир.       Пьеро, которого он отдал под действием сильной обиды, очень некстати тогда оказался живучим. И позорным камнем висел на его шее, потому что «Тэхён, пора учиться вести дела извилинами, а не дырками своих мужей».              — Если ты хочешь остаться на плаву, тебе следует взять бизнес Хосока в свои руки. Он ему не по зубам, последние события это доказывают.              — Последние события доказывают лишь то, что Хосоку пора перестать прятаться. Он очень отстал от современного мира.              — Вы, чета Ким, теперь задаёте новые правила? — хрипло смеётся Ликорис.              — Да, — Тэхён холодно отрезает поток его насмешек. — Давно пора отходить от рамок и стереотипов. Это во многом мешает развиваться.              — Слишком силён дух проституции в мире эскорта, дорогой, чтобы позволять себе подобного рода вольности. Уверен, кто-то вроде меня легко мог бы изнасиловать его, ну, на каком-нибудь из приёмов? Или ты как сторожевой пёс ходишь за ним?              Тэхён выдыхает насмешливо.              — Он может сам за себя постоять. Твоё счастье, что я приехал раньше, чем ты привёл сюда своих шавок.              Он блефует, конечно, блефует: Тэхён прекрасно понимает и знает, что ему власти примерно в половину не достаёт до того, чтобы на каком-нибудь из приёмов, где есть Ликорис или Хиган с его людьми — оставить Чонгука, который своей синей меткой буквально кричит о том, чтобы его прямо посреди зала выебали.              — Впрочем, — Тэхён не даёт ему ответить. — Ты наверняка хотел поговорить о чём-то другом.              — Проницателен, как и всегда.              Ликорис закуривает вторую сигарету — дым от неё густой и тяжёлый, горчит даже у Тэхёна во рту; глазами скользит по чисто убранному столу, на котором стоит пара фотографий его семьи, что Тэхён считает забавным: на его месте он никогда бы не светил лицами тех, кто ему дорог, но Ликорис излишне самоуверен, считая, что правила некогда очень строгого общества могут его защитить. Уголки губ Тэхёна дрогают в улыбке: он и сам наивно думает, что их брак с Чонгуком что-то да значит для всех этих акул вокруг. Впрочем, он себя рыбой мелкой не считает.              — Будет глупо скрывать, что действия Хигана меня не беспокоят, — у Ликориса залегает глубокая морщина между бровей — он из тех, кто уверен, что перед партнёрами эмоции скрывать не стоит: так переговоры закончатся выгоднее для обеих сторон. — С нашей последней с тобой встречи он очень сильно раскачал лодку. Я покрываю весь рынок, как ты можешь помнить, но Хигана — нет. С самого начала он под эгидой моих не сказать, что врагов, но враги моих друзей в правительстве — точно не мои друзья, — он делает глубокую затяжку и смакует её какое-то время. — Пару притонов мне уже пришлось прикрыть, — он хмыкает, — и это капля в море, на самом-то деле, но я бы не был тем, кто я есть, не смотри я вперёд и не подстилай соломку, — Ликорис смотрит на Тэхёна и лоб его разглаживается, являя всю его серьёзность. — Причина одна: люди видят в нём свежую кровь, более низкий процент и лояльные условия, а ещё очень глупо полагают, что из-под моего крыла можно уйти к нему — отказываются платить, а потом получают пулю меж рёбер, — усмехается. — Так продолжаться не может.              — Говоришь так, словно я должен с этим что-то сделать, — Тэхён заинтересованно склоняется вперёд, залядывая Ликорису в глаза — по-старчески подёрнутые поволокой безэмоциональности и отрешённости.              — Ты — свежая кровь тоже. А значит, сможешь разумно применить информацию, которую я тебе дам. А если ещё и сыграешь хитро, — он улыбается, и в этой улыбке ясно читается «я не сомневаюсь, что так и будет», — станем коллегами.              — Пророчишь мне место Хигана? — Тэхён самодовольно улыбается. — Не откажусь.              

*

      

      Молчание Тэхёна для Чонгука не ново: он не заводит с ним разговор, когда садится в машину, молчит по пути домой. Он даже не смотрит в его сторону, и Чонгук не знает — игнорирует ли или погружён в свои мысли. Тэхён пробыл у Ликориса ещё добрых полчаса после того, как Чонгук переступил через тела Тони и Троя, что кривыми фигурами лежали у стены за дверьми кабинета — это стоит в его глазах до сих пор, подкатывает тошнотой и тревогой, именно поэтому на Тэхёна он сам особого внимания не обращает.       Теперь он точно знает — Тэхён может убить. И это не отдаётся в его груди страхом, внутренности паникой не скручивает, такси вызвать и уехать куда подальше не хочется — он просто садится в знакомый мерседес и ждёт, когда Тэхён займёт соседнее сиденье. Это тревога — тревога от непонимания, в какой момент Тэхён может достать пистолет и выстрелить. Что может заставить не дрогнуть его руку без капли объяснений — Чонгук уверен, Тэхён не дал им объясниться. Это тошнота — от самого себя, потому что он знает, какие эмоции нормальные и правильные: точно не то, что он испытывает сейчас.       Благоговение перед силой. Восхищение перед холодной уверенной рукой, лежащей сейчас на коробке передач, которую он своей накрывает робко, скользя пальцами по костяшкам.              — Помнишь ли ты, что я обещал сделать, если ты пойдёшь против меня? — Тэхён меняет их ладони местами, чонгукову сжимает с силой.              «Я на этом холсте твоей кровью нарисую».              Чонгук смотрит на его профиль, абсолютно спокойный и непроницаемый. А внутри всё потряхивает от эмоций: их много, они новы и непонятны, пережить их почти невозможно.              — Хосок ведь твой друг. Он сказал, что вам это поможет. Я, — он запинается, в горле пересыхает резко, — я хотел быть полезным.              Тэхён останавливает машину на подъезде к дому. Вздыхает глубоко и медленно поворачивает голову, чтобы оценить то, что открывается его взгляду: Чонгук — абсолютно растерянный в ворохе своих эмоций, податливый, с выпирающим чувством собственной бесполезности и слишком острым желанием стать значимым. Это совсем не тот Чонгук, которого он когда-то привёз к себе домой, желая заполучить лёгкую игрушку. У того Чонгука не было воли к жизни, целей и стремлений, не было никаких желаний, кроме абсолютно повседневных и низменных. У того Чонгука не было и шанса заполучить его любовь.       Этот Чонгук обретал себя настоящего — того, кем он не мог быть в обычной жизни; молодым ростком тянулся к всему когда-то недоступному: опасности, боли, незаконным играм, адреналину. Но как подобает молодому ростку — он совсем не понимал этот мир, что стоит за каждым здесь человеком, на что они способны и что Тэхён бьёт слабо, очень слабо — он лишь слепо тянулся к тому, что наконец дало ему тягу к самореализации.       У этого Чонгука были все шансы заполучить любовь Тэхёна. Но ещё с ним сложно, очень сложно. Ему не достаёт силы и ответственности, чтобы быть самостоятельным в этой игре. Зато стойкости — более чем, чтобы стоять за спиной Тэхёна и, может быть, действительно когда-то стать полезным. Но неполным в своей полноценности — он всегда, всегда будет держаться за его руку, желать защиты и покровительства, потому что ему этого не додали сильно — возможно, даже намеренно будет обрекать себя на ситуации, как сегодня, чтобы получить ещё больше ощущения защищённости кем-то — Тэхёном, в самом-то деле.       Тэхён видит всё это как на ладони. И не знает, доволен ли, что запустил эту цепочку изменений, которые будут жрать Чонгука, как пубертат — подростка. А Тэхён быть родителем не готов — разве что плохим, запрещающим, и применяющим телесные наказания.              — Прежде, чем доверяться кому-то, любовь моя, тебе следует спросить у меня, — он говорит тихо, словно, если чуть повысит голос, — это сорвётся в привычную грубость и оскорбления. — Даже если Хосок мой друг, это не значит, что он и твой друг тоже. Он действует в своих интересах. И только, — он смотрит в удивлённые глаза напротив — Чонгук тоже ожидает видеть плохого родителя перед собой. — Ты понятия не имеешь, как устроен мой мир. И прочитай молитву перед сном, чтобы тебе никогда не знать, что сделали бы с тобой, не приедь я вовремя.              — Так расскажи, — выдыхает Чонгук. — Расскажи, как устроен твой мир.              Тэхён смотрит на него — чувствует, как холодеет рука в его ладони, видит блеск в глазах: загнанный, нездоровый.              — Первое, что ты должен был усвоить уже очень давно: ты в безопасности только рядом со мной, — он давит интонацией. — Многие уже знают тебя в лицо, знают, кто ты такой. Ни мои подчинённые, ни люди Хосока тебя пальцем не тронут, но Ликорис и Хиган — они выше. А ещё есть такие люди, знаешь, — он тянет Чонгука за руку к себе ближе, чтобы лицом к лицу и горячим дыханием по губам на следующих словах, — их называют врагами. Так что не будь врагом сам себе, любовь моя, слушайся хёна.              Чонгук чувствует это — внезапный холод от мира вокруг, понимает внезапно — он в этом мире пока что никто. У него нет друзей, нет доброжелателей, он так… наивен в своей вере в Хосока. Так прост…              — Ты ещё не перестроился после своей обычной жизни, я понимаю, — Тэхён отпускает его, замечая в тёмных глазах смятение вместе с озарением. — Это приходит через ошибки и боль. Главное, чтобы они не стали фатальными.              — И что же, — Чонгук сжимает колено ладонью, когда машина трогается с места. — Мне совсем некому доверять?              — Доверяй мне: я честен с тобой всегда. Юнги не умеет врать и подчиняется мне безоговорочно. Чимин, если вы подружились, тоже безопасен — в его голове может быть много тёмных мыслей, но он безобиден. Не так плохо для начала, да?              Чонгук кивает. Ему этот разговор импонирует не очень — это, наверное, их второй более или менее нормальный разговор, но первый такой открытый про то, чем Тэхён живёт. И это заставляет искать подвох.              — Не накажешь за самовольство? — спрашивает он.              — Накажу, — честно отвечает Тэхён. — Но сначала поговорю с Хосоком, он, наверное, заждался.              Чонгук его машину замечает сразу, как они подъезжают к дому.              — Можешь присоединиться, если хочешь знать, что принесла нам ваша совместная выходка.              Чонгуку интересно знать, а ещё любопытно заглянуть в глаза Хосока, который был так мил и учтив с ним в каждую встречу, напоследок даже рассказал много интересного, что наверняка не следовало — наверное, он не думал, что после встречи с Ликорисом Чонгук будет помнить. Судя по словам Тэхёна, Чонгук бы не захотел жить после этого.              — У меня закрадывается впечатление, что ты мне за что-то мстишь, — с порога говорит Тэхён, завидев Хосока в кресле напротив включённой плазмы. — Как будто пытаешься подломить или поставить на место, — он подходит и садится на диван сбоку, расслабленно запрокидывая ногу на ногу. Хлопает по месту рядом с собой, и Чонгук неторопливо устраивается рядом, пытаясь поймать его настроение тоже.              — Единственное, что я пытаюсь подломить, — твою слепую веру в то, что мы выйдем сухими из воды без помощи Ликориса, которую ты помешал мне получить в очередной раз, — чеканит Хосок грубо; ему уверенности в себе не занимать тоже — только злость и раздражение проступают в старательно сдерживаемой мимике. Он определённо недоволен тем, что Чонгук сейчас сидит рядом с Тэхёном — чист, свеж, не изнасилован; Чонгук ему легко и самодовольно улыбается — у него тэхёнова рука на плече, и это придаёт уверенности.              — Помощь мы его получили, не без жертв, конечно, — Тэхён проводит рукой по волосам, открывая лоб. — Трой и Тони приняли в себя по пуле, каждая из которых должна была принадлежать тебе.              — Жаль, — Хосок с усмешкой пожимает плечами. — Но эта меньшее из зол, да? — он смотрит на Чонгука: впервые так открыто, так безразлично и даже насмешливо. Чонгук ёжится слегка, но рука на плече прижимает чуть ближе.              — Ликорис хочет убрать Хигана, но не своими руками, конечно — ему необходимо сохранить видимый нейтралитет, так что следующее — между нами и теми, кому ты можешь доверять.              — Те, кому я мог доверять, лежат с пулями в головах.              — Тем лучше, — Тэхён облизывает губы в ухмылке, — быть может, мне не следовало бы доверять и тебе после того, что ты провернул у меня за спиной, но без тебя я в любом случае не справлюсь, буду честен, — он достаёт из кармана электронку и закуривает. — Хиган своим дружкам в правительстве не додаёт приличную сумму, а ты знаешь, как чувствительны к такому наши партнёры.              — Никто не терпит, когда их наёбывают на бабки и шалав, — Хосок вскидывает брови. — Дело чести.              — Именно, — кивает Тэхён. — Наша цель — Самуэль Прошель: найти, втереться в доверие, донести информацию. Наша проблема: у нас нет доказательств, только слова.              — Если он поверит и прижмёт Хигана, всё прояснится довольно быстро, — Хосок качает головой. — Ему одного дня хватит, чтобы увидеть, какой поток денег проходит через его руки.              — Он наёбывает его на десять процентов.              Хосок присвистывает.              — Ему не сносить головы.              — Этого мы и добиваемся.              Чонгук сидит тихо, прижимаясь к тёплому боку Тэхёна и чувствуя себя в безопасности. Только толика обиды подначивает его чувствовать себя неспокойно.              — У Хосока хорошо получится втереться в доверие, — язвит Чонгук.              — Чонгуки, — Хосок расплывается в приторной улыбке. — Я всего лишь был вежлив с тобой, а ещё дал возможность помочь своему хёну.              — Не рассказав о последствиях, — вставляет Тэхён, с интересом наблюдая за тем, как Чонгук ведёт плечами и выпрямляется в его объятьях.              — Ты играешь грязно, — Чонгук приподнимает подбородок, чувствуя своё моральное превосходство — он отдавался им чисто. — Ты не помочь Тэхёну хотел, а свой бизнес спасти.              — Я этого и не скрывал, — Хосок хмыкает и тоже подаётся корпусом вперёд.              — А меня использовал как пешку, — его голос чуть срывается из-за нервов. — Но я не пешка, Хосок.              — Не пешка? — в хосоковых глазах играет усмешка, когда он переводит взгляд на Тэхёна.              — Не пешка, — у Тэхёна голос пронзается сталью, он своим взглядом насмешку Хосока обрубает. — И тебе следует помнить это отныне.              — Я рад, что мы прояснили, — Хосок вздыхает и натягивает привычную маску безразличия. — Прошу прощения за это недоразумение.              Чонгук кивает и мягко выпутывается из убаюкивающих объятий. Внутри его всё ещё пронизывает нервная дрожь от всего, что случилось за этот вечер, а тепло тела Тэхёна не только успокаивало, но и обжигало — как огонь, возле которого ты греешься в холодную ночь, но едва протянешь руку поближе — пламя оближет красочной болью.       Постель встречает его прохладой, комната — тишиной, он не хочет больше участвовать в разговоре Хосока и Тэхёна — это скучно, а ещё от Тэхёна исходит слишком явное напряжение, когда Хосок смотрит на Чонгука. Звук ветра из приоткрытого окна успокаивает, но стоит закрыть глаза — к горлу подкатывает тошнота: пускай он толком не успел разглядеть трупы, через которые перешагивал, осознание того, что живые люди, стоящие за его спиной пару часов назад, сейчас мертвы — в том числе и по его вине, давит не только морально, но и физически.       От резких звуков, доносящихся из дома, пробегает дрожь под лопатками, заставляя вздрагивать каждый раз — как будто за спиной снова и снова звучит звук выстрелов — один, второй. Ему к этому, наверное, нужно просто привыкнуть, но Чонгук совсем не уверен, что эта часть его новой жизни ему подходит. Но мог ли он разграничить? Отказаться от той части, что ему совсем не нравится. Ведь кажется, что полностью идеально подходящего для него на этой земле не существует — во всём есть минусы, которые приходится терпеть.       Время тянется неосязаемо, проходят часы за безуспешными попытками расслабиться и уснуть: тревога накатывает всё больше, ему страшно оставаться одному, по плечам ползёт паника, встряхивая сознание до дрожи в мышцах. Ему хочется спрятаться, хочется попросить защитить от того, что слишком сложно и неприятно, переложить ответственность, чтобы чувствовать то спокойствие, что пару месяцев назад, когда он просто жил в этом доме, спал с Тэхёном и иногда выезжал в город; но теперь этого было мало — хотелось стать кем-то значимым, но иметь дело с последствиями этой значимости совсем не хотелось.       Вставая с кровати, Чонгук думает, что инфантилен. А ещё — что имеет полное право разделить постель со своим мужем.       Тэхён не зашторивает на ночь окно в изголовье кровати — свет с неба сразу очерчивет Чонгука, как только он входит в комнату. Тэхён просыпается тут же — сон у него чуткий.              — Что-то случилось? — его голос ото сна хриплый.              — Мне страшно.              Честность — одно из лучших качеств, считает Чонгук. Главное — не перебарщивать. Он останавливается возле кровати и смотрит на Тэхёна — такого тёплого и уютного, совсем не похожего на то, что он видит днём.              — Разве со мной не страшнее? — и откидывает одеяло, чтобы Чонгук мог лечь.              — Это странно, — Чонгук ложится на бок, глядя в его лицо. — Но нет.              Наверное, единственное, во что он продолжает верить сейчас — Тэхён защитит и не тронет. А если и причинит несчастья и боль, то только те, что Чонгук сможет принять, пережить и простить. Те, что близки сердцу, что сотканы из слов «я тебя люблю, но любовь моя — боль». Чонгук только с болью умеет жить, по-другому не пробовал и по правде не хочет — столько лет прожиты по канонам, которые сделали из него того, кто он есть. И он хочет продолжать быть собой — ведь это приятно.              — Если обнимешь, я, может быть, даже усну, — улыбается Чонгук. По-домашнему, грустно, мягко.              У Тэхёна в объятьях пахнет дождливым июнем: когда свинцовые тучи заволакивают небо, давят своей тяжестью, и дождь идёт часами, а ты рад — потому что после первой сильной жары наконец приходит прохлада и свежесть. Можно даже пару минут постоять под проливным дождём без ветра, промокнуть до нитки и быть самым счастливым в этой дождливой темноте, которую зимой ненавидел — там света всего жалких пару часов в сутки. Чонгук в эту темноту утыкается лбом, вдыхает полной грудью и расслабляется, позволяя сильной руке притянуть за талию; закрывая глаза, подтягивает к себе руки, кончиками пальцев цепляясь за пижаму на тэхёновой груди и в мыслях просит. Молит даже, наверное.              Забери ответственность за мою жизнь, поступки и решения; защити, даже если весь мир против; дай почувствовать себя значимым — даже если для этого нужно сломать под корень.       Защищай, ломая.       Ломай, защищая.