ligera

      

      У Чимина проблем по жизни немного: его жизнь, в целом-то, устраивает. Главное — научиться не зацикливаться на неудачах, не думать слишком много, не осознавать, наверное, даже. В этом он почти постиг дзен.       У Чимина по жизни две проблемы: жажда мести и Мин Юнги. Месть — дело не всегда быстрое, чаще всего разрушительное — в разрушенной собственноручно жизни Чимина места для Юнги не было; в нынешней, снова отстроенной — не было тоже. И это не было бы проблемой, не видь он Юнги почти каждый день на работе, где он его, по сути, начальник, с которыми они, честно говоря, в отношениях не совсем рабочих. Они, вроде как, друзья, они, вроде как, с друг другом холодны, но Чимин во взгляде Юнги видит это всегда — любовь, что болеет смертельно, но умереть никак не может, и в Чимине это отзывается всегда — тупо и ноюще, любовью, у которой на шее давным давно цепь с камнем, там, у дна, где воздуха нет, но захлебнуться любовь никак не может — ей воздух не нужен.              — Тэхён сказал, что Хиган скоро организует приём, на котором Самуэль Прошель обязательно будет, но к нему так сразу мы подобраться не сможем. Нам нужна рыба помельче.              Юнги сидит за одним из столиков, сосредоточенно что-то ищет на планшете, а Чимин прячет за холодными линзами полный отчаяния взгляд — ему так хотелось, чтобы Юнги понял: за его напускной холодностью и каждым движением, в котором сквозит «мне плевать», каждой попыткой побыстрее скрыться в гримёрке и не говорить — боязнь показать то тёплое и мягкое, что ещё внутри осталось; но этого допустить никак нельзя. Чимин моргает и смотрит в экран планшета, что протягивает Юнги.              — Это Марк Уоллиш, он затесался в их круги совсем недавно, так что с ним будет проще всего. Сегодня он зайдёт к нам за выбором спутника на то самое мероприятие, и в наших интересах, чтобы выбор его пал на тебя.              Юнги чертит взглядом замерший перед собой силуэт — потом, вечером, закрывая глаза перед сном, обязательно сотрёт.              — Это не опасно? — Чимин вскидывает взгляд.              Юнги качает головой и вздыхает.              — В этом вся соль: он ещё не в курсе всех внутренних дел, а у Хигана в любом случае нет эскорта, наш — в городе лучший, ему путь сюда заказан был и до моего ненавязчивого звонка. Уж очень Марк любит выбирать красивых мальчиков и выводить их в свет; за последние два месяца он часто обращался в эскорт, но тот был гораздо ниже уровнем, теперь он такой себе позволить не может. А ты, — Юнги ведёт плечом, скрывая нервозность, — отличная наживка. Хиган знает прекрасно, кто ты такой — в его интересах будет проследить, чтобы с твоей головы и волосинка не упала, иначе их делам с Намджуном придёт конец, а Сокджин с ним сотрудничать не будет.              — Ясно, — Чимин кивает, и кладёт ладони под локти. — Сделаю.              Юнги эту часть своей работы ненавидит: привлекать новых потенциально полезных клиентов для него всегда сложно, потому что характером он ни разу не вышел для холодных звонков и встреч, но Тэхён свято уверен, что Юнги представляет их услуги лучше всего. Мол, лицо у него серьёзное, голос низкий — к таким доверие всегда выше, а ещё он преподносит себя так, как будто это и не в интересах Лигеры, а в интересах клиента. К счастью, Тэхён расширял сферу влияния довольно медленно и осторожно; за счёт этого Юнги редко касался этой части своей деятельности, но этот случай — он ненавистный особо, потому что наживкой для успешной продажи выступал Чимин.       Тот Чимин, которого Тэхён велел пригласить к трём завсегдатаям несколько недель назад, когда его вывел из себя Чонгук своим недельным отсутствием, а потом — эффектным появлением; Юнги как только увидел его тогда, сразу понял, насколько Тэхён не в себе — такую ровную осанку и безразличие на лице он держал только в крайней степени эмоциональной нестабильности. Тот Чимин, который словно был разменной монетой во всей этой истории.       Тот Чимин, которого Юнги тогда не позвал.              — О его предпочтениях что-то известно? — Чимин подпирает ладонью подбородок и смотрит Юнги за плечо, туда, где плотные шторы перекрывают солнечный свет.              — Ничего особенного: изящно, просто, не вульгарно, — отвечает Юнги и встаёт из-за стола. — Я зайду за тобой, когда он придёт.              И уходит.       Чимин уже давно отомстил: по крайней мере сейчас он чувствует это так. Больше не хочется сделать больно, задеть поглубже, услышать, как Намджун яростно пытается проникнуть в Лигеру с криками о том, что Чимин — биполярная шалава, которую он, добрейшей души человек, на своей спине вытянул и Чимин, вообще-то, должен быть благодарен.       Чимин благодарен — Юнги, выстрелившему Намджуну тогда в ногу.              — Надеюсь, это красноречивее банального «чтобы ноги твоей здесь больше не было», — говорит тогда Юнги.              А Чимин впервые за долгое время счастливо улыбается, сидя в гримёрке напротив зеркала и замазывая синяки под глазами. Наверное, ещё тогда Чимин почувствовал, что отомщён. Но выходить из Лигеры, где присутствовала постоянная охрана, было страшно. Что греха таить — до такси его до сих пор провожает охранник. В особо тревожные дни он даже просит поехать с ним и довести до квартиры: это просто чувство тревоги внутри, которое день ото дня нестабильно сильное, и Чимин не знает, где срывает свой триггер, потому что дневника не ведёт. Он вообще в психотерапию только личную верит — ведь кто может лучше знать, что тебе нужно, чем ты сам.        Чимину нужны алкоголь, секс, разговор по душам с кем-то вроде Чонгука и хороший сон. Это всё можно было бы сократить до одного Мин Юнги, но их отношения остались там, где его жизнь «до» изнасилования Намджуном, вложенного в руку пистолета Тэхёном и элитного эскорта. Там у них был отличный шанс на совместное будущее, однако Чимин за всю свою короткую жизнь успел усвоить один ценный урок: судьба к нему не благосклонна. Есть такая категория людей, которым просто так достаётся только дерьмо, а за всё хорошее нужно бороться, чуть ли не по кускам себя на плаху класть; Чимин к этому готов не был. Его вариант — принимать то, что неблагосклонная судьба даёт, устраиваться в этом максимально удобно и наслаждаться.       Рабочий день сегодня заканчивается рано — порой Чимина поражает, как важные дяди в костюмах любят медленный, нежный секс без слов; может быть, дело в его образе и внешности — всё же Чимин довольно нежен и мил, с таким вряд ли хочется делать что-то кинковое и грязное, и даже если Чимин не против, даже если Чимин хочет — он не скажет никогда, потому что: а) это непрофессионально, б) единственный человек, которому бы он мог это сказать — Мин Юнги.       Даже если они ни разу не занимались сексом. Чимин просто знает, просто видит это в нём — Юнги бы трахнул его так, как ему нравится; он бы определённо запомнил это на всю жизнь, сделал своим эталоном, над которым плакал бы после каждого следующего совсем не такого секса. Может быть, это основная причина, почему они до сих пор не сделали это. Может быть, причина в том, что Чимин отчаянно хотел всё сделать правильно — в той жизни «до», после, скажем, месяцев двух свиданий и поцелуев, но отведено им было без малого три недели.       И это не должно быть таким болезненным — думает Чимин, стоя у зеркала и разглядывая себя в нём — неудавшиеся отношения, которые ты толком распробовать не успел, не должны так сильно тебя якорить, но это то, что происходит, и, если честно, Чимин устал стоять в глубоких водах бездвижным, беспомощным парусником, который вот-вот пойдёт на дно. Ветер паруса изорвал, изуродовал, солёная вода разъела корпус, покрыла его уродливой ржавчиной; в горле жжётся, словно солёная вода там — в гортани, пищеводе, желудке.       И это не должно быть волнительным — просто понравиться какому-то околоправительственному хмырю, постоять с ним рядом, пока Хиган, наверняка, будет прожигать взглядом, а ещё, может быть, там будет Намджун. И да, это — триггер, и руки Чимина непроизвольно трясутся, когда он завязывает пояс на пальто и вслушивается в шаги по коридору Лигеры, потом — звук открывающейся двери и низкий голос:              — Тебя подвезти?              Юнги всегда выглядит спокойно и хмуро, как будто каждый день ему в тягость, но он привык и принял — вообще всё. Даже то, чего ещё не произошло — просто заранее, чтобы лишний раз не эмоционировать.              — Разве тебе по пути? — Чимин не помнит, где Юнги живёт, но точно не в его стороне.              Юнги лишь кивает и гасит свет. Он до последнего будет верить, что им по пути, даже если их дороги разошлись очень давно: быть может, где-то там, впереди, будет перекрёсток, а потом ещё один и ещё, и в конце концов — тупик, в котором лишь их дороги сойдутся раз и навсегда.       Не в его возрасте быть таким романтиком — думает Юнги, заводя машину и краем глаза наблюдая за тем, как Чимин пристёгивается и упирается лбом в холодное стекло, — но вот с Чимином попробовать хочется очень.              — Я должен предложить тебе чай? — спрашивает Чимин, когда машина паркуется возле подъезда.              До глупого грустно: они целовались все разы прямо здесь, под окнами, в которых уже не горел свет, и ни разу Чимин не предложил зайти, потому что он всё хотел сделать правильно.              — Может, что-то покрепче? — Юнги отстёгивает ремень и выходит из машины.              Не сделал.              Чимин любит музыку, что забивает сознание и не даёт думать: яркую, ритмичную, громкую, и хорошо, что шумоизоляция в их секторе отличная. Чимин не любит виски, который по вкусу Юнги, поэтому пьёт вино, стоя у полки с фотографиями. Ту, на которой они с Юнги, он прикрывает спиной. Не специально, конечно.              — У тебя мило, — улыбается Юнги, садясь на диван, усыпанный кучей маленьких подушек. Каждую из них Чимин подкладывал под себя, когда дрочил.              — Ты просто не был в спальне, — хмыкает он, заламывая уголки губ после глотка терпкого красного. Он знает: многие воспользовались бы этой фразой, чтобы вкинуть грязную шутку, которая могла бы даже привести к сексу. Но не Юнги. С Юнги безопасно.              — Удиви меня, — Юнги расстёгивает пару верхних пуговиц на чёрной атласной рубашке и закидывает ногу на ногу.              — Если это, — Чимин обводит взглядом кухню-гостиную, выдержанную в бежевых и пастельно-розовых тонах, где на каждый метр примерно два декора с цветочным орнаментом: Юнги сейчас разглядывает пушистый белый плед с мелкими ромашками на нём, а над его головой висит картина с полевыми цветами, — для тебя мило, то моя спальня — квинтэссенция нежности, — он говорит это с серьёзным лицом, словно защищает диссертацию.              И Юнги не выдерживает — смеётся громко, запрокидывая голову на мягкий диван и почти расплёскивая виски из стакана.              — Звучит так, словно ты угрожаешь мне, — утерев слезинку, говорит Юнги.              Чимин улыбается — на душе чуть теплее и спокойнее. Юнги здесь не должно быть, они не должны пить в его квартире и смеяться так, словно в их жизни не было и нет дерьма, словно за пределами этой квартиры, где сейчас всё хорошо, нет ничего.       Но Чимин так отчаянно хотел сделать всё правильно — и провалился. Так разве он не может позволить себе ошибаться дальше? Быть может, мир не делится только на чёрное, где они с Юнги не вместе, потому что Чимина изнасиловали, и белое, где они с Юнги вместе, потому что Чимина не насиловали? Может быть, есть хотя бы жалкий третий вариант?       Чимин думает, что мало ел сегодня, когда со вздохом садится на колени Юнги и смотрит в тёмное окно, на стекле которого отражаются лампы его потолочной подсветки — он не любит яркий свет: он раздражает глаза и отвлекает.       Юнги думает, что в его жизни есть безопасные места, где он может почувствовать себя свободным ненадолго — может быть, вот здесь, в квартире Чимина, с Чимином на его коленях, который сидит боком и пьёт вино, как будто это — каждый их вечер; он кладёт руку ему на талию и поглаживает успокаивающе, не понимая, кого из них пытается успокоить и почему.              — Я не уверен, что справлюсь с этим Марком, — говорит Чимин, поворачивая голову к Юнги.              — Так откажись, — хмыкает Юнги, — Тэхён тебе за это разве доплачивает?              — А он мне лично приказ не отдавал, — Чимин улыбается. — Это тебе мне придётся отказать.              Юнги улыбается в ответ: легонько, едва оголяя зубы.              — Откажи.              Чимин смотрит на него, а пространство вокруг слегка мажется, музыка разбивает мысли до несвязных и неуместных; ставит пустой бокал на деревянную вставку подлокотника.              — Не хочу, — и снова смотрит на Юнги, на лице которого — лёгкое удивление.              — Почему?              Чимин пожимает плечами.              — Я не боюсь, что он разочаруется в тебе, ведь как можно не заставить шлюху работать? Не боюсь его гнева на себе — я видал вещи и похуже, — Чимин сглатывает ком в горле, прислоняется лбом к изгибу юнгиевой шеи, осторожно касаясь руками его рубашки на груди. — Я лишь боюсь снова сказать тебе нет.              Он не должен говорить это, не должен давать надежду ни себе, ни Юнги, но тёплые руки на его талии ощущаются так хорошо и безопасно, что в моменте хочется раствориться, чтобы эта ночь никогда не заканчивалась. Он не позволял себе слабости так давно и упорно, что сейчас чувствует, как сдаётся разом — только лишь для того, чтобы утром снова собрать себя, вбить очередной титановый стержень за позвоночником и пойти делать то, что не хотел, но должен, потому что это — теперь его жизнь, которую он сам выбрал, и отступать он не имеет права.              

*

      

      То, что что-то не так, Чонгук замечает сразу, как заходит в гримёрку к Чимину, который суетливо укладывает волосы — тут же сидит Юнги, отрешённый больше обычного.              — Кажется, меня не ждали.              В самом деле, его тут быть не должно, и это становится плохой привычкой — заезжать к Чимину после танцев. Тэхён так говорит: мол, появляться в таких местах с завидной регулярностью, не будучи там менеджером высшего звена вроде Юнги, репутацию не красит. Но Чимин так редко не работает, что у них совсем нет времени пересечься.              — Я всегда рад тебе, — улыбается Чимин в зеркало, а Юнги окидывает его изучающим взглядом.              — Живой, — изрекает он, прикладывая пальцы к подбородку в задумчивости.              — Что не скажешь о парочке людей Хосока, — фыркает Чонгук, садясь на диван рядом с ним.              — Это он ещё малой кровью отделался, — усмехается Юнги. — Повезло, что с тобой ничего не успели сделать.              — Вы все говорите так, как будто там действительно могло произойти что-то страшное, — Чонгук складывает руки на груди и буравит взглядом Юнги.              — Как правило, когда тебя ебут по кругу по меньшей мере десять человек, это мало для кого проходит бесследно, — пожимает плечами Юнги. — Только одному человеку удалось этого избежать.              — Кому? — подаёт голос Чимин, наконец откладывая расчёску и гель для укладки.              — Дальновидному дипломату, расчётливому хищнику и успешномубизнесмену, — хмыкает Юнги.              — Хосоку, что ли? — усмехается Чимин.              — Хосок скорее тёмная лошадка и яблочко с гнилой серединкой, — размышляет Юнги.              — Это точно, — Чонгук раздражённо улыбается. — Я наивно полагал, что ему можно доверять.              — Ему может доверять только Тэхён, — качает головой Юнги. — И то, после того, как он выкрал тебя прямо из его дома, не уверен, что он не следит за каждым его шагом.              Чонгук хмурится.              — Я думал, Хосок стоит на ступеньку выше.              — Не совсем, — Юнги чмокает губами, — у него больше людей, да и все подчинённые Тэхёна базируются в его домах, плюс наш бизнес во многом зависит от его, но его влияние есть только за счёт того, что мало кому нравится заниматься продажей людей. А так — его положение очень неустойчивое и шаткое, потому что в бизнесе он плох, почти всем занимается Тэхён — он зависим от него больше, чем мы от него.              — Ты такой умный, Юнги-я, — улыбчиво тянет Чимин, садясь на высокий стул напротив дивана.              — Вы двое — единственные, от кого я узнаю хоть что-то ценное, — закатывает глаза Чонгук.              — Как бы нам двоим потом за это по пуле в лоб не прилетело, — хмыкает Юнги, поднимаясь с дивана.              — Ну, я против не буду, — улыбается Чимин.              Юнги отвечает нечитаемым взглядом, а потом смотрит на время.              — Я пойду встречать гостя, — говорит он отстранённо. — Подходи через десять минут.              — Опять я не вовремя, — сокрушённо вздыхает Чонгук, когда дверь за Юнги закрывается.              — Я возьму пару дней отдыха, когда закончу с одним дельцем, — Чимин садится рядом с Чонгуком и обнимает его за плечи. — Можем затусить где-нибудь.              Что-то не так — Чонгук замечает это сразу, как входит в гримёрку.              — Что между вами с Юнги? — спрашивает, не церемонясь. И натыкается на неподдельное удивление в глазах Чимина. — Я хорош в психологии, я говорил.              — Ничего, на самом деле? — вздыхает Чимин, его улыбка тушуется грустью. — Просто он подвёз меня вчера, мы выпили и пообнимались немного? А потом он уехал, несмотря на выпитый виски, — Чимин закусывает губу. — А сейчас мне надо пойти и продать себя правительственному херу, чтобы Тэхён мог надрать зад кому-то, кто вроде как и мои обидчики тоже.              — Марк Уоллиш?              — Ты знаешь?              — Тэхён с Хосоком обмолвились при мне, — кивает Чонгук.              — Значит, не только от нас ты узнаёшь полезную информацию, — Чимин трунькает Чонгука по носу кончиком пальца. — Пора работать на благо твоего муженька.              Чонгук кивает и встаёт следом за Чимином.              — Но про Юнги мы ещё поговорим.              — Кто бы сомневался, — нервно смеётся Чимин, выходя в коридор.              Вместе они идут ко входу, возле которого стоит Юнги и тот самый мужчина, который сегодня должен выбрать Чимина.       Чонгук останавливается возле них тоже, потому что…              — А вот и наш лучший кадр, Пак…              — Этот, — перебивает его мужчина, — мне нужен этот, — он указывает на Чонгука, который удивление на лице смаргивает быстро, моментально беря себя в руки, приосаниваясь и приподнимая подбородок.              — Я не представляю услуги этого заведения, — Чонгук вежливо улыбается. — Вам лучше присмотреться к Пак Чимину. Я знаю ваши вкусы, Мару, уверяю, он придётся вам по вкусу.              А потом кланяется и уходит, чувствуя в душе грязь от того, что сейчас пытался продать своего друга. Чувствуя тревогу, он печатает Юнги сообщение: «если расскажешь Тэхёну, я расскажу о вас с Чимином».              

*

      

      Они спят вместе уже почти неделю. Чонгук засыпает на груди Тэхёна, а среди ночи Тэхён обнимает его поперёк груди, крепко прижимая к себе и утыкаясь носом в затылок. Иногда он шумно дышит ему на ухо, но Чонгука не раздражает это: ему спокойно от дыхания живого человека рядом. Приятно от тепла тэхёнова тела. Они не желают друг другу спокойной ночи и доброго утра, в течение дня всё так же почти не разговаривают и в принципе не взаимодействуют: Тэхён чаще всего уезжает на весь день, Чонгук просыпается поздно и допоздна же рисует в своей комнате, пока в дверь не раздаётся стук: раз-два — Чонгук откладывает карандаш и краски, гасит настольную лампу, заходит в комнату к Тэхёну, где уже темно, забирается под одеяло и устраивается в его объятьях, глубоко вдыхая ставший родным аромат тела, смешивающийся с запахом геля для душа и воды.       Он не хочет особо думать и анализировать. Он хочет просто принимать. Все эти чувства и эмоции, которые шли под эгидой неправильных в прошлой, когда-то привычной жизни. Тебя учат, что любить боль и унижения плохо, при этом постоянно причиняя и боль, и унижения. И ты ненавидишь их, пока не находишь человека, который каким-то неведомым образом вкладывает в них столько любви и смысла, что ты тянешься к ним, как к свету — но то темнота; мрак, в котором ты хочешь потеряться и растворится, в нём уютно и хорошо.       Пару раз, среди ночи, они занимаются сексом. Тэхён растягивает его недолго, отчего первые толчки болезненные, но Чонгуку это нравится, ему нравится чувствовать себя узким, нравится слышать сбивчивое дыхание Тэхёна на ухо. Этот секс ленивый, но быстрый, Чонгук вообще не понимает, как ему удаётся так быстро кончить без особой стимуляции вроде шлепков, удушения и прочего. Тэхён даже не говорит никаких грязных вещей. Просто крепко прижимает спиной к своей груди, целует в висок и тихо, но глубоко стонет. Чонгук звучит выше обычного: оба раза он отчего-то очень чувствительный, если бы они трахались чуть дольше, он бы наверняка даже мог кончить без рук. Тэхён целует его в шею, Чонгук запрокидывает голову и толкается в его кулак, кончая. А потом, выходя из душа, он замечает, что Тэхён не спит — он ждёт, когда Чонгук вернётся, чтобы прижать к груди и зарыться носом в влажный затылок.       Это уютно. Это по-домашнему. По-настоящему даже.       И сейчас, когда Чонгук лежит в тэхёновой кровати один, на часах полночь, а в телефоне открытая переписка с Чимином, ему неуютно максимально, тревожно и плохо. И единственное, чего хочется — чтобы поперёк груди обняли, притянули и, может быть, всё-таки пожелали спокойной ночи. Но Тэхён сегодня остался в городе, а в телефоне всё та же переписка:              Jim-jim       Что за херня это была       Вы знакомы?              Jk       Ага       У тебя получилось?              Jim-jim       Да. Идём через неделю       Но       Не увиливай              Jk       Тебе обязательно всё знать, да?              Jim-jim       Конечно       Ты же хочешь, чтобы я спал спокойно?              Jk       Разве я могу не              Jim-jim       Тогда колись       А то придётся поехать и отсосать одному из постоянных, чтобы он пробил тебя по всем базам ;)              Jk       Окей, дай своей глотке выходной ;)       Мару — мой первый папик, самый постоянный и души во мне не чаявший, пока я не вышел за Тэ и не блокнул его к чертям.       Я даже не знал, как его зовут, ха              Jim-jim       Оу       Мир тесен              Jk       Ага              Jim-jim       Он, знаешь, очень расстроился, что ты отказался              Jk       Я лучше повешусь чем ещё раз с ним свяжусь              Jim-jim       Почему              Jk       Он жалкий. Они все жалкие              Jim-jim       Понимаю              Jk       Мне же не нужно просить не говорить Тэ, да?              Jim-jim       Конечно       Мне нахуй не надо, чтобы он с катушек слетел и влетел на этот приём с дробовиком в руках              Jk       Вы все считаете его психопатом              Jim-jim       На самом деле нет       Он очень спокойный и рассудительный       Я никогда не видел, чтобы он кричал, психовал или вообще как-то выходил из себя       Но ты       Не знаю       Как будто триггер для него              Jk       Что ты имеешь в виду              Jim-jim       Не знаю       Он на людей вокруг иначе смотрит, когда с тобой куда-то приезжает       Как будто готов сейчас любому пулю в лоб пустить       Если кто-то коснётся тебя или вроде того       Спокойно, конечно, как обычно              Jk       Чимин              Jim-jim       М              Jk       Мы несколько дней спим вместе       Типа       В кровати       Ночью              Jim-jim       Так       Не буду спрашивать, почему несколько недель до этого вы не              Jk       А сейчас он остался в городе       И я дома один       И ну       Мне не спится              Jim-jim       Напиши ему?              Jk       Да мы не говорим почти       То есть       Это всё ощущается классно       Как будто мы настоящая пара       Но я всё ещё не понимаю, что это       И что уместно, а что нет              Jim-jim       И не поймёшь       Это Тэхён       Просто напиши       Не пожалеешь, я уверен       Станет легче, по крайней мере              Чонгук вздыхает. Ему сложно даются такие вещи, он не любит показывать эмоциональную уязвимость. Он готов быть слабым, отдавать контроль, позволять делать с собой и в моральном, и в физическом плане ужасные вещи, но показывать, что скучает, тоскует или любит — нет. Это страшно. Ему страшно быть отвергнутым.              Jk       Хён?              T-hyung       ?              Не спит. Чонгук делает глубокий вдох. Закрывает глаза. Открывает.              Jk       Не спится без тебя       Так одиноко              Хочется стукнуть себя по лбу, но Тэхён читает и отвечает довольно быстро.              T-hyung       Детке грустно без хёна?              Jk       Да :(              T-hyung       Чинсу приедет за тобой через пятнадцать минут              Jk       Зачем?              T-hyung       Не глупи       Чтобы детка поспал со своим хёном       Детка же этого хочет, верно?              Jk       Да, хён              Чонгук моргает. Перечитывает сообщения несколько раз. В груди щемит теплотой и чем-то непривычным. Нежностью? Надеждой?       Он едет в машине, размышляя над тем, какой может быть их встреча сейчас. Такой же молчаливой, как обычно? Зачем Тэхён в действительности позвал его? Может быть, он просто хочет секса. Или Юнги всё же рассказал ему?       Мышцы неприятно сводит от холодка, пробегающего по всему телу. Он не глупый и знает, что их отношения не станут внезапно нормальными. Он этого и не хочет, честно говоря. Может быть, если это будет происходить постепенно, он привыкнет, даже почувствует счастье — но в итоге, он уверен, кольцо с безымянного пальца снимет, оставит на полочке в ванной и пойдёт искать то, что Тэхён даёт ему сейчас, в ком-то другом. Потому что в спокойствии и нормальности счастья нет. Только рутина и скука, в которой Чонгук не знает, куда себя деть — в итоге запирается в себе, в комнате, в рисунках, в апатии. Он не хочет этого снова. И к собственному облегчению уверен, что Тэхён не хочет подобного тоже.       Машина останавливается, Чинсу сообщает, что они приехали, и Чонгук выходит наружу, плотно запахивая пальто. Он вдыхает холодный ночной воздух и слышит тихий шелест шин по асфальту, оставаясь в одиночестве ненадолго. Он был в этой квартире пару месяцев назад — и сейчас его жизнь так круто изменилась, он войдёт в неё совершенно другим человеком, на других правах и даже, наверное, с другой осанкой. Он действительно старается чаще расслаблять плечи, как просил Тэхён, потому что это оказывается настоящей проблемой — даже тренер по танцам постоянно акцентирует на этом внимание.       Кстати, танцы. Чонгук прикусывает губу и идёт к подъездной двери. До их участия в фестивале осталась неделя, и ему нужно принять решение до завтрашней тренировки, а он так и не спросил Тэхёна. Должен ли он был на самом деле? Нет. Но тогда их отношения уважительные, свободные и нормальные. Чонгук встряхивает головой, вводя код от двери. Наверное, в их отношениях действительно есть уважение: Чонгук уважает силу Тэхёна, Тэхён уважает творчество Чонгука. И свобода есть тоже: Тэхён свободен полностью, но лишь в том смысле, в котором несвободен Чонгук.       Чонгук входит в квартиру и снимает пальто, моет руки и смотрит на себя в зеркало: он даже не стал переодеваться из пижамы во что-то приличное, ему было так плевать. К тому же, они собирались просто поспать, верно?       Он чувствует ступор. Обыденная рутина, в которой они вели себя по большей части как чужие люди, разрушается прямо сейчас: они делают что-то непривычное, выходящее за рамки; и Чонгук не знает, как себя вести. Волнуется.       Губы подрагивают в нервной улыбке, когда он входит в знакомую комнату и видит Тэхёна, полулежащего со смартфоном в руке. Он останавливается прямо в дверном проёме, не решаясь сделать ещё шаг вперёд.              — В прошлый раз ты чувствовал себя увереннее, — ухмыляется Тэхён.              Он блокирует телефон и кладёт его на прикроватную тумбу, света становится меньше, шторы пропускают совсем немного, отделяя силуэты.              — Включи музыку, — просит Чонгук. От слов Тэхёна он чувствует внезапный прилив решимости — он не робкая овечка, никогда не был, даже если позволял управлять собой.              — Какую? — Тэхён вновь берёт телефон в руки.              — Что-то ритмичное, не важно.              

Chase Atlantic— Okay

             Он знает эту песню слишком хорошо, она популярна сейчас, звучит отовсюду, и он уже пару раз танцевал под неё у себя в комнате после утреннего кофе, когда прилив энергии заставляет двигаться больше и резче.       Чонгук хорош в импровизации, тренер по танцам говорит ему об этом каждый раз. Даже в пижаме, он уверен, сейчас выглядит хорошо, двигаясь под музыку сначала немного плавно, но ритмично, и в темноте — наугад, всё равно ориентируясь отлично.       Тэхён смотрит на него тяжело, это ощущается кожей, когда припев играет первый раз — он двигается, садясь и свешивая ноги с кровати, не сводя взгляда ни на минуту. Чонгуком движет мелодия, чувства, отчаяние больше всего, наверное. Он чувствует отчаяние так часто и много, что оно заполняет его полностью, но он не против: отчаяние — отличное чувство, живое и разнообразное, сподвигает так на многое.       Когда припев звучит второй раз, Чонгук садится Тэхёну на колени, ведёт руками по его груди, выводя бёдрами полукруг раз за разом, чувствуя себя сексуально и немного смущённо — взгляд у Тэхёна такой восхищающийся и плотоядный, что Чонгук невольно опускает взгляд, бит припева бьёт куда-то между лопаток, тело сковывается и он льнёт грудью к его торсу, пальцами зарываясь в волосы и массируя кожу головы. Тэхён запускает руки под его кофту и поглаживает спину, прижимая к себе так сильно, что становится тяжело дышать; Чонгук вдыхает прерывисто, утыкаясь носом в горячую шею — так уютно, по-домашнему, по-настоящему.              — Если тебя этому на твоих тренировках учат, больше ты туда не ходишь.              Тэхён ослабляет хватку, надавливает на низ живота, заставляя отстраниться и посмотреть в глаза — музыка затихает, восхищение в глазах меняется на подозрение и немного — злость.              — Забираться на колени к мужчинам я научился сам.              Чонгук говорит это, точно зная, что следом почувствует, как сильные пальцы до боли сожмут его бёдра возле паха, словно желая пригвоздить к себе.              — Но, — он продолжает, разглаживая пальцем морщинку меж бровей Тэхёна, — опасный манёвр на самом деле, — я хотел спросить, могу ли я выступить с более скромным танцем на фестивале. Мою группу приглашают.               Тэхён смотрит, очевидно размышляя и оценивая. То, что Чонгук спросил его, уже даёт ему небольшую фору.              — Тебе стоило станцевать что-то более приличное, если ты хотел согласия.              — Кроме последнего всё было прилично, — фыркает Чонгук.              — Я хочу посмотреть, — Тэхён снимает его со своих коленей, лёгким жестом укладывая на кровать.              — Что? — Чонгук не понимает. Тэхён ложится рядом и укрывает их одеялом.              — Посмотреть, что вы будете танцевать, — он звучит абсолютно серьёзно. — И тогда я скажу, да или нет.              — Ты серьёзно? — вспыхивает Чонгук. Он подрывается и упирается локтями в подушку, глядя в абсолютно спокойное лицо Тэхёна. — Будешь как мамочка стоять в углу зала и наблюдать?              Тэхён кладёт ему руку на заднюю сторону шеи, легонько сжимая. Это моментально сбивает спесь, оставляя лишь лёгкое раздражение.              — Да, буду, — его голос звучит хрипло и низко. — А если посчитаю, что это — чересчур, а ты будешь козлить, как сейчас, за волосы вытащу. Понятно?              Чонгук сглатывает. Не потому, что чувствует себя уязвлённым. Нет. Он чувствует, что хочет и... делает это: выдыхает и ложиться на тёплую грудь, шёпотом говоря дрожащее «понятно».              Подчини.       Сломай.       Выжги.