ligera

      Тэхён проводит ладонью по чонгуковым голым бёдрам, задирая край шёлковых шорт вверх, цепляет пальцами кружевные трусики, пристально глядя Чонгуку в глаза. Боковым зрением он видит, как вздымается грудь Чонгука от тяжёлого возбуждённого дыхания; мягкие губы прижимаются к его шее, и Тэхён немного запрокидывает голову, позволяя целовать свою кожу.              — Я так люблю твой парфюм, — шепчет Чонгук, позволяя стянуть с себя пижаму. Он широко разводит ноги — Тэхён тут же сминает его бёдра пальцами, довольно мыча. Ему нравится то, какие они мягкие и бархатные.              — А я твою кожу, — хриплый шёпот впечатывается в рёбра Чонгука, а затем в низ его живота. — Красное?              — Я… — голос слегка начинает дрожать. — Подумал, сегодня уместно.              Тэхён усмехается и широко лижет впалый живот.              — Ты прав. Сегодня уместно.              И слегка шлёпает по бедру, жадно ловя тихий вздох, смешанный со стоном. Чонгук выглядит таким дерзким и игривым, когда Тэхён входит в комнату, но стоит ему коснуться — тут же обмякает, позволяя буквально всё. Это забавляет и льстит. Такой спесивый и истеричный в жизни — и абсолютно робкий в постели Чонгук. Тэхён любит это.              — Будешь сверху сегодня, — говорит он с улыбкой и переворачивает Чонгука на живот.              Тэхён целует его вдоль позвоночника, глубоко вдыхая пряный аромат кожи с нотками цитруса и персика, ладонями сжимает талию, щекочет край ребёр подушечками пальцев, спускается губами к ложбинке ягодиц и шлёпает по бёдрам с двух сторон, отчего Чонгук начинает дрожать и слегка хныкать. Он пытается вспомнить, сколько раз был сверху, как Тэхёну нравится, но горячий язык, прижимающийся ко входу, моментально стирает из головы все мысли, и Чонгук тихо сломлено стонет, запрокидывая голову и падая грудью на подушки. Он сжимает пальцами простынь и скользит по ней коленями — дрожащие бёдра не держат его, а голова слегка кружится.       Тэхён мнёт мягкую кожу пальцами грубо, контрастно неторопливо, с наслаждением и нежностью вылизывая дырочку Чонгука, которую тот подготовил лучшим образом, как Тэхён любит: не так, чтобы было больно, но всё ещё туго.       Чонгук роняет голову на постель и хнычет, потираясь щекой о подушку. Ему всегда невыносимо то, как Тэхён это делает — становится так хорошо, что всё внутри сводит, тянет, и ему хочется потрогать себя, но он знает — нельзя. Чонгук жмурится и слегка покачивает бёдрами из стороны в сторону, за что получает звонкий шлёпок по ягодице. По телу проходит волна удовольствия, накатывающая прохладой в затылке. Мысли путаются, и Чонгук отпускает их.       Тэхён отстраняется, издавая губами мокрый звук, и медленно целует Чонгука между ягодиц, прижимаясь членом к его бедру.              — Будь старательным малышом, — шепчет он в его шею и целует за ухом.              Чонгук судорожно кивает и пытается поймать пальцами руку Тэхёна, но в следующий момент оказывается сидящим на его бёдрах, и ему приходится прикрыть глаза на пару мгновений, чтобы прийти в себя от смены положения. Голова правда кружится очень сильно. Он кладёт ладони на крепкие плечи Тэхёна и приподнимается, заискивающе глядя в глаза напротив.              — Поможешь? — спрашивает он тихо и облизывает губы.              Тэхён усмехается, склоняя голову. Всё же он перед Чонгуком немного слаб, но сейчас ему кажется, что он научился владеть этой слабостью, использовать её во благо и ради собственной выгоды. Он кивает, оттягивает кружево в сторону и мажет головкой члена по влажной уже от смазки дырочке.       Чонгук шумно выдыхает, его ресницы вздрагивают, и он присаживается, словно теряя силу в ногах, а затем протяжно мягко стонет — Тэхён видит, как напрягается его горло, как по мышцам живота проходит дрожь.       Он даёт ему немного времени, просто наблюдая, как Чонгук примеряется, пробует разные углы и положения ног, от усердия закусив нижнюю губу. Он по-милому забавен в своём старании, хотя, кажется, достаточно опытен, чтобы начать объезжать его член с выверенной точностью.              — Не получается, — хнычет Чонгук, жмурясь и опуская голову. Он не может поймать темп, ноги дрожат и совсем не слушаются.              — Слишком чувствствительный сегодня? — спрашивает Тэхён мягко, видя истинное замешательство на лице Чонгука. Он знает — так бывает с теми, кто в целом для секса с проникновением чувствителен.              Теплота в голосе Тэхёна подкупает, Чонгук кивает и смотрит на него робко, на ресницах слегка проступают слёзы. Он так хотел быть сверху сегодня, и Тэхён позволил, но у него ничего не получается, и это так сильно расстраивает.              — Ничего, — тон Тэхёна успокаивающий, но прикосновения совсем не такие — они жёсткие и властные, ладони ложатся на ягодицы тяжело, а пальцы сжимают бархатную кожу до белых пятен.              Чонгук расслабленно выдыхает и прячет лицо в изгибе шеи Тэхёна, позволяя себе вновь быть слабым, нуждающимся и доверчивым. Он безусловно Тэхёну доверяет — он главная фигура в его жизни, он несёт правду и прозрение, помогает справиться с проблемами и найти себя; заботится, по-своему, но самым правильным образом. Даже сейчас, когда чувствует, что Чонгук действительно слаб, а не играет, позволяет быть немного жалким, берёт всё в свои руки и проявляет заботу. Бережно целует шею, входя в него глубоко, грубо и резко. Чонгук сжимает бёдрами ноги Тэхёна, сдерживая себя от того, чтобы кончить, потому что ему нравится, когда это происходит у них одновременно.       Чонгук делает над собой усилие и отрывается от шеи Тэхёна, смотрит влажным взглядом в тёмные глаза, приоткрывая рот и издавая мелодичные сломленные стоны. Тэхён хочет его, берёт его, делает ему хорошо и заботится. Кажется, нет ничего важнее и ценнее для Чонгука сейчас. Он кладёт ладонь на его щеку и целует холодными губами, глуша в поцелуе собственные стоны.              — Прости, — шепчет он немного позже, лежа к Тэхёну спиной, пока тот курит.              Тэхён смотрит на него немного удивлённо и гладит по обнажённой спине успокаивающе.              — Всё в порядке, ты отлично постарался, — голос после хорошего секса и крепкой сигареты отдаёт хрипотцой. Тэхён смотрит на Чонгука и испытывает то ли нежность, то ли жалость. Тот действительно расстроен, что не удалось быть сверху, и это подкупает. Тэхён тушит сигарету и встаёт. — Отдыхай, мне нужно немного поработать.              Чонгук не хочет быть один, но не решается попросить остаться с ним после того, что было. Он действительно корит себя за это, однако не может отрицать, что секс был хорош: возьми Чонгук всё в свои руки — даже вполовину так же не получилось бы.       Он надеется, что когда Тэхён вернётся, то не прогонит из своей постели, но что надежда оправдывается, узнаёт только посреди ночи, просыпаясь от щекотного дыхания в шею. Чонгук сонно улыбается, чувствуя тяжёлую руку на своей талии, и спокойно засыпает.       Тэхён не прогнал. Он рядом и обязательно защитит — как раньше.              А кроме Тэхёна это может сделать его охрана — так Чонгук всегда считал. Что это не так, он узнаёт в одно прекрасное летнее утро. Накануне вечером они вместе с Тэхёном впервые начали смотреть сериал, который понравился обоим, а потом занялись любовью, вместе сходили в душ и снова занялись любовью. Тэхён обнимал его всю ночь, и Чонгук чувствовал себя самым счастливым и любимым. Словно у них настоящие отношения. Опять.       Утром Чонгук заваривает себе кофе и улыбается, вдыхая его аромат. За окном светит яркое солнце, листва деревьев свеже-зелёная, перекатывается на ветру, а воздух сквозь открытое окно насыщает силой. Ноги всё ещё немного слабы после ночи, и Чонгук хочет сесть в кресло, делает к нему шаг, а затем замирает, прислушиваясь.       Он уверен, что в их доме не могут раздаваться выстрелы, поэтому не верит тому, что слышит: крики, звуки перестрелки и визг шин.       Чонгук судорожно оглядывается, бежит к своей комнате, пока входная дверь слетает с петель и падает на пол, разлетаясь в щепки. Холл наполняется запахом дыма. Чонгук помнит о своём пистолете, поэтому сейчас выкидывает с полок шкафа вещи, наконец нащупывая пальцами холодный металл.       Крепкая рука перехватывает его поперёк туловища, прижимая к себе.              — Вспомнил про мой подарок? — усмехается Намджун хрипло, выбивая из тонких пальцев пистолет.              Чонгук крупно вздрагивает и оборачивается, не веря своим ушам. В висках бешено бьётся пульс, а по телу расползается липкий, сковывающий страх.              — Да, сладкий, это я, — Намджун криво улыбается. — Пришло время платить по счетам.              Он кивает своим людям на Чонгука и отпускает его, наблюдая за тем, как мальчику затыкают рот кляпом и грузят в машину. Если Тэхён решил играть по-грязному — пускай так и будет. Только в этот раз одним Чимином обмен не обойдётся. Аппетиты у Намджуна значительно выросли.              Сокджин смеётся, глядя на видео, которое сняли его сотрудники безопасности.              — Боже, я и не думал, что шалость удастся! — он хлопает в ладоши и оглядывает свою гостиную: вокруг — его самые любимые люди, он каждого знает не первый год и доверяет как себе. Разделяет с ними все радостные события. — Теперь самое время сообщить Намджуну, что Чимин у нас. И что мы сотрудничаем с Тэхёном. Он просто не сможет отказаться от наших условий.              Сокджин наслаждается словами восхищения и всеобщим возбуждением. Ему нравится играть в игры. Особенно, когда кто-то его очень расстроил — как Намджун.       Конечно, они не предлагали Тэхёну сотрудничество. Ещё. Но Намджун это никак проверить не сможет — и от страха пойдёт на что угодно, лишь бы не оказаться раскатанным двумя самыми мощными группировками.       Последние дни Хигана вот-вот рискуют стать часами, и если Намджун не поможет ему, Сокджин потеряет не только огромную часть рынка сбыта своего товара, но и влияние. Наркоторговцы, работающие с эскортом вроде Лигеры, просто раздавят его одним мизинцем. А ему этого ой как не хочется.       Сокджин заходит к Чимину, раздав последние поручения, и улыбается.              — Как чувствуешь себя, цыпленок?              Чимин понимает, что до сей поры не знал человеческой жестокости. И что Сокджин — не вершина этого хит-парада. Он поджимает ноги, изуродованные алыми синяками, сцепляя дрожащие от холода и нервов пальцы. Его много фотографировали: в унизительных позах, заставляя раздеться, чтобы продемонстрировать следы издевательств. Чимин понимает, для чего: чтобы побудить Намджуна действовать быстрее. И что самое главное — необдуманно. Импульсивно.       И если сначала Чимин чувствовал облегчение, уходя из его квартиры, то сейчас с облегчением думает, что, может быть, скоро умрёт. Его точно не выпустят отсюда, когда получат желаемое. Эти люди совсем не такие… Сокджин совсем не такой. Он не милый и не добрый, хотя постоянно улыбается, шутит и ведёт себя расслабленно.       Сокджин постоянно спрашивает, не холодно ли Чимину, не хочет ли он есть. Не обращаются ли с ним плохо, но ответ не слушает — ему плевать. Поэтому и сейчас Чимин не отвечает, запуганно наблюдая за тем, как Сокджин передвигается по сырой и серой подвальной комнате. Он сам никогда его не бил, но его Чимин боится больше, чем всех остальных.       Тело Чимина безумно болит, а разум начинает мутнеть, потому что он не спал полутора суток, но он очень пытается оставаться в сознании, потому что не хочет, чтобы его убили во сне. Он хочет знать, кто и как это сделает. Хотя бы свой конец Чимин хочет видеть.              — Совсем скоро Намджуни тебя заберёт, ты рад? — Сокджин улыбается и смотрит на Чимина. Он ласково гладит его по волосам. — Боже, тут так душно и сыро. Несчастный цыпленок, наверное, совсем замёрз. Нужно попросить мальчиков тебя согреть.              Чимин не придаёт этим словам значения, но через пару секунд до его усталого мозга доходит истинный смысл этой фразы. Он дёргается, уходя от прикосновения, но Сокджин уже в другом конце комнаты — открывает дверь и зовёт оставшихся с ним трёх человек.              — Чимин замёрз, — говорит он недовольно. — Вы плохо заботитесь о госте. Согрейте его и обязательно покажите Намджуну, как это делают настоящие мужчины. Нужно подогреть его интерес к нашему сотрудничеству сразу, а то я не хочу ждать, пока он будет думать. А он любит потянуть время, я знаю.              Чимин забивается в мокрый угол, начиная крупно дрожать и плакать. У него нет сил отбиваться, да и что он сможет сделать против троих крепких мужчин.              — Пожалуйста, не надо, — просит он слабо. Его голос дрожит, и ему тяжело дышать из-за истерики. — Пожалуйста, я… Я сделаю всё, что вам нужно. Только… Не трогайте.              Крепкие руки встряхивают его, поднимая на ноги, глубокие голоса говорят сальности, и Чимин зажмуривается, надеясь потерять сознание или умереть.       Он не знал секса по любви, но сейчас жалеет не об этом, а о том, что вообще когда-то родился. Чимин не знает, чем заслужил это всё, чем так разгневал вселенную, и это обиднее всех тех грязных слов, что говорят ему, пока раздевают небрежно и грубо.       Эти прикосновения не просто противны, они отвратительны. Потому что есть люди, не только эти, которые вдруг решили, что им можно просто использовать других людей. Трогать их против воли, бить, насиловать. Ломать судьбы. Словно есть жизни априори менее ценные. Чимину этого никогда не понять. И то, по какому принципу рулетка выбила его жизнь в категорию «разломать и выкинуть».       Он зажимается и прикрывает оголённую грудь, стискивая зубы. Новая волна отвращения к этим прикосновениям и людям заставляет его начать отбиваться: он пинается, оставаясь всё ещё одетым снизу, и чувствует ужасную боль в ногах от этого.       Он так чертовски слаб. Так никчёмен.       Наверное, то же самое думают эти люди, прижимая его к полу и рывком сдёргивая пропитанные грязной подвальной водой джинсы. Чимин слышит, как ткань рвётся, а в ушах начинает звенеть. Сами собой приходят отрывки воспоминаний — как это делал Намджун. Оказывается, он был добр и ласков. Всё познаётся в сравнении.       Прикосновения этих людей обжигают, а грязные слова, которые Чимин не заслужил, оглушают, но не так сильно, как горячая кровь и звук выстрела.       Чимин мотает головой и открывает глаза, понимая что на его лице и теле чужая кровь. Его придавливает тяжёлым телом, он истошно кричит, пытаясь выбраться из-под него. Из-под трупа. Сквозь гул в ушах он улавливает ещё два выстрела и звуки падающих на пол тел, а затем торопливые шаги. Тяжесть тела пропадает, и он моргает, пытаясь перестать видеть рябь перед глазами.              — Ты не ранен? — спрашивает Юнги, бегло осматривая Чимина, который ему не отвечает.              Юнги знает: время терять нельзя. Через пару минут здесь будет столько людей, сколько у него даже нет патронов в магазине. Он подхватывает Чимина на руки, укрывая своим пиджаком, и бежит в машину.       А затем мчится прочь от этого места, к себе домой, потому что знает — никто не поймёт, что это был он. Никто, кроме одного человека. Но с этим он разберётся позже.       Чимин дрожит, сжимая плотную ткань пиджака пальцами. Он чувствует от него запах любимого парфюма, но не может понять, что в безопасности. Что это машина Юнги, что за ними нет погони. Его мозг всё ещё в панике и не верит.              — Тебе нужна медицинская помощь? — Юнги нервно оглядывается, опасливо ожидая, что кто-то сядет им на хвост.              Чимин медленно моргает, начиная понемногу приходить в себя и осознавать произошедшее. Он качает головой и утыкается лицом в свои колени. Это Юнги. Всё хорошо. Он обязательно позаботится.              — Просто… — шепчет он едва слышно, гул мотора почти поглощает его слова. — Защити меня.              Юнги тормозит немного резко, едва не пропуская своё парковочное место, а затем смотрит на Чимина, ощущая такую сильную вину, что от неё, кажется, увеличивается сила тяжести, которая позволяет Юнги не улететь с земли к чёртовой матери в космос, где он сгорит в верхних слоях атмосферы. Он, кстати, не был бы против такого исхода.              — Никто и никогда больше не посмеет обидеть тебя, — говорит Юнги уверенно, накрывая дрожащую от рыданий спину Чимина ладонью. — Я убью любого, кто посмеет хотя бы подумать о том, чтобы причинить тебе боль.              Чимин глубоко вдыхает, а затем рвано выдыхает и смотрит Юнги в глаза.              — Обещай мне.              — Обещаю.              Юнги уверен в своих словах. Это сложно признавать, но Чонгук был прав: Чимину нужна была помощь. А Юнги просто форменный идиот. Самый тупой человек на свете. Он берёт Чимина на руки снова и помогает принять ему ванну у себя дома, касаясь его тела мягко и ласково, пока смывает с него кровь и грязь. От каждого нового синяка и ссадины, которые открываются под слоем пыли, грязи и крови, у Юнги холодеет сердце. Если он позволил случиться с его любимым человеком такому количеству несчастий и боли, то он должен подарить ему вдвое больше счастья. Нет, бесконечное количество счастья. Только так он сможет помочь ему залечить раны, которые навсегда оставят след в трепетной душе, и только в силах Юнги сделать так, чтобы Чимин о них забыл.       Чимин запрокидывает голову на бортик ванны, лёжа в тёплой воде и наслаждаясь прикосновениями Юнги. Это удивительно, как одни люди могут причинить столько боли, а другие моментально её забрать. Ему интересно, чувствует ли её Юнги? Пропитывается ли ею, как губка?       Чимин знает, что слишком отходчивый. Он простит и примет Юнги. Но, к сожалению, не забудет всего, что случилось. Он прикрывает глаза, чувствуя в глубине души небольшое облегчение от того, что Юнги успел. И даже радость — потому что не случилось чего-то гораздо более ужасного. Чего-то, что он уже никогда бы не смог пережить.       Всё это вообще кажется нереальным, бредовой шуткой. Чимин погружается под воду, зажимая нос пальцами. Просто ночной кошмар, которые так часто снились в детстве. Он выпускает воздух через рот, выныривает и слабо улыбается Юнги.       — Я очень голоден. И хочу немного побыть один.              — Конечно, — Юнги кивает и поднимается на ноги. — Я пойду, закажу чего-нибудь.              Чимин прижимает полотенце к лицу, как только Юнги закрывает за собой дверь ванной, и глушит в нём истеричный плач. Если после всего, что он прошёл, он наконец-то не будет счастлив и свободен, то он абсолютно точно себя убьёт, потому что такая жизнь просто не имеет смысла. Должен быть какой-то баланс, хотя бы пятьдесят на пятьдесят.       Но сейчас ему только больно внутри и всё ещё страшно. Он не готов выйти даже из ванной, потому что ему кажется, что за её пределами — снова подвал или полумрак Лигеры, с которой он ничем не хочет быть связан больше. Только… Юнги.       Чимин вздыхает, вытирая лицо, и смотрит на себя в зеркало, не представляя, как может показаться в таком виде. Он опухший, покрасневший и совсем не красивый. Не такой, каким Юнги видел его обычно. Неужели после этого… он всё ещё станет любить его? Чимин сжимает бортик раковины пальцами. Юнги любит его душу — вот в чём он пытается убедить себя сейчас.       Юнги знает, что Чимину после произошелшего нужны время и личное пространство, но он слишком переживает: в таком состоянии Чимин может что-то сделать с собой, поэтому всё же негромко стучится в дверь.              — Чимин, еду привезли.              Чимин вздыхает, слыша взволнованный голос Юнги, и кутается в халат плотнее, а затем открывает дверь и слабо улыбается ему.              — Как раз вовремя.              Они едят в тишине: Юнги не решается спрашивать, а Чимин не хочет рассказывать.              — Можно немного виски? — спрашивает Чимин, нарушая тишину. Уж очень хочется выпить — даже больше, чем молчать.              За окном уже вечер, приятный и летний. Он слышит звуки улицы из открытого окна, и это кажется ему диким: пока кто-то живёт обычной жизнью — кого-то насилуют и избивают в подвале того же дома, в котором на пару этажей выше кто-то тихо ужинает в кругу семьи. А потом убивают под звуки раздающейся где-то колыбельной.              — Конечно, — Юнги торопливо встаёт.              Он кладёт в стаканы колотый лёд и наливает в них алкоголь, после чего ставит на кофейный столик. Это кажется обычным, тихим вечером. Даже немного похоже на свидание. Юнги кажется, что это было в его силах — сделать подобное. Будь он немного смелее пару месяцев назад.              — Спасибо, — Чимин благодарно улыбается и сразу же делает пару крупных глотков.              Он закусывает маринованными овощами и приваливается к боку Юнги, прикрывая глаза. На душе тепло — от виски или близости Юнги, Чимин не знает.              — Это глупо, что я всё ещё люблю тебя? — спрашивает он слабым голосом. — И после всего, что случилось… Переживаю, что ты снова оставишь меня. А не о том, что меня снова похитят.              Юнги тяжело вздыхает и обнимает Чимина, прижимая к своей груди. Он понимает, почему Чимин говорит это, почему мыслит таким образом: он молод и одинок, а Юнги — единственный человек, который может от всего защитить и подарить счастье — так часто оставлял его без поддержки и защиты, не говорил о глубоких чувствах. Только сейчас он понимает, что является для Чимина главной фигурой в жизни. Тем, к кому идут плакать в плечо и просить помощи; перед кем не боятся быть слабым и некрасивым, потому что знают — здесь, рядом с этим человеком, безоговорочная любовь и принятие; а ещё тот, кого точно так же, безоговорочно и всецело любят. И, наверное, Чимин действительно обо всём сможет забыть, если Юнги подарит ему достаточно любви и заботы.              — Это не глупо, — уверенно отвечает Юнги и целует Чимина в висок. — Я люблю тебя тоже. И сделаю самым счастливым. Ты забудешь обо всём плохом. Каждый твой день будет наполнен улыбками и радостью.              После этих слов становится легче. Пути назад нет, Юнги обещает это сам себе — он обязательно исполнит всё, о чём говорит. Ради счастья Чимина, ради его улыбок и смеха, которые он хочет видеть и слышать каждый божий день. И плевать, от чего ему придётся отказаться, пока искренний, любящий и самый светлый в его жизни человек прижимается к его боку, доверчиво обнимая после всего случившегося дерьма.              Это было самонадеянно — выбрать путь и не сворачивать с него ни на градус. Решить, что план, который он разработал в неполные двадцать доведёт до конца дней с чувством полно и счастливо прожитой жизни. Отодвинуть чувства на задний план. Избрать логику, влияние и деньги во главу своей жизни, не слушая не только чужие сердца, но и своё собственное.       Юнги видит, к чему это привело. И рад, что у него есть время и возможность всё исправить.