Двести лет спустя

      — …Постой, Микаса, тут что-то есть…       Армин сдвинул в сторону одну из заметно подгнивших досок, обнаружив под полом весьма приличное углубление, заполненное жестяными банками.       — Что-то на марлийском, — констатировала Микаса, хотя и не видела причин отвлекаться от основной деятельности. Чем раньше они закончат разбирать этот дом, тем лучше: в конце концов, деньги, вырученные с продажи бесхозных стройматериалов, составляли неплохую прибавку к стипендии…       — «Свиные лопатки и окорока» — разобрал Армин оттиснутое прямо на банке название, — девятьсот восемьдесят второй год. Микаса…       — …Да не идёт она — донёсся с полуразобранного чердака возмущенный голос Конни.       — Да потому что ты её тянешь как мёртвого зá хуй! — рявкнул в ответ Кирштейн.       Сквозь доски настила сверху просунулось его небритое ебало:       — Микаса, дай фомку, — тут он обратил внимание на Арлерта — А ты чё шлангуешь, заняться нечем? Ну так я найду.       — Сам посмотри, — ответил Армин, протягивая ему консерву. Кирштейн, выудив из кармана складной нож, открыл банку, ловко откинул в сторону кругляш застывшего жира и отправил в рот насаженный на острие кусок мяса.       — Есть можно, — констатировал он, возвращая банку.       — Им больше ста лет, — заметил Армин.       — И чё? — хмыкнул Кирштейн, прожёвывая свинину, — Я же не умер. Даже не обдристался. Есть можно.       — И это, — добавил он, принимая протянутую Микасой фомку, — Саше ни слова. Пока что.

***

      Уже поздним вечером, когда они раскурочили в этом несчастном доме всё, что только можно было раскурочить и спиздили всё, что стоило спиздить, Кирштейн отогнал всех от висящего над костром котла и принялся «колдовать» над ним, сопровождая процесс поясняющими фразами:       — Вообще-то секрет нажористого хрючева прост до безобразия: берём всего побольше, кидаем на глаз, варим как Имир нá душу положит. Проверенный рецепт.       — Чует моё сердце, закормишь ты нас, — усмехнулся Марко. И тут же с дружеской подковыркой добавил: — До кровавого поноса.       — А в рыло? — так же беззлобно поинтересовался Кирштейн.       Впрочем, если кто-то чего-то и опасался, то совершенно напрасно: плов вышел ароматным, рассыпчатым, и что важнее всего — вкусным.       — Наверное, со времён марлийской гумпомощи осталась, — размышлял Армин, вертя в руке банку из-под найденной тушёнки, — Даты вроде как совпадают.       — Да уж, — заметил Кирштейн, ковыряясь в зубах, — хоть и пидорасы, но пожрать не дураки.       — За что ты их так? — усмехнулся Арлерт, — они нам в период кризиса помогали, как-никак…       — Ага, после того, как этот самый кризис устроили, — огрызнулся Кирштейн.       — Жан, ты не прав, — заметил Армин, — сам посуди: Парадиз в течение нескольких веков находился в полной изоляции. Да даже не весь Парадиз, а лишь небольшая его часть, окружённая стенами. Иными словами, сформировалась этакая закрытая система. Когда численность населения стала увеличиваться, это закономерно повлекло за собой последствия в виде голода — ну не могли существовавшие на тот момент сельскохозяйственные угодья прокормить резко возросшее население. Короче, не думаю я, что за проблемами Элдии столетней давности действительно стояла Маре…       — Ага, Митру и Трост тоже не она в лунную поверхность расхуярила. И вот что мне интересно: пока Элдия находится в состоянии перманентной войны с марлийцами, внутри всё заебись — никто в наши внутренние разборки не лезет, а адепты «независимого» Приморья молчат в тряпочку, и самых буйных из них отправляют в богоспасаемую Маре по прямой авиалинии на ракетах «Гром-7» — словом, идёт нормальная цивилизованная жизнь. Но стоит только дорваться до власти хуесосам, что-то говорящим о мирном сосуществовании, так сразу начинается пиздец: продовольственные кризисы, разорение заводов… одним словом, прям как сто лет назад. Пустили на руководящие должности таких вот соевых куколдов, которых при королеве Кристе бы на тряпки порвали…       — Да вы, батенька, турбопатриот, — хмыкнул Конни.       — Назови минусы, — прорычал Кирштейн, нарочито-зверски осклабившись.       — Их нет, — вставил свои пять копеек помалкивавший до сих пор Марко, — заявляю от лица всего Приморья как выходец из оного…       …От плова к тому времени остался только запах. В результате проверенного метода жеребьёвки честь отмывать котёл выпала Конни и Саше. Недовольно бурча они отправились к бежавшей неподалёку реке. Армин тем временем начал собираться.       — Ты куда? — удивился Кирштейн.       — Энни попросила сильно не задерживаться, — ответил Армин, и, заметив многозначительный взгляд Кирштейна, добавил, — Я знаю, что ты подумал, так что скажу сразу: по крайней мере я сплю с одним и тем же человеком.       — Ничего не поделаешь, — развёл руками Кирштейн, — меня женщины любят, а ты женат. Так что завидуй молча.       Армин, по достоинству оценив шутку, направился в сторону города.       — Ну, а я пойду природами полюбуюсь, — хмыкнул Марко, — больно уж они тут красивые.       Между оставшимися у костра Кирштейном и Микасой повисло напряжённое молчание, такое, когда готов ляпнуть первую пришедшую на ум хуйню, лишь бы это молчание хоть как-то прервать.       — Как сама? — спросил невпопад Кирштейн, что с ним в принципе случалось довольно редко.       — Да нормально, — пожала плечами Микаса, — даже твоя рожа не особо бесила.       — Ну, раз уж ты сегодня не заинтересована в членовредительстве… — Кирштейн безо всякого предупреждения устроил голову у неё на коленях, — будь другом, почеши башку.       — А самому почесать не судьба? — Микаса толкнула плечо Кирштейна, но тот убирать голову с облюбованного места не торопился.       — Ничего ты не понимаешь, Мика, — ухмыльнулся Кирштейн, — самый кайф, когда башку тебе чешет кто-то другой.       — Твоя взяла, кайфуй, обезьяна, — салилась Микаса.       Впрочем, Кирштейн в этот момент больше напоминал не обезьяну, а кота: здоровенного такого, с кисточками на ушах.       «И ведь нормальный человек, когда не пытается из себя строить не пойми что…»       Увы, но Кирштейн, помимо прочих своих достоинств, обладал редким умением свести на ноль любое хорошее к себе отношение:       — Мика, давай потрахаемся? — проворковал он вполголоса.       — Тоже по-дружески? — Микаса болезненно скрутила волосы на макушке, отчего Кирштейн сдавленно взвыл, — ты, дружок, совсем берега попутал…       — А чё такого? Вот, смотри… — Жан наконец-то сел нормально, убрав голову с её колен, и громогласно гаркнул:       — Конни, пойдём поебёмся!       — Ща, подожди, подмоюсь только! — весело крикнул в ответ Спрингер.       — Э, без меня не начинайте! — подлила масла в огонь Саша.       — Вот видишь, они ведь не обижаются, — засмеялся Кирштейн.       — Да пошел ты… — огрызнулась Микаса на ржущего словно конь Кирштейна. Почему-то именно сейчас она не знала, чем его срезать.