Bound

Трисс Меригольд умирала. Она лежала на земле, рядом с ней виднелась дымящаяся фигура Йойоля, а возле её ног умирающее туловище без рук и ног издавало свои последние вздохи. Трисс увидела прядь светлых волос, заляпанных кровью и грязью, и поняла, что это Коралл. Но уже было слишком поздно, поскольку волшебница внезапно замолчала, и всё, что Трисс слышала вокруг себя, были звуки смерти и разрушения. Трисс не могла дышать. Боль была невыносимой. Она была липкой от крови, и на мгновение девушка подумала, что это была кровь чародейки только что умершей рядом с ней, но ужасающее осознание того, что это была её собственная кровь, изувечило её больше, чем рана. Она поняла, что, вероятно, умрёт здесь одна, на вершине Содденского холма, в войне, которая едва ли была её собственной. Когда битва началась, Трисс вырвало из-за страха. Йеннифер придерживала её волосы позади, пока она опорожняла содержимое своего желудка на траву. Ей так отчаянно хотелось сбежать, но вместо этого она застыла в страхе даже после того, как инстинктивно открыла портал в свой родной Марибор. Армия Нильфгаарда была огромной и устрашающей. Когда они окружили место, выбранное чародеями, чтобы дать бой, Трисс задалась вопросом. Что горстка магов может сделать против такой силы армии противника? Филиппа заверила её, что они могут сделать довольно много. Но когда чародейка увидела застывший страх на лице Трисс, она обхватила ладонью её щёку и решительно приказала убить их всех. Это было её собственным способом попросить Трисс не выйти из строя, не умереть, и не бросить её. Но это должно было произойти. Она должна была умереть здесь одна. Без Филиппы, без Йеннифер. С самого начала ни одна из них не хотела, чтобы Трисс участвовала в битве. Однако Трисс настояла, отказываясь оставаться в стороне, поскольку она считала себя способной помочь. Она знала, что, как только умрёт, они будут вечно обвинять друг друга в её смерти. Трисс думала, что сдерживает слёзы, но это была кровь, и ей казалось, что она тонет. Раздался ещё один взрыв, кто-то закричал, и весь мир Трисс потемнел. Трисс не знала, спит она или умерла. Следующее, что она вспомнила, она лежала на койке в месте, которое смердело смертью так же сильно, как и поле битвы. Помнила людей вокруг себя, гул их неслышных слов, кружащих вокруг неё. Трисс приходила в себя и теряла сознание, когда ужасные волны боли пронизывали её. Она чувствовала, словно всё её тело пылало огнём. Ей хотелось кричать, но всё, что она могла сделать, это жалобно стонать, желая смерти, потому что даже смерть должна была быть лучшим исходом, чем эта боль. — Нет! Ты идиот. У неё аллергия на эликсиры! Используйте амулеты! — услышала Трисс. Это было так похоже на Филиппу, но Трисс была уверена, что ей это должно быть приснилось. Филиппа никогда не казалась испуганной, её голос никогда не дрожал, а тон никогда не был отчаянным. — Да меня, чёрт побери, не волнует! Если ты не будешь лечить её должным образом, я сделаю это сама! Отдай её мне. Убери от меня свои проклятые руки! Кто-то закричал, и Трисс снова потеряла сознание, когда боль захлестнула её с новой силой. Когда Трисс вновь очнулась, она подавила рыдания и застонала. Она была забинтована, её тело всё ещё горело. — Филь… — попыталась прошептать она, на мгновение, не заботясь о собственной боли. Ей нужно было знать, что Филиппа жива. — Йен… — Кто-то, кто-то должен был быть жив, пожалуйста… она этого не вынесет… — Трисс…! Это была Филиппа? Трисс всё ещё не могла открыть глаза, боль была невыносимой. Кто-то взял её за руку. — Скажи мне… что-нибудь настоящее… — умоляла она, желая знать, что она не мертва, что Филиппа действительно была рядом с ней. Рука женщины немного сжала её собственную руку. Трисс не могла сказать, было ли это отчаяние её собственным, была ли Филиппа неспособна защитить себя должным образом из-за собственного страха потерять её, или же она путалась в дымке боли, находясь на грани смерти. Возможно Трисс всего лишь выдумывала то, чего на самом деле не было. — …Я в ужасе. Нет, это не могла быть Филиппа. Слова были честными и едва ли прозвучали громче шёпота. Трисс снова всхлипнула, но рука, сжимавшая её собственную, отпустила её, прижимаясь ко лбу. — Спи, девочка, — прошептал голос, и мир Трисс снова окунулся во мрак. Трисс не знала, сколько времени прошло, но в следующий раз, когда она проснулась, боль значительно уменьшилась. Ее дыхание по-прежнему было поверхностным, и каждый раз, когда она двигалась, ей становилось больно, но она наконец могла видеть. Открыв глаза, она уставилась в потолок больницы, гадая, произошло ли что-нибудь на самом деле из того, что, по её мнению, произошло с момента битвы. Или же всё было лишь лихорадочным сном. Она все ещё не могла пошевелиться таким образом, чтобы увидеть повреждения своего тела. Но Трисс чувствовала, что сильно обожжена. Казалось, что ожоги были повсюду. Хотя она знала, что, вероятно, была бы мертва, если бы это было правдой. — Ты должен был сказать мне, что она проснулась! Прочь. Если ты ещё хоть раз прикоснешься ко мне, я увижу, как твоей руки не станет! Филиппа. — Нет! — прохрипела Трисс, внезапно испугавшись, что Филиппа увидит её такой. Но она не могла двинуться с места, а Филиппа была требовательной и устрашающей и всегда получала всё, чего хотела. Внезапно в её палате оказалась чародейка, которая выглядела совершенно измученной. Казалось, она не спала несколько дней, что сделало её ещё более пугающей для бедной целительницы, которая не знала, как остановить такой источник силы, как Филиппа Эйльхарт. — Мне сказали, что ты мертва. Твоё имя выгравировано на надгробии, чёрт побери. — Что…? — спросила Трисс, сбитая с толку и расстроенная, всё ещё ощущая ​​сильную боль. Филиппа выглядела ужасно расстроенной, опустошённой, рассерженной и очень, очень уставшей. Чародейка подошла к её постели, но не прикоснулась к ней. На мгновение она выглядела так, словно была напугана эти возможным прикосновением. Она как будто боялась, что Трисс поймёт глубину её чувств к ней, чувств, которые бы чародейка сразу осознала, стоило ей было только прикоснуться к девушке. Но Трисс даже не могла сосредоточиться на этом. У неё было так много вопросов, и она хотела получить ответы, прежде чем снова потеряет сознание от боли. — Никто не опознал тебя среди выживших. Эти идиоты не смогли даже убедиться в твоей смерти, до того, как выгравировать твоё имя на обелиске… — Почему? — прошептала Трисс, боясь ответа. Она чувствовала свои ожоги, но ей нужно было, чтобы они не были настолько серьёзными. Ей нужно было знать, что с ней всё будет в порядке, что она снова станет красивой. Мысль о том, что ей вновь придётся превратится в ужасно изуродованную девушку, пугала её больше всего на свете. — Это не имеет значения. Ты вылечишься… — Филь. Тон Трисс был отчаянным и умоляющим. Ей нужно было знать правду. Она снова застонала от боли, когда она попыталась повернуть голову, чтобы посмотреть на чародейку. Она с трудом могла пошевелить головой, и в конце концов ей пришлось сдаться. На глазах выступило ещё больше слез, когда она поняла, что её состояние хуже, чем она предполагала. — Йеннифер ослепла, — сказала Филиппа вместо ответа на вопрос девушки, пытаясь сменить тему. Грудь Трисс сжалась, и горе, которое она ощущала, вырвалось судорожным рыданием. На мгновение она забыла о своей боли. — Мне жаль. Они лечат её, но может пройти ещё много времени, прежде чем она снова сможет видеть. Состояние Йеннифер должно быть действительно ужасным, если Филиппа извиняется. От этого девушки стало ещё хуже. Трисс разрыдалась. Слёзы скатывалась по изгибу её носа. Филиппа протянула руку и осторожно вытерла их. — Я чувствовала тебя, — с нежностью сказала она, и Трисс почувствовала, что их связь открыта, без каких-либо защит или ограничений. Душевная боль мучила Филиппу, и это разрывало Трисс на части. —Вот почему я знала, что тебя нет среди мертвых. Вот почему я смогла добраться сюда, найти и опознать тебя до того, как эти идиоты — целители успели нанести ещё больший ущерб, пытаясь лечить тебя эликсирами. Твоя грудь может никогда не зажить должным образом, и за это я хочу содрать с них кожу живьём. По крайней мере, я прибыла сюда до того, как они попытались лечить ожоги на коже головы. — Мои…? — Трисс в ужасе выдохнула, и выражение лица Филиппы исказилось от сожаления, когда она поняла, что сказала слишком много под влиянием переутомления. Теперь Трисс чувствовала места, которые были обожжены. Теперь, когда она сосредоточилась, она могла указать болевые точки. Хуже всего ощущения были в районе груди, но кожа головы и половина лица также обгорели. Трисс понимала, что это означает. Должно быть она осталась без волос, должно быть она была изуродованной и выглядела ужасно, с омертвевшей и ободранной кожей, свисающей с её тела. Её худший страх воплотился в жизнь и поразил её сердце. Уродливая маленькая девочка внутри неё закричала. — Уходи. Убирайся! — вскрикнула Трисс, внезапно испугавшись того, что Филиппа увидит её такой. Сейчас не имело значения, что Филиппа точно знала, как она выглядит, и несмотря ни на что решила остаться. Единственное, что заполняло грудь Трисс, был страх вновь быть выброшенной, потому что теперь она была уродливой, такой, которую невозможно полюбить. Травма, которую молодая волшебница испытала в детстве, столкнулась с травмой, полученной на холме. Трисс едва могла дышать, когда паническая атака парализовала её. —Не смотри на меня. Уходи! — Трисс, перестань… Я сказала, не трогай меня! — закричала Филиппа на одного из целителей, прежде чем отбросить его магической волной к стене. Другие лекари бросились на помощь, и пытались объяснить Филиппе, что она тревожит их пациентку, поскольку Трисс продолжала кричать. Прошло много времени, прежде чем чародеи, работающие с целителями, смогли усмирить Филиппу, чтобы вывести её из палаты. — Не позвольте ей вернуться, — всхлипывала Трисс. — Никогда не позволяйте ей вернуться…! Это было решение, которое испуганная уродливая девочка внутри неё приняла инстинктивно. В конечном итоге Трисс глубоко сожалела об этом, но в то время единственное, что её утешало — попытка спрятаться подальше. Она не была готова к тому, чтобы мир увидел её. Она ещё не была готова к встрече с ней.

****

Прошло очень много времени, пока Трисс не поправилась достаточно, чтобы иметь возможность передвигаться. Даже с помощью чародеев, которые стремились почтить память раненых во время битвы при Содденском холме, оказывая им наилучшую заботу, целители не могли сделать большего. Восстановление и наращивание кожи было длительным процессом даже при использовании магии, а восстановление зрения Йеннифер занимало ещё больше времени. В то время, когда Трисс смогла передвигаться и ходить, не ощущая бесконечной боли, она отыскала Йеннифер в другой палате, находившейся дальше по коридору. Она рыдала, забираясь к ней в кровать, прижимая подругу к себе. Трисс нуждалась в утешении от того, кого она любила, от того, в ком она была уверена. Уверена в том, что этот кто-то не сбежит тотчас, как только взглянет на неё. Йеннифер была именно таким человеком, поскольку она вообще не могла посмотреть на неё. Она ничего не видела, она не понимала, что сделали с Трисс, поэтому она была безопаснее Филиппы. — Трисс, — прошептала Йеннифер, узнав её, и расплакавшись. Йеннифер прижала её к груди, и Трисс вздрогнула, рыдая и осознавая, как отчаянно она нуждалась в чьей-то привязанности. Последние несколько недель она провела в постели, желая умереть. Здесь ей было тяжело: физически, эмоционально, психологически. И стало ещё хуже, когда целители наконец сказали, что ожоги на её груди никогда не заживут должным образом. Её голова, её лицо в конце концов заживут… Но это не меняло того факта, что она навсегда останется омрачённой травмой. Это вечное бремя опустошало Трисс настолько, что она даже не знала, как выразить эти чувства словами. Теперь все узнают правду о ней. Все узнают, какой она была изнутри на самом деле. Йеннифер попыталась погладить её волосы, но у неё их не осталось. Первое прикосновение руки подруги к черепу девушки заставило Трисс резко дёрнуться назад с такой силой, что она практически свалилась с кровати чародейки. — Нет, не нужно…! — умоляла она, но Йеннифер была слепой, а не глупой. Она знала, что чувствовала подруга. Её лицо исказилось от сожаления. — Ох, Трисс… Трисс упала на колени и зарыдала, её руки обхватили часть кожи, недавно созданной с помощью заклинаний, покрывающей её голову. Её пальцы прижимались к омертвевшим, обгоревшим частям, которые ещё не возродили. Кое-что отслоилось, и Трисс снова захотелось умереть. — Это просто волосы. Они снова отрастут. — Я знаю, — всхлипнула Трисс. — Но я никогда не буду… они сказали, что я никогда не буду прежней. Я покрыта шрамами, Йенна. Я была так сильно обожжена, что они не смогли опознать, кто я, и применяли эликсиры, а моя аллергия… это… — Трисс попыталась продолжить, но снова заплакала. — Я думала, что мне больше никогда не придётся быть уродливой изувеченной девочкой, и всё же я ей осталась. Я всегда буду ею, и теперь все это смогут увидеть…! Она видела это, Йенна, она видела это… Йеннифер не нужно было уточнять, о ком говорила подруга. — Где Филиппа? — спросила она, желая потребовать, чтобы другая чародейка позаботилась о Трисс должным образом, пока она сама не могла это сделать. Хуже всего было то, что Филиппа, без сомнения, сделала бы это по собственной воле, даже если бы её не попросили. Трисс чуть не подавилась своими рыданиями, новая волна печали захлестнула её. — Трисс. — Я не знаю! — в отчаянии воскликнула Трисс. Казалось, что какая-то часть неё была вырезана изнутри, и ей было трудно дышать. — Она была… она была здесь, когда я впервые очнулась. Была здесь сразу после того, как меня привезли. Но потом я поняла, как я выгляжу, и не смогла вынести того, что она видела меня такой. Я всё ещё не могу. Я сказал им не позволять ей вернуться, и она… она попыталась ещё раз. Но после того, как она поняла, что я была серьёзна в своём требование, она просто… Она с уважением отнеслась к моему пожеланию и ушла. Потому что она такая, понимаешь? Она всегда была такой, потому что она чертовски совершенна. И я ненавижу это, ненавижу это…! — Трисс, она уже видела тебя, — пыталась урезонить её Йеннифер, хотя она знала, что когда Трисс была охвачена такими эмоциями, в её словах было мало смысла. — Она видела тебя в худшем состояние, чем ты сейчас, и осталась. О чём тебе это говорит? — Я знаю! — крикнула Трисс, тревога заползала её под кожу. Она чувствовала себя пойманной в ловушку собственной кожи. — Ты думаешь, я не знаю? Я точно знаю, что это значит, но не могу с этим справиться. Не сейчас, не со всем остальным. Ещё страшнее то, что она могла уйти, а я не могу с этим справиться прямо сейчас! Мне просто нужно, чтобы она ушла. Подальше от меня, подальше от этого, потому что я сломлена, Йенна … Я чертовски сломлена…! И, честно говоря, Трисс сомневалась, что когда-нибудь снова почувствует себя полноценной. Женщина, которой она намеревалась стать, и ради чего она так усердно трудилась, умерла на том холме. Всё, что осталось, это покрытая шрамами и пустая оболочка, которая чувствовала, что ей нужно сбежать подальше от этого мира, и она бежала.

****

Изоляция Трисс длилась довольно долго. Она так и не вернулась на своё место при темерском дворе. Она сомневалась, знает ли Фольтест или беспокоится ли он о том, мертва она или нет. Война нависла над Северными королевствами, и королю было о чём беспокоиться, кроме как о пропавшей чародейке. Трисс забаррикадировалась в своей башне в Мариборе, зашла настолько далеко, что запечатала двери с помощью магии. Она знала, что рано или поздно кто-то придёт за ней. Когда зрение Йеннифер восстановилось, она попыталась найти подругу, которая отгородилась от всего мира. — Ты не можешь оставаться там вечно, — сказала чародейка, и Трисс просто прислонилась головой к двери, в то время, как её глаза наполнялись слезами, потому что она не хотела быть такой. Она так сильно ненавидела то, что делает шаг назад, но она всё ещё не могла должным образом пережить свою травму, и ей нужно было время. Даже с помощью магии волосам Трисс потребовалось довольно много времени, чтобы отрасти до своей первоначальной длины. Это заняло почти год, что было лучше, чем три или четыре, поэтому Трисс не жаловалась. Она была благодарна, что кожа на голове и лице зажила, и снова начинала выглядеть по-прежнему… Пока она носила блузки, застегнутые до шеи, или платья со скромным вырезом. Пока она была одета, Трисс могла притвориться, что снова стала собой. Она могла улыбаться и смеяться, но потом она приходила домой и раздевалась, и всё снова разваливалось по кускам. Первым, кого Трисс встретила, был Геральт. Они с Йеннифер вновь чуть было не выцарапали друг другу глаза. Он направлялся из Аэдирна, когда они пересеклись. А Трисс, которая ненавидела правду о том, кем она была сейчас, отчаянно нуждалась почувствовать себя желанной и подумала, что было бы неплохо получить необходимый импульс, взобравшись на любовника своей лучшей подруги. Проблема заключалась в том, что от этого ей стало только хуже. У неё даже не хватило смелости попытаться уложить его в постель без помощи магии. Всё это было ложью, и когда Йеннифер дала её пощечину, Трисс поняла, что она полностью заслужила этого. Её стыд не позволил ей встретиться с проницательным и яростным взглядом чародейки. — Если бы ты была кем-то другим, я бы выдернула твой язык и вырвала глаза. Трисс почувствовала словно её ужалили, а на её щеке начал проявляться краснеющий отпечаток руки. Она все ещё не могла взглянуть на неё. —…Я знаю. — Ты занимаешься саморазрушением. Возьми себя в руки, — потребовала Йеннифер, и стыд Трисс усилился, потому что она знала, что это правда. — Я понимаю, что Содден оставил на тебе шрамы разными способами, но ты не можешь так продолжать. Ты слишком талантлива, чтобы прятаться в башне всю оставшуюся жизнь, ожидая, пока кто-то накажет тебя лишь за твоё существование. Может быть, это тоже было частью всего происходящего. Возможно, часть неё нуждалась в том, чтобы Йеннифер увидела монстра, которым она себя считала. Однако проблема заключалась в том, что даже после того, как она предала доверие подруги, Йеннифер всё равно не стала бы наказывать её надлежащим образом. Пощечина была ничем по сравнению с тем, чего она действительно заслуживала, и они обе это знали. — Я не могу этого забыть, — с грустью выдохнула Трисс. — Ночью я закрываю глаза и вижу то, что осталось от тела Коралл, лежащего рядом со мной. Я чувствую запах своей кожи и слышу крики чародеев. Затем я просыпаюсь и вижу себя в зеркале, вижу доказательства реальности своего сна, которые отпечатались на моей коже. Это разбивает мне сердце. Сейчас всё отличается от того, как было прежде. Когда Аретуза сделала меня красивой, я могла посмотреть в зеркало и увидеть нового человека. Та женщина была чистым листом и могла стать кем угодно. Мне не нужно было напоминать, кем я была и что со мной случилось, потому что я изменилась. Я вижу это, Йенна, и что ещё хуже, все остальные тоже. — Ты уже доказала, что можешь скрыть свои шрамы от мира, — напомнила ей Йеннифер, не отрывая глаз от нового гардероба подруги. — Отсутствие возможности носить более глубокий вырез — небольшая жертва ради сохранения твоей жизни. Никто не знает, что у тебя под одеждой, Трисс. И никто не должен знать, если ты им не позволишь. Трисс поджала губы и отвернулась, её сердце тяжело билось в груди. Йеннифер бросила взгляд на её лицо и тихо вздохнул, зная, о чём, а вернее, о ком она думает. — Иди. Найди её, — мягко подбодрила Йеннифер. — Я знаю, ты боишься, что теперь она может взглянуть на тебя по-другому. Но я думаю, что тебе больше пугает вероятность того, что она может не изменить своего поведения. Я всё же скажу это. Если бы она не заботилась так сильно, как это было на самом деле, она бы никогда не проводила дни напролёт с тобой в той больнице. Она бы никогда не попыталась узнать живы ли ты. И никогда бы не ранила двух целителей за то, что они лечили тебя чем-то, на что у тебя аллергия. Я знаю Филиппу долгое время и ни разу не видела, чтобы она старалась изо всех сил ради другого человека, если только это не приносило ей личной пользы. Непостижимо, но кажется, она действительно растопила кусок льда в своей груди. Она заботится, Трисс, она заботится о тебе. Я уверена, что она бы хотела знать, что случилось. Прошло уже много времени. Глаза Трисс наполнились слезами. Она чувствовала себя ужасно из-за того, что исключила Филиппу из своей жизни. Она ужасно скучала по ней, но боялась увидеть её вновь по разным причинам. — Я просто не могу… объявится спустя столько времени, — выдохнула она с сожалением. — Что, если она обо мне забыла? Заменила меня? — Не будь идиоткой. Тон Йеннифер не оставлял места для споров, и Трисс тяжело вздохнула, глядя себе под ноги. Да, возможно, это действительно было смешно, так как до Соддена Трисс была достаточно уверена в своём положении в жизни Филиппы. Она знала, что никто не может угрожать её положению. Так что же на самом деле изменилось? Означает ли это, что чувства Филиппы к ней исчезли только потому, что она ненадолго сбежала? Если Трисс была так же уверена в себе, как и раньше, то не должна ли она понять, что что-то подобное не исчезает так просто? — А теперь, пожалуйста, сделай мне одолжение и заберись на человека, которому ты предназначена, и держись подальше от Геральта. Трисс сглотнула, ощущая вину, но кивнула, молча пообещав подруге, что больше этого не повторится. Беспокойство охватило её грудь при мысли, что она вновь увидит Филиппу. Она знала, что Йеннифер была права. Филиппа действительно заботилась о ней. Чем дольше Трисс скрывалась, тем больше она давала понять чародейке, что не заботилась о ней в ответ. Это было последним, что хотела бы сделать Трисс, поскольку это очень далеко от правды.