Смена профессии

— Наш город болен. Его пожирает чума коррупции, алчности и беззакония. Система оказалась бессильна перед Кириллом Гречкиным. Но не я. Его смерть лишь начало моего правосудия, и я не успокоюсь, пока не выжгу эту заразу дотла. Ведь я — Чумной Доктор. Как по-твоему, не слишком пафосно?.. — Слишком! — Перебивает Серëжа раздающийся из динамиков голос и тычет на кнопку перемотки. Происходящее на экране телевизора — а именно запись из банка Исаевой — ускоряется и начинает мельтешить отдельными кадрами. Птица по левую руку кривится недовольно, нахохливаясь, но, на удивление, молчит, даже несмотря на то, что речь для этого момента придумывал он явно не пять минут. Он даже имя — что дал ему чистильщик — использовал! Наконец, запись останавливается на моменте, когда в кадре появляется Игорь. Гром встаёт неподалёку от ведущего телом альтер-эго и молчаливо наблюдает за обличением банкирши. Но, помимо этого, его цепкий взгляд периодически скользит по стенам, выискивая камеры или что-то, что могло стать для них в будущем проблемой. Конечно, по контракту, всë, что связано с техникой принадлежит полной власти Разумовского, но осторожность мужчины никогда не была лишней. В конце концов, Птица и Серëжа не могли быть в двух местах одновременно, как бы сильно того не хотели. А на записи тем временем Гром сжигает свою единственную — да, Серëжа узнал — визитку. Птица рядом фыркает недовольное «выпендрëжник». Парень косится на личность, слегка улыбаясь. «Кто бы говорил». А потом для Игоря наступает тот самый неожиданный поворот. Разумовский полностью поворачивает голову, прожигая Птицу недовольным взглядом и мрачно поджимает губы. Личность пронзительно смотрит в ответ и хищно улыбается. — Я это ты. Ты тоже этого хотел. — Напоминает он, и взгляд Серëжи меняется на грустный. Потому что и сам это прекрасно знает, но почему-то каждый раз словно забывает об этом. Птица — это сборная солянка из всех потëмок его души, начинающаяся с детства и пополняющаяся и по сей день. Когда раздаётся взрыв — рыжий глаза закрывает испуганно. Он, конечно, уже видел это собственными глазами, но ему совсем не хочется смотреть на это снова. Но звуки позволяют воспоминаниям, что отпечатались на изнанке век почти покадрово, всколыхнуться — Серëжа зажмуривается до тёмных пятен и ярких точек перед глазами, но всë равно видит себя в самом центре пожара. Смотрит от первого лица на то, в какой опасной близости стремительно разрастается пламя огромным шаром, а затем вырывается из тесного помещения с оглушительным звуком. Спасибо хоть на том, что он не видит того, что остаëтся от тела женщины после егоих «суда». Рядом раздаётся недовольное цыканье. «Тряпка» — кличка, данная ему Птицей ещë давным-давно. Теперь альтер-эго почти не использует еë, но иногда она не раз проскальзывает, когда он вот так смотрит на него или обращается напрямую. Ну, как обращается — приказывает, чтобы перестал распускать сопли. Когда грохот стихает, когтистая лапа толкает его в плечо. — Открывай глаза. Серëжа и сам уже знает — по их воспоминаниям они сейчас за кадром толкали речь замершим перед входом людям, а затем, оставив хранилище открытым, свалили через чëрный ход, запрыгивая в машину и, выжимая педаль в пол, гнали по трассе к башне — так что послушно выполняет просьбу-приказ. В глазах мутно и плывëт, так что приходится подождать пару минут, пока зрение не приходит в норму. На экране тем временем мельтешат люди — в форме; гражданские — и объектив заволакивает серым. Следующие минуты картинка не меняется, и Серëжа снова жмëт на кнопку перемотки. Останавливает, лишь когда в кадре появляются пара людей в белых одеждах. Криминалисты. По идее, им было бы лучше прийти утром, когда здание окончательно остынет и будет легче собирать улики, но видимо труп Исаевой — если они, конечно, смогут опознать еë — заставил их прийти раньше. Да и люди к утру наверняка всë что можно растащить — растащат, усложняя им тем самым работу. Криминалисты на самом краю зоны видимости камеры стоят белыми пятнами, обсуждают труп и то, как пришлось едва ли не из постели на вызов бежать. Потом, предположительно, наклоняются, начиная то ли Исаеву собирать по частям, то ли улики в виде оставшихся колб, в которых было горючее. Глухой хлопок. В кадре появляются двое. Стремительно сокращают расстояние между коллегами и не менее шустро отправляют в отключку с пары ударов. Вырубленные тут же подвергаются обыску: телефоны и пара фотоаппаратов сразу оказываются у одного из «белых», что знакомым жестом ломает их напополам. Жëстко. Даже не видя лица, можно догадаться, что под маской и капюшоном прячется не кто иной, как Игорь. — Господи… — Один из сообщников Грома оглядывает останки Исаевой и медленно, будто неуверенно, снимает капюшон с головы, являя камере профиль лица. Из особенности можно выделить лишь светлые волосы и дужки очков. Парень зажимает нос тыльной стороной ладони фиг знает от чего больше — ужаса или же запаха. Разумовский и сам чувствует, как наяву, как последний забирается в нос и горло, давит неприятно. — Да нет, просто труп. — Произносит Гром равнодушно, подходя к блондину. — Знаешь, что такое криминалистическая одорология? — Система знаний о запахах, применяемая в уголовном судопроизводстве… — Молодец, знаешь теорию на пять. А на практике? Знаешь, что за запах? — Игорь выжидает пару секунд, а затем продолжает, делая при этом такой голос, каким обычно разговаривает диктор из аудиокниг в жанре «ужасы», — это запах крови, пота, горелого мяса, безумия и предсмертного отчаяния. Серëжа и сам невольно вслушивается, чувствуя, как по спине ползут мурашки, а сердце заходится в груди, распространяя по венам горячую кровь. Кажется, вот сейчас должен выпрыгнуть скример или что-то такое, что заставит его подпрыгнуть на месте. Но Гром ломает всю атмосферу следующим предложением: — Кстати, шаверму будешь? — И ведь, засранец, реально из-под спецодежды и привычной куртки достает небольшой кулëк с упомянутой ранее едой. Блондин — по записи с камеры не видно, но Разумовский почему-то уверен на все сто, что это так — зеленеет и судорожно уже закрывает рукой не нос, а рот, сдерживая рвотный позыв. Характер и шуточки у Игоря — пиздец. Но от бывшего майора пацан ни на шаг — стоит, как приклеенный. Зато Серëжа с места соскакивает и на паузу жмëт. Выдыхает — громко, приоткрыв рот. Ощущения такие, как будто это не блондин, а он там стоял. Только его наверняка бы наизнанку вывернуло. А потом вспоминает, что, вообще-то, он там был. Что вот этими самыми руками на кнопки, что привели к действую горючее огнемёта, нажимал. И его будто изнутри ломает, на части разрывая. Птица подходит к нему, хватая за плечи. Смотрит в глаза, гипнотизируя золотом, а затем рычит, приказывая: «дыши». И для рыжего это как пощечина или шприц с адреналином в грудь, но главное действует. Он действительно — тяжело, со свистом и с трудом проталкивая воздух в лёгкие — дышит. Судорожно кивает, как китайский болванчик, когда личность ладонями его лицо обхватывает. А затем, окончательно успокоившись, снова возвращается на диван. Гипнотизирует картинку, что на паузе: фигурки людей, обгорелую мебель. Серëжа губу кусает и под тëплый пернатый бок жмëтся, видео снова запуская. — Ты что, серьезно на место преступления притащил… Еду? — Доносится звонкий женский голос откуда-то из-за кадра. — Следаки скажут тебе спасибо. — Да ладно тебе, Юль. Я ж не дурак. — Мужчина потенциальную улику прячет под слоями одежды и уходит из зоны видимости камеры. Спустя минуты снова раздаётся его голос, полный раздражения. — Блядь, так и думал… — Что там? — Отдышавшийся блондин подходит к нему, на ходу на голову капюшон спецодежды накидывает, чтобы случайно не оставить никаких улик. Останавливается на самом краю видимости. Ранее упомянутая Громом Юля так же вырисовывается в кадре, одеждой никак не отличающаяся от парней. — Смотрите. — Они собираются в круг на краю зоны белыми пятнами. Видимо Гром демонстрировал им находку, что нашли ранее настоящие криминалисты, — из-за этой херни всë и взлетело. Но таких должно быть ещë штук… Семь… — Произносит Игорь, но в голосе слышна неуверенность. Спустя секунды добавляет с чуть большим энтузиазмом. — Да, семь, если не считать эту. — Они могли улететь куда угодно… Разбиться… — Доносится голос парня в очках, что тут же демонстративно оглядывается, заставляя обратить внимание присутствующих на ждущий их фронт работы. — И времени до приезда полиции не так много. Хорошо, что ты позвал нас. — Поддерживает блондина Юля. — Это всë выглядит как… Подстава. — Не вопрос, утверждение. — Что ты натворил? — Я немного спалился на том, где работал раньше. — Неохотно признаётся мужчина. Успевшие разбрестись по углам его друзья — а, в том, что это именно друзья, личности не сомневаются; на места преступления с кем попало не ходят и не откровенничают — синхронно приостанавливают темп работы. Смотрят сначала друг на друга, а потом на Грома. Шкала их шока, похоже, сходила с ума, зашкаливая на немыслимых результатах, и прекрасно чувствовалась даже через экран. Потому что влиятельные люди слишком привыкают к безнаказанности и отсутствию ограничений, чтобы спустить с рук подобную оплошность. — Игорь работает уже чуть больше недели, — неуверенно подаëт голос до сих пор безымянный блондин, снова принимаясь за работу. — Возможно, это не подстава, а проверка. Поймают, не поймают, смотрят, как действуешь в ситуации, когда кажется, что выхода нет. Но в таком случае обычно наблюдают со стороны… На этом моменте Юля снова сбавила темп работы, вскидывая голову на говорящего. А затем судорожно оглянулась вокруг. — У него умные друзья. Надо раскопать на них информацию и держать на мушке. — Подаëт голос Птица. — Будет ещë один рычаг давления в том случае, если у мента вдруг чувство справедливости взыграет. Рыжий молча кивает. — Мне без разницы — проверка это или попытка избавиться от меня. — Гром, к неудовольствию двоих зрителей, замолкает, а затем переводит тему, — сколько вы уже нашли? Ответы не вдохновляют. Троица продолжает искать, стараясь при этом не наследить ещë больше. В тишине, нарушаемой лишь дыханием и телодвижениями, им явно неуютно, так что вскоре они начинают переговариваться о чëм-то своëм — их диалоги Разумовский особенно анализирует в поисках прокола Игоря, но не находит; мужчина держится отлично — не затрагивают никаких важных тем и больше шутят, чтобы окончательно не свихнуться от запаха горелой плоти. Когда семь искомых колб находятся, они даже успевают убрать осколки — а то странно выглядит, что все стëкла из окон повылетали наружу, а эти каким-то образом внутри остались. Ветром занесло — как пошутил Игорь. Работа выполнена, но покинуть здание даже в маскировке Юля не позволяет: достаёт из-под одежды ноутбук — вот с Громом два сапога пара! — и проверяет жучок, удивляя тем самым личностей и Игоря, что заранее установила на входной двери. Сообщила, что снаружи обманутый банком народ и журналисты собрались. Выйти по-тихому, так же как и зашли — не выйдет. — Но это ничего, я нашла заранее планировку, так что выберемся через чëрный ход. — Бодро заявила девушка и, забрав жучок — по нему, конечно, отследить нельзя, но он вообще-то дорогой! — отправилась искать тот самый запасной выход. — А он разве есть? — В недоумении спросил Игорь, чем вызвал смешок у личностей, но послушно подхватил улики и последовал за подругой. — Конечно! — Вместо Юли отозвался парень, чьего имени за всë время ни разу так и не проскользнуло. — Ведь банк был перестроен из… — Следом шёл не менее бодрый рассказ об истории здания, подкрепляемый достоверными фактами, что по мере отдаления становился всë тише и тише, пока совсем не стих. Выждав ещë пару минут для достоверности, Серëжа снова стал мотать запись вперёд, пока в кадре не замельтешили реальные специалисты. После этого он выключил телевизор. Интересные люди окружают Игоря Грома — думает он и чувствует иррациональную зависть. На следующий день чистильщик как обычно приходит в башню и сразу докладывает, что задание успешно выполнено, но, так и так, труп уже выставить несчастным случаем не выйдет — хотя, тут как повезëт, источника же взрыва не найдут — а потом вдруг неожиданно раскрывает, что не один работал. И друзей сдаëт, выдавая имена. Личности сначала думают — идиот, что ради собственной шкуры и мать готов продать. Но потом до них доходит, что, нет, чëрт возьми, Гром в плане склада ума им практически не уступает, и в его искренности увидели отражение собственных чувств к дорогим сердцу людям. У Серëжи это ещë с детства взращено и до сих цветёт — сначала к Птице, с которым он хорошо ладил до появления в их жизни Олега… Альтер-эго сначала мальчишку настороженно встретило, а потом и вовсе озлобилось, когда тот внимание Разумовского окончательно на себя перетянул. Стал часто пугать Серëжу, а перехватывая контроль над телом вытворял черти что, оставляя на утро парня полностью разбитым — но потом Олег научился и с этим справляться, из-за чего Птица, окончательно потеряв какую-либо власть, решил исчезнуть. Вот только рыжий уже сам того не мог допустить — в конце концов, личность всегда была с ним. И в хорошую, и в плохую погоду, и когда ему было одиноко или грустно, и не стеснялась, защищала его, когда приютские мальчишки обижали. У него ушëл не один год на то, чтобы снова наладить с засранцем относительно нормальный контакт и заставить полюбить Олега. …А потом и к самому Волкову. Чья смерть оставила на душе глубокую кровоточащую и по сей день рану, вырвав с мясом нечто важное. Внутри становится муторно. Муторно и паскудно. Перед глазами калейдоскопом, где он и Олежа. Где прикосновения, улыбки и море тепла… Видимо, Гром их как книгу прочëл — даром, что следак — вот своим и поделился — Серëже конкретно узнавать не хочется. Его вдруг накрывает таким коктейлем из усталости, апатии и равнодушия, что у него не остаëтся сил на ответную улыбку — хотя улыбающийся Игорь выводит из духовного равновесия посильнее, чем его неожиданный акт доверия. Хочется нажраться, но под рукой лишь пока что газировка. Так что запись с откровением мужчины отправляется туда же, куда и запись с убийством из банка, сам Гром — домой. Отдыхать, заслужил. А Разумовский… Разумовский после его ухода переносит все встречи и, выключив телефон, чтобы не доставали звонками, напивается в хлам. О том, что Птица натворит дел, пока он недееспособен, он почти не беспокоится — пока в новостях гремят о загадочной смерти Исаевой, тот точно себя не проявит.

***

Поскольку на Игоря в его естественной среде обитания никакой информации не было — личностям приходится наблюдать за ним. Мнение о нëм скачет как на американских горках — изначально кажется ничего особенного, довольно симпатичный, но при этом совершенно обычный питерский мужик. Такого встретишь на улице, да и внимания не обратишь. А если и обратишь, то в голове сразу пословица «сила есть — ума не надо» всплывает — ну, типичный гопник, драчун и забияка. И только узнав его получше понимаешь, что всë это совершенно разнится с тем, какой он на самом деле. Конечно, Гром далеко не белый и пушистый; он и вдарить может так, что собственное имя забудешь, и руку по локоть откусить, если вдруг покормить с неë захочешь; и, кажется, только попробуй привлечь его внимание, покроет матом с ног до головы. По Игорю совсем не скажешь, что он обожает шахматы, бумажные — это важно! — книги Достоевского и что у него богатый словарный запас, в котором мат, разумеется, присутствует, но используется нечасто, только в крайних случаях, когда цензурных слов не находилось. Да и что в целом он был рассудителен и образован. Редко, редко, мужчина, который был, на секундочку, его ровесником, мог казаться куда младше — ну прям мальчишка мальчишкой — когда допускал смехотворные ошибки или выкидывал что-то такое… В своëм стиле. Но это лишь подтверждало, что рядом с Серëжей находился человек. Не машина, не искусственный интеллект, не… Птица — живая душа со своими собственными вкусами и понятиями, которая так же, как и он, может уставать. С Игорем интересно. В Игоре есть что-то такое, что Серёже нравится. Что-то цепляющее в улыбке или колких фразочках, пропитанных заумным сарказмом, или, быть может, в самой атмосфере, которая витает вокруг них, когда они тихо – так тихо, чтобы по большому лофту летело лёгкое эхо – разговаривают друг с другом. Мужчина общался с ним без напряга, поддерживал разговор, если мог. Не пытался льстить, как это делало большинство. Хотя было видно, что общение ему тяжело даëтся — Гром больше предпочитал молчать и слушать. И Разумовский был готов поклясться, что более соблазнительную личность он в жизни не видел.