Яблочный пирог

По кровле старой черепицы забарабанили капли дождя. Леви смазано поцеловал Эрвина в стремительно алеющую щеку. В туманной голове складывалась ужасающая картина того, что он собирается сделать. Нет, Леви совсем не беспокоили праведные принципы священника. Он эгоистично испугался за себя. Все предыдущие недели его пожирало странное чувство, от которого хотелось одновременно плакать и смеяться. Оно обострялось до невероятных высот каждый раз, когда он сталкивался со Смитом, слушал его речи, видел мягкую улыбку. Эрвин был сосредоточением всех затаенных детских мечтаний, всех тайных надежд хоть на что-то чистое, правильное. Однако гадкий голос внутри подсказывал, что Леви страшно обманулся. И Смит - главный обманщик. Чтобы доказать это, в первую очередь саму себе, Леви было необходимо как-то опустить священника, запятнать его светлый образ. И сейчас ему предоставился такой шанс... Не давая Эрвину опомниться, Леви поспешно спустился на пол, устраиваясь между разведенных ног. Смит был ужасно смущен, но никак не реагировал: никаких слов возражения или жестов сопротивления. Он лишь плотно прижал руку к собственному рту — в этом жесте было что-то трогательно девичье. Не решаясь смотреть в упор на Леви, он просто отвернулся в сторону, внимательно всматриваясь в распахнутое, ведущее в сад окно. Уже начинало вечереть. Розовый свет заходящего солнца, не покрытого ещё серыми тучами, проникал в комнату сквозь белые узорчатые шторы, вырисовывал причудливые тени на стенах. Похоже, Леви провалялся в отключке дольше, чем ему показалось сначала. И все это продолжительное время рядом был Эрвин. Именно он осторожно обтирал горячее, дрожащее тело прохладными простынями, вливал в приоткрытый рот студёную воду и некрепкий чай. О нем позаботились. Леви встряхнул головой, отгоняя ненужные теплые мысли. Вообще постепенно пьянящее болезненное состояние испарялось, и на его место приходила непонятно откуда взявшаяся робость. Сердце в груди билось в диком темпе, руки непроизвольно подрагивали. Однако нет. В настоящий, решающий момент Леви не мог уступить. Ему было жизненно необходимо исполнить свое намерение — запятнать душонку этого странного человека. Ведь только тогда, когда он увидит во взгляде священника похоть, почувствует грубость больших рук на собственном вечно искалеченном теле, он сможет разочароваться, он сможет жить дальше, как и до этого. Тупо существовать, подыгрывая своим суицидальным желанием. Может после и стоит сделать это всё концом. Леви прошелся пальцами по внутренней части крепкого бедра. Услышав нервный вздох, он поднял голову, внимательно всматриваясь в смущенное лицо Эрвина:  — Только ради бога, не смотри на меня так, — глухо произнес заключенный. Смит, убирая руку ото рта, тихо спросил: — Как? — Словно теленок, которого на убой ведут, — массируя чужую плоть через плотную мешковину штанов, сказал Леви. Заставляя себя двигаться, он размашисто потерся щекой о бедро. Каменный пол неприятно холодил ноги, болезненно вминал кожу в кости. Поддельно хитро, возбужденно Леви вновь взглянул на Эрвина из-под опущенных неровных ресниц, прошелся языком по шершавой ткани возле коленки. Собственный член болезненно упирался в ширинку, но сейчас было не до него. Леви было плевать на собственное удовольствие и удобство, главное — довести Смита, запятнать слишком чистую фигурку. Изнасилуй его священник, он бы был только рад. Все теории мигом подтвердились бы. Вообще, весь предыдущий опыт Леви был крайне неудачный. Ему всегда было неприятно от грубых прикосновений, от повелительного, принижающего тона. А, казалось бы, как ещё иначе можно обращаться с пидором? Кончая, он буквально ненавидел себя, потому что считал это унижением. И так каждый раз. И сейчас была отличная возможность приписать Эрвина к этим чудесным воспоминаниям молодости. Главное довести дело до конца. — Как тебя идея, если я отсосу? — не своим, приторно мурлыкающим голосом спросил Леви и, не дожидаясь ответа, поспешно расстегнул ремень с дешёвой медной пряжкой. У Эрвина было серое нижнее белье. Вдруг Леви почувствовал чужую теплую ладонь на щеке. — Мне не нравится такая идея, — тихо проговорил Смит, оглаживая большим пальцем острую бледную скулу. — Тц, — Леви резко приподнялся, зло вставая на гудящие колени: — Почему это? — Мне не нравится, что ты ставишь себя словно ниже меня, будто поклоняешься… — Ничего подобного. Мне нравится такое. — Ты искренне хочешь этого? — спросил Эрвин, заботливо убирая до сих пор немного влажную челку с глаз. Леви потупился. От этого искреннего участия неприятно тошнило, в животе и горле собрался непонятный ком. Вдруг Смит потянул его на себя, поднимая с каменного холодного пола и усаживая на собственные колени. — Так ведь удобнее? Не правда ли? — мягко улыбаясь, спросил Эрвин. Намерение доказать, запятнать и спокойно жить дальше: без сомнений, без сентиментальных мыслей, что заполняют голову, как только встречаешь взгляд чертовых голубых глаз. Все это рушилось от легких, невесомых прикосновений и бархатного голоса. Эрвин аккуратно, словно боясь спугнуть, прикоснулся губами к изгибу шеи Леви - туда, где трогательно подрагивала жилка пульса, провел быструю дорожку поцелуев к острому подбородку. Леви замер. Сердце колотилось быстро, отдаваясь каждым ударом в голове. Он совершенно не понимал, почему всё так получается. Собственное тело предательски не слушалось, поддаваясь приятным поглаживаниям и теплым объятиям чужих рук. Почему Эрвин позволяет все это? Леви запустил пальцы в светлые волосы, оттягивая: — Какого черта ты творишь? — Что-то не так? Тебе неприятно? — ответил вопросом на вопрос Эрвин. Его чистые глаза вновь горели искренним беспокойством. И ни капли животной дикости возбуждения, которой так хотел добиться Леви. Стало даже отчего-то обидно, что он так плох в соблазнении. — Я не понимаю зачем… — пробормотал Леви. Глаза неожиданно предательски щипало. Нервы бешено взвились на дыбы. Леви непроизвольно прижался к крупной фигуре священника, пряча лицо в дрожащие ладони, судорожно вздыхая. Казалось, что из маленькой комнаты резко выкачали весь кислород. — Это грех ведь, — глухо произнес осужденный: — Почти все считают такую связь грехом. — Любовь не может быть грехом, — голос Смита был приглушенным, доносился будто сверху. Он обнял Леви, успокаивающе поглаживая по спине. По бритому затылку прошлись шершавые пальцы. Ощущения там были особенно чувствительны. Эрвин вдруг продолжил: — Ты мне кажешься очень несчастным, и от этого я тебя люблю. Бледные губы судорожно зло задрожали, благо, Леви так и не убирал руки от лица. Гордость бы не вынесла, увидь его кто в таком уязвимом состоянии. Противные всхлипы сами вырывались из горла, переходя в странное подобие смех: — Ты блять из жалости решил переспать со мной? На душе становилось совсем гадко. — Нет, ты не прав. Но мне сложно объяснить это, — Эрвин тяжело вздохнул: — Посмотри на меня, пожалуйста. Он немного отодвинул от себя Леви, осторожно убрал его судорожно сцепленные руки от лица. Затем заключенный почувствовал прикосновение чужих губ на закрытых веках. Эрвин сосредоточенно сцеловывал липкую влагу, вытирал большими пальцами соленые дорожки с бледных щек. После того, как Леви открыл глаза, Эрвин нерешительно, приободряюще улыбнулся:  — Я плохо могу подобрать слова, но постараюсь другим способом выразить свои чувства. Он осторожно запустил пальцы в растрепанные волосы и медленно наклонился к обветренным губам. Откровенно говоря, Леви не понял глубины чужих чувств. В эту секунду он вообще мало что понимал. Пьянящий туман вновь заполнял голову. И единственная мысль, что кружилась в голове - это та, что Эрвин непозволительно хорошо целуется для священника. Эрвин вдруг плавно лег на спину, придерживая Леви за талию. Не теряя времени, тот начал расстегивать маленькие пуговицы белой рубашки, пробираясь под ткань, огладил мускулистую грудь. На загорелых боках Леви с тоской заметил пожелтевшие синяки от собственных ботинок. С губ Эрвина сорвался тихий стон. — Ложись на живот лучше. Так удобнее будет, — отстраняясь, произнес он. Не до конца веря в реальность происходящего, Леви послушно кивнул и слез с чужих бедер, укладываясь так, как ему сказали. Он привычным движением приподнял ягодицы вверх, призывно выгибаясь в пояснице. Эрвин нервно втянул воздух, но, опомнившись, заботливо подложил подушку под живот Леви. — Эм. Мы, кажется, забыли о кое-чем важном, — спохватившись, сказал Смит: — У тебя не будет смазки? Леви застонал от досады в подушку, пахнущую, как и у него в комнате, лавандой: — Конечно, всегда в кармане таскаю с собой. — Достань тогда, пожалуйста. — Это был сарказм. Осужденный угрюмо встал с кровати: — Секунду. В чемодане могло заваляться что-нибудь. Остановившись в дверном в проеме в одних трусах, он угрожающе произнес: — Только попробуй сбежать. Эрвин рассмеялся, стягивая с себя рубашку:  — Иди, иди. Через пару минут Леви вернулся обратно, сжимая в руке смазку на прекрасной водной основе - откуда у него такая, сам не помнил. Прошлепав босыми ногами к кровати, он протянул тюбик Смиту: — Ты вообще представляешь, как это делать, или мне самому лучше подготовиться? Священник забрал лубрикант: — Представляю. Укладываясь вновь на живот и попутно стягивая трусы, Леви проговорил:  — Откуда, боюсь спросить? Эрвин раздвинул чужие ягодицы, обильно выдавливая содержимое тюбика: — В молодости был знаком с одной семинаристкой, которая считала, что только вагинальный секс является грехом. Леви хмыкнул: — А в рот и задницу типо нормально? — Ага, — ответил Смит и осторожно протолкнул смазанный палец внутрь. Леви сжал в руке простыню, стараясь расслабиться. — Пообещай мне, что скажешь, если будет больно. Не терпи, — успокаивающе поглаживая острые лопатки, сказал Эрвин: — У тебя такие шрамы глубокие здесь… Леви вздрогнул, когда почувствовал, что к загрубевшей коже прикоснулись мягкие губы. Он и представить не мог, что способен испытывать такой спектр сильных эмоций от чужих прикосновений. В любую секунду сознание грозилось вновь покинуть неверное тело и взметнуться в небеса. Коленки непроизвольно подрагивали сами по себе, желая сильнее разъехаться в разные стороны. Эрвин аккуратно двигал пальцем внутри, системно задевая иногда нечто очень приятное. Дождавшись, когда Леви сам начал поддаваться назад, нетерпеливо насаживаясь на фаланги, он добавил второй палец. — Все хорошо? — Ахуенно, — простонал Леви, утыкаясь в сбившееся одеяло. Предыдущие связи, прошлая гадкая жизнь меркли, исчезали изгоняемые всепоглощающим теплым светом, источником которого был Эрвин. Эрвин Смит — это имя набатом стучало в голове. Ради него стоило поверить в себя, в людей, любить и быть любимым. Когда в Леви стало свободно входить три пальца, священник наклонился к порозовевшему уху и, опаляя его горячим дыханием, произнес: — Я вхожу в тебя. Леви утвердительно кивнул, так как не доверял собственному голосу, выгнулся сильнее в спине, приподнимая задницу ещё выше. Сам потерся о плоть, тут же робея и смущаясь от своих движений. Эрвин прижался сзади и осторожно толкнулся внутрь. На выдохе, не своим голосом произнес: — Жалко, что мне нельзя материться. Эрвин входил лишь на половину, Леви понимал, что бесполезно просить о большем. И так было непозволительно узко, а каждое движение внутри все равно отдавалось приятным сильным разрядом тока. Мысли сбивались. Зрачки сами норовили закатываться безвольно вверх. А из груди вырывались пошлые то ли крики, то ли стоны. Ягодицы опалило холодом - Эрвин вылил ещё приличную порцию смазки, ускоряя темп. Леви старался подмахивать бедрами навстречу, но через пару минут его тело прошибла сладкая, сильная судорога. Все мышцы резко расслабились, а кончать лишь от задней стимуляции оказалось непозволительно классно. Смит вышел из разгоряченного тела. Размашисто провел пару раз рукой по напряженному члену, изливаясь на поясницу Леви. Отдышавшись, он подцепил с тумбочки влажную тряпицу и стер сперму, пока она не застыла неприятной коркой, затем уже позволил себе рухнуть рядом с обессиленным Леви, притянуть его в теплые объятья. — Как-нибудь пожалей меня ещё раз, — незаметно улыбнувшись, сказал Леви, сверкая глазами. Смит цокнул языком, закатывая глаза. — Опять ты пошлишь, — он взял Леви за руку, переплетая их пальцы вместе: — Таким образом ты очень откровенно выдаешь свое смущение. Вообще забавно. Когда ты злишься или тебе что-то не нравится, сразу начинаешь грубить или драться. Совсем ребенок. — Я слышал, некоторые священники любят трахать детей, — задумчиво пожимая плечами, съязвил Леви. — Ерунду не говори. Затем Леви зачем-то спросил, портя окончательно интимность момента: — Секс до свадьбы ведь тоже грех? — Намекаешь, что нам следует обвенчаться? — скептически приподнимая широкие брови, спросил Эрвин. — Нет. Просто так…