Яблочный пирог

Леви сидел на лестнице, ведущей на второй этаж, и курил. Рядом с ним было старое витражное окно с парой выбитых вставок внизу — там, где были складки одеяния святой. В эту импровизированную форточку он и выпускал прогорклые облачка дыма одно за другим. Они моментально рассеивались на улице от сильных порывов ветра. Собиралась гроза. Сигареты заканчивались. Осужденный задумчиво покрутил в длинных пальцах последнюю. Было ведь больше половины пачки… Намечался рекорд. Мужчина уже собрался отправить щелчком догорающий окурок на улицу, но вместо этого, словно в тумане, закатал рукав рубашки. Прижал к бледной коже красный уголек, шумно втягивая воздух сквозь сцепленные зубы и покорно дожидаясь пока сигарета потухнет. Немного успокаивало. Леви устало закинул голову на прохладную деревянную ступеньку, почти ложась. Сверху на него смотрел светлый и грустный лик святой. Платок, золотой ореол и пальцы, сцепленные в странном жесте. Осужденный испуганно дернулся, так как ему показалось, что по красивому стеклянному лицу текут слезы. Однако через секунду он услышал шум начавшегося дождя. И глухой мотор машины.

***

В атриуме священник старательно пытался закрыть большую темную дверь, но сильные порывы ветра не позволяли это сделать. На каменном полу постепенно расползалась грязная лужа. Леви тихо, словно призрак, подошел к Эрвину. — Ты меня напугал! Сейчас ещё так рано, я думал, что ты спишь, — мягко улыбнулся Смит, вытирая рукавом синей рубашки влагу со своего лица. Сердце заключенного оглушительно забилось где-то в висках. Он и подумать не мог, что за эти пять жалких дней так сильно соскучился по Эрвину. Вместе им удалось закрыть тяжелые ворота. Смит смущенно пригладил влажные волосы, хотел было обнять Леви, но остановился — оглянулся по сторонам, проверяя, не наблюдает ли кто за ними. Убедившись, что они здесь одни, как-то избегая задерживать взгляд на осуждающих лицах святых с дивных икон, он несмело взял лицо осужденного в свои прохладные руки: — Можно тебя поцеловать, пожалуйста? Я ужасно соскучился. Леви нервно сглотнул, стараясь избавиться от неприятного кома в горле. И вместо ответа лишь кротко кивнул. Эрвин аккуратно дотронулся тонких бескровных губ. А заключенный покорно приоткрыл рот, позволяя углубить поцелуй. Зачем-то в голову полезли воспоминания о других людях, что когда-либо касались его — тут же захотелось навсегда смыть их. Вдруг раздался оглушительный раскат грома, вознесшийся волной к высокому расписному потолку. Леви поспешно отстранился. Время пришло. Доктор посоветовал проговорить все болезненные позиции, а ещё лучше придать им новый облик. Попытаться разуверить, разочаровать священника, как бы это смешно не звучало, в дьяволе, в религии. — Мне надо с тобой поговорить, — произнес Леви. Он взял Эрвина за руку и повел к длинным скамьям у алтаря: — Присядь. Смит послушно выполнил просьбу, обеспокоенно разглядывая мужчину перед собой: — Что-то случилось с братом? — Нет. Нет никакого брата. Священник непонимающе нахмурил брови, но не успел произнести ни слова, так как Леви продолжил. Он готовился все эти дни к этому разговору: — А что, если не дьявол тебя испытывает? — Понятно, — Эрвин закатил глаза, вспоминая их стычку в начале знакомства: — Снова догадки. А кто, если не дьявол? Или же птицы, раскаленная духовка и черви всего лишь совпадение? Это ты пытаешься внушить? Сейчас главное не сбавить оборот, довести дело до конца. Дожать. Врач посоветовал не останавливаться ни за что. — Бог, — Леви ухмыльнулся, мастерски пряча за маской скептицизма боль и страх. — Прости что? — удивленно переспросил священник. — Бог, — повторил осужденный, обводя помещение церкви тяжелым взглядом. На самом деле, в глубине души он так и считал, однако в здравом уме никогда бы не стал говорить такое Эрвину. — Не понимаю. — А что, если тебя испытывает Бог? Леви был дорогим для Смита человеком. Его мнению он доверял, поэтому каждое произнесенное слово производило эффект разорвавшейся бомбы. После этой фразы Смит нервно взглотнул и менее уверенным голосом спросил: — Зачем ему это делать? — За тем, что он ненавидит тебя — аккуратные ногти болезненно впились в бледную кожу: — Я прочитал книгу Иова. Ты ведь тоже знаком с ней? Во дворе сверкнула яркая молния, освещая лицо Леви на секунду холодным, мертвенным светом. Сейчас, с темными кругами под глазами, болезненно сверкающими серыми радужками, он не был похож на человека. Скорее призрак или утопленник. Лики же святых строго следили из тьмы стен. Черные пятна распятий отбрасывали причудливые длинные крестообразные тени на каменный серый пол между деревянными скамьями. Осужденный достал небольшую книжицу с разноцветными закладками из кармана брюк, почти театрально кинул её на пол. Библия, словно вторя чужим словам, открылась на нужной странице. Расписные, красивые буквы заглавий смотрели на Эрвина в упор. Священник испуганно отвел взгляд. Леви уже встречал этот взгляд — он был именно тот, что когда-то на кафельном полу туалета или при упоминании мертвой жены. — Ну, там про крокодила… Всё что я помню, — неуверенно пробормотал Смит. — Да, про крокодила тоже, — внимательно всматриваясь в побледневшее лицо, подмечая каждую мимолетную реакцию, произнес Леви: — Но там ещё много всего. Помнишь, как Бог убил скот Иова? Семерых верблюдов и десятерых детей. Отнял у него всё и заразил проказой. Ничего не напоминает? Осужденный достал пачку сигарет, закуривая. Струйка дыма устремилась вверх серыми лентами. — Но у меня не было верблюдов, — тихо произнес Эрвин, рассматривая свои сырые ботинки. Это детское оправдание будто ударило Леви под дых. Болезненно защемило сердце. Заключенный чуть не сорвался — желание просто обнять, пожалеть было непреодолимым. Это ведь так просто и в то же время невозможно сейчас. Осужденный устало потер переносицу, переводя дыхание. Надо дожать. Осталось совсем чуть-чуть, а дальше Эрвин вылечится. Он пересилит всё это. Подняв вновь взгляд на Смита, Леви заметил, что у него из левого уха струится алая полоска крови. Она, картинно стекая по бледной коже, обрисовывая красивую, ярко выраженную линию челюсти у мужчины. С холодом настоящего хирурга, заключенный продолжил: — Смотри сюда. На меня, Эрвин. Священник послушно выполнил указание. Его немного качало. Голубые глаза, сверкающие сильнее обычного из-за проволоки слез, сейчас смотрели словно сквозь Леви. — Ты же понимаешь, что за всем этим стоит Бог. Он не на твоей стороне. — Нет, на моей — убежденно, но вместе с тем робко произнес Смит, отрицательно качая головой. Заключенный ненавидел себя в этот момент. Кто он, блять, вообще такой, чтобы так мучить этого человека. Однако слова сами стали вырываться изо рта: — Не верю я вот в этот вздор… Ты должен понять, что всему виной — Бог. Дьяволу на тебя просто насрать. Бог хочет погубить тебя, но ты, видимо, такой тупой, что не понимаешь этого. — Зачем тебе всё это? — тихо спросил Эрвин, абсолютно не замечая того, что все плечо было уже залито кровью. Леви криво, надломлено улыбнулся, чеканя каждое последующее слово: — Потому что я есть зло. И это не изменить. Вдруг в витражные окна ворвалась ослепительная белая вспышка. Несколько разноцветных стеклышек звонко разбилось и вылетело наружу. Со двора донесся оглушительный треск, словно молния ударила прямиком в крыльцо церкви. Из-за этого осужденный не успел отследить тот момент, когда Эрвин, обессиленно закатив глаза, опасно завалился на бок, теряя сознание. Только услышав глухой удар о холодный каменный пол, Леви увидел, что между исписанными похабными надписями скамьями лежит тело. Осужденный испуганно опустился рядом. Собственные руки ужасно дрожали, пачкались в вязкой красной жидкости, постепенно растекающейся между каменных впадин. Однако накатывающая паника вдруг отступила. У Леви была одна прекрасная черта характера, которой он втайне даже гордился, — в критические, опасные для жизни моменты ему удавалось действовать холодно и быстро. Как оно получалось, он и сам до конца не понимал. Но каждый раз, когда на него нападали или начинался ужасный хаос вокруг, ему удавалось отключить эмоции, мыслить трезво и рационально. Правда, позднее все это болезненно компенсировалось. В такие минуты становилось страшно. Перехватив Эрвина поперек груди, словно большой мешок картошки, Леви потащил его на улицу. Надо добраться до машины, а потом больница. Вновь раздался оглушающий раскат грома. Небо, словно наливающийся черный синяк, зияло голодной пастью сверху. Под сильным градом капель одежда тут же намокла, неприятно облепляя тело. Ноги Эрвина безвольной плетью вязли в грязи. Один ботинок свалился, но времени подбирать его не было. Соленый пот смешивался с холодными водами дождя. Леви с невероятным усилием открыл заднюю дверь машины. Загрузил туда тяжелое тело. Вновь ослепительная вспышка. Что-то черное упало к ногам. Обугленный кусок дерева. Осужденный обернулся назад и с раболепным ужасом заметил, что яблоня полыхает.