Amie Doherty — Four Paths to Greatness
На восток и на запад ты уже отправлялся не раз, И мы снова расстались - с той поры миновал целый век. Мы прощались с тобою, и снег был похож на цветы, Ты сегодня вернулся, а цветы так похожи на снег. “Стихи на прощание”, Фань Юнь
Цинсюань укутался в одеяло, спрятав половину лица, но на Хэ Сюаня был по-прежнему устремлён его полный праведной обиды взгляд. — Не иронизируй, — бросил он, в надежде, что Ши Цинсюань как-нибудь сам разрешит неловкую ситуацию, но тот молчал, будто был оскорблён до глубины души. Хэ Сюань за долгое время успел позабыть, что младший Ши всегда был любителем излишнего драматизма и если уж был охвачен какой-то эмоцией, то шёл до победного конца. — Можно подумать, ты сам не навоображал бог весть чего. — Тут нечего сравнивать! — оспорил Цинсюань, высунувшись из одеяльного кокона. — Я лишь сделал вполне логичные на тот момент выводы, а ты… — Ну вот и я их сделал, — пожал плечами Хэ Сюань. Ши Цинсюань страдальчески вздохнул и ударился лбом в сложенные колени. — Как же сложно! — Мгм, — кивнул он, решив не добавлять, что всё, происходящее вокруг, «сложно» ещё с его пробуждения после векового сна. Да и раньше, вроде как, просто не было, но в последнее время, стоило копнуть чуть глубже, стало совсем уж невыносимо. — Однако! — начал тот с долей воодушевления. — Стоит искать и положительные стороны! — Правда? — скептично поинтересовался Хэ Сюань. — Ну же, просвети меня. — Я-то тебя и раньше особо не понимал, но теперь и ты меня не понимаешь. Выходит, я тоже стал хоть малость загадочным, м-м? На этих словах силуэт Цинсюаня осветился тусклым, лазурным сиянием. Хэ Сюань, покосившись на это, с сомнением уточнил: — А свет откуда? — Неплохой эффект, правда ведь? — Ши Цинсюань многозначительно поиграл бровями, а Хэ Сюань всерьёз поразился, как ему всё ещё хватало сил на такую ерунду. — Никак не было случая попробовать. — Лучше не придумаешь. Погаси его, с мыслей сбивает. Со вздохом «да что ты понимаешь» тот щёлкнул пальцами, и лазурный свет тотчас же погас, погрузив комнату в привычный для глаз полумрак. Да и вспышка былого энтузиазма быстро стёрлась с его лица, вновь ставшего отстранённым. — Знаешь, — начал Цинсюань притихшим тоном, — если других вариантов нет, мы могли бы попробовать просто говорить честно, как если бы доверяли друг другу и не устраивали из каждой фразы целое представление. Что скажешь? — Похоже на план, — усмехнулся Хэ Сюань и озвучил мысль, что давно крутилась на языке и казалась весьма глупой: — Прозвучит самонадеянно с моей стороны, но ты можешь мне доверять. — На вопросительный взгляд он тут же решил добавить: — Хотя бы по той причине, что я точно никому не проболтаюсь. — Цинсюань издал смешок и немного расслабился, но согласия или возражения так и не последовало. — В таком случае, скажешь, почему решил отправиться со мной? Нет, ты уже, конечно, упомянул это, но всё довольно… расплывчато. Ши Цинсюань фыркнул себе под нос и принялся нервно теребить край одеяла. Не то чтобы Хэ Сюань хотел донимать его вопросами, но и не он первым начал разговор, так что всё было честно. — Не знаю, какого ответа ты от меня ждёшь. Когда я пришёл в себя, то особо не отдавал отчёта в своих действиях, в голове такой бардак был, так что я сделал то, что на тот момент показалось мне правильным. — Цинсюань окинул его пристальным взглядом. — Я не был уверен, какой будет твоя реакция, действовал вслепую. Хоть ответ и показался вполне честным, вопрос заключался в другом. — Спрошу иначе. Почему ты захотел пойти именно со мной? — Казалось, что с каждым новым вопросом Цинсюань становится всё нервознее, как будто Хэ Сюань ненамеренно докапывался до чего-то крайне неприятного. — Я думаю, что его высочество в любой ситуации помог бы тебе многим лучше меня. Его высочеству, по крайней мере, хватило бы тактичности вовремя заткнуться и не донимать и без того эмоционально истощённого человека подобными вопросами. Стоило воцариться тишине, Хэ Сюань понял, что фраза прозвучала как дешёвая попытка отвязаться от излишней головной боли. Он неосознанно поморщился и добавил: — Я не ожидал, что ты захочешь находиться в моём обществе и говорить откровенно после… всего. Цинсюань приподнял брови и мягко улыбнулся; его рука дрогнула, как будто он хотел протянуть её, но на этот раз не стал, лишь крепко сжал край покрывающего плечи одеяла. Все его действия выглядели настолько нерешительными, что казалось, принадлежали другому человеку. — А разве ты сам не сказал, что я могу тебе доверять? Хэ Сюань не сдержал ироничного смешка. Сам же и загнал себя в ловушку. — С каких пор мои слова — достаточное доказательство? — Раньше всегда были, до… ты сам знаешь какого момента. — Ши Цинсюань отвёл взгляд, а его руки непроизвольно сжались в кулаки. — Ты не можешь винить меня за это. Но и я не могу делать вид, что не замечаю, как сильно ты пытаешься сделать хоть что-то… со всем. Я… никогда не говорил, как на самом деле благодарен за то, что ты не оставил меня, когда началась вся эта заварушка. Впрочем, как и тогда, ещё в самом начале. Знаю, что всё вышло как вышло, но, — его голос дрогнул, — если бы его, Цзинь Вэя, не было тогда рядом со мной, я не знаю, смог ли бы я… — Ты бы смог. А я не сделал ничего хорошего, чтобы заслужить такие слова. — Хэ Сюань плотно сжал губы и выдохнул несуществующий воздух. От злости всё тело пробило ознобом; сам он был уверен, что не заслужил прощения и уж тем более — благодарности. Гораздо проще было воспринимать Цинсюаня, смотрящего в его сторону с натянутым презрением, ведь едва ли младший Ши даже за эти года научился испытывать его по-настоящему. Но вот человек, сидящий напротив, и произнесённые им слова заставляли его чувствовать замешательство. Подумать только, Хэ Сюань на своей собственной территории, в собственном дворце, сидя на собственной кровати ощущал себя загнанным в угол! — Я делал это ради себя самого. Цинсюань протянул чуть дрожащие ладони и несмело коснулся его лица, приподнимая подбородок, чтобы посмотреть в глаза. Первым его желанием было просто метнуться отсюда к демонам, сослаться на чрезмерно важные посреди ночи дела и не позволять этому — чем бы оно ни было — продолжаться. Но Хэ Сюань не пошевелился. — Каждый раз, когда ты говоришь что-то такое, ты, кажется, сам в это веришь. — Покачал тот головой. — Нет ничего плохого в том, чтобы не знать, как подобрать слова или быть неуверенным в своих мотивах. Но ты не должен всякий раз очернять себя самого, лишь бы уйти от неудобных вопросов… — Цинсюань вздохнул, делая милостивую паузу. — Хэ-сюн, прошло уже так много времени, неужели настолько постыдно признать, что ты был там не только ради себя? — С чего бы мне ещё там появляться? Ради тебя? — едко усмехнулся Хэ Сюань. — Перестань трактовать по-своему каждое из моих действий и делать вид, словно знаешь меня. — Я знаю тебя. — уверенно заявил Цинсюань и очертил пальцами нижнюю часть его лица. — Может, не так хорошо, как хотел бы, но знаю. И ты знаешь меня не хуже. Какое-то время Хэ Сюань молчал, не спуская с Ши Цинсюаня раздражённого взгляда. Что ж, он тоже был не из тех, кто мог просто взять и вовремя остановиться. — Да, — согласно кивнул Хэ Сюань и тоном, как будто и правда пошёл на попятную, продолжил: — я знаю тебя так хорошо, что даже не придал значения, что ты с какой-то стати вдруг стал подыгрывать мне в императорской столице. Ты ведь всё знал. Совсем на тебя не похоже. Я… закрыл на это глаза. Я приходил к тебе, но игнорировал тебя? По твоей логике выходит, что так. Цинсюань медленно поднял взгляд; промелькнувший страх быстро рассеялся, а ему на смену пришла пустота. Хэ Сюань буквально видел собственное отражение в его глазах. — Я подыгрывал тебе, потому что на тот момент это казалось мне правильным, — ответил тот глухо и отнял руку. — Но сейчас не кажется. Просто… чем больше проходило времени после моего низвержения, тем… больше появлялось каких-то неверных действий и слов. И ещё больше неверных мыслей. Я понимаю, что некоторые вещи я как будто не совсем контролировал. Я выдумывал сотни причин, по которым ты пришёл вновь, сотни скрытых зловещих смыслов. — Ши Цинсюань вновь уткнулся взглядом в собственные сцепленные руки; слова его звучали довольно сбивчиво, как будто он и сам толком не знал, как всё объяснить. — Ха-ха, если честно, мне очень неловко говорить об этом. Если ты так хочешь, чтобы я признал тебя правым — хорошо. Но давай на этом и остановимся? В прозвучавшем тоне, в мелких, полных неуверенности жестах, отчётливо виднелась не неловкость, а банальный страх. Хэ Сюань догадывался о его природе лишь отчасти, но после вечных недопониманий решил не делать поспешных выводов. — В этом нет ничего неловкого, — наконец, произнёс он. — И мне плевать, признаешь ты меня правым или нет. Голова Ши Цинсюаня опустилась ещё ниже, а пальцы сжались в кулаки. Несколько раз он то открывал, то закрывал рот, как будто всё никак не мог сформулировать мысль. — События последних месяцев сменялись так стремительно, что я позволил себе забыться. — тихо начал тот, не отрывая напряжённого взгляда от сцепленных в замок пальцев. Его бледные, искусанные губы сжались в тонкую линию. — Старые друзья, разворошённые в памяти воспоминания, общие дела… позволили мне окунуться в этот омут с головой. Это было… не хорошо и не плохо, хотя нет, наверное, всё же достаточно хорошо, ностальгически хорошо, но… Чем дальше я заходил, тем сильнее убеждался: это — лишь временно. Хэ Сюань нахмурился, пусть и не понимая до конца, куда тот клонит, но ощутимо напрягаясь от изменившегося настроения Ши Цинсюаня. Прямо как часами ранее, на берегу озера. — Что — временно? — Да всё, — хохотнул Цинсюань. — Весь этот идиотский спектакль, что я разыгрывал на протяжении месяцев. Самонадеянная попытка то ли самообмануться, то ли обмануть всех вокруг. Что так удивлённо смотришь? Сам ведь и допытывался. Он рассмеялся странным, немного надрывным смехом, и Хэ Сюаню, сидящему всего-то на расстоянии вытянутой руки, представшее в полутьме лицо показалось жутким в своей неестественности. Что-то подобное он замечал в самом начале, когда тот явился требовать свой прах в Чёрные Воды, а после… все острые углы, казалось, сами собой отесались и сгладились. Наверное, глупо с его стороны было полагать, будто что-то болезненное и фундаментальное могло просто так исчезнуть. Но Хэ Сюань и здесь преуспел в своём умении уходить от неугодной правды. Смяв пальцами край одеяла, а после нервно зацепив выбившуюся из высокого пучка прядь волос, Ши Цинсюань долгое время молчал и лишь смотрел на Хэ Сюаня таким взглядом, как будто пытался отыскать в чужом лице нужную ему эмоцию. — Хах, я уж не знаю, на кой чёрт тебе сдалась моя искренность. Не помню, чтобы ты так ценил её в людях. Да без разницы, — махнул рукой Цинсюань; лицо его стало задумчивым, а прядь волос вновь была заправлена за ухо. — До этого всё шло, на самом деле, не так уж и плохо, но вот стоило мне вновь оказаться на небесах, я ощутил, что это последняя капля, и с меня хватит. Там я вновь увидел ту чёткую грань, которую неосознанно пытался пересечь и сделать вид, что позабыл, чем я теперь являюсь. — Ты… — На самом деле, я старался изо всех сил. — Ши Цинсюань вскинул голову и проморгался. С его губ сорвался болезненный смешок. — Я думал, что отвлечение пойдёт на пользу, что всё постепенно наладится, но… ничего не вышло. Нет, только хуже стало! Я одним своим появлением в итоге умудрился насолить чуть ли не всем подряд! И его высочеству с господином Хуа, и Цзимину, и тебе, и генералу Пэю! И даже, чёрт возьми, Повелителю Ветров, которого не видел ни разу в своей жизни! — воскликнув это, Цинсюань резким движением провёл кулаком по щеке; его голос дрожал, как будто он едва сдерживался, чтобы не сорваться. — Мне правда, правда крайне интересно, с чего всем приходится чем-то жертвовать и унижаться, чтобы обелить моё проклятое имя! И что самое главное — так было всегда! Так было с самого моего детства. И что бы я ни делал, всё всегда возвращалось на круги своя! Эти услуги, за которые мне вовек не расплатиться… — Он подался ближе и, обхватив Хэ Сюаня за предплечья, слегка встряхнул его и прокричал в лицо: — Посмотри на меня! Посмотри внимательней! Ты по-прежнему считаешь, что я был достоин того, чтобы рисковать собственным прахом?! Чтобы вверить его в руки лучшего друга твоего злейшего врага?! Да Пэй Мин только из желания поквитаться мог развеять его в ту же секунду! А если не Пэй Мин, то тогда один из скопища этих идиотов наверняка рано или поздно бы дерзнул! Ши Цинсюань разжал пальцы и медленно отстранился, его руки пробивала мелкая дрожь, да и сам он выглядел так, словно забылся и теперь сожалел об этом. Хэ Сюань же, пусть его тело по-прежнему ощущалось оцепенелым, тихим и ровным голосом произнёс: — Это был самый гуманный способ разрешить ситуацию. — Гуманный? — нахмурился тот. — По отношению к кому? — Не стоит думать, что я решился за мгновение. Я обдумывал, как лучше поступить. Если бы я не вмешался, тогда на тебя рано или поздно повесили бы уже мои преступления, а после запрятали за решётку. Цинсюань, — позвал он, дождавшись, пока тот поднимет блестящий от скопившихся в уголках слёз взгляд, — я не стану говорить, что так уж сильно горжусь тем, что сделал. Хочешь верь, хочешь — нет, но я не люблю марать руки, хоть, по моему мнению, некоторые люди и заслуживают смерти. Но я ни о чём не жалею. И суть в том… если бы всё произошло так, как я только что описал, я не смог бы оставить это как есть и непременно вмешался. А если бы я вмешался на виду у всех, Пэй Мин не стоял бы в стороне, сколько бы ты ни упрашивал. Пролилась бы кровь. Немало крови, думаю, потому что небеса с недавних пор, как бы выразиться, стали действовать мне на нервы. Тебе бы это точно не понравилось, поэтому я выбрал путь с наименьшим… ущербом. Ши Цинсюань смотрел на него совершенно ошалелым взглядом, как будто услышал нечто невероятное. — Ты бы… — его губы дрогнули и сжались в тонкую полосу, а по щеке всё-таки покатилась слеза, которую он так и не смог сдержать. — Ты бы открыто выступил против небес из-за меня? — Это… разве не то же самое я только что сказал? Цинсюань вновь замер, не говоря ничего, даже не шевелясь, только слёзы очерчивали лицо, скатывались к подбородку и срывались вниз. Хэ Сюань действительно не понимал, что не так. — Цинсюань, — позвал он, дождавшись, пока взгляд напротив сделается хоть немного осознанным, — что именно тебя расстроило? Если ты это из-за того, что эм-м… кто-то мог погибнуть, я же просто теоретически предположил. Ничего из этого не понадобилось, потому что ты… ну каким-то образом уболтал Пэй Мина отдать мой прах, и мы свалили подальше с небес. Всё закончилось. Тебе больше не придётся туда возвращаться. Хэ Сюань протянул руку, чтобы стереть слёзы с его щеки. Кто же мог предположить, что именно это прикосновение и станет последней каплей. Ши Цинсюань судорожно выдохнул, обхватил его руку, а потом, словно от незнания, как выйти из смущающей ситуации, с отчаянием уткнулся лбом ему в грудь. Всё его тело стало сотрясаться от судорожных рыданий. Замерший в замешательстве Хэ Сюань совершенно не знал, как успокаивать людей, не знал, что нужно говорить, какие жесты при этом допустимы, а какие — нет. Он был плох в этом даже при жизни, стоит ли говорить, что после смерти подобный навык оказался и вовсе бессмысленным? Спустя пару мгновений он наконец-то вышел из оцепенения и осторожно опустил руку на спину Ши Цинсюаня, надеясь, что это его успокоит. Но действие вновь произвело обратный эффект, и тот с рваным всхлипом подался ещё ближе, обхватив Хэ Сюаня с такой силой, что будь он человеком — ребра не выдержали бы хватки. Тело Цинсюаня пробивало крупной дрожью, дыхание стало рваным, а редкие всхлипы превратились в самую настоящую истерику. Хэ Сюань понимал, что примерно этого младший Ши так старательно избегал, намеренно обходя все острые углы, заглушая собственные эмоции, чтобы лишний раз не сорваться, но именно так и довёл себя до крайности. — Прости меня, — прозвучало сквозь сбивчивые рыдания. — Тебе не за что просить у меня прощения. — Прости меня, я не должен был сомневаться в тебе, не должен был в каждом твоём действии искать подвох. — шептал тот, глотая слёзы. — Я так сильно ошибся. Я вёл себя отвратительно… просто отвратительно. Ты говорил мне всё как есть, с самого начала только правду, а я всё время делал вид, как будто не замечаю этого. Как-то даже сказал, что твои слова пугают меня, и совершенно не подумал, что ты можешь послать меня куда подальше и после этого никогда больше не появляться! Я не знаю, почему так поступал… Клянусь, я не знаю. — Цинсюань, сколько я могу повторять? Перестань передо мной извиняться то за одно, то за другое. — Хэ Сюань переместил руки на его макушку и крепче прижал голову к своей груди. — Я, как ты знаешь, не привык замалчивать обиды, а это значит: если бы ты вдруг так уж оскорбил меня — поверь, уже знал бы об этом. В иной ситуации Ши Цинсюань наверняка оценил бы иронию, но сейчас и вовсе не воспринял её, разве что перестал твердить бесконечные извинения. — И ещё перестань решать за других. К примеру, думаешь, его высочество стал бы помогать тебе, если бы считал, что ты ему так уж насолил? Уверен, он был просто рад, что вновь увидел своего друга. И всё. Фраза вызвала хриплый, невесёлый смех. — Да, в том-то и дело! Он был рад увидеть друга, но на месте его друга был я. На месте человека, которого любил и уважал Цзимин, был я. На месте того, к кому ты привязался на небесах, был я. Неужели это настолько неочевидно?.. — он замолчал ненадолго, а когда заговорил вновь, голос немного выровнялся: — Я так устал от этого безобразного хаоса в моей душе. От того, что всё просто не так. От того, что я не могу быть для всех тем, кем был прежде. Мне казалось немыслимым, чтобы кто-то разглядел это во мне. Я ведь всё ещё помню, каким человеком был. И я знаю, чего ждут от меня окружающие. Мне невыносимо притворяться и делать вид, что я могу соответствовать их обо мне представлению. Я так чётко увидел это в зале Шэньу, когда на глазах Цзимина оклеветал того бога. То, как он смотрел на меня потом… — Его голос дрогнул, и Ши Цинсюань вновь затих. — Десятки лет я шатался по миру. Порой, когда дорога заводила к Призрачному городу или Деревне Водяных Каштанов, я прилагал усилия над собой, разворачивался и шёл прочь. Потому что нет ничего более постыдного, чем позволить близким мне людям понять, в какое разочарование я на самом деле превратился. Хэ Сюань сидел неподвижно и сквозь макушку Цинсюаня немигающим взглядом смотрел на покачивающийся фонарь, на едва заметное движение волн за окном. Он понимал. Действительно понимал. И многие действия и слова Цинсюаня теперь не казались непостижимыми. — Ты слишком много на себя берёшь, — наконец, произнёс он, стараясь не выдать немую, бессильную злобу в голосе. Если бы он только знал, как всё обернётся, то никогда бы не погрузился в тот сон, и ждал бы хоть несколько десятков, хоть несколько сотен лет. — Ты был и остаёшься просто человеком, и не можешь продолжать в том же духе грызть себя за любую мелочь. Ты не в ответе за всё и всех вокруг. И не должен кому-то на радость лепить из себя того, кем не можешь или не хочешь больше быть. И если кого-то вдруг не устроит, что ты предстанешь перед ним таким, каким есть, то этот бесполезный мусор не стоит даже капли твоего внимания. — Ты не можешь так говорить, — низким, сорванным голосом пробормотал Цинсюань, всего на мгновение отвлекаясь от рыданий. Хэ Сюань уверился, что он на верном пути. — Ещё как могу, — хмыкнул он, методично проводя рукой по растрепавшимся волосам. — Мир полон ублюдков, Цинсюань. Разве можно позволить им иметь над тобой хоть какую-то власть? Даже взять этих напыщенных моралистов с Верхних Небес. Скажи, чего на самом деле стоят их слова? Имеют ли они вес после всего, что ты там увидел? Цинсюань, — позвал Хэ Сюань и, склонив голову, тыльной стороной ладони коснулся чужой щёки, чтобы чуть отстранить его от себя, — Я здесь, с тобой. После всего, что я услышал и увидел, я всё ещё здесь. И я знаю, что человек, к которому я привязался на небесах — это ты. Именно ты. Перестань приписывать окружающим собственные мысли. Посмотри на меня. От прикосновения к щеке Ши Цинсюань замер, окаменев, и даже перестал всхлипывать. Он замотал головой, сильнее уткнувшись лицом Хэ Сюаню в грудь. — Не сейчас. Только не сейчас, — глухо выдавил Цинсюань. — Почему? — спросил Хэ Сюань, не понимая, чем именно вызвал такую реакцию. За всё время они пришли хотя бы к тому, что Цинсюань не шарахался от любого его прикосновения. — Просто на мне нет личины. Нужно какое-то время, чтобы вернуть её. Так порой бывает. Только, ха-ха… обычно я один, и это не такая уж и проблема. Серьёзно, дай мне пол палочки благовония. Хэ Сюань фыркнул, не веря своим ушам: — И всего-то? Говоришь так, будто я никогда не видел твоего лица. Ши Цинсюань замотал головой и уже твёрже произнёс: — Всё сложнее, чем ты думаешь. Просто подожди немного. — Чего мне ждать? И что тут сложного? Почему ты боишься своего истинного облика и прячешься за этой личиной? Ши Цинсюань издал странный звук, похожий на всхлип. — Посмотри на меня, — уже тише попросил Хэ Сюань. — Цинсюань? — Нет, я не хочу представать перед тобой в таком виде. — И намного тише, едва различимо, добавил: — Только не перед тобой. — Ты можешь предстать передо мной в любом виде, — раздражённо бросил Хэ Сюань и после, опомнившись и смягчив тон, добавил: — Ты ведь знаешь, как выглядит моё настоящее лицо. Так почему я не имею права увидеть твоё? Хэ Сюань не произнёс вслух и даже не особо об этом задумывался прежде, но всё это время он хотел увидеть настоящий облик Цинсюаня. Не идеальную личину шестнадцатилетнего юноши, а лицо человека, которое он всё ещё отчётливо помнил. Человека, что пал с небес и познавал тяготы жизни, что, посмеиваясь, будто это ничего не стоило, делил с нищими свои скромные ужины и всюду таскал за собой назойливого мальчишку. Он хотел увидеть Ши Цинсюаня, который даже в самом конце сделал всё возможное, чтобы облегчить жизнь своим друзьям. Который, вместо того, чтобы взять Цзимина и просто найти пристанище у его высочества, остался до конца, не желая бросать других в беде. — Ты не можешь сравнивать это, ведь твой истинный облик красив так же, как и личины, которые ты использовал. Хэ Сюань, желающий что-то сказать, подавился собственными же словами. Он не сдержал ироничного смешка, потому что сам был, откровенно, иного мнения. Человек, чья жизнь превратилась в сущий ад на земле задолго до смерти, просто не мог… возродиться в прекрасном облике. В самом начале пути Хэ Сюань настолько ненавидел истинную форму, что личина Мин И стала чем-то сродни благословению. Она была и ненавистна, и желанна одновременно. И лишь спустя век, а может, и дольше, пришло смирение и некое… безразличие. Ши Цинсюань же был тем, кто выше всего ценил свой внешний вид. Во время жизни на небесах он прекрасно осознавал, насколько красив и беззастенчиво этим пользовался. После низвержения изменилось всё лишь потому, что многое потеряло для него важность. Хэ Сюань предполагал, что причиной некоему попустительству была не невозможность что-то изменить, а непомерное чувство вины. Именно поэтому он отказался вернуться на Средние Небеса. Ши Цинсюань считал, что некоторых вещей попросту больше недостоин, что после всего он не имеет права заботиться о такой ерунде. Но Хэ Сюань всё ещё хорошо помнил его в те времена, пусть Цинсюань и утратил былой лоск, он по-прежнему оставался… чем-то прекрасен. Даже два перелома не заставили его утратить некую утончённость. Невозможно лишить человека того, что было с ним с самого рождения. Сейчас же… Хэ Сюань понял, что, наверное, не должен был настолько давить, потому что два человека могли воспринять одну и ту же вещь совершенно по-разному. — Я тебе сейчас покажу кое-что, и если будешь достаточно впечатлён, то не станешь скрывать от меня истинный облик. Что скажешь? — Э-э, звучит довольно… интригующе, — с сомнением протянул Цинсюань. — Согласен. Только дай мне мою маску. Она возле кровати, прямо за твоей спиной. Когда Хэ Сюань тянулся за маской, Ши Цинсюань всё ещё не отрывался от него, и со стороны это смотрелось, наверное, довольно занятно. Стоило пальцам коснуться едва мерцающей драконьей чешуи, та тут же отреагировала и ударила его довольно мощным импульсом энергии. — Мог бы предупредить, что она не терпит прикосновений незнакомцев. — Он с раздражением потирал ладонь, в то время как Цинсюань уже успел закрепить маску на лице. — И что это на самом деле такое? Духовное оружие? — Нет, не оружие, — качнул головой Цинсюань и распрямил плечи. С маской на лице он держался уверенней, и… Хэ Сюаню откровенно хотелось как можно быстрее с этим покончить. — Кажется, этот предмет и правда обладает собственным разумом, но я бы не стал называть его оружием, скорее, артефактом. Позже я постараюсь убедить его больше не причинять тебе вреда. Обычно он так на всех реагирует. — Его глаза в прорезях маски чуть сощурились. — И… что я должен увидеть? Какое-то время ничего не происходило, но после на лице Хэ Сюаня от шеи к линии роста волос проявилась мерцающая в блёклом свете чешуя. — Как здорово! — воскликнул Цинсюань и, ненадолго позабыв обо всём, подался ближе, рассматривая его лицо с разных сторон. — А это… — Как-то давно я поглотил одного мощного водного гуля и не учёл, что передались мне абсолютно все его способности. — Хэ Сюань поморщился. — К вечеру было какое-то небесное собрание, а эта дрянь проявлялась даже сквозь личину. Доставила мне немало хлопот. Ши Цинсюань расхохотался, очевидно, представив эту картину во всех красках. — Знаешь, я всё хотел спросить… «Поглотить демона» — это действие метафорическое или… — Или. Ты уверен, что хочешь слышать ответ? — Ха-ха, теперь точно нет. — Он задумчиво постучал пальцем по поверхности маски. — Учитывая, что я теперь тоже демон, кхм… — Цинсюань, обычно я поглощаю только полезных демонов. — Пф-ф, не больно-то хотелось. — Перестань тянуть время. — Да-да, ладно, убедил меня, — нервно усмехнулся Ши Цинсюань. Он развязал ленту на затылке, но всё никак не отнимал маску от лица. — Эм-м, дело в том, что я видел собственное отражение лишь раз лет тридцать-сорок назад. И… я не помню, насколько всё на самом деле плохо, ха-ха, помню только, что испытал в тот момент. Это я, эм, к тому, что если всё же плохо, то… Я верну личину сразу, как смогу, и давай просто сделаем вид, как будто этого не было? — Как скажешь, — спокойно согласился он. До слуха донеслось, как тот втянул воздух, а после плавным движением отнял от лица маску и опустил её на колени. Хэ Сюаню почудилось, будто он упал с большой-большой высоты, ведь первым, на что он обратил внимание, были те самые черты лица. Перед ним больше не было молодого господина, пролившего вино, лишь человек, которого он сверг и бросил на произвол судьбы на улицах императорской столицы. Человек, который был его единственным за всю жизнь другом. Таким Хэ Сюань помнил Ши Цинсюаня в самый последний день их встречи. И… сложно объяснить, но это лицо, несмотря на мертвенную бледность, казалось, принадлежало живому человеку больше, чем идеальная личина, которую Ши Цинсюань поддерживал, даже будучи без сознания. — И… это всё? — спросил он с запозданием. Единственной отличительной чертой был след от ожога в правой части лица. Но даже он не так уж бросался в глаза: с шеи он переходил к линии челюсти и формой, чем-то напоминающей паучью лилию, слегка касался скулы. — Что — всё? — Ши Цинсюань смотрел строго на свои сцепленные руки и не смел поднять головы. — Вот ради этого ты заставил меня показать грёбаную чешую? Довольно подлый поступок, Цинсюань. — Сыронизировал Хэ Сюань без зазрений совести. — Если у тебя сейчас же чудесным образом не вырастут рога или что-то ещё, то я решу, что ты всё это намеренно подстроил! — Эй, ты что, смеёшься? — насупился тот, вскинув на Хэ Сюаня полный негодования взгляд. — Ага, с того, каким дураком нужно быть, чтобы тратить уйму духовных сил на облик, в котором нет необходимости. — Не тебе говорить про облики, в которых нет необходимости! — Это было для дела. Ши Цинсюань недоверчиво вскинул брови, и Хэ Сюань решил не продолжать: если личину Мин И ещё можно было отнести к категории «для дела», то всё, что было после… — Я хотел сказать лишь то, что не вижу ничего, как ты говорил, ужасного. Скорее всего, ты сам внушил себе это очень-очень давно. Ужасно, Цинсюань, это полсотни следов от колющего оружия, а не… — Хэ Сюань протянул руку и спросил: — Можно? Ши Цинсюань коротко и всё ещё немного испуганно кивнул. Когда Хэ Сюань коснулся его лица, то чувствовал, что тот смотрит на него, не отрываясь, словно в ожидании подвоха. Он осторожно очертил ожог с подбородка до самой щеки. Кожа под пальцами ощущалась холодной, а линия челюсти — напряжённой до предела. — Было больно? Цинсюань нахмурился, как будто сразу и не понял вопроса. — Нет, кажется нет, — качнул он головой. — Помню, всё было в дыму, дышалось тяжело. — Взгляд его остекленел. — Наверное, я отключился ещё до того, как подступил огонь. Даже когда пытаюсь вспомнить — всё как в тумане. — Не стоит это вспоминать. — Хэ Сюань вновь погладил его по щеке большим пальцем. — Я сожалею, что меня не было рядом. Я не должен был уходить. И ты был прав — я приходил туда не только ради себя. Губы Ши Цинсюаня дрогнули, и уголки приподнялись в улыбке. — Не стоит это вспоминать, — повторил тот, а после накрыл тыльную часть руки Хэ Сюаня своей. — Ты, и правда, думаешь, что это, — Цинсюань кивнул в сторону ожога, скрытого под их ладонями, — не так ужасно? — Мгм. Если хочешь, завтра я отведу тебя к зеркалу и буду убеждать в этом до тех пор, пока ты не согласишься. — Даже не знаю, услышать от тебя подобное — пугающе или приятно, ха-ха-ха. — Вот и выяснишь. А теперь, будь добр, перестань думать и ложись спать. С этими словами Хэ Сюань высвободил ладонь и улёгся на свою половину кровати. Он даже не удивился, когда Цинсюань пересёк середину и без единого колебания улёгся прямо у него под боком, кое-как накинув одеяло и наконец-то позволив себе закрыть глаза.***
Вначале сон был поверхностным и тревожным, ему толком ничего не снилось, кроме обрывочных образов. Первый раз он проснулся и резко подскочил на кровати, когда спросонья ощутил какое-то движение. Ши Цинсюань едва разлепил глаза и долго не мог понять, где находится, и кто перед ним, до тех пор, пока этот кто-то довольно сонным и оттого раздражённым голосом Хэ Сюаня не велел ему «лечь обратно и не дёргаться хотя бы до утра». В следующий раз Цинсюань проснулся, когда в окне только-только забрезжил рассвет. Очертания всех предметов в комнате всё ещё были едва различимы. — Спи, слишком рано. Хэ Сюань уложил его голову обратно, а Ши Цинсюань полусонным мозгом пытался понять, в какой именно момент устроился прямо на чужой груди и ещё умудрился во сне зацепиться за него чуть ли не всеми конечностями. Сделалось неловко, но Цинсюань не успел развить эту мысль и заснул. Он резко распахнул глаза, а яркий дневной свет — кто бы мог подумать, что в Чёрных Водах вообще бывало настолько светло — заставил зажмуриться. Кажется, был полдень. За окном всё белело настолько, что Цинсюань пару раз потёр кулаком глаза, и лишь после понял, что идёт снег. Порой под порывами ветра снежные хлопья меняли направление и бились прямо в окно. Он вздрогнул от звука перелистывания страниц и тут же наткнулся взглядом на Хэ Сюаня, что всё это время находился в непосредственной близости. Тот лежал, закинув одну ногу на другую, и с довольно увлечённым видом читал книгу в тёмно-бордовом переплёте; название на корешке разглядеть не получилось — оно было выведено слишком мелкими иероглифами. Ши Цинсюань так часто заставал Мин И за этим занятием, что невольно застыл. Глупо было полагать, что в свободное время Хэ Сюань не делал… ну, тех же вещей, что некогда были свойственны Мин И. — Доброе утро, — нарушил он тишину, не отрываясь от подушки. — …Доброе, — отозвался Хэ Сюань и снова перелистнул страницу. — Хотя, уже ближе к полудню. — О, — протянул Цинсюань и задумчиво взъерошил волосы. — Ты что, никуда не уходил? — Позавчера разве для того, чтобы поесть. Вчера были дела, я вернулся ближе к ночи. — Стоп… какие ещё вчера-позавчера? — Ши Цинсюань приподнялся и снова усиленно потёр глаза. — Мы ведь вчера только… — Цинсюань, — он отложил книгу и повернулся, — прошло уже три дня. Слова заставили задуматься: и правда, на рассвете никакого снега ещё не было, теперь же намело так, что всё за окном слилось в единое белое полотно. — Ого, вот так поспал. — Ши Цинсюань присел и размял шею. Хэ Сюань тем временем окинул его внимательным взглядом: — Как самочувствие? — А… да вроде неплохо. — Воспоминания о произошедшем накануне нахлынули на него медленным, неотвратимым потоком. Цинсюань со страдальческим вздохом уронил лицо в ладони. — Как же неловко. Ради небес, прости! Не знаю, что на меня нашло, голова совсем не варила. Но я не должен был вываливать на тебя столько всего за раз… — Лучше уж всё разом, чем по чуть-чуть, — отмахнулся Хэ Сюань и так же невзначай добавил: — Кстати, ты знал, что трещишь даже во сне? У Цинсюаня внутри всё похолодело. — Что я говорил? — О-о, — губы Хэ Сюаня растянулись в язвительной усмешке, и от сердца отлегло — тот явно просто забавлялся. — Хватит, чтобы компрометировать тебя ещё пару сотен лет. — Как подло, Хэ-сюн, — Цинсюань шутливо подтолкнул его в предплечье. Пока Хэ Сюань что-то искал в шкафу с одеждой, Ши Цинсюань, уставившись в окно, принялся загибать пальцы, подсчитывая дни. — Фух, — выдохнул он с облегчением, — я уж было испугался, что проспал Праздник Весны. — Кстати, — тот развернулся, а в Ши Цинсюаня полетела тёплая накидка с мехом на воротнике. — Все дни, пока ты спал, его высочество и мелкий паршивец пытались с тобой связаться по духовной сети. У них, конечно же, не вышло, поэтому они стали донимать Собирателя цветов. А Собиратель цветов стал донимать меня. Стоит ли говорить, что это утомляет? — Вы двое наконец-то помирились?! — воодушевился Цинсюань. Конечно, он был уверен, что помирился, скорее всего, именно Хуа Чэн. Хэ Сюань лучше бы отправился на казнь, чем сделал первый шаг к примирению. Тот не выглядел столь же воодушевлённым и отмахнулся: — Не отвечать ему ещё хуже, чем отвечать. В общем, как придёшь в себя — будь добр сообщить его высочеству, что действительно спал, а не сидел, скованный цепями в какой-то темнице. Скоро он наверняка придёт к такому выводу. Учитывая, что в Небесной Столице ты обыграл всё так, будто планируешь безвременно исчезнуть. Ши Цинсюань не сдержал смешка, а после и вовсе расхохотался. Он не стал говорить вслух, что у его высочества, учитывая некоторые моменты из прошлого, были все основания для беспокойства. Он связался с Се Лянем по пути из дворца: У Хэ Сюаня были какие-то дела снаружи, а Цинсюань изъявил желание прогуляться вместе с ним. Услышав его голос, принц, казалось, выдохнул с облегчением, но не стал задавать лишних вопросов, лишь пригласил их в Призрачный город на Праздник Весны и искренне порадовался, что Цинсюаню стало лучше. Уже второй человек за день говорил это с такой осторожной интонацией, что он вновь испытал укол совести — надо же было наворотить столько всего за один единственный день. По дороге они обсуждали какие-то повседневные, не особо важные вещи, и Ши Цинсюань не мог избавиться от ощущения, что поведение Хэ Сюаня казалось ему в чём-то странным. Он вроде бы не делал и не говорил ничего из ряда вон, но при этом… порой в его словах слышалась непривычная мягкость. Больше он ни единым словом не припоминал Ши Цинсюаню ничего из случившегося накануне, как будто счёл все эти откровенные неудобства… нормальными. Впрочем, скорее всего, так проявлялись жалость или сочувствие, которые и Хэ Сюаню были не чужды. А ещё Ши Цинсюань, собрав силы в кулак, заставил себя не использовать личину. Об этом за весь день также никто не заговаривал. Вскоре Хэ Сюань ушёл, сославшись на то, что ему необходимо проверить барьеры с восточной части, а Ши Цинсюань предпочёл остаться на берегу. Он остановился, лишь когда приблизился к самой снежной кромке, граничащей с той частью песка, куда накатывали волны. Снежные хлопья неустанно сыпались с неба, туманные тучи низко-низко висели над землёй, скрывая верхушки далёких холмов, и даже чёрная морская вода, отливающая чистым серебристым блеском, казалась светлее обычного. Цинсюань замер и, посильнее закутавшись в меховую накидку, прислушался к мягкому шуршанию снега. У самого моря воздух был свежим и морозным, а после ночного шторма совсем немного пахло водорослями. Учуяв незваного гостя, из воды высунулось несколько костяных драконов, но убедившись, что им не достанется ничего интересного, они тут же лениво нырнули на глубину. Отряхнув рукава от скопившегося снега, чем-то напоминающего россыпь хлопковых цветов, Цинсюань преподнёс два сложенных пальца к виску и, вздохнув, мысленно проговорил нужный пароль. — Цзимин? — позвал Ши Цинсюань на пробу. Ответа не последовало, и сильно сжав свободную руку в кулак, он продолжил, надеясь, что собеседник его слышит. — Я знаю, что ты, скорее всего, не хочешь меня слушать, я и без того наговорил уже немало. Я просто хотел сказать, что сильно сожалею. А-Мин, меньше всего на свете я хотел бы обижать тебя. Я… был не в себе и в какой-то момент просто сорвался, — Ши Цинсюань выдохнул и вскинул голову; снежные хлопья обжигали лицо. — Слова, что я сказал… некоторые я действительно имел в виду, но это не значит, что я имел право бросать их тебе в лицо вот так. Ты, на самом деле, вырос хорошим и справедливым юношей, достойным однажды занять место в чертогах Верхних Небес. Его высочество как следует воспитал тебя. И если честно, взглянув на тебя в один момент, я испугался, потому что увидел себя самого в юности. Было время, я думал, что мне всё под силу, я всегда шёл напролом и при малейшей несправедливости бросался обвинениями, совсем как это делаешь ты. Но из-за этой упёртой самонадеянности я и оказался там, где оказался. Потому что я не видел многих вещей дальше своего носа, плевать хотел на чужую правду, ведь у меня всегда была своя собственная. Просто я… — Ши Цинсюань выставил ладонь и поймал несколько снежинок, что не таяли от соприкосновения с кожей. — Больше всего на свете я боюсь, что с тобой может что-то случиться. Он замолчал, сказав всё, что и планировал. Несмотря на то, что ответа так и не последовало, на душе стало в разы легче. Цинсюань хотел отнять пальцы от виска и закончить монолог, как вдруг прозвучал неуверенный голос. — Фэн-гэ, я… — юноша запнулся, послышался тихий вздох. — На днях я пару раз обращался к тебе по духовной сети, но ты не отвечал. Его высочество уже передал, что ты в порядке. — Ох. Я проспал целых три дня и совершенно позабыл, что ещё в Небесной Столице заблокировал духовную сеть. Простите, что заставил вас волноваться. — Тебе лучше? — Да, кажется, намного. — Я рад это слышать. — Такие короткие, сдержанные фразы были не присущи Цзимину. Цинсюань понимал, что тот всё ещё обижен. — Фэн-гэ, я обдумал твои слова и… Уверен: всё, что ты сказал, ты сказал не просто так. Я не смею ставить под сомнение пережитое тобой, не смею осуждать, но… Я прекрасно знаю, что окажись ты на моём месте, а я — на твоём, ты бы не стал молчать. Ты можешь говорить, что я знаю тебя лишь из детских воспоминаний, но это не так. Ты никогда не стоял и не будешь стоять в стороне, если твоим близким угрожает опасность. Лучше уж ты закроешь их собой. Многие посмеивались, что ты вымаливал у Пэй Мина более мягкий приговор для меня, но ведь в этом весь ты и есть! Ты рисковал раз за разом, несмотря на то, что тебе самому, по-хорошему, стоило скрыться от небес куда подальше! И ты… всякий раз, когда ты появлялся в моей жизни, я был уверен, что мне ничего не грозит. Ты и его высочество — единственные в моей жизни люди, на которых я всегда буду смотреть, как на пример для подражания. Даже если вы будете считать меня за это дураком. Я… Не стану скрывать, мне всё ещё немного обидно за то, что ты не вернулся в Призрачный город с нами… Как и за то, что ты сказал, что не можешь сдержать обещания. Но… может, в этом и дело? Если сейчас сложно тебе — я могу это сделать. Я просто хочу сказать… Если вдруг ты нуждаешься во мне или когда-то нуждался — то я всё ещё здесь. Я надеюсь, ты помнишь об этом. Наступила тишина — Цзимин покинул духовную сеть. Для Ши Цинсюаня стало открытием, что мальчик, которого он помнил ещё по жизни в императорской столице, оказался способен произнести такие слова. И если уж честно, он был уверен, что после случившегося Цзимин больше не захочет иметь с ним дел. Он разглядывал пропускной жетон на ладони, когда позади раздалось: — Даже не вздумай идти туда сегодня. Цинсюань спрятал жетон и обернулся, пытаясь понять: или разговор с Цзимином занял немало времени, или Хэ Сюань так быстро разобрался со своим делом. — Я отправлюсь завтра. — Мы отправимся завтра, — поправил тот. — Нет-нет-нет! — воскликнул он и даже взмахнул руками для пущей убедительности. — Я и без того слишком часто втягивал тебя в свои дела. Хватит! — Вспомнив, Цинсюань достал из рукава прах и вернул его Хэ Сюаню. — Только не давай его больше Пэй Мину, идёт? — Раз уж ты просишь. — Он щёлкнул пальцами, и прах исчез. — Но в Тунлу ты или пойдёшь со мной, или не пойдёшь вообще. Я не допущу, чтобы ты в одиночку встречался с Белым бедствием. — Не пойду вообще? — насупился Ши Цинсюань. — Что, оправдаешь опасения его высочества и закуёшь меня для надёжности? — Если понадобится, — задумчиво заверил Хэ Сюань и прошествовал мимо него в сторону моря. — Ты… — Ты меня не переспоришь. Хэ Сюань уходил с видом победителя, так и излучая самодовольство. Цинсюань разозлился и, наклонившись, наспех зачерпнул снега, кое-как обвалял ком в руках и с бормотанием «это мы ещё посмотрим» швырнул его вперёд, лишь мгновением позже осознав, что только что сделал. Как назло, именно в этот раз меткость решила не подвести, поэтому снежный ком попал в аккурат Хэ Сюаню по затылку. Тот замер, а после медленно обернулся, глаза его были чуть расширены от удивления. Ши Цинсюань вскинул руки в защитном жесте и попятился. — Ой, прости, честно, я не знал, куда попадёт! Мысленно он обругал себя: стоило сказать, что это и вовсе было случайностью, а не… Впрочем, Хэ Сюань, кажется, не выглядел разозлённым такой выходкой. Он постоял немного, а после… Ему даже не пришлось прилагать усилий — от одного взмаха руки целый снежный сугроб взметнулся в воздух и обрушился на Ши Цинсюаня ледяной лавиной. — Не знал, куда попадёт, — Хэ Сюань развёл руками и выглядел при этом так, словно был крайне удивлён. — Ты… Злобный демон! — воскликнул Цинсюань, хаотичными движениями отряхиваясь от снега. Каким-то образом снежные хлопья умудрились засыпаться даже за шиворот. Хэ Сюань, позабавлено наблюдающий за его действиями, только скептично хмыкнул: — Будто сам чем-то лучше. Он развернулся и направился в сторону мелководья, где, крайне любопытно высунувшись из воды, ожидал костяной дракон. Ступив в воду, Хэ Сюань, не оборачиваясь, бросил: — Мелкие дела, вернусь к вечеру. В лес не забредай, а так можешь делать что хочешь. К примеру, отряхнуть голову от снега, его там многовато. Ши Цинсюань закатил глаза, но всё же внял совету и, наклонив голову, принялся стряхивать дурацкий снег. И без того взъерошенные волосы теперь намокли и слиплись; он прямо-таки представлял, что выглядит теперь как мокрая курица. Разобравшись со снегом и посильнее укутавшись в меховой воротник, Ши Цинсюань вдохнул и выдохнул полной грудью, позволяя морозному воздуху заполнить лёгкие. Что-то изменилось. Он не мог этого объяснить, просто чувствовал себя совершенно иначе, по сравнению с кошмарным днём накануне. Как будто ему удалось наконец-то избавиться хотя бы от части того мерзкого морока, неотступно застилающего глаза. Как будто дышать — хотя, ему это и не требовалось — стало чуточку легче. Силуэт костяного дракона уже успел скрыться из виду, и теперь до самого горизонта стелилась лишь одна белёсая пелена. Снег усилился, а Ши Цинсюань решил не мучать себя догадками и остановился на том, что просто как следует выспался.