Моя девочка

Мне хочется плакать и петь. И быть с тобой, во тьме с тобой! А если вдруг явится Смерть — То пусть её зовут Любовь. Я столько лет тебя ждала, Мне ничего не страшно…

      Она ждала. Так долго ждала того дня, когда надежда вновь поселится в сердце, а душу тронет странное волнение и предчувствие чего-то прекрасного.       Она мечтала. Долгие годы мечтала о возвращении своего сокровища, своей девочки. Грезила о том, чтобы обнять, приголубить, поцеловать. Окутать всей той любовью, что на долгие годы была заперта в сердце на тяжёлый, увесистый замок.       И наконец нашёлся ключ. Розмари Уинтерс. Идеальная оболочка для Евы.       Никто не мог понять грани её боли и многолетней тоски. Пятнадцать лет назад, потеряв Эвелину, Миранда обратила свои чувства к названым детям, чтобы унять бушующие эмоции. Но они не могли её понять! Никто из них не испытывал ничего подобного. Миранда не верила в их страшные истории и судьбы. Не верила, хотя вершила их сама. Знала, что каждый из них пережил, но считала, что их трагедии ничтожны перед её собственной.       Её боль была особенной.       Поднявшись со стула, Миранда подошла медленно к висящему плакату на стене, что делала когда-то сама. Здесь были фото лордов, её самой и разные пометки об экспериментах с Каду. Она услышала тихие шлепки мокрых ног по полу и сразу поняла, кто пришел её навестить. Самый преданный из всех, тот, кто никогда не откажется от неё и пойдёт даже в ад, если она прикажет. Сальваторе Моро. Никчёмный эксперимент, самый неудачный из всех, сложный, но такой важный для самой Миранды.       — Ма-ма, — протянул зычно он, приблизившись.       Она почувствовала, что сын хочет коснуться её локтя, и спешно подняла руку, обернувшись. Он столько лет помогал ей, был настолько способным, что даже уродство тела и изломанный разум не лишили его таланта. Моро был тем, кого Миранда ценила лишь за качество его работы, но в остальном… Она терпеть не могла, когда он приходил. Сейчас же у неё не было выбора. Остальные лорды отвернулись от неё, плетя заговоры за спиной, отказываясь от названой матери, и всё из-за какой-то девчонки!       Миранда не могла поверить, что Альсина настолько себя позволила привязать. Но все факты твердили об обратном: обмен кровью только усилил связь Розмари с Каду Димитреску, а далее и с ней самой. Ах, если бы только Матерь знала изначально, какое сокровище принёс на собрание Карл! Роза тогда была побита, он нашёл её без сознания в перевёрнутом фургоне, когда оборотни раздирали других людей. Повезло, что до девчонки они не добрались сразу, а Гейзенберг посчитал находку интересной. Миранда не знала, на что именно он рассчитывал, когда принёс Розмари, но взбудоражил точно всех лордов. И саму Матерь.       — Ма-а-ам? — противным, ноющим голосом вновь простонал Моро, и Миранда растянула губы в самой фальшивой улыбке, коротко кивнув ему.       — Сделал то, что я просила? — ровно и тихо проговорила она, отворачиваясь обратно к плакату и рассматривая лордов поочерёдно.       — Да, мама, я был та-ам…       Но она ничего не ответила и даже перестала слушать, полностью утопая в своих мыслях, совершенно забывая о том, что в кабинете она не одна. Засмотревшись на портрет Альсины Димитреску, Миранда тихо хмыкнула и подняла руку, нервно проводя коготками по волосам.       Этот экземпляр был первым.       И Матерь помнила, как тяжело было подломить Альсину на такой шаг, как вживление Каду. Она была сильна, немного лишь надломлена отцом и мужем, однако, несмотря на это, держалась принципиально горделиво на людях. Миранда сразу заприметила именно её: спящую на молитвах, иногда с уставшим взглядом. Но при этом не переломанную внутри. Димитреску была именно той, кого хотела себе Матерь: сильная, духом и телом, упрямая. Она могла бы стать отличной оболочкой для Евы.       Могла бы, но Альсина, увидев впервые Каду и услышав её предложение, лишь тихо фыркнула и учтиво отказалась. Очевидно было, что это в себя она пускать была не намерена. Но вот Миранда сдаваться не собиралась: не было в этой деревне больше того, кто так идеально бы попадал во все параметры. Димитреску была абсолютно здорова, но, увы, Матерь так только думала.       Женщины подружились, несмотря на отказ Альсины на вживление Каду. Миранда утешала её, прощала сон Димитреску на собраниях. Они часто ходили в таверну, где встречались с молодой Кассандрой, позже, к культу, которым на то время управляла Альсина, присоединилась и совсем молодая Донна. Миранда плохо помнила, было ей тогда тринадцать или ещё меньше?       Но Матерь не видела ничего и никого, кроме своей маниакальной идеи: засунуть грёбаного Каду в Димитреску и покорить себе.       И она нашла способ заставить её.       Миранда начала пробираться в замок, превращаясь в отца или мужа Альсины, и усиливала её физическую боль с каждым разом всё больше и больше. Она дошла до грани, когда Димитреску с дрожью в голосе и блеском в глазах рассказывала подруге о беременности. Матерь была вне себя от ужаса и шока, она считала это предательством, словно её отшвырнули! Ведь Димитреску точно полюбит своё дитя и забудет о Миранде, потому что больше не будет искать утешения.       И тогда она переступила черту.       Заперев бессознательного мужа Альсины в покоях, Миранда приняла его облик и вошла в её спальню. Димитреску поглаживала живот, что-то тихо воркуя. Матерь помнила всё в самых мельчайших деталях, словно всё произошло вчера, а не многие годы назад. Свет луны падал в слабоосвещённую комнату, играя с растрёпанными волосами, а сама Альсина широко улыбалась, касаясь тонкой ткани сорочки. Миранда набросилась на неё, копируя привычные, беспочвенные ругательства мужа, и начала бить. С остервенением и злостью. Она метила только по одному месту, ударяя всё сильнее, сцепившись с борющейся Альсиной в постели. Удар в челюсть вывел Димитреску на несколько секунд из равновесия, и Миранда ударила ещё раз: в живот, кулаком, ближе к лобку.       Матерь считала, что Альсина понесла заслуженное наказание за своё предательство.       Она считала это предательством.       И, как ожидалось, через несколько дней Димитреску пришла, чтобы найти поддержку в тёмном и земном божестве. Была согласна на эксперимент, лишь бы отомстить. Залечить свои раны, стать сильнее. И Миранда стала для неё покровителем, спутником в жизни, наставником. И когда всё прошло наилучшим образом, Матерь не могла нарадоваться своему творению, была счастлива и пригревала надежду, что её дитя вернётся к ней.       Но Альсина утаила одну деталь. Она была больна. Наследственная болезнь крови.       Миранда была в ярости. Она буквально рвала на себе волосы, ведь столько лет было потрачено в пустую! Гнев одолевал и выходил через край. Злость была направлена на саму себя: как глупо было не заметить, что Димитреску столько лет состояла в культе ведьм и пила кровь! И ведь даже тираны-мужчины, что окружали её, вовсе не были против. Матерь просчиталась, была ослеплена надеждой и совсем не замечала таких вещей.       И начался поиск другой оболочки.       — Они были на фаб-брике, — хлюпнув носом, простонал Сальваторе и почапал в другую сторону комнаты, где обычно перечитывал записи Матери.       — Что? — Миранда наконец вынырнула из своих мыслей и довольно резко обернулась.       — До-онны с ними не было-о, — заскрежетал он и прикоснулся мокрыми, склизкими руками к записям.       Матерь сжала зубы, и они скрипнули. Она ненавидела, когда этот уродец трогал её вещи. Позволяла, но ненавидела. И сейчас не могла ничего сказать против, ведь Моро мог легко расстроиться от этого факта и выпустить на волю своего монстра. Он не мог контролировать свои стадии, и Миранда в очередной раз подумала, что Альсина была идеальной во всём… Но, похоже, этого было мало. Недостаточно внимания от Матери для самодостаточной женщины, чтобы та покорилась до конца. Жалкая Розмари всё испортила! Почему их связь была столь крепка? Была ли причина?       Миранда знала её: любовь.       Сильнейшее из всех чувств, что переворачивало сознание с ног на голову, покоряло и заставляло верить. Матерь и сама помнила это: Ева на её руках, словно ангел, божественное творение. Она любила её слишком сильно и даже обретя названных детей не могла оставить мысль о родной дочери. Никто не мог её заменить. Никто.       — Ма-ма…       — Помолчи, — шикнула резко Миранда, но тут же осеклась: — Дорогой, дай мне минутку.       Её голос был наигранно сладок. Любой мог заметить эту фальшь, абсолютно любой, но не Моро. Он слепо верил Матери и готов был на всё ради её любви. А Миранда вновь отвернулась к плакату, цепляясь взглядом за фото Донны. Она ещё не успела примкнуть к Димитреску и Гейзенбергу? Или просто держит нейтралитет? Её бы наверняка убили.       Матерь хорошо помнила Донну. Девочка, потерявшая родителей слишком рано, присоединилась к культу Альсины, свято веря, что сможет таким образом избавиться от своей тоски и горя. После неудачи с Димитреску, Миранда обратила своё внимание на кукольницу. Одинокая, сломленная, но слишком хрупкая. Матерь поняла почти сразу, что для оболочки она не подходит. Но всё же вживила Каду в Донну и её кукол. Это был первый человек, которому Миранда не причиняла боли. Физической боли. Ведь морально… Донна больше не общалась с Матерью, а любые попытки разговоров отметались сразу же.       Донна осталась со своими куклами и почти ни с кем не контактировала. Матерь не собиралась спасать её от одиночества. В это время сама она приостановила свои поиски, а Димитреску вдруг попросила о дочерях… Это был странный жест от Миранды, но она почти сразу согласилась, ведь сама хотела узреть истинное рождение чуда. Альсине удалось собрать три трупа в кратчайшие сроки, но Матерь надеялась, что хотя бы одна из них сможет обрести контролируемое тело.       Димитреску тогда часами сидела в кресле, ведя записи под диктовку Матери, и та всё больше уверялась в том, что это её дитя, её создание. Покорная, уравновешенная, тихая. Но Миранда поняла, что должна продолжать поиски своего идеала. Ведь, как бы она ни хотела заполучить Альсину в качестве оболочки, ничего толкового из этого не вышло. Да, Димитреску осталась при ней, верна, помогала и даже поддерживала её безумные эксперименты, но Миранда остановилась на втором десятке неудач с обычными жителями деревни. Все они неизбежно превращались лишь в кровожадных тварей, которых она контролировала. Жители были в безопасности, но дважды в месяц Матерь отпускала оборотней на охоту.       Нужен был кто-то более сильный. Здоровый.       Сальваторе Моро в её планы не вписывался. Он жил на окраине деревни, народ знал его как отличного хирурга. Миранда тоже наблюдала за ним несколько лет подряд, пока не случилась ужасная трагедия. Его мать заболела, и Сальваторе, сходя с ума от горя, решился провести операцию. Матерь наблюдала за ним и даже предложила свою помощь в виде Каду, но хирург отказался, понимая — всё ещё понимая — ужасные последствия. Через несколько дней мама умерла, и Моро, охваченный утратой и болью, винил себя. Он всё чаще приходил к Матери Миранде, ища поддержки, и только спустя несколько лет решился на вживление Каду.       Миранда и не ждала от него таких результатов, как у Донны или Альсины, но на удивление, его поломанный разум и изуродованное тело прятали за собой чистую, наивную душу. И всё равно Матерь не смогла его полюбить, даже не пыталась. Ей было достаточно Димитреску с её дочерьми, Донны с Энджи. И на всех её любви точно бы не хватило.       Не было у неё любви. Ни для кого, кроме Евы. И себя.       — Роза? — Миранда резко обернулась, фокусируя взгляд на уродце, и поджала губы.       — Ро-оза? — вторил ей Моро, оторвавшись от бумаг, по его подбородку заструилась ядовитая слюна.       — Она была там? — строже спросила Миранда, закипая.       — Да-а, — всхлипнул он, — се-естра её не отпуска-ает.       Ударив резко кулаком по столу, Матерь вновь отвернулась. Она ощущала, что Моро ревнует, но ей было плевать. Не осталось никакого желания притворяться. Хотелось лишь вырвать девчонку из когтистых лап Димитреску, а затем уничтожить каждого из предателей. Всех. И даже Сальваторе. Он станет абсолютно не нужен ей, когда появится Ева. Когда она вновь с ней воссоединится.       Им будет хорошо вдвоём.       И даже если ничего не выйдет, то названные дети ей больше не нужны. Совершенно. От них лишь сплошные проблемы. Детей, пусть и таких, нужно уметь воспитывать, нужно понимать, нужно любить. Миранда ничего этого не хотела. Все свои чувства она хранила для Евы, для своей малышки.       — М-м, — хмыкнула Миранда, рассматривая портрет Гейзенберга на плакате.       Он был идеальным сосудом. Почти идеальным. И именно после него Матерь сдалась и смирилась с тем, что не сможет вернуть своё дитя. Поняла, что идеальной оболочки не существовало. Карла она нашла случайно и даже не думала проводить над ним очередной эксперимент.       Ранним утром, когда зима только вступила в свои права и выпал первый снег, к Миранде прибежала перепуганная до смерти Донна и начала активно рассказывать про какую-то аварию. Оказалось, что рядом с деревней упал вертолёт, и Матерь отправилась туда, лишь услыхав, что там могли быть выжившие. Она хотела таким образом показать жителям деревни свою заботу о каждом. Спасти хоть кого-то, любым способом, абсолютно любым. И тогда жители увидели бы своё божество добрым, сочувствующим и таким любящим всё живое вокруг.       На борту выживших оказалось двое. Раненый мужчина в военной форме и женщина, очевидно, врач. Пилот погиб, как и несколько других человек, которые были в гражданском. Женщина так же была тяжело ранена, и Миранда помнила, как она умерла, когда они наконец принесли её в лабораторию. Мужчина же, хоть и без сознания, ранен был не сильно. Пулевое ранение в живот и травма головы, скорее всего, из-за аварии. Миранда впервые не просила разрешения на эксперимент. Она вживила в Карла Гейзенберга Каду, наплевав на все нормы и правила, которые придумала себе сама.       Результат был неконтролируемый.       Карл был силён, имел отличные способности и по праву мог затмить даже Альсину, но… Миранда почти не могла его контролировать. Он не подходил в качестве оболочки, однако был ближе всех к этому. И Матерь сдалась. Заперлась на долгие годы в лаборатории, пытаясь принять судьбу, считая, что должна полюбить названных детей.       Но так и не попыталась.       Когда раскрылась информация о Розмари, Миранда потеряла контроль над собой. Она не видела никаких преград между нею и Евой, нужно было просто пойти по головам, просто уничтожить всех на своем пути. Она была полностью готова. И первое, с чего она начала, — это кинжал, принадлежавший Димитреску. Сильнейшая реликвия, что наверняка могла помочь убить каждого из её детей. Миранда собиралась истребить их всех, желая остаться лишь со своей дочерью.       — Моя Ева, — прошептала одними губами она и приложила ладони к груди. — Осталось совсем немного… Мы скоро будем вместе. Вдвоём.       Кинжал находился в замке, в гробу с трупом отца Альсины. Миранда знала всегда об этом, знала, где он находится. Проще простого было вызнать на ужине у доверчивой Димитреску на месте ли ещё он. Конечно, вопрос был не прямым, и Альсина, очевидно, отвечала про своего отца. Но это не имело значения. Матерь знала, что реликвию охраняла любимица Димитреску — Даниэлла.       Миранда проследила, когда дочери её отправились на охоту и, превратившись в одного из мужчин, задержала младшую из сестёр. Горе и утрата захлестнули Альсину с головой, и та была готова делиться всеми тайнами и откровениями. Даже о кинжале. Украсть его стало проще простого: принять облик одной из служанок, воспользоваться слабостью дома Димитреску и просто унести его.       — Моро, — она обернулась, наконец отбросив всё лишнее из своей головы. — Проследи за дочерьми Димитреску.       — Да, ма-ма, — захныкал тот и широко раскрытыми глазами наивного ребёнка посмотрел на Миранду.       — Иди! — рыкнула Мать и поджала губы.       Моро засеменил прочь, шлёпая ногами по полу, и Миранда заметила, что он стащил в очередной раз её дневник. Она уже ждала, когда другие лорды уничтожат его, ведь сама не хотела даже марать руки. Это существо того не стоило.       У неё была другая цель.       Вернуть Еву. Время действовать настало.