Как те цветы, что застыли, посмертную маску храня — Когда-то увяну и Я… Sattirra©
Дождь покоя не даёт. Каждый год одно всё вижу. Он всё внутри меня зальёт… Бессмертье я возненавижу. Бессмертие — проклятье лишь. На лицо я — прекрасна, в сердце же — тварь. Чувств больше нет — затопила душу звенящая тишь, Больше века уже царит в ней январь. Sattirra©
Сегодня был особенный день. Розмари была счастлива, что узнала о нём ещё в начале осени, совершенно случайно. Сейчас же за окном вновь кружился, с крыш срывался ветром снег, и зима готова была вступить в свои права всего через пару недель. Выбравшись из тёплой постели ещё до рассвета, Роза поспешила на кухню, чтобы приготовить завтрак для хозяйки. Здесь уже давно хлопотали служанки, и Розмари казалось, что они никогда не спят. Те с радостью согласились помочь, одна из них даже помчалась в деревню за недостающим молоком и яйцами. Роза была увлечена полностью готовкой: процесс приятно успокаивал, заставляя мысли очиститься. Она ещё раз прикоснулась к кольцу, что теперь висело на цепочке под платьем, и улыбнулась. Отец бы был счастлив видеть её в таком хорошем расположении духа. Роза старалась не думать о том, что произошло с ней меньше года назад. Она выделяла лишь плюсы, игнорируя душевные раны и кошмары, связанные с Альсиной. Конечно, она не забывала и о том, в чьих руках сгорала без остатка каждую ночь. Оправдывать кошмарные поступки Димитреску и вовсе не было её задачей. Но Розмари смотрела правде в глаза: побои, раны и издевательства спасли ей жизнь. Не хотелось даже думать о том, что случилось бы с ней, если бы не авария. Возможно, её бы уже не было в живых. Роза не представляла себе другие варианты событий, она была здесь и сейчас. Живая. Альсина — та самая женщина, которую Розмари действительно полюбила, была монстром. Самым настоящим, кровожадным и требовательным. Розмари не оправдывала ни одного её поступка и даже понимала, что отчасти вся эта любовь — лишь привязанность и благодарность. Да, благодарность за жизнь. Роза смогла это выдержать, смогла подчинить себе Димитреску. Как иронично, ведь всё должно было быть наоборот. Розмари усмехнулась своим мыслям и тряхнула длинными волосами. Она изменилась, стала более холодной, словно начала подражать хозяйке. Розмари не чувствовала себя здесь госпожой. Не приказывала служанкам, а, напротив, даже пыталась быть мягкой, дружить с ними. Постоянно помогала с делами по замку и кухне, хоть Альсина и смотрела на это с пренебрежением. Но Роза смогла её убедить, что в замке занятий не так много, а это помогало очистить мысли и отвлечься от голосов в голове. Иногда она даже слышала среди них отца, но почти всегда образ его ускользал слишком быстро, тонул в омуте других криков. Служанки любили Розу, потому что та ничего не делала плохого, но всё же держали дистанцию, ведь знали, насколько хозяйка ревнива и жестока. Это не радовало, но Розе всё ещё приходилось приводить мужчин в замок или разбирать новые списки прислуги, прекрасно понимая, какая судьба ждёт бедных девушек. Одно её тешило: больше Альсина не заставляла смотреть на ужасы темниц. Роза почти всё время ошивалась в крыле для прислуги, выискивая среди старого хлама множество интересных вещей. Это помогло ей подготовиться полностью к сегодняшнему дню. В начале осени, когда только розы в саду начали увядать, она принялась их срезать и уносить в одну из комнат. Со времён школьных поделок Розмари помнила, как можно сохранить цветы в красивом виде, просто высушив их. Найдя старый клей и стащив кисть для макияжа у Альсины, Роза трепетно промазывала каждый лепесток, мечтая сохранить цветы к особенному дню. Димитреску нервничала, когда начала замечать пропажу цветов и её личных вещей, но Розмари невозмутимо пожимала плечами, привыкшая уже игнорировать вспышки агрессии хозяйки. И теперь, когда блины были готовы, Роза накрыла массивный стол в одной из светлых столовых, украсила его ажурными салфетками и белоснежной скатертью. На стол, в одну из ваз, она поставила такой хрупкий вечный букет и улыбнулась, полностью удовлетворённая своей работой. За окном едва-едва занимался рассвет, а Розмари ещё нужно было успеть закончить все дела и привести в порядок себя. Отложив всё, она поспешила в покои Альсины. Та всё ещё спала в постели, волосы были разбросаны по подушке, а ночная рубашка поднялась, оголяя бедро. Роза покачала головой, неохотно отрывая взгляд, и тихо забрала своё голубое платье, покидая спальню. Она оделась буквально сразу же, в коридоре, желая не тратить впустую драгоценное время. Оставалось лишь одно: самое основное.***
Казалось бы, дождь не прекращается в этих местах до самой зимы. И вроде бы Альсина к этому должна была уже привыкнуть, однако каждый раз стук капель в стёкла заставлял её подниматься слишком рано. Недовольно простонав, она ощупала постель рядом с собой и резко распахнула глаза. Розмари не было рядом. Бросив взгляд на золочённые часы, она отметила, что девочка никогда так рано не сбегала из спальни. Поднявшись, Димитреску набросила на плечи халат и направилась в ванную комнату, чтобы привести себя в порядок. Вряд ли этот день хоть чем-то отличался ото всех остальных, сменяющихся один за другим бледным калейдоскопом. Особенно отличий уже не наблюдаешь, когда живёшь уже почти сотню лет. Альсина мысленно пересчитала в голове годы, сверяясь с датой и выдохнула. Больше сотни. Уже больше сотни. Не хотелось даже думать об этом, потому что всё уже не имело смысла. Дни сменялись друг за другом, а за ними — целые месяцы и длинные годы. Раз за разом. Приняв ванную и переодевшись, Альсина спустилась вниз, надеясь найти Розмари. Та теперь довольно часто сбегала, гуляла по замку или помогала прислуге. Закурив, она направилась на кухню, потому что это первое место, где Роза могла быть в такое раннее время. Альсина с усмешкой вспомнила, как девочка любила готовить завтраки самостоятельно, и даже сама множество раз присоединялась к ней. Помогала или просто пробовала очередное блюдо. Так приятно было оставить все невзгоды и трудности за порогом этого замка, расслабиться утром за чашкой кофе и наслаждаться приятной тишиной. Кассандра всё ещё была в замке, но Альсина стала замечать, что она всё чаще пропадает, и в глубине души пригревала мысль о том, что и у младшей дочери всё наладится. Розмари изменилась: стала такой собранной и холодной, это немного настораживало Альсину, но она прекрасно понимала, что девчонка просто растёт. Меняется и… в конце концов постареет. Нутром вздрогнув от этой мысли, Димитреску вошла в кухню, где на неё тут же воззрились две пары глаз служанок, одна из них даже уронила ложку на пол, но так и осталась стоять неподвижно. — Розмари? — холодно протянула Димитреску, и служанки закивали, а затем замотали головами. Это начинало злить. — И? — Была! — пискнула темноволосая девушка, приглаживая фартук. — В столовой вас ожидает, моя госпожа. Альсина развернулась, одарив предварительно ледяным взглядом прислугу, и покинула кухню. Дойдя до столовой, затушила сигарету в одной из пепельниц, что стояли по всему замку, а затем толкнула большие двери. Пригнувшись, она аккуратно вошла в столовую и замерла на месте. Розмари стояла возле большого, длинного стола, в том самом голубом платье, и широко улыбалась. В хрупких — теперь лишь на вид — руках была коробка с неаккуратным, большим бантом из лент, и Альсина отступила на шаг, сглатывая ком в горле. Девчонка знала. На столе стоял букет сухих роз, очевидно, тщательно и очень правильно высушенных, а так же завтрак в виде блинов и чёрного кофе. Наверняка он уже остыл… — Мамочка? — Роза подошла тихо ближе и вскинула голову к Альсине, а затем протянула коробку. — С днём рождения! Резко, словно от удара, Альсина отшатнулась и отступила ещё на шаг. Она ненавидела этот день. Всегда, всю свою жизнь, и искренне была рада тому, что никто уже много лет не вспоминал о нём. Кошмары былого нахлынули слишком быстро, и Димитреску просто замерла на месте с широко открытыми глазами. Она не видела перед собой больше Розмари, а зал начали наполнять призраки прошлого. Приглушённый свет, рассветное солнце за окном, и даже дождь — всё утихло в её голове, всё исчезло и сменилось. Повсюду сновали дамы в элегантных платьях и мужчины во фраках. Одного из них Альсина тут же узнала — отец. Он стоял возле стола, держа бокал в руке, а рядом находилась сама она, в изумрудном платье в пол, с широкими рукавами. Ткань приятно струилась и переливалась в свете свечей, но радости на лице вовсе не было. Альсина стояла, прижав к груди ладони, и рассеянно хлопала длинными ресницами. Ей исполнилось восемнадцать, и все эти люди пришли сюда лишь с одной целью — оценить созревший товар. Димитреску помнила, какие мерзкие чувства клубились внутри неё, как ком тошноты подступал к горлу. И даже сейчас в нос ударил едкий запах разных парфюмов, что слились в один тошнотворный аромат. Она хотела лишь выпить больше вина и не смотреть на потенциальных женихов, но нога под платьем жутко ныла, напоминая об ударах ремнём за излишний норов. Никогда до этого она так сильно не боялась своего дня рождения, никогда. Но этот день запомнился ярче других, и даже спустя все эти долгие годы, Альсина ощутила дрожь и сморгнула навернувшиеся слёзы. Сфокусировав, наконец, взгляд на Розе, не смогла сдержать вспышку агрессии: — Ты не должна была! — рявкнула она, тяжело дыша, но выдохнула, усилием беря себя в руки, и тихо прошипела: — Это не тот день, которому я рада. Розмари отшатнулась, словно от удара, но Димитреску смягчилась в лице и приблизилась к ней, принимая подарок из рук. Роза ощутила, как задрожали собственные пальцы, но быстро передала коробку хозяйке. Та легко развернула ленту, сорвала бумагу и аккуратно сняла крышку. Розмари замерла в ожидании и даже приподнялась на носочках, чтобы уловить каждое движение Альсины, каждую её реакцию. Роза боялась пропустить мимолётную улыбку или не заметить задрожавшую губу. Альсина так редко выказывала эмоции, что Розмари уже привыкла прислушиваться и всматриваться детальнее в её лицо, лишь бы ничего не пропустить. Сейчас её губы тронула едва заметная, но тёплая улыбка, и Роза даже выдохнула с облегчением, отметив для себя, что до этого задержала дыхание. — Я старалась для тебя, — прошептала девчонка, не сводя любопытных глаз с лица Альсины. В коробке лежало ожерелье — тонкие, серебряные цепочки, не совсем аккуратные, словно созданием занимался ребёнок. Роза усмехнулась сама себе, вспомнив, как долго упрашивала Кассандру достать у Карла моток серебряной проволоки. Она сидела над ним ночами, аккуратно складывая колечки между собой. Инструмент пришлось уже доставать среди пыльных подвалов и чердаков. Там же Розмари совершенно случайно нашла и тёмный камень, — отец рассказывал ей про них слишком давно — только она совершенно не помнила его названия. Сплести для камня закрепку оказалось сложнее, и всё же Роза гордилась своей работой. Каждый день она ранила свои пальцы, занимаясь плетением из тонкого серебра, инструменты то и дело падали на пол, смахиваемые неконтролируемым появлением крыльев. В какой-то момент они распахнулись и сбросили со стола не только ножницы, пинцет и моток проволоки, а и все колечки, что Роза успела приготовить. Их было не меньше тысячи, и она планировала их соединять по три штуки при помощи других колец. Гнев накрыл с головой, и Розмари даже испугалась собственного желания — отрезать грёбаные крылья. Под корень. Все. Но всё же нашла в себе силы успокоиться и принялась собирать всё вручную, нервничая из-за длинного ворса ковра. В какой-то момент звенья будто позвали её, прокричали ей: Роза вытянула руку вперёд, и все они оказались в её ладони за пару секунд. Розмари боялась своей силы, но и гордилась ею. Она была теперь не просто девочкой, родившейся от уникального отца. Она сама была уникальной. — Для меня? — тихо и очень ласково произнесла хозяйка замка, и Роза вздрогнула, отгоняя свои мысли. Нельзя было позволять им завладевать разумом так надолго. Альсина прикоснулась к тонким цепочкам и медленно подняла украшение из коробки, боясь, что может его повредить. Оно было неаккуратным, странным, но Димитреску не могла сдержать улыбку — она уже и не помнила, кто и когда в последний раз так старался для неё. Не из страха или ради денег, не из жалости к себе, а восхищаясь, любя. Альсина положила украшение обратно и отложила коробку на край стола, а затем наклонилась к Розмари, прикасаясь рукой к нежной щеке. Девчонка улыбнулась в ответ и коснулась ладони своими тонкими пальцами. Альсине нравились её прикосновения. Они так много времени проводили сейчас вместе, и Димитреску вряд ли понимала, насколько они неправильно и много посвящали его друг другу. — Мне нравится, — просто ответила Альсина. — Выпьем кофе? Ведь не зря же старалась. — Прости, — покачала головой Роза. — Я должна была сначала спросить, хочешь ли ты этого всего… — Не важно, Розмари, — Димитреску поджала губы и, легко подхватив девчонку под руки, усадила за стол. Опустившись рядом, взяла чашку в руки и сделала несколько глотков прохладного кофе. Роза вторила ей и одарила короткой улыбкой. Вздохнув с некой лёгкостью, Димитреску перевела взгляд на сухие цветы. Как иронично, всё так же прекрасны, но полностью мертвы. Мертвы, как и она сама внутри. Поджав губы, Альсина не смогла отогнать от себя плохие мысли, они настигали её тяжёлой волной, накрывая, подминая под себя. Когда-то здесь было много цветов, много белых украшений и алых, кровавых роз. Они были повсюду, даже приколоты к её собственной причёске. Ей исполнилось тогда сорок три. Она хорошо помнила тот день: сияющая, жаждущая расправы. Муж надел на её голову диадему, словно она была королевой, настоящей, кровавой. Он тогда ещё не знал, на что она пошла ради мести за своё дитя. Он не знал, что все следующие годы Альсина будет в этом винить только его. После праздника она сбежала ото всех, едва справившись со злобой и агрессией, но тогда, именно тогда, она была бессильна. И лишь спустя несколько недель Альсина вошла в замок, как настоящая его правительница, как графиня. И замарала свои руки в крови впервые. И впервые ощутила её вкус. — Мамочка? — Розмари аккуратно коснулась руки, и Альсина наконец захлопала ресницами, отгоняя от себя воспоминания. — Да, милая? — осипшим голосом проговорила та и спешно отпила кофе. — Я должна ещё кое-что показать, — кивнула Роза и тут же спрыгнула со стула. Иногда Альсине казалось, что Розмари её собственный ребёнок. Та всё время делилась своими достижениями, демонстрировала новые способности, просила её причесать или помочь с одеждой. Альсине нравилось всё это делать — она хотела больше касаться кожи девочки, гладить её мягкие волосы, рассматривать блеск в больших, некогда серых, глазах. Димитреску чувствовала, что от Розмари исходит лишь добро, несмотря на все силы, что хранились теперь в этом хрупком теле. Миранда же, напротив, была обозлена на мир, грызла себя за свои неудачи и жалкие эксперименты, а Розмари… Розмари радовалась мелочам. Ещё неделю назад смотрела в окно среди ночи, сидя на подоконнике, и рассказывала Альсине про фазы луны, о которых прочла в книге. А три недели назад с гордостью сообщила, что может контролировать полностью голоса в своей голове и отыскать любого в памяти Мегамицелия. Розмари была настоящей, такой живой, и это было до ужаса заразительно. Роза отошла на несколько шагов, а затем выставила руку перед собой. Как же ей нравилось это делать! Она усмехнулась, и ладонь её рассыпалась, разлетаясь в разные стороны множеством очень маленьких насекомых. Розмари смеялась, по-детски, словно обрела такую долгожданную игрушку. Она вернула ладонь в прежнее состояние и смущённо посмотрела на хозяйку. Пальцы немного покалывало после таких фокусов, но радости это не отбавляло — Розмари обожала теперь находить в себе новые силы и пробовать использовать их с умом. Альсина же выглядела шокировано. И чувствовала себя абсолютно так же. Это её, если не пугало, то сильно настораживало. И первое, что она сделала, — это прокричала имя дочери, ужасаясь от догадок. Розмари приобрела способности Миранды, убив её. Альсина испугалась за дочь. По-настоящему заволновалась, ведь не пересекалась с Кассандрой так давно. Могло ли это значить, что её больше нет в этом замке и вообще…нет? Мысль забилась так больно в голове, дыхание участилось. Димитреску не могла поверить, что стала такой чувствительной и ранимой. Раньше эти чувства вызывали лишь отвращение, но сейчас она понимала, что изменилась. Изменилась слишком сильно, чтобы это можно было игнорировать дальше. Альсина хотела было позвать ещё раз, однако Кассандра предстала перед матерью через несколько секунд. Ком волнения отступил, и хозяйка замка смогла вдохнуть полной грудью. Она воззрилась на дочь и изогнула бровь. Как давно они не пересекались с ней и не разговаривали? — Мам? Перед ней стояла абсолютно чужая и незнакомая женщина. Тёмные, слишком длинные для её дочери волосы — немного ниже груди — струились по плечам, обрамляли лицо. Сама кожа была не такой бледной, как раньше, волосы выглядели шелковисто, и в них отчётливо виднелись тонкие нити седины. На Кассандре было бардовое платье и аккуратные туфли ему в тон. Альсина не совсем понимала, что стало с её дочерью, пока не перевела взгляд на Розмари, стоящую с глупой улыбкой на лице. Она меняла их, но ближе всех к ней находилась сама Димитреску. И от этой мысли в горле встал ком, а перед глазами пронеслись все те месяцы, что девчонка находится в замке. Странная боль, что преследовала Альсину в последнее время, потеря формы дракона, непонятные вещи, происходящие с когтями. Это была не Миранда, это была Розмари. Розмари Уинтерс — девчонка, меняющая монстров. Та, кто их смог приручить.