Обожгу, даже если задену крылом — Я всего лишь хочу поделиться теплом…
Как сейчас, открывая глаза, Не могу понять, что случилось со мной, Так тогда, было не разобрать, Закрывая глаза, то ли шок, то ли боль…
— Ты изменилась… Кассандра ухмыльнулась привычно, а затем отбросила вьющиеся тёмные волосы за спину. Она легко опустилась в кресло, проведя рукой по грязной обивке, и сверкнула глазами. Дочь Димитреску прекрасно знала, что изменилась внешне, однако внутри не ощущала чего-то нового: всё тот же неуёмный голод, тот же пожар страсти, а ещё далёкий холод, что всегда оставался неизменным в её душе. — Поживи с Уинтерс под одной крышей, — буркнула она и наконец закурила. — Сколько мы, блядь, не виделись? — Карл подался вперёд, касаясь обивки кресла, на котором сидела Кассандра. — Несколько недель. Тебе память отшибло? — ядовито прыснула та и откинулась на спинку кресла, а рука Карла уже прикоснулась к краю её бардового платья на бедре. Она не могла признать вслух, что скучала. Не могла сказать об этом, но понимала внутри себя, что это было так, открыто смотрела на правду. Скучала по этому мудаку. Кассандра покачала головой, выпуская дым из лёгких, и ловким движением сбросила туфель с ноги, а затем ступнёй прикоснулась к бедру Карла. За последние месяцы они впервые были настолько близко друг к другу. Гейзенберг тут же перехватил её лодыжку и довольно аккуратно сжал в своей руке. — И что делает Розмари? — поинтересовался он, но Кассандра понимала, что его вовсе не волнует девчонка. — Чем занималась ты? — Она будто настоящее божество, — хмыкнула та в ответ, затягиваясь. — Светится изнутри и дарит своё тепло. Это… — Непривычно, да? В этом сраном месте кто-то излучает добро. Кассандра рассмеялась и наконец потушила сигарету, а затем тоже подалась вперёд, едва ли не соприкасаясь носами с Карлом. Он был так близко. Как же она скучала по их бессмысленным разговорам. Она сама пришла сегодня к нему, отбросив все принципы. Пришла не для того, чтобы вновь украсть что-то для Розмари, не для того, чтобы вырвать язык, как обещала, а для… Для того, чтобы поговорить. Но разговор у них не клеился, Кассандра всё ещё помнила те слова, что говорил Карл о её матери. Они отложились в голове, а затем выстроились в странный барьер. Гейзенберг прикоснулся к щеке Кассандры, и та на миг прикрыла глаза, избегая прямого взгляда собеседника. — И зачем же ты пришла? — с ухмылкой спросил он, и Кассандра ощутила, как щетина потёрлась о её щёку. — Потому что я так захотела, — упрямо ответила она и тут же распахнула глаза, отстраняясь. Карл больше не выдержал этих гляделок и глупых, никому не нужных слов. Он поднялся на ноги, подхватывая Кассандру, словно куклу, и прижал за талию к себе. Она тяжело дышала в его руках, не в силах больше отвести взгляд. Он скучал. Скучал по её острому языку, по её укусам, по её теплу. Теперь она горела ещё жарче в его руках, так изменилась! Гейзенберг всё меньше находил в ней сходств с Энни, всё меньше отмечал, что Кассандра хоть чем-то ему напоминает тот призрак из прошлого. Кассандра была другой, была особенной. — Я пришла не трахаться! — шикнула та, пытаясь отстраниться, и Карл отметил, что сделала она это слишком вяло. Если бы хотела — разлетелась бы привычно, но ведь не стала этого делать. — Я пока ещё, — хмыкнул Карл, — ничего в тебя не вставляю. — Тогда отпусти, — ухмыльнулась она, и всё же обняла его за плечи. — Ты больше не похожа на свою мать. — Она сама на себя не похожа, — тут же выпалила Кассандра. И это было чистой правдой. Она прекрасно видела сегодня утром, в кого превратилась её мать рядом с Розмари. Заботливая, спокойная и немного уставшая женщина. Уставшая от этой вечности? Кассандра не могла дать точного ответа себе на этот вопрос, однако прекрасно понимала, что мать хочет лишь покоя. Хочет быть со своей Розмари. Она видела, как легко и почти трепетно, нежно целует Альсина девочку, как прикасается аккуратно к её коже. Переживает, жалеет, обнимает. Делает всё то, что и должна делать мать. — Тогда на кого я теперь похожа? — встрепенулась Кассандра, приблизившись к губам Гейзенберга, и так привычно укусила его до крови. Он зашипел в ответ, прижимая мнимо хрупкое тело к себе, хаотично ища руками застёжки платья на спине, а затем склонился к её уху и опалил горячим дыханием. — На хозяйку этой блядской фабрики?***
Розмари очень плохо спала. Ей постоянно что-то снилось, и сегодняшняя ночь не стала исключением. Альсина проснулась от жалобных стонов у себя под боком, а затем ещё долго успокаивала девчонку, прижимая к своей груди. Это стало почти привычным уже для неё ритуалом: чаще всего Розмари не могла проснуться сама и выбраться из очередного кошмара. Сон для неё превратился в мучение, и всё чаще Альсина просыпалась в постели одна, а затем искала девочку по всему замку. Чаще всего Роза ошивалась в крыле для прислуги или библиотеке, иногда же оставалась в спальне, садилась в кресло и читала книги при слабом свете свечи. Розмари всё чаще засыпала днём, и Альсина не смела её тревожить — укрывала пледом и покидала покои, чтобы случайно не разбудить. Роза менялась, и не только внешне, как думала изначально Димитреску. Способности лишь усиливались, становились всё более контролируемыми, а сама Альсина чувствовала себя всё более странно. Она так и не рискнула за последние месяцы хотя бы раз использовать когти. Она предполагала, что форму дракона потеряла из-за Миранды, из-за битвы с нею, но это было не так. Розмари словно исцеляла их всех, и даже Кассандра не стала исключением. Альсина всё ещё не могла в это поверить. И даже когда дочь ушла к Гейзенбергу, долго размышляла над тем, к чему такие изменения могут привести. — Мамочка? — прошептала Розмари, отстраняясь немного от Димитреску, и выпрямилась. — Ты чем-то встревожена? Роза могла не спрашивать. Могла просто узнать, прочувствовать, залезть в чужую голову, но не делала этого никогда. Она всё ещё ощущала эмоции Альсины, её чувства, но никогда не хотела знать о их причине, ведь хозяйка могла рассказать сама. Роза уважала чужое личное пространство. Однако сейчас она хотела услышать истинные мысли хозяйки, ведь понимала, что сама стала причиной этих тревог. — Да, немного, — честно призналась Альсина. — Что ты сделала с Кассандрой? Розмари вздохнула и отстранилась, поднялась с постели и подошла к столику, а затем взяла пачку сигарет. Она готова была поклясться, что услышала, как скрипнули зубы Альсины, но было плевать — после такого жуткого сна хотелось выкурить не одну сигарету подряд. Она осторожно подкурилась, ощущая на губах табак, высыпающийся из сигареты, потому что та была без фильтра. Раньше Розмари курила более качественные сигареты, однако здесь выбора было не много. Опустившись в кресло, она медленно выдохнула дым, и Альсина опустилась напротив, недовольно покачав головой. — И как давно? — грубо спросила Альсина. — Отвратительно. — Не важно, — спокойно ответила Роза и на миг прикрыла глаза, расслабляясь. — Кассандра… И Розмари рассказала. Что могла знать о своей силе, что могла знать про изменения Кассандры. Впервые они столкнулись в коридоре всего месяц назад — дочь Альсины выглядела уже иначе: кожа была не так бледна, губы приобрели цвет, а глаза сияли не так сильно цветом плесени. Кассандра тогда лишь спросила, каково это — чувствовать ненависть к человеку, и вместе с этим ощущать нечто иное, противоположное? Розмари удивилась этому вопросу, ведь видела, как дочь хозяйки пытается сохранять холодность в словах. Пыталась, но выходило это у неё слишком плохо. Роза начала с того момента всё больше обращаться к Кассандре за помощью, просить совета, доставать какие-то вещи. Замок Розмари не покидала вовсе, потому что на самом деле боялась людей. Именно Кассандра вернула ей кольцо отца, именно Кассандра помогла найти серебряную проволоку, именно Кассандра стала её подругой. Пока Альсина разбиралась с делами замка или с народом, который всё ещё требовал своё божество назад, Розмари и младшая Димитреску проводили много времени вместе. Совсем недавно Роза ощутила в себе новую способность, скопированную у ведьмы, — разлетаться на тысячи мелких мух. Логического объяснения этой способности она не нашла, ведь дочери Альсины — особый эксперимент с Каду самой Димитреску. Похоже, связь Розы с хозяйкой была намного сильнее, чем казалось. Альсина спокойно выслушала девчонку, а после тоже закурила. Розмари ведь помогла её дочери, но было ощущение, будто она что-то не договаривает. Выдохнув медленно дым, Димитреску прижала пальцы к переносице и покачала головой. Слишком много информации за последний день. Ведь казалось бы — всё в порядке, волноваться не о чем, но Альсине было тревожно. Всё вокруг менялось, как и она сама. Стала такой мягкой, чувствительной и до скрежета зубовного покорной своей девочке. Все ощущения и эмоции, радости и мимолётные взгляды: всё сводилось к Розмари. — Кем была Кассандра? — выпалила Роза, потушив сигарету в пепельнице. — Она ничего не помнит. — Она не хочет этого знать, — просто ответила Альсина, отгоняя лишние мысли. — Она была ведьмой, состояла в моём культе, вместе с Донной. — Донна… — мечтательно протянула Розмари, а затем усмехнулась. — Она иногда позволяет себе лишнего. — Лишнего? Роза засмеялась. Она знала, что происходит в доме кукольницы. Чувствовала её изнутри, ведь Донна множество раз пробиралась в голову Розы, и та нашла ниточки внутри своего сознания, которые иногда вспыхивали яркими картинками, сопровождаясь лёгкими приступами боли в груди. Донна приручила Бэлу, и Роза это знала наверняка. Дочь Альсины стала для неё отдушиной, живой куклой, которую можно наряжать, целовать, обнимать. Кажется, сама Бэла тоже приняла эту заботу и любовь, но Розмари этого наверняка не знала. А Донна… Она много говорила странных вещей, затрагивая моральные устои Димитреску. Как же хорошо, что сама Альсина не знала ничего об этом. — Болтает много, — пояснила Розмари. — Но ничего существенного. Бэле она нравится. Так что с Кассандрой? Альсине не нравились эти резкие смены настроения. Ещё пару минут назад Розмари прижималась к ней всем телом, дрожа от страха, а сейчас сидела и открыто смеялась. Это было жутко. От того, что Димитреску не понимала, что именно в голове происходит у девчонки. Было жутко, ведь атмосфера в комнате царила подходящая: полумрак, дождь за окном, едва тлеющие в камине дрова и пара свечей, догорающие уже до самого основания. Розмари выглядела странно в этом кресле, на ней была тонкая ночная рубашка, а волосы растрёпаны. Сейчас они стали слишком длинными и доходили почти до бёдер, а цвет их стал почти белым, словно листок чистой бумаги. — Кассандра была приличной девушкой, — вздохнула Альсина. — У неё был муж, а так же сын. — И она согласилась на ритуал? — шокировано проговорила Розмари. — Она начала сходить с ума. О, сколько шума вокруг этого было, милая… Альсина помнила это. Они дружили с Кассандрой, пусть и имели разницу в возрасте почти в пятнадцать лет. Димитреску часто навещала подругу у неё дома, а вот в замок никогда не приглашала, опасаясь гнева мужа или отца. Такие, как они, не могли иметь ничего общего с простолюдинами. На тот момент у Альсины уже был культ, а у Кассандры была семья. Любящий муж, работающий в полях, маленький сын и небольшой домик на окраине деревни. Всё началось слишком быстро: крики стали доноситься по ночам из дома, и жители этим тревожились. Альсина перестала узнавать Кассандру — та постарела на несколько лет всего за пару дней. Волосы её покрылись сетью седины, а под глазами залегли густые тёмные круги. Она почти не спала, врачи не знали, что с ней можно сделать, и предлагали лишь отвезти в город, в клинику. Навсегда. Кассандра тогда попросила Альсину последний раз присоединиться к ритуалу. И только спустя несколько лет Димитреску принесла подругу в жертву. Она держала ту в подвале, на привязи, закрывала рот кляпом, чтобы никто по ночам не слышал душераздирающих криков. Это было помутнение рассудка, и все считали, что больная просто сбежала, а затем погибла где-то в лесу от клыков оборотней Миранды или просто от голода. Альсина никому и никогда не говорила об этом. Перед самим ритуалом Кассандра уже не помнила, кем была. Она узнавала лишь Альсину и тянула к ней руки. Сама Димитреску кормила её несколько лет, убирала за ней, успокаивала. Она никогда не знала настоящей дружбы, потому что это было намного больше. Кассандра стала частью семьи, частью её самой. Задолго до эксперимента с Каду. И она очень быстро согласилась умереть для подруги, обрести свободу от мук, умоляла сделать это. И Альсина не могла отказать. — Это ужасно! — пискнула Роза, прижимая ладонь ко рту, а затем быстро поднялась с кресла и забралась на руки к Альсине. — Она сама сделала этот выбор, милая, — проворковала Димитреску и тут же напряглась. Даниэлле она такого выбора не давала. — Мне жаль, — ответила Роза, вздохнув, а затем нахмурилась, и крылья её резко распахнулись, ударяя Альсину по лицу. Розмари взвизгнула и свалилась на пол, снося крылом столик, а затем они опустились на пол. Альсина сидела с широко распахнутыми глазами, прикасаясь к щеке. Вряд ли она чувствовала боль, но Роза чётко видела на точёном лице волнение. Нахмурившись, Розмари попыталась спрятать крылья, но те лишь тихо затрепетали. Стало страшно и очень стыдно, ведь она клялась, что научилась полностью это контролировать! Розмари заплакала от отчаяния — громко, отчаянно. Она начала отползать по полу, сминая всё своими крыльями, когда Альсина протянула к ней ладонь. На лице Димитреску отчётливо читался страх. — Иди сюда, моя девочка, — почти нежно прошептала она, всё ещё протягивая Розе ладонь. — Всё хорошо… Розмари застонала и заплакала лишь сильнее, а крылья наконец исчезли. Она с испугом взвизгнула и быстро поднялась на ноги, а затем порывисто прижалась к груди Альсины, и та обняла её в ответ. Роза не могла остановиться, она продолжала плакать, дрожа в истерике. Ей было противно от себя, было неприятно, что она не справилась, что соврала. Альсина подняла её к себе и прижала к груди, словно маленького ребёнка, а затем начала медленно поглаживать по голове, то и дело целуя мокрое от слёз лицо. — Моя девочка, тише, — шептала Димитреску в её губы, — это нормально…. Нормальным было не справляться со своими силами, и Альсина теперь это прекрасно понимала, ведь сама не могла использовать когти. Или могла, но не делала этого: не было нужды, но… Она до сих пор помнила ту жуткую боль, и действительно боялась ощутить её вновь. Розмари медленно успокаивалась в её руках, и Альсина продолжала нашёптывать ласковые слова, совершенно потерявшись в ощущениях. Роза просто запуталась и растерялась от такого использования сил, от их бурного потока. Когда девочка, наконец, успокоилась и задремала, Димитреску осторожно выдохнула и расслабилась в кресле, поглаживая бедро девчонки в успокаивающем жесте. Только во сне Роза оставалась полностью собой, той прежней, что так нравилась Альсине. Только во сне Роза была чиста и всё так же наивна. — Спи, Розмари, спи, — прошептала Димитреску и тоже прикрыла глаза. — Скоро всё образумится.