На родине у тебя и прошлое, и будущее. В чужом краю — одно лишь настоящее Л. Гиршфельд
Ни с чем не сравнимое божественное тепло родного Стамбула окутало утомлённых, но всё-таки счастливых бойцов, прогоняя тягучую тоску и возрождая угасшую вовремя непростого пути радость. Возвращение домой каждому приносит незабываемые чувства, от слепого восторга и крепкой любви до тихих душевных слёз, которые всеми силами хочется скрыть. Воспоминания о ежесекундном риске для жизни, о поджидающей за любым углом смерти порой препятствуют поверить, что в самом деле ты уже вернулся, и война осталась позади. Тебя встречают твои близкие, истосковавшиеся и обеспокоенные, не способные до конца осознать, что в этот раз их молитвы уберегли тебя. Они до безумия скучали по тебе, не переставали молиться, думали о тебе и помнили. В глубине их несчастных, сломленных расставанием душ никогда не гаснул маленький огонёк надежды, но омрачался мыслями о том, что, возможно, ты уже умер во имя исполнения священного долга. Им приходилось мириться с судьбой, ставить на кон собственные безвинные жизни, только бы ты не оставил их, только бы вернулся. И ты возвращаешься, даришь им радость, освещаешь их тёмные, горькие ночи рассказами о славных сражениях и справедливых победах. Ты клянёшься, что отныне ни за что не оставишь свою семью вот так горевать по тебе и никогда не станешь причиной её неизлечимой печали. И ты стараешься угодить ей всем, выжить из времени, проведённого рядом с родными, столько счастья, сколько хватило бы тебе на долгие месяцы очередной разлуки. Ты питаешь своё израненное сердце их жаркой любовью. В отличие от северных земель Ирана в Стамбул уже давно пришла весна. Эстер прекрасно помнила, что когда они покидали столицу, улицы великого города были покрыты белым, сверкающим снегом, а воздух приобрёл присущую ему зимнюю свежесть. Теперь же на дворе в самом разгаре кипел цветущий март, и уснувшая на долгих три месяца природа окончательно пробудилась. Кроны деревьев украсили ярко-зелёные листья, настолько молодые, что сквозь них просачивались солнечные лучи, создавая ощущение прозрачной листвы. Осмелевшие птицы во всю распевали свои песни с рассвета до поздних сумерек, и Эстер с ноющей тоской в сердце поняла, что ей не хватало этих заливистых трелей под её окном по утрам. Беспощадный морозный ветер уступил место лёгкому прибрежному бризу, проникающему в город с бухты, где его рождали накатывающие на галечный берег шумные волны. Родной шелест морского прибоя и вид синеватой с отблеском лазури водной глади возбудили в памяти Эстер давно забытое детство, когда она будучи несмышлённым ребёнком прибегала к морю летом и часами любовалась его просторами, его завлекающей глубиной, пугающей и восхищающей одновременно. Негостеприимные края чужой страны остались далеко позади, Эстер вернулась домой, к матери и подругам, к знакомым улицам, по которым так любила гулять, к всё такому же величественному и прекрасному Дворцу Топкапы, по чьему драгоценному убранству она тоже невыносимо скучала. И, что самое главное, она принесла на родину победу и множество различных впечатлений. С позволения повелителя Эстер и Бали-бей одними из первых отправились в город, чтобы возвестить Армин о своём возвращении. Радость девушки постепенно сменялась острой печалью и досадой на собственные незрячие глаза. Она не могла больше наслаждаться красивыми, неповторимыми видами Стамбула, наблюдать с крыши своего дома за волшебством восходящего и заходящего солнца, считать звёзды и складывать их в созвездия, не могла даже прогуливаться по столице как раньше. Слепота лишила её всего этого, и с детства знакомый город, где Эстер знала каждый переулок и самые необычные потаённые места, превратился для неё в настоящий лабиринт, чужой, страшный и неизведанный. Впервые дорога до дома показалась Эстер долгой и напряжённой, со всех сторон на её чувствительные уши наваливалось огромное количество звуков и криков. Улицы кипели жизнью, наводнившая их толпа жителей беспрерывно шумела, так как все разговаривали между собой. Вскоре гул голосов слился для Эстер в один оглушительный звон в ушах, она не выдержала и попросила Бали-бея как можно быстрее отвести её домой. Оживлённые площади сменились более тихими местами, и Эстер смогла наконец позволить себе расслабиться. Отец крепко держал её за руку, ведя по каменным дорогам столицы, которые постоянно дрожали из-за множества проходивших мимо людей. Небольшая прогулка по Стамбулу истощила Эстер сильнее, чем долгий и трудный поход за пределы родной страны. Она чувствовала, как её тело протестующе изнывает от вполне реальной физической боли, словно бы она недавно закончила боевую тренировку. Мышцы сводило судорогой, голова раскалывалась от непривычного для столь чуткого слуха шума, и всё это сопровождалось каменной истомой на сердце. Эстер с нетерпением ждала возвращения на родину, но в итоге это принесло ей одни лишь страдания. Она вдруг ощутила себя растерянной и обманутой. Бали-бей остановился перед дверью, ведущую в родной дом, и долго стоял, не двигаясь и обводя взглядом его белые стены. На поверхности тёмных глаз отца, в контрасте с солнцем напоминающих ягоды спелой ежевики, светилось нечто, похожее на светлую грусть. — Почему ты застыл? — раздражённо осведомилась Эстер, непонимающе посмотрев на воина. Тот лишь мелко вздрогнул, застигнутый врасплох её неожиданным вопросом. — Ничего, — поспешно ответил он и сделал шаг к двери, протягивая к ней руку. — Идём. Старые петли противно заскрипели, когда дверь поддалась лёгкому давлению Бали-бея и отворилась. Эстер вошла следом за ним, сопровождая каждое своё переступание умиротворённым стуком каблуков по деревянному полу. В нос ей мгновенно ударил до боли знакомый аромат, всегда наполняющий комнаты дома и особенно ясно ощутимый вблизи кладовки. Пахло сухим деревом, ветхой бумагой, состаренной кожей и едва уловимой, ласкающей нюх лавандой. Раньше Эстер даже не замечала такого многообразия запахов в своём доме, но и теперь она не сомневалась, что выросла, окружённая этими запахами. Лаванда по-прежнему напоминала ей о матери, чьи волнистые волосы имели отголоски благоухания этого цветка. — Армин? — опасливо позвал Бали-бей, не решаясь идти дальше прихожей. Послышалась какая-то возня, и вот Армин появилась перед ними, с неверием глядя на вернувшихся домой мужа и дочь. Выбившиеся из аккуратной причёски пряди каштановых волос с небрежным изяществом ниспадали ей на лоб, закрывая глаза, закатанные до локтей рукава простенькой рубашки обнажали тонкие руки, на ладонях высыхала вода, из-за чего они покраснели и покрылись трещинами. Кофейного цвета глаза матери зажглись такой щемящей любовью, что Эстер почувствовала этот преисполненный нежности взгляд так, как если бы была способна видеть его. Оправившись после секундного колебания, вызванного их внезапным появлением, Армин бросилась в объятия Бали-бея, а тот крепко обхватил руками её спину. Эстер не сдержала умилительной улыбки, тронутая этой тёплой сценой, но не решилась выйти из тени навстречу матери. Страх съедал её изнутри подобно тому, как паразиты выгрызают ствол зачахлого дерева. Что скажет мать, увидев её пустой, ничего не выражающий взгляд? Вдруг она испугается и не признает в ней свою дочь? — Я молилась за вас каждую ночь, — в упоении прошептала Армин, прижимаясь к Бали-бею всем своим стройным телом. — Аллах милостив, раз позволил вам вернуться ко мне. — Мы снова будем вместе, любовь моя, — ласково прошелестел в ответ Бали-бей и склонился над супругой, чтобы сойтись с ней в мягком поцелуе. И без того чувствуя себя немного неловко, Эстер нервно переступила с ноги на ногу и попыталась усмирить бешеную пляску встревоженного сердца. Кто бы мог подумать, встречи с родной матерью она боится больше, чем кровопролитных сражений! — Эстер, милая! — вывел её из задумчивости сладостно переливающийся голосок Армин. Мать отошла от Бали-бея и протягивала к ней руки, готовясь обнять. — Ты обязательно должна рассказать мне, как прошёл твой первый поход! Я так волновалась за тебя! Эстер прильнула к матери, устроив голову на её хрупком, маленьком плече, и с удовольствием провела пальцами по бархатной ткани её рубашки. Армин гладила её спутавшиеся волосы, целовала её в лоб и шею. Девушка таяла от ни на что не похожей материнской ласки, позволяла Армин осыпать поцелуями её осунувшееся лицо, чувствуя, что кожа покрывается мурашками везде, где скользила её нежная рука. Она всё не хотела отпускать мать, боясь, что та сразу же заметит её слепоту, стоит ей поднять голову. — Я тосковала, — только и смогла вымолвить Эстер, проклиная предательскую дрожь, прозвучавшую в её сломленном голосе. Едва успевшие высохнуть, но ещё малость влажные ладони Армин коснулись её впалых скул и приподняли ей голову. Вопреки своим опасениям Эстер пришлось открыть плотно сомкнутые глаза и устремить на мать невидящий взгляд. Длительное время, показавшееся девушке спутанным клубком вечности, с губ Армин не слетало ни единого слова. Потом из её груди вырвался сдавленный вздох неподдельного ужаса, от которого внутри у Эстер всё похолодело. — Э-эстер... — заикаясь, пролепетала Армин, словно завороженная глядя в её незрячие глаза. Девушка почувствовала, как руки матери, бережно придерживающие её голову, начали мелко трястись, из-за чего пальцы невесомо щекотали ей кожу. — Как... Как такое могло произойти?.. Ты... Ты слепая! Голос Армин сорвался, сменившись судорожным всхлипом, и прежде, чем Эстер сумела как-либо поддержать упавшую духом мать, она рывком заключила дочь в сильные объятия. Ноги Эстер подкосились от нахлынувшей на неё слабости, и только цепкие руки матери помешали ей лишиться сознания. Хриплые рыдания, раздававшиеся у неё над ухом, острее любых когтей царапали ей сердце, разрывая его на части. Изящные пальцы Армин смяли ткань её кафтана в нерушимой хватке, будто мать боялась, что Эстер вот-вот растворится прямо в её объятиях и исчезнет навсегда. Жгучие капли чужих слёз намочили плечо девушки, впитавшись в одежду, но для неё эти слёзы были сравни самому яростному огню. — Прости меня, мама, — выдавила из себя Эстер несмотря на то, что язык не слушался, а поперёк горла встал душивший её плач. — Я не уберегла себя... Бали-бей, все эти мучительные мгновения терпеливо наблюдавший за ними издалека, осторожно, словно не желая тревожить их, прокашлялся. Армин резко встрепенулась, её хватка на спине Эстер ослабла, и она отстранилась от дочери, даже не думая вытереть слёзы. Эстер отпустила мать, хотя не хотела делать этого, пока не поймёт, какие чувства теперь обуревают её изодранное в кровь сердце. Но Армин была не в состоянии что-либо говорить, поэтому развернулась и молча шмыгнула на кухню, продолжая безудержно трястись от рыданий. Бали-бей последовал за женой, не удостоив Эстер взглядом. А она не сдвинулась с места, в полной тишине изливая свою душу Аллаху и роптая на него за то, что он позволил ей ранить собственную мать. Да лучше умереть, чем видеть её бесконечные стенания! Почему другие тоже должны страдать и расплачиваться за её грехи? По кухне всё ещё разносились жалобные стоны плачущей Армин, а потом к ним присоединились тихие воркования Бали-бея, пытающегося её утешить. Эстер подошла ближе, еле переставляя отяжелевшие ноги, и устало прислонилась к стене. Вскоре рыдания постепенно стихли, и в доме снова воцарилась умиротворённая тишина. Только теперь в воздухе отчётливо ощущалось режущее горе, проникающее в самую глубину трезвого разума и вынуждающее глаза непроизвольно слезиться. — О Бали, — всхлипнула Армин, и этот всхлип отдался в стиснутой груди Эстер резкой болью. — Прошу, скажи мне, что в этом нет твоей вины. — Это несчастный случай, не более, — на удивление спокойным тоном ответил отец. — Эстер сражалась в битве вместе со мной и другими солдатами. Она спасла повелителя, рискуя собственной жизнью. Но у судьбы были на неё свои планы. Эстер услышала, как зашуршали подушки, на которых, видимо, сидела Армин. — Что же случилось, ответь мне, — разбитым голосом потребовала она, не проявляя ни малейшего напора. — На неё напал вражеский воин, — прозвучал скорбный ответ Бали-бея. — Он ранил её в глаза, и Эстер потеряла сознание. Когда она очнулась спустя два дня, была уже слепа. Повисло тяжёлое молчание, сгустившее воздух между отцом и матерью до напряжённого потрескивания, словно перед бурей. — Неужели ничего нельзя сделать? — с мольбой простонала Армин, заставив Эстер болезненно поморщиться. — Неужели наша девочка обречена оставаться слепой до конца жизни? — Мне очень жаль, дорогая, — с неподдельный печалью вздохнул отец. — Боюсь, мы бессильны. Разве ты знаешь хоть одного лекаря, способного вернуть зрение? Это невозможно. Не в силах больше выносить горестного разговора родителей, Эстер бесшумно направилась к лестнице, чтобы наконец-то оказаться в своей комнате и забыться сном. Она и так догадывалась, что ничто не сделает её снова зрячей, но надежда в ней не умирала по сей день. После услышанного эта надежда безвозвратно испарилась, оставив вместо себя лишь зияющую пустоту.***
Недовольно покосившись на отца, Эстер вдруг остановилась и демонстративно притопнула ногой. — Ты скажешь мне сегодня, куда мы идём, или нет? — теряя терпение, воскликнула она. Поступающая злость уже жаждала вырваться на свободу, выражаясь с помощью раздражённого пыхтения девушки. Бали-бей нехотя замер и обернулся на неё, скептически нахмурившись. Весеннее солнце освещали его серьёзное лицо, подчёркивая появившиеся на нём морщины. — Ты всё узнаешь, когда мы дойдём, — в который раз повторил он, с трудом удерживаясь, чтобы не прикрикнуть на неугомонную дочь. — Я это уже слышала, — фыркнула Эстер, закатив слепые глаза. — Я не люблю сюрпризы! — Не создавай проблемы там, где их нет, — резонно осадил её Бали-бей и махнул ей рукой, чего она всё равно не увидела. — Ну же, пошли. Но Эстер упрямо осталась стоять и в знак ещё большего протеста скрестила руки на груди. — Не пойду, пока не узнаю — заявила она и отвернулась, вздёрнув нос. — Не узнаешь, если не пойдёшь, — не растерявшись, парировал Бали-бей и позволил себе слегка улыбнуться, заметив, как дочь обиженно насупилась. — Ну что, так и будешь стоять? Прошипев что-то себе под нос, Эстер всё-таки сошла с места и пристроилась позади отца, гадая, куда именно они держат путь. Наступил первый рассвет с тех пор, как армия вернулась из похода. Прошлая ночь прошла для Эстер в терзающей сердце печали, из-за чего ей так и не удалось нормально отдохнуть. Она ни разу не сомкнула глаз, даже под утро продолжала лежать, уставившись в стену и думая об убитой горем матери. Если бы она знала, что известие о слепоте настолько сильно расстроит Армин, вообще не стала бы приходить домой. Как только солнце показалось над горизонтом, Бали-бей позвал Эстер за собой, сказав, что отведёт её в одно место, но в какое, умолчал. Она относилась к подобного рода секретам весьма предвзято со времён детства, потому что негласный закон уличных детей учил: «Никогда не слушай тех, кто зовёт тебя в Страну Грёз, даже если это твои друзья». Иными словами, остерегайся ребят, которые хотят показать тебе какое-то невиданное и чудесное место, потому что как правило этим самым местом оказывается грязная лужа или давно заброшенный колодец. По собственному неудачном опыту Эстер однажды поддалась на уговоры своих друзей, и они привели её в какой-то отсыревший подвал. Дети заперли её там, а сами убежали, так что маленькая Менекше просидела в этом подземелье добрых пару часов прежде, чем взрослые услышали её крики о помощи. Ребята позже оправдывались, что всего-то пошутили, но Эстер раз и навсегда уяснила, чем бывает чревато слепое доверие. Ситуация с отцом пробудила в ней это забытое воспоминание, и она невольно содрогнулась, словно наяву почувствовав привкус плесени на языке, затхлый запах и вновь разглядев в темноте бегающих по каменному полу огромных крыс. Но ведь Бали-бей приходился ей отцом, а значит, он не станет так жестоко шутить над ней. Собрав в кулак всю свою волю, Эстер приказала себе избавиться от угнетающих мыслей и довериться Бали-бею. Хотя бы ради него. На Эстер упала длинная тень, отброшенная каким-то гигантским зданием. Паника уже была готова захлестнуть её с головой, но раздался звук открываемых ворот, мгновенно вытеснивший из её существа непрошенный испуг. Эстер понадобилось меньше трёх секунд, чтобы узнать это «неизвестное» место. — Зачем ты привёл меня в Топкапы? — пряча улыбку, поинтересовалась девушка у шагающего впереди отца. Стражники любезно пропустили их, и теперь они шли по благоухающему саду. — Потерпи, — отозвался Бали-бей, смотря прямо перед собой непроницаемым взглядом. — Скоро узнаешь. Каменная аллея, так хорошо знакомая Эстер и пробуждающая в её груди целый всплеск светлых эмоций, вскоре сменилась лесной тропой, и под ногами девушки зашелестела длинная трава, влажная от утренней росы. Прислушавшись, Эстер не уловила ничего особенного, за исключением привычных лесных звуков и птичьих трелей. Их в самом деле окружала редкая роща, но Бали-бей вёл её вовсе не в лес, как подумала девушка. Он остановился перед деревянным зданием, напоминающим сарай, очень длинным и довольно вместительным. Изнутри этого дома раздавалось ржание, прерываемое фырканьем и цоконьем копыт. — Где мы? — насторожившись, спросила Эстер. Все шумы указывали на то, что в этом месте находилось много лошадей. Может, отец решил прокатиться с ней верхом? — Это конюшня, — пояснил Бали-бей, и его глаза полыхнули странным огнём. — Сейчас я тебя кое с кем познакомлю. Эстер в замешательстве свела брови к переносице, так что над её носом залегла глубокая морщина, и вперилась в отца выжидающим взглядом. Пока что чувства у неё были смешанные, она не могла однозначно определить, радоваться ей или плакать. Замысел Бали-бей по-прежнему оставался для неё неясен. Земля задрожала от незнакомых шагов, и Эстер на миг отбросила мутные подозрения, сосредоточившись на своих ощущениях. Кто-то приближался к ним, причём по едва заметным припаданиям незнакомца девушка смекнула, что он, вероятно, где-то повредил ногу. Шаги замерли достаточно близко к ней, но сохраняли приличную дистанцию. — Познакомся с Рустемом агой, нашим конюхом, — представил незнакомца Бали-бей, указав на него рукой. — Рустем, это Эстер, моя дочь. Если бы Эстер могла видеть, то стала бы свидетелем того, что Рустем вежливо кивнул ей и протянул ладонь. — Рад знакомству, Эстер, — с лёгкой улыбкой произнёс он. С некоторой опаской Эстер позволила ему пожать её хрпкую руку. На ощупь его рука оказалась грубой и будто в чём-то измазанной, но вместе с тем ей от чего-то было приятно касаться её. Во всех его мелких движениях, будь то рукопожатие или лёгкие подёргаивания мышцами глаз, читались аккуратность и порядочность, любовь к труду и учтивая кроткость. Почему-то Эстер сразу прониклась к нему симпатией и уважением. — Взаимно, ага, — отозвалась она и с неосознанно неохотой отпустила ладонь Рустема. К её немалому изумлению, конюх не зициклил внимания на её слепоте и не сказал об этом ни слова. Может, просто не заметил? — Для чего я здесь? — спросила Эстер, повернувшись к отцу. Бали-бей смотрел куда-то в сторону, словно всем своим видом показывал нежелание разговаривать. — Ты чего молчишь? Бали-бей тяжело вздохнул и наконец удостоил Эстер взглядом из-под густых, опущенных на глаза бровей. — Будешь помогать Рустему, — сдержанно ответил он, и в его голосе девушке почудилась веская нотка. — И не вздумай уходить, пока я не разрешу. — Что?! — не веря своим ушам, воскликнула Эстер и от досады была готова схватить первую попавшуюся вещь и швырнуть её прямо в сосредоточенное лицо отца. — Я что, прислуга? Настолько бесполезная, что гожусь только подбирать лошадиный навоз?! Стоящий рядом с ней Рустем попятился, будто почувствовал себя лишним, и кожу девушки обожгло исходившее от него смятение. Похоже, её слова задели его, но она слишком увлеклась разборками с Бали-беем, чтобы думать об этом. — Я тут не останусь, так и знай! — разбушевалась она, наступая на отца и терзаясь безнадёжным гневом. — Хватит с меня унижений! — Останешься, Эстер, — перебил её Бали-бей тоном, не потерпевшим возражений. Внезапно в памяти у неё возникла ситуация в лесу, и это вынудило её отпрянуть во власти ледяного страха. — Я так решил. Не заставляй меня повторять мои ошибки. Он демонстративно развернулся и устремился прочь, перед этим коротко кивнув Рустему. Тот ответил ему почтительным поклоном головы и обратил на Эстер заинтересованный взгляд. — Ну что ж, пойдём, Эстер хатун, — вздохнул конюх, пропуская её вперёд себя. — Покажу тебе тут всё. Но она не пошевелилась, продолжая прожигать уничтожающим взором спину удаляющегося Бали-бея. Сердце сжалось от привычной обиды и рвалось из груди вслед за родной кровью, но на этот раз Эстер подавила этот порыв. Гордо вскинув голову, она отвернулась и бросилась нагонять Рустема.