Человек умирает тогда, когда умирает последнее воспоминание о нём Дж. К. Роулинг «Гарри Поттер и Орден Феникса»
Проливной дождь, чьи тяжёлые капли плотные тучи несли в себе на протяжении всего дня, так и не окрапил уставшую землю своими слезами, будто намерено сдерживал мощные потоки, не желая обременять кого-либо потаённой печалью. Низкая завеса серых облаков плавно плыла по беспросветному небу, не торопясь следовать движению прыткого ветра и погружая и без того мрачный лес в ещё более густую тьму. Судя по времени, солнце уже клонилось к краю горизонта, постепенно утопая где-то в глубине земли и скрывая свой бледный лик в объятиях кривых ветвей подчёркнутых чёрным контуром деревьев. Закат приближался, и скоро на смену засыпающему солнцу придут тихие сумерки, рассыпая по небесному полотну множество сверкающих звёзд и приглашая гордую луну взойти на вершину далёкой синевы. Бурный день в который раз за прошедшие столетия сменялся спокойной, таинственной ночью, и кажется, так будет продолжаться ещё целую вечность. Эстер неподвижно сидела посреди твёрдого матраса, запутавшись в белых простынях, и немигающим взором уставилась в одну точку, без конца прокручивая в голове события минувшего дня. Притянув колени к груди и обхватив их заледеневшими руками, она судорожно смяла в пальцах ткань одеяла, словно пыталась таким образом усмирить нервозность и хоть немного успокоиться. Ни проникающий в шатёр холодный порыв ветра, ни поселившееся внутри свежее дыхание поздней осени не привлекали её рассеянное внимание и не могли искоренить угнетающую тоску, прочно подчинившую себе окровавленные сердце. Эстер не чувствовала кусающего её податливую кожу озноба, не ощущала на обнажённых руках дуновение ледяного воздуха, не знала, сколько времени она уже провела в своём шатре, бесцельно глядя в никуда и слушая пустоту. Разве могла она зацикливаться на таких мелочах, если от неё зависели судьбы её друзей? Разве смела забыться тревожным сном, понимая, что Рустему и Джигану вскоре суждено заснуть навсегда? Среди всех тех безумных мыслей, что быстрее вражеской стрелы проносились в затуманенном слепым страхом и отчаянием сознании Эстер, выделялась лишь одна, неустанно умоляющая её немедленно пойти к повелителю и поведать ему всю правду. Возможно, Джигана ей спасти не удастся, но зато хотя бы Рустем останется в живых, и она убережёт себя от мучений беспощадной совести и уничтожения не менее кровожадным чувством вины. Без колебаний девушка была готова признаться в совершении тяжкого предательства и перенести заслуженное наказание, только бы Рустем вышел из этой истории целым и невредимым. Наверное, битый час Эстер всеми силами, какие у неё ещё имелись после перенесённых потрясений в шатре Сулеймана, старалась уговорить себя пойти на столь опасный шаг, чтобы восстановить справедливость и избежать ненужных смертей, однако она так и не осмелилась. Вся её восхитительная отвага вдруг куда-то испарилась, и вместо суровой решительности девушка ощущала панический ужас, стоило ей представить, в какую ярость придёт Сулейман, когда узнает, что на самом деле вина за произошедшее лежит именно на ней. Ей действительно было страшно подвергать себя правосудию, как никогда она боялась раскрыть истину, пусть и понимала, что от этого будет зависеть жизнь её друга. Как и тогда в шатре повелителя, сейчас Эстер будто окаменела, ослабевшее тело не слушалось желаний её мозга, из-за чего девушка лишалась возможности даже вздрогнуть от очередного дуновения надоедливого ветра. Казалось, она больше не принадлежала самой себе, и кто-то чужой управлял её эмоциями и мыслями, почему-то постоянно возвращая её и существом, и душой в те болезненные мгновения, которые она простояла под взглядом Сулеймана, совершенно бездействуя. Не проронив ни слова, Эстер наблюдала за тем, как жертвенный Рустем выгораживает её перед султаном, обрекая себя на верную смерть, и не предприняла ни единой попытки, чтобы остановить эту ложь. Она просто молчала, позволяя другу без зазрения совести обманывать Сулеймана и называть себя предателем, хотя могла бы прекратить всё это, несмотря ни на что назвав имя истинного изменника. А теперь Эстер приходится страдать не только от собственной безнадёжности, но и от осознания скорой потери лучшего друга. Предаваясь подобным горестным размышлениям, она совсем потеряла счёт времени и точно просидела бы в такой позе всю ночь, ни разу не шелохнувшись и даже не моргнув. Суетливо она старалась придумать какой-нибудь выход, отыскать неприметную лазейку и вытащить Рустема из ямы, в которую он угодил по собственной воле. Блуждающие по шатру молчаливые тени действовали на неё на удивление умиротворяюще и нисколько не мешали девушке строить в переполненном голове срочный план. Одиночество тоже пошло Эстер на пользу, поскольку никто не отвлекал её и не надоедал чужим присутствием. Пробиваясь сквозь сотканную из тонких нитей предположений и сомнений пелену помутнившегося сознания, до девушки донёсся слабый шорох потревоженных тканей, сообщив о том, что кто-то вошёл. В любой другой раз Эстер бы раздосадовало неожиданное появление постороннего, но она знала, что это Бали-бей, который должен возвестить её о решении, принятом повелителем в отношении Джигана и Рустема. Повинуясь немедленному рвению, она вскочила на ноги, сбрасывая с себя простыни, и с нарастающей надеждой уставилась на проём пёстрых тканей, ожидая услышать уверенную поступь отца. Опровергая оставшиеся сомнения, на пороге шатра действительно выросла поджарая фигура Бали-бея, подсвечиваемая со спины бледной игрой трепещущего на ветру факела. Длинная тень падала на его омрачённое сосредоточенностью лицо, мешая разглядеть подробности серьёзной мимики и пленяя в своих томных волнах блестящие тёмные глаза. Эстер застыла в центре шатра, терпеливо дожидаясь, когда отец приблизиться к ней, мягко ступая по покрытому коврами полу, и остановится почти вплотную, утяжеляя вольный воздух своим шумным дыханием. — Наконец-то ты пришёл, — с облегчением выдохнула Эстер, больше не стараясь утаить от него одолевавшее её беспокойство. — Я здесь чуть с ума не сошла. Равнодушный взгляд Бали-бея пока сохранил присущую ему непроницаемость, но его густые брови поползли к переносице, из-за чего на гладком лбу залегли глубокие морщины. Если бы девушка сумела заметить столь мелочную перемену в состоянии отца, то сразу бы догадалась, что он озабочен чем-то очень важным. — Не молчи же! — теряя терпение, потребовала Эстер, невольно заражаясь исходившим от воина замешательством, спрятанным под маской напускного безразличия. — Какое решение принял повелитель? Что будет с Рустемом и Дж... Тем вражеским солдатом? К великому счастью девушки, Бали-бей не придал значение её маленькой заминке, и она украдкой перевела дух, пребывая в ужасе от того, что едва не проболталась. Теперь оставалось уповать на сдержанность отца и на то, что он не станет донимать её своими расспросами, относясь к ней, словно к заправской заключённой. Огромным усилием Эстер приструнила рвущуюся наружу тревогу, подавляя набирающее скорость сердцебиение и проглатывая прерывистые вздохи. — Насчёт Рустема пока ничего неизвестно, — ответил Бали-бей, и девушка не сдержала радостную улыбку при этих словах. Конечно, повода для радости пока было мало, но зато есть возможность, что бывший визирь каким-то чудом избежит смертного приговора. Напряжение, сводящее каждую мышцу Эстер неприятной судорогой, немного отступило, позволив ей дышать полной грудью. — Остальное тебя не касается. Уже чувствуя назревающее внутри негодование, девушка твёрдо шагнула к Бали-бею, испепеляя его своим невидящим взглядом, потдёрнутым ясным гневом. Отец не сдвинулся с места, сохраняя поразительное самообладание, однако теперь она помнила, насколько оно хрупкое и неустойчивое. Она не отстанет, пока не услышит приказ, связанный с судьбой Джигана, а если Бали-бей будет молчать, она найдёт способ выяснить всё необходимое самостоятельно. — Не тебе решать, что меня касается, а что нет! — возмутилась Эстер, не задумываясь повышая звенящий напряжением голос. — Говори, что знаешь, или я пойду к повелителю и спрошу у него лично! — Ты с ума сошла?! — вспыхнул Бали-бей, угрожающе нависая над дочерью и прижимая её к земле своим разъярённым взором. Его тёмные глаза, в полумраке шатра напоминающие тлеющие в огне угли, приобрели опасное выражение, выдавая его безудержную злость. — Идти к повелителю в такое позднее время — лучше ничего не придумала? С потаённым наслаждением наблюдая за разгорающейся яростью отца, Эстер смело встретила его взгляд, упрямо игнорируя невольную дрожь вдоль спины. Вспоминая неуравновешенное поведение Бали-бея в султанском шатре, она тут же теряла всякое желание выводить его из себя, как любила делать в подростковом возрасте, когда между ними вспыхивали мелкие ссоры. Она получила чёткое представление о том, на что способен её всегда сдержанный и покорный отец, если что-то станет причиной его бурного гнева. — Тогда рассказывай сам, — требовательно попросила Эстер и в дополнение к своему упёртому образу скрестила руки на груди. — Учти, я не успокоюсь, пока ты не скажешь про вражеского воина. Впервые с начала их разговора на поверхности пронзительных глаз Бали-бея замелькали подозрения, и он склонил голову к плечу, изучая девушку оценивающим взглядом. Той мгновенно стало не по себе, однако она не могла позволить отцу распознать её волнение, поэтому надменно вскинула голову, словно насмехаясь над его сомнениями. — Почему этот пленник так беспокоит тебя? — недоверчиво осведомился Бали-бей, прищурившись. — Переживаешь за его жизнь, как за свою собственную. — Вовсе нет! — взвилась Эстер, награждая отца ненавистным взглядом, и поспешно отвернулась, чтобы тот больше не видел её глаз. — Всем интересно, как поступят с нарушителем нашей границы, даже мне! Не вижу достойной причины скрывать это от меня. Видимо, её слова наконец попали в нужную точку, так как Бали-бей заметно заколебался и на миг опустил голову, напряжённо раздумывая. Покосившись на него, Эстер вновь оказалась во власти неукратимого волнения, вынудившего её сердце раз за разом пропускать необходимые для жизни удары. Прохладные ветренные струйки, проникающие в шатёр через раскрытые ткани, с приятной бережностью разбивались о пылающую жаром грудь девушки, расслабляющим инеем распространяясь по всему её измученному телу. Затаив трепетное дыхание, она уже отсчитывала секунды до того, как узнает будущее Джигана, которое страшной мыслью залегло где-то на дне её туманного сознания. — С нарушителями и врагами принято поступать одинаково, — безжалостно заявил Бали-бей, не подозревая, что его ответ мог оставить в душе Эстер неизгладимый шрам. — Этот воин будет казнён завтра в полдень. Повелитель приказал всем явится на эту казнь. Несмотря на то, что сказанное отцом было известно Эстер ещё до того, как Сулейман отдал приказ, что-то в недрах её души непоправимо оборвалось, оставив вместо себя лишь непроглядную пустоту. Какая-то часть её наивного существа, до последнего живущая надеждой на благополучный исход, испустила горестный вопль, который расстёкся по всему телу Эстер, подобрался к сердцу и остудил теплившуюся в нём воодушевлённость своим леденящим кровь эхом. Завтра Джигана не станет, он встретит смерть, всё-таки настигшую его, хотя в прошлый раз ему удалось ускользнуть из её цепких когтей. И теперь Эстер не окажется рядом, чтобы помочь ему и отобрать из лап иного мира, да ему это, наверное, и не нужно. Джиган не боялся смерти, девушка прибывала в уверенности, что он встретит свой конец достойно, не опустится до мольбы о пощаде и не попытается отсрочить неизбежное. Если он и пожалеет о чём-либо, то лишь о том, что не заслужил её прощения, не сумел искупить перед ней вину. Но Эстер не видела смысла в том, чтобы прощать Джигана, всё равно прощение не вернёт ей способность видеть и не изменит прошлое. — Спасибо, — от чего-то хрипло выдавила она, опасаясь, что Бали-бей заметит резкую перемену в её настроении. — Скажи, шатёр с узником кто-нибудь охраняет? — Разумеется, — не без изумления отозвался отец. — Сейчас как раз смена караула. Задумчиво кивнув, Эстер без лишних слов направилась к выходу, но на полпути замерла, не оборачиваясь. Затылок ей прожигал внимательный взгляд Бали-бея, откликающийся внутри неё странным безразличием. — Пойду, посторожу его, — пояснила девушка недоумённому отцу, чьи недобро сверкнувшие глаза явно указывали на его желание возразить. — Не жди меня. Я буду стоять там всю ночь. — Нет, Эстер!.. — начал Бали-бей, но Эстер шагнула в объятия дребезжащей над лесом ночи, с головой окунувшись в божественную негу тишины и покоя и отрезая себя от оставшегося позади укромного уголка, утонувшего в бескрайних водах гнева и боли. Окончание фразы отца она так и не словила и, не давая себе времени всё как следует обдумать, устремилась к шатру Джигана, смотря пустым взглядом только вперёд. Около колыхаемых слабым ветром тканей никого не оказалось, так что Эстер встала прямо перед входом, вооружившись саблей. Безмолвная луна свысока взирала на одинокую фигурку девушки, окутанную вязкой темнотой и не подающую ни малейших признаков жизни. Настойчивый сон, до последнего не сдаваясь, пытался сломить внутренний стержень Эстер и навеять ей свои непреодолимые чары, но она не подавалась заманчивому искушению, а всё стояла в ворохе сухих листьев подобно настоящему стражу. За её спиной, наполняя чистый воздух невинными равномерными вздохами, безмятежно спал Джиган, Эстер будто охраняла его беспомощное тело от целого лагеря, готовясь оберегать каждый удар его сердца от жадных до чужой крови пришельцев. В эти мгновения, чувствуя на себе всю тяжесть ответственности за постороннюю жизнь, она считала преступлением думать о сне и неустанно просила бледноликую луну задержаться на небе как можно дольше, оттянуть неизбежное появление солнца. Как бы Эстер хотелось, чтобы эта ночь длилась бесконечно, а роковой рассвет никогда не наступал.***
Прежде ни одна заря не приносила Эстер столько печали и страданий, впервые назойливые солнечные лучи, всё-таки тронувшие своим золотом порозовевшее небо, поселили в сердце неотвратимый страх и досаду. Следуя данному себе обещанию, она простояла без движения до тех пор, пока последние отголоски ночной тьмы не рассеялись в предрассветных сумерках, уступая место новому дню. Но даже тогда она не нарушила степенного безмолвия и не подала виду, что её одолевает нешуточная усталость. Эстер не хотелось оставлять Джигана на попечение кому-то другому, поэтому когда к ней подошли стражники, готовые сменить её на посту, она грубо отослал их и продолжила сторожить шатёр в одиночестве. Утомление и бессонная ночь мерлки перед святым долгом её совести, так что девушка всерьёз задержалась возле пленника до самого полудня. Всё это время она тщетно пыталась разобраться в обуревавших её чувствах и с пугающей ясностью осознала, что не чувствует ровным счётом ничего. Если раньше её сердце изнывало от необъяснимой боли, выдавливая из глаз невольные слёзы, то сейчас в голове у Эстер не таилось ни одной мысли, побелевшее лицо не выражало следов скорби или разочарования. За ночь в ней словно что-то поменялось, она вдруг потеряла всякую способность сострадать и печалиться. Лишь в груди засело эхо недавней грусти, ставшее единственным напоминанием о том, что должно произойти. Мимо оцепеневшей Эстер прошли двое солдат и скрылись за тканями шатра, но она не удостоила их какой-либо реакцией, хотя прекрасно понимала, что их послали за Джиганом. Янычары стекались к центру лагеря, взволнованно переговариваясь между собой, и только Эстер по-прежнему не покидала своего поста, проявляя несвойственную ей отрешённость абсолютно ко всему, что случалось в окружающем её мире. Наконец стражники вывели из шатра Джигана, вцепливаясь в его руки, и по затёкшему от долгого бездействия телу девушки пробежала крупная дрожь. Больше не в силах бороться с так долго скрываемыми эмоциями, Эстер перегородила путь стражникам и пленному, ещё даже не зная, что намерена предпринять потом. Солдаты послушно, но не без замешательства остановились, а в изуродованных мучительной усталостью глазах Джигана, потерявших прежний стальной блеск, зажглась надежда. — Эстер, — точно через силу улыбнулся он, рассеянно высвобождая руки из хватки стражников. — Ты пришла спасти меня? Не сводя с воина открытого и сурового взгляда, Эстер покачала головой, уже не сопротивляясь навалившейся на неё горечи. Истинная боль засела глубоко в её душе, и она не собиралась демонстрировать её Джигану, ибо тем самым рисковала открыть другим сокровенную правду. — На этот раз я не помогу тебе, Джиган, — с трудом выдавливая из тесной груди эти болезненные слова, прошептала Эстер и едва не отшатнулась, сбитая с толку потоком горького отчаяния, вырвавшегося из Джигана вместе с обречённым вздохом. — Очевидно, это твоя судьба. В своё время все получают то, что заслужили. Поддавшись к ней, Джиган давил на неё умоляющим взглядом, из-за чего Эстер стало только хуже. Осознав, что любая лишняя минута рядом с ним обернётся для неё новой порцией страданий, девушка развернулась, намереваясь уйти, как вдруг его огрубевшая, источающая могильный холод рука схватила её за ладонь и стиснула пальцы. — Эстер! — с неприкрытым отчаянием обратился к ней Джиган, притягивая её к себе и наклоняя голову навстречу её лбу. — Прошу, прости меня... Резко дёрнувшись, Эстер рванула руку на себя, и она выскользнула из пальцев обескураженного воина. Под непонимающим, утонувшим в море безысходности взглядом Джигана девушка попятилась, игнорируя разрывающую её сердце нестерпимую боль. — Нет, Джиган, — каким-то чужим, равнодушным голосом отрезала она, не веря тому, что произносит такие ужасные вещи. — Аллах будет тебе судьёй. Прощай. Ноги сами несли Эстер в дебри непроходимого леса, внезапно наливаясь невиданной стойкостью и противясь сковавшей их ноющей боли. Величественные деревья любезно приняли её в свою таинственную обитель, укрывая её от посторонних глаз и пряча от царившей в лагере атмосферы приближающейся смерти. Никто не окликнул её, а в спину так и не врезался желанный тоскливый голос, который остановил бы её и заставил вернуться. Больше всего Эстер хотела убежать далеко-далеко, подальше от жестокости мира, от несправедливости земной жизни, от той уничтожающей боли, что теперь острыми осколками треснутого стекла впивалась ей в сердце. Так она думала, пока без разбора неслась сквозь утопающий в тумане лес, но следующие за ней по пятам чувства никак не оставляли её, ведь убежать от самой себя попросту невозможно.***
Усеянная когда-то пёстрыми цветами поляна окончательно опустела, над ней повисло отчётливое присутствие серости и уныния, подстать внутреннему настрою Эстер. Захлёбываясь собственной безутешной скорбью, девушка устроилась в куче завядших лепестков, которые не так давно принадлежали чудесным фиалкам и в чьи бархатные объятия она окунала нос, чтобы поймать прекрасный аромат любимых цветов. В памяти ещё было живо воспоминание о том, как Эстер в сопровождении Джигана впервые очутилась на этой поляне, и вражеский воин подарил ей фиалку, разгадав секрет её прозвища. Теперь же все цветы исчезли, словно они существовали только в каком-то волшебном сне, и неповторимое место превратилось в пристанище для печали и горя. В безвольных руках Эстер держала ту самую фиалку, лениво вращая её перед собой и насыщая лёгкие её незабываемым запахом, с удовольствием её пальцы прощупывали ворсистый тонкий стебелёк, со временем расстерявший былую нежность, но не лишившийся своей грациозности. Потускневшие лепестки цветка покорно склонялись к земле под немилосердным ветром, искали спасение возле налитой живым теплом груди Эстер, страстно желая обрести покой у её сердца. Пленительный аромат фиалки помогал девушке на короткое время избавится от терзающего предчувствия, постоянно напоминающего ей о том, что вот-вот в её лагере случится непоправимое. Навевающая необходимое спокойствие тишина разлетелась вдребезги, когда в ветвях высоких деревьев запутался пронзительный свист мощного ветра, и его внезапный порыв обрушился прямо на съёжившуюся посреди поляны Эстер, поднимая в воздух разбросанные вокруг неё сухие лепестки. Девушка зажмурилась и потянула фиалка к груди, но безжалостные потоки крепкого воздуха первыми добрались до изящного цветка и сорвали с головки все до единого сиреневые лепестки, взметая их к затянутому тучами небу. Яркие лепестки закружились над головой испуганной Эстер в бешеном танце, а затем унеслись прочь, оседлав неукротимый ветер. Где-то вдалеке раздался раскат рокотливого грома, и в тот же миг что-то больно кольнуло девушку прямо в грудь, вынудив её согнуться пополам от неожиданной боли и прерывисто вздохнуть. Жалкий стебель, оставшийся от нежной фиалки, безжизненно опустился на землю, и Эстер поняла, что всё закончилось. «Об одном я попрошу тебя, Эстер. Что бы ни случилось, никогда не забывай, кто ты». Воздух стремительно тяжалел по мере того, как надвигалась сильная буря. Поднявшись на ноги, Эстер решительно углубилась в лес, повинуясь интуиции, которая никогда её не подводила. Погода портилась, а она всё шла и шла, сопротивляясь противном ветру и не обращая внимание на мелкие капли начинающегося дождя. Столько времени она потратила на эти поиски, с каждой новой попыткой боролась до последнего, до сих пор тщетно ища загадочное место, которое прежде видела лишь в своих снах. И вот теперь она наконец знала, куда идти.