Когда случается бунт, люди перестают быть людьми и превращаются в жаждущую крови толпу Людвиг ван Нормайенн Алексей Пехов, «Проклятый горн»
Дребезжащие тени, сплетённые из невесомого полумрака и заискивающего сияния тусклой луны, несмело притаились на узорчатых стенах, прячась от посторонних глаз. Умиротворённый треск живых свечей наполнял погружённые в серую темноту апартаменты желанным спокойствием и только дополнял воцарившуюся там тишину, что беспрепятственно гуляла из угла в угол, проникая в встревоженные сердца и поселяясь в их глубине завораживающим шёпотом. Казалось, в пределах господских покоев зародилось нечто более властное и сильное, чем проникающая внутрь с бесшумным дыханием ветра ночь. Невольно хотелось подчиниться этой неизведанной тяге и остаться в богато обделанной комнате навечно, позабыв обо всех тяготах внешнего мира и правящей в нём жестокости. А если уж было суждено уйти, то непременно бросить напоследок частицу своей истерзанной души в надежде, что обитающее здесь невесомое присутствие неги излечит её и позволит вернуться. Ничего подобного или хотя бы близкого к этому Эстер не испытывала никогда раньше, в окружении исписанных причудливыми изразцами стен она словно обрела новую жизнь и одновременно потеряла себя. Ей всё чудилось, будто даже у потолка в этих покоях есть глаза и уши, и абсолютно каждая вещь беспрерывно смотрит на неё в упор, вслушиваясь в её поверхностные вздохи. В противоречие с чувством неловкости и ущемления в груди девушки пело отрадное осознание долгожданной безопасности и заботы, которые она так долго рассчитывала обрести. От того с лица у неё не сходила навеянная блаженством лёгкая улыбка, а слепые глаза с удовольствием ловили пустой радужкой игривые блики пляшущих рядом свечей. Обворожительные звуки и возникающие в голове образы необъяснимо согревали Эстер душу и пленили своей чистотой, расположившийся на тонкой грани между резким появлением угрозы. Не имея возможности полюбоваться изяществом драгоценного интерьера, она недвижимо сидела на кровати повелителя, закутавшись в плотные шелка, и лениво сортировала бесполезные мысли, без предупреждения подбирающиеся к её посветлевшему разуму. Её измотанное существо застыло где-то между сном и явью, точно никак не могло определиться, чего ему хочется больше всего. Зато Муджизе напрочь забыла о терзающем её желании поскорее отдохнуть и теперь всё расхаживала туда-сюда по покоям, шелестя тихими шагами бархат персидских ковров. Налитые необузданным любопытством округлённые глазки девочки задерживались на всякой детали комнатного убранства, до какой только могли добраться, и подолгу разглядывали позолоченные узоры мебели или рассыпанные по столу сокровища в виде рубинов и изумрудов. Эстер отлично понимала реакцию малышки на безупречный вкус и неизменную аккуратность, которыми обладал обитающий в покоях султан. Но то, с каким сумасшедшим блеском в восхищённом взгляде Муджизе смотрела на кучку драгоценных камней, ей совсем не понравилось. — Зачем так много самоцветов? — спросила девочка, неосознанно подходя всё ближе и ближе к столу повелителя. Предчувствуя что-то не вполне пристойное, Эстер поторопилась ступить на мягкую поверхность покрывающего пол ковра и оказалась рядом с Муджизе как раз в тот миг, когда она протянула изворотливую руку к одному из полыхающих огнём рубинов. Прежде, чем девочка успела опомниться и догадаться о намерениях девушки, та оттащила её в сторону, схватив за тонкое запястье. — Ничего тут не трогай, — строго наказала Эстер, предупреждая протесты со стороны возмущённой малышки. — Не забывай, мы в гостях, и эти вещи чужие, да к тому же, принадлежат самому султану. Если хоть что-нибудь пропадёт с его стола, не сносить нам обеим головы, понятно? Изумлённо хлопая густыми ресницами, Муджизе уставилась на Эстер с искренним недоумением, к которому примешалась закипающая обида. Девушка испустила тяжёлый вздох, усмиряя вспышку негодования, и мягко отпустила ручку девочки, мгновенно пожалев о своих словах и преждевременных обвинениях. Как она могла подумать о своей крошке таким недопустимым образом? — Извини, Муджизе, — престыженно бросила Эстер, чувствуя себя неуютно под взглядом раздосадованный сироты. — Я не хотела сделать тебе больно. — Ты решила, будто я могу что-то украсть! — уязвлённо заявила Муджизе и демонстративно отвернулась, сложив руки на груди. — А я просто посмотреть хотела! Что в этом плохого? — Не обижайся, пожалуйста, — ласково пророкотала девушка и примирительно коснулась ладонью худого плечика малышки, привлекая её внимание. — Я сама не ведаю, что говорю. Но давай всё-таки дождёмся повелителя и спросим у него позволения, чтобы посмотреть, договорились? Исподлобья задев смягчившимся взглядом виноватое лицо Эстер, Муджизе развернулась к ней и какое-то время молчала, словно раздумывала. По испарившимся из её сапфировых глаз прежним враждебным чувствам девушка догадалась, что она уже не злится. — Ладно, давай, — с напускным недовольством буркнула девочка, чем вызвала у Эстер невольную умилительную улыбку. — А он точно разрешит? Открыв рот, чтобы ответить, Эстер не сразу распознала среди равномерного треска свечей мимолётный стук распахнувшейся двери и обратила на это внимание лишь тогда, когда вошедший уже переступил порог комнаты. Знакомые глубокие глаза, исперщённые следами скупой нежности и приветливого радушия, прошлись по девушке удовлетворённым взглядом, приправленным лёгким удивлением. С появлением в покоях хозяина непостоянные тени вмиг расступились перед ним, словно его статное и покровительственное существо излучало недоступный, но ощутимый свет, и даже покорные ветру огоньки танцующих свечей притихли, боясь стать причиной его опасного раздражения. Прочувствовав всеми клеточками оцепеневшего тела эти изменения в атмосфере апартаментов, Эстер автоматически присела в прилежном поклоне, опуская голову и пряча незрячие глаза от вездесущего внимания Сулеймана. Отсутствие каких-либо посторонних ощущений помешало ей определить, поклонилась ли Муджизе вместе с ней или так и осталась стоять с откровенно завороженным видом, изучая султана с непозволительным бесцеремонием. Потеплевший взгляд Сулеймана выдавил из неё облегчённый вздох, и она выпрямилась, одарив повелителя искренней улыбкой. — Государь, с возвращением, — воркующе произнесла она. — Мы благодарны Вам за Вашу любезность и столь пристальное внимание к нашей беде. Если мы притесняем Вас, то уйдём по первому приказу. — Эстер, друг мой, — вежливо кивнул ей Сулейман и приблизился, разгоняя сгустившуюся вокруг тьму. — Не волнуйся, я рад принимать вас у себя. Кажется, ты пришла не одна. Пробирающий на трепетную дрожь взгляд повелителя переметнулся на Муджизе, которой тут же стало не по себе от того, что её заметили. Упругое плечо Эстер приняло удар исходившего от девочки несвойственного ей напряжения, её хрупкое тело сковала неподдельная растерянность, а глаза в панике запрыгали по полу покоев, чтобы только не встречаться с волной безвредного любопытства и пронизывающей наблюдательности. Меньше всего Муджизе ожидала, что ей доведётся лично увидеть великого султана, чьи бесчисленные победы в кровопролитных войнах принесли ему широкую известность, и Эстер, тонко улавливая перемены в состоянии девочки, ободряюще опустила руку ей на плечо. — Повелитель, позвольте представить Муджизе, — обратилась к Сулейману девушка, проследив за чёткими импульсами его заинтересованного взгляда. — Так вышло, что она осталась сиротой и до сегодняшней трагедии жила в местном приюте. Мы познакомились прошлой весной. Склонив аккуратную головку, Муджизе смело взглянула на своего повелителя, с достоинством выдержав его испытующий взор. На долю бурной секунды Эстер показалось, что девочка проявила неслыханную дерзость, посмев без разрешения султана поднять на него глаза, однако Сулеймана это нисколько не задело. На поверхности его безмятежных омутов заплясали озорные искорки, словно его забавляло бесстрашное поведение Муджизе, придающее ей сходство с неподвластной общему трепету независимой дамой. — Муджизе, да? — выделяя каждый слог, плавно повторил Сулейман. На его губах задрожала ласковая улыбка. — Добро пожаловать. Чувствуй себя как дома. — Вы очень добры, повелитель, — по-прежнему звонким голосом ответила Муджизе, и Эстер с трудом удалось распознать в нём тихие нотки благоговейного восхищения. — Я слышала о Вас много хорошего и теперь убедилась, что слухи правдивы. Вы оказали мне великую честь. Охваченное странным нетерпением сердце Эстер сладостно ёкнуло от проникшей в него гордости за взрослые слова маленькой Муджизе и учащённо забилось где-то посредине груди, насыщая разгорячённую кровь безудержными толчками. Наградой ей послужил тронутый удивлённым блеском взгляд повелителя, выражающий бледную тень от настоящего замешательства и в то же время умеренное одобрение. — Повелитель, Муджизе привекли Ваши изумительные камни, из которых Вы делаете украшения, — как бы невзначай заметила Эстер и чуть не засмеялась, когда Муджизе стрельнула в неё снарядом осуждения. — Она бы хотела их посмотреть. Лишь на миг в поддёрнутых непорочной голубизной глазах Сулеймана прошмыгнула обрезанная лезвием уверенности нить сомнения, а потом он согласно качнул головой. — Что ж, пусть посмотрит. Тем, кому доверяешь ты, и я верю. Радостно переглянувшись с повеселевшей Муджизе, Эстер лукаво подмигнула ей, после чего шагнула к султану и понизила голос. — Повелитель, Вам не составит труда уделить мне немного времени? — осторожно осведомилась девушка, избегая ловить своими пустыми глазами его выжидающий взор. — Конечно, Эстер, — немедленно отозвался Сулейман, указывая рукой на приоткрытую дверь террасы. — Выйдем на балкон. Застланный ночной прохладой свежий воздух встретил их свестящей песней странствующего ветра и едва ощутимым благоуханием простирающихся внизу бесчисленных рядов спящих цветов. До чуткого слуха Эстер долетал далёкий шум морского прибоя, напоминая о чём-то поразительно знакомом, но таком призрачном и недоступном, что невозможно было за это ухватиться. По просторной террасе, вылаженной гулким мрамором, бегал круговорот самых разных незамеченных звуков, отражённых от отполированного камня воинственным эхом. Тускнеющий с каждым часом серебряный свет высокомерной луны обволакивал перила и колонны ореолом таинственности, заставляя отдаваться влечению скрытых во тьме страхов. Если бы возле себя, на расстоянии нескольких дюймов, Эстер не чувствовала твёрдого плеча Сулеймана, ей бы пришлось мёртвой хваткой вцепиться в белые перила, чтобы не потерять самообладание в окружении неподдающихся объяснению чувств. Тревожа невинность увесистого воздуха своим загнанным дыханием, девушка с пугающей ясностью понимала, что в груди у неё сплетается хрупкая паутина волнения, на которой оседают бусинки слабого сопротивления. Как давно её одолевает неуместное отторжение? Неужели предстоящий разговор с Сулейманом способен так явно выбить её из колеи? — Ваше поручение исполнено, повелитель, — грубо разрывая ручное полотно трудоёмкой тишины, заговорила Эстер. — Рустем больше не появится вблизи Ваших границ. — Это хорошая новость, — одобрил Сулейман, и девушке понадобилось призвать на помощь все свои силы, чтобы не выпустить наружу угнетающую её боль. Она уже пожалела, что подняла эту тему. — Ты молодец. Я готов щедро наградить тебя за твою верную службу. Против воли из заполненной тягучей печалью груди Эстер вырвался горький смешок, приласкав своей теплотой кафтан на плече Сулеймана. — Мне ничего не нужно, правда, — отмахнулась девушка, приковав потусторонний взгляд к чернеющему вдалеке горизонту. — Лучшая награда для меня — иметь возможность свято исполнять свой долг. О другом я и не мечтаю. Понимающе усмехнувшись, Сулейман обвёл величественным взором виднеющийся за стеной Дворцового сада сгоревший Стамбул. Светящиеся в объятиях темноты непринуждённым огоньком глаза омрачились ледяной яростью, а подтянутые мышцы сильного стана возбудила мощная волна напряжения, мгновенно распространившая по террасе пресный аромат потаённой угрозы. — Тебе, наверное, уже известно, кто стоит за этим пожаром, — умело маскируя одолевавший его гнев, процедил Сулейман. — Да, Бали-бей мне сказал, — ответила Эстер, незаметно чуть ближе подходя к повелителю. Их плечи находились на непривычно мелком расстоянии друг от друга, и только веящий от него чужой холод оттолкнул девушку от мимолётного желания прижаться к нему. — Не беспокойтесь, янычарам это с рук не сойдёт. Они ещё узнают, что значит восставать против султана. — Утром Бали-бей расскажет мне об обстановке, — задумчиво поделился Сулейман, но уже без прежних отголосков надвигающейся бури. — Каждый шаг этих предателей должен быть мне известен. Я с ними расправлюсь. Вспомнив пережитые в центре бушующего пожара противные чувства страха и безысходности, внушающие ей омерзительную беспомощность, Эстер с силой стиснула зубы, с долей удовлетворения услышав, как заскрипела эмаль. За приченённые её любимому городу повреждения она была готова собственноручно привести в исполнение смертный приговор каждому, кто хоть как-нибудь причастен к катастрофе. На восстановление былой красоты Стамбула уйдёт без малого около полугода, если не больше, и на это время ей и её пострадавшей семье понадобиться новое место жительства, поскольку Эстер не сомневалась, что огонь затронул и её дом тоже. При мысли о том, что придётся покинуть столицу на неопределённый срок, на девушку накатила душная тоска, и она судорожно вобрала в лёгкие потрёпанный глубоким дыханием Сулеймана кислород. — Моя мама во Дворце, так? — уточнила Эстер, стараясь отвести проницательность повелителя от непредвиденной смены её решительного настроя. — Верно, Армин хатун здесь, — подтвердил султан, ненавязчиво улыбнувшись. — Ваш дом сгорел одним из первых, но она сумела спастись. Сейчас с ней Михримах. — Тогда я не переживаю, — с облегчением выдохнула девушка, с подступающей признательностью подумав об отзывчивой Михримах. Тяжесть, стальными тисками сковавшая её умирающее от тревоги сердце, наконец-то улетучилась прочь, уступив место почти детскому восторгу. Лишив раскинутые перед ним в покорной откровенности тёмные дали своего бесценного внимания, Сулейман устремил томный взгляд потухших глаз на Эстер, а его ласкающие столько женских тел ладони с неожиданной бережностью нашли пристанище на её хрупких плечах. Неудержимо вздрогнув от этого прикосновения, девушка словно в порыве забвения повернулась к повелителю, даже не подумав нагрубить в ответ на такое аккуратное проявление нежности. Бездонные омуты, носящие в себе шторм и тихий бриз одновременно, глядели Эстер прямо в душу, будто желая испепелить в ней причиняющие боль изъяны, и от этого сквозящего стремления девушке представилось, что Сулейман способен заметить любые тайные грехи, которые когда-либо прятались под её окрылённым любовью сердцем. Не в её власти было противиться испытанию, нарочно возложенному повелителем на её пока что целую сущность, наровившую рассыпаться на сотни мутных осколков от одного лишь неосторожного вздоха. — Отправляйся к Муджизе, — посоветовал Сулейман, но прежде, чем он всё-таки разбавил серое молчание своим густым голосом, Эстер успела почувствовать рецепторами кожи бесконечное течение несуществующего времени. — Вы устали, отдохните. Рассвет вот-вот наступит, но вы ещё успеете поспать. — Спасибо, повелитель, — поблагодарила девушка, впервые за минувшие минуты ощутив захвативший её податливое сознание настойчивый сон. — Доброй ночи. Попращавшись с повелителем традиционным поклоном, Эстер попятилась к двери, не смея развернуться до тех пор, пока выход не окажется совсем близко, а по-прежнему безоблачные глаза Сулеймана не отпустят её из безвольного плена властной рассчётливости. Постепенно рассеивающийся мрак господских покоев без промедления принял девушку в царство бодорствующих в мнимом заточении теней, и она не без умиления обнаружила, что Муджизе уже спит, укутавшись в узорчатые простыни. Плавно передвигаясь по ворсистому ковру, Эстер сократила расстояние от двери до кровати, не издав ни звука, и так же безмолвно задула оставшиеся две свечи. Белый дымок взметнулся к потолку, обогощая апартаменты еле различимым ароматом свежесгоревшего воска, и довольная собой девушка бесшумно улеглась на постель около мерно дышащей под боком Муджизе. Почти сразу ворох неразборчивых силуэтов сомкнулся над ней, и Эстер выпала из реальности, забывшись крепким сном.***
Сквозь наглухо задёрнутые в покоях шторы уже хитро просвечивал первый луч наступившей зари, проливаясь на ковёр золотистым сиянием. Крепкие когти студённого сновидения, не позволяющие Эстер разомкнуть веки, понемногу начали ослаблять свою хватку, и вскоре её свежее сознание возвратилось в действительность, очищаясь от приторных мечтаний. С наслаждением вытягиваясь во весь рост на роскошной кровати и разминая таким образом затёкшее тело, девушка собралась приподняться, чтобы оценить творившуюся вокруг обстоновку, но внезапный глухой удар возвестил её о том, что кто-то вошёл. По околдованной мнимым присутствием ночи комнате раздались стремительные шаги, в которых Эстер живо узнала решительную походку Бали-бея. На подкорке её пробуждающегося мозга затеплились воспоминания о словах Сулеймана о том, что на рассвете он примет отца у себя. Зная, что её всё равно не заметят, девушка тем не менее снова закрыла глаза и притворилась спящей, терпеливо дожидаясь, когда Бали-бей пройдёт мимо кровати к террасе и выйдет на балкон к повелителю. Скользнувший по ней пристальный взгляд отца возбудил в её теле предательскую дрожь, ответную реакцию на неизвестно откуда взявшийся озноб, но стоило воину переступить порог террасы, как Эстер раздробила в себе непрошенное остолбенение. Она вскочила с примятой постели, стараясь не потревожить Муджизе, и наспех поправила растрёпанную причёску, после чего подкралась к балкону, невесомо встречая ногами флок разноцветного ковра. Ей необходимо было услышать, какие вести принёс повелителю Бали-бей. — Докладывай, Малкочоглу, — донёсся до неё спокойный голос Сулеймана, в котором не мелькало ни следа от возможной усталости. — Тебе удалось узнать, чего добиваются эти мятежники? — Да, повелитель, но это стоило мне огромных усилий. Требования, выдвинутые ими, представляются мне достаточно странными и необоснованными. Притаившаяся под дверью Эстер насторожилась, тщательно впитывая в себя слова Бали-бея и анализируя масштаб разыгравшегося бунта. Она прибывала в уверенности, что янычары наверняка хотят отправиться в новый поход, но почему тогда отец назвал это желание необоснованным, оставалось для неё загадкой. — Что они сказали? — приказным тоном осведомился Сулейман. Сердце Эстер ускорило темп, силясь прорваться через решётки грудной клетки, так что она испугалась, что его биение отчётливо раздаётся в ушах повелителя и Бали-бея. Последовала напряжённая пауза, в ходе которой девушка впилась зубами в собственный плотно сжатый кулак, сдерживаясь, чтобы не выпрыгнуть из укрытия и не поторопить отца с ответом. — В этом замешана моя дочь, — наконец молвил Бали-бей. — Янычары недовольны тем, что Вы позволили женщине вступить в ряды армии и сражаться наравне с мужчинами. Они требуют её отставки от воинской службы. В последний момент подавив в себе обескураженный вздох, Эстер заставила себя посидеть ещё немного и послушать, что скажет на это повелитель. Дикий гнев вперемешку с горькой обидой забурлили в недрах её тела, наровя вспыхнуть в груди жарким огнём, и лишь холодная светлость рассудка остудила её порывистый пыл, напоминая о необходимости сохранять достоинство. — Эстер — один из моих лучших воинов, я никогда не выгоню её, — в приступе острого негодования заявил Сулейман, чем сотворил на лице девушки признательную улыбку. — Я не собираюсь идти на поводу у предателей, посмевших бросить вызов моей воле! Так им и передай. — Если не выполнить их просьбу, они не остановятся, — осторожно возразил Бали-бей. Его явно одолевали сомнения. — Может, было бы разумнее... — Иди и останови их, Бали-бей, — веско перебил его Сулейман, и Эстер чётко представила, как он метнул на отца ледяной взгляд. — Лично разберись с этим делом и не возвращайся, пока не усмиришь этот бунт. Опередив покорное заверение отца и собственные мысли, Эстер выступила из тени и уверенно объявилась на террасе, мгновенно оказавшись под прицелом двух выразительных взглядов. Пылающие гневным огнём глаза Бали-бея пригвоздили её к полу, мешая сдвинуться с места, зато брошенный на неё украдкой взор Сулеймана излучал лишь сдержанное любопытство и неподдельный интерес. Полконившись, девушка замерла перед повелителем и отцом, переводя с одного на другого полный решимости взгляд. — Я тоже должна пойти, — непоколебимо заявила она. — Раз янычары взбунтовались из-за меня, то и остановить их обязана я. — Нет, это исключено! — отрезал Бали-бей, рассекая рукой сгустившийся от напряжения воздух в резком жесте. — Я не намерен подвергать тебя такой опасности! Ты никуда не пойдёшь! — Не тебе давать мне позволение! — набросилась на отца Эстер, нисколько не смущаясь тому, что Сулейман стал свидетелем их очередной ссоры. — Будь твоя воля, я бы даже из дома не выходила! Утопающие в озере стеклянной надежды глаза девушки задержались на лице повелителя, на котором до сих пор не дрогнул ни единый мускул, и впились в него взглядом, где безрассудное рвение граничило с отчаянной мольбой. — Повелитель, позвольте мне пойти. Я не вынесу мысли, что виновата в случившимся. Мне нужно загладить свою вину. — Я согласен с Бали-беем, Эстер, — не без сожаления отозвался Сулейман, одним махом разрушив её несостоявшиеся планы. — Ты ни в чём не виновата. Если кто-то не одобряет моего решения, пусть придёт и осмелится лично сказать мне об этом. Но пока я жив, никто не посмеет тебя тронуть, потому что поплатится за это жизнью. Испытав согревающее чувство слепой благодарности по отношению к повелителю, Эстер потеряла недавно возникшее желание воссоздать мятежникам по заслугам, поскольку Сулейману она целиком и полностью доверяла. Впереди её поджидало куда более важное испытание: вернуться вместе с Армин к разрушенному пожаром дому и оценить нанесённый ему ущерб. Мнительный рассвет, в нерешительности топтавшийся у порога султанской террасы, выплеснул на Эстер тёплый поток прозрачных лучей, ненавязчиво напоминая о том, что это время пришло. Совсем скоро она в сопровождении Армин и Муджизе вернётся к тому месту, которое ещё вчера приходилось ей домом.