Родина там, где чувствуешь себя свободно Абу-ль-Фарадж ибн Гарун
До того, как плотное полотно вычерненных туч вновь беспросветно затянуло туманное небо, придавая ему оттенок мрачной синевы, ущемлённое солнце успело погладить слабыми лучами молодую траву и поделиться с жаждущей землёй ничтожной частью бережно хранимого тепла. Иллюзия отступающей бури рассеялась в притихшем пространстве вместе с мнимым светом небесного золота, которому удалось прорваться сквозь неприступное заточение увесистых облаков и осчастливить оживлённую округу своим кратковременным присутствием. Теперь уже ничто не могло отсрочить готовый пролиться дождь, а возрождающиеся в непостоянных телах туч рокотливое эхо грома и отдалённые вспышки разящих молний только подгоняли ливень поскорее обрушиться на выженную почву. Даже деревья поостереглись напрасно колыхать сгустившийся от трескучего напряжения воздух непоседливыми ветвями и разом присмирели, опасливо подчиняясь воле бесстрашного ветра, всё ещё резвящегося где-то под самым горизонтом. Приглушённый шелест испуганных листьев нагнетал и без того повисшую вокруг настороженность, но разряжал всеобщую тишину и со всей аккуратностью дразнил медлительную грозу, настойчиво вторя каждому утробному рычанию разгневанного неба. Все эти пробирающие на непрошенную дрожь звуки могли бы внушить стремительно идущей по переплетению садовых аллей Эстер ненавязчивое ощущение назревающей опасности и заставить её в панике оглядеть сад слепым взглядом, но всё, что она подпускала к своим чутким ушам, был лишь умиротворяющий шорох попадающего под её быстрые ноги гравия. Прямая дорога уверенно вела её по направлению к старой вишне, где девушку поджидал Мехмед, пока ещё не знающий, какую печальную весть принесёт ему этот пасмурный день. Полностью опустошённая навалившимися на неё тоскливыми чувствами Михримах Эстер, делая новый шаг, неизбежно приближающий её к шехзаде, всё отчётливее чувствовала отторжение раненого сердца, которое не желало испытывать на себе очередные последствия чужой боли. Хотелось немедленно замкнуть выставленную на показ извращённую душу от посторонних вмешательств и отделить её от беспорядочного мира, отдающего в обмен на преданную любовь одни лишь страдания. Путь до древнего дерева девушке был прекрасно знаком, так что она ни на миг не задумывалась о правильности редких поворотов, в которые причудливо изгибалась широкая аллея, и смело шагала навстречу своему другу, находу прокручивая в голове подходящие фразы, чтобы объяснить Мехмеду ситуацию и при этом не разбить ему сердце. Набирающая силу решительность давала мощный отпор любым внезапно возникающим в мыслях Эстер сомнениям, благодаря чему она ни разу не словила себя на идее поспешно сбежать из сада, дабы не причинять боль ещё одному близкому ей человеку. В глубине души она понимала, что другого выхода нет, и Мехмед обязан узнать правду именно сейчас. Сражённые явным смятением карие глаза шехзаде впились в скованное серьёзностью лицо Эстер, когда она показалась из-за кустов и бесшумно подобралась к вишне, где вопреки общему ожиданию тайной угрозы царила завидная безмятежность. Под покровом толстых ветвей, пока не тронутых соцветиями и кроваво-алыми плодами, можно было обрести желанное спокойствие, не омрачённое внешней суетой, и без всяких опасений придаться своим самым сокровенным мыслям. Здесь стоило искать неповторимого утешения и коротать время в компании с собственным одиночеством, способным одним лишь своим упрямым безмолвием лишить здравого рассудка. Обернувшись на неожиданно появившуюся рядом подругу, Мехмед сперва озадаченно поглядел на неё, и Эстер заставила себя беззаботно улыбнуться, чтобы он не заподозрил что-то неладное раньше времени. Отенённый лёгким замешательством взгляд шехзаде почти мгновенно вытеснил из его наблюдательных глаз даже мелкие следы сомнений и поддёрнулся родным девушке влюблённым блеском, неизменно сопровождающим каждую их встречу. — Добрый день, Эстер, — воркующе излил Мехмед, подходя к подруге и протягивая к ней руки в приветственной жесте. — Не ожидал, что ты сегодня придёшь. — Я специально появилась так внезапно, — окрасив свой податливый голос оттенком лукавства, отозвалась Эстер, на всякий случай присев перед ним в традиционном поклоне. — Хотела сделать тебе сюрприз. Безмерная нежность до краёв затопила отливающие бронзой глаза Мехмеда, а неподвластный стальной воле порыв толкнул его к Эстер настолько близко, что она сумела словить своими поверхностными вздохами его приправленное тихим возбуждением дыхание. По-прежнему на подкорке светлого сознания, не затуманенного слепым влечением, теплилась предательская мысль, что поддаваться этому рвению в стенах Дворцового сада может быть опасно, но впервые девушке стало всё равно на её постоянные предчувствия. Перед долгой разлукой с любимым ей хотелось сполна насладиться его ласками и поцелуями, насытиться его искренними чувствами настолько, чтобы ещё долго ощущать на губах привкус его согревающих душу слов. — Я должен был быть рядом, когда всё это случилось, — вдруг произнёс Мехмед, не скрывая острого сожаления в голосе. — Ты ведь могла пострадать, а я даже не сумел помочь тебе. — Ты не виноват, — тоном, не потерпевшим возражений, заявила Эстер, чувствуя, как цепенеет её тело под прицелом страстного взгляда шехзаде. — Нужно забыть об этом. Со мной всё в порядке, и я вернулась к тебе. «Правда, ненадолго», — безжалостно закончил за неё внутренний голос, от которого по спине девушки несмотря на обвившие её тёплые руки друга пробежал холодок. Всеми возможными способами она старалась избегать упоминания этой темы даже в косвенном виде, но теперь сама того не ведая снова вывернула на тернистую тропу. Всё-таки Эстер суждено вонзить кинжал в спину Мехмеду и собственными усилиями разрушить воссоздавшуюся между ними незримую, но прочную связь. — Я больше не отпущу тебя, Эстер, — выдыхая каждое слово ей в лицо, прошелестел Мехмед, и она в упоении прикрыла глаза, наслаждаясь свестящими нотками его жаркого дыхания. — Когда-нибудь мы воссоединимся, чтобы впредь не разлучаться. Клянусь, мы всегда будем вместе. — Подожди, Мехмед, — мягко осадила друга Эстер, чуть отстраняясь от него и находя немую поддержку на дне его доступных сиянию призрачной серости глаз. — Мы... Нам придётся на время расстаться. Моя семья уезжает в Семиндере, потому что наш дом сгорел при пожаре. К её безудержному удивлению и одновременно странному облегчению, Мехмед не отпрянул от неё с возмущёнными восклицаниями и не выбил из её оледеневшей груди разбитый на множество мутных осколков болезненный вздох, как результат неминуемого осознания того, что она ранила друга столь прямолинейным утверждением. В тронутом безнадёжным отчаянием взгляде шехзаде отразилась мрачная безысходность, но больше ничего в нём не изменило его сдержанной и проникающейся чужими несчастьями натуре. — Я знаю об этом, — тихо проговорил Мехмед, вынудив Эстер изумлённо округлить глаза. — Утром я встретил во Дворце Бали-бея, и он сказал мне. — К чему тогда все эти речи о воссоединении? — справившись с минутным замешательством, спросила девушка, окончательно запутавшись в охватившем её множестве не поддающихся объяснению чувств. Её одолевали до низости откровенное непонимание, расстекающееся повсюду резкими импульсами, и жгучее желание разобраться в истинных эмоциях Мехмеда. — Раз тебе всё известно, значит, ты понимаешь, что я вернусь ещё не скоро. Все противоречивые ощущения, какие только могли проникнуть в сбитое с толку существо Эстер, разом куда-то подевались, как только шехзаде уверенно шагнул к ней и притянул к себе, обхватив сильными руками её неизвестно от чего напряжённые плечи. Растерянно уставившись на друга, девушка, однако, не воспротивилась его тяге и осталась на месте даже тогда, когда он склонился над ней, потянувшись губами к её губам. Обуянные взаимным страстным рвением, они без колебаний влились в чудесное мгновение нежного поцелуя, позабыв обо всём, что творилось рядом с ними и полностью отдавшись плену разгорающейся в их сердцах любви. Медленно, но верно глубокие раны в истерзанной душе Эстер затягивались по мере того, как Мехмед вбирал в своё существу по её маленькому кусочку, дополняя их общий мир чем-то важным и незаменимым. Находясь во власти желанного опьянения, девушка была готова обменять все отведённые ей дни её непростой жизни на то, чтобы этот миг продлился на целую вечность. — Я сказал так, потому что буду ждать тебя, — еле слышно прошептал Мехмед, разрывая поцелуй и оставляя после себя ощутимый след неугасающего глубокого чувства. — Никакой силе не разделить нас, даже самое большое расстояние не помешает нашей близости. Тебе только нужно ждать и надеяться, что мы встретимся. Плохо контролируя свои действия и сладостную дрожь в безвольном теле, Эстер заглянула в горевшие преданностью глаза Мехмеда, на поверхности которых беспрепятственно играли мелькающие сквозь тучи солнечные блики. Как бы ей не хотелось отпускать от себя этот обнадёживающий взгляд, ей приходилось найти пути к смирению и убедиться в том, что им суждено сойтись в этом незабываемом поцелуе вновь. Её друг навеки живёт в сердце Эстер, и будет жить до тех пор, пока она пылает к нему огнём настоящей любви. — Мы встретимся, Мехмед. И когда это произойдёт, я сделаю всё, что в моих силах, чтобы остаться с тобой.***
Смертоносное лезвие чужого оружия стремительно рассекло встревоженный воздух около уха Эстер, заставив её резко увернуться в сторону и задев ей шею искусственным холодом очищенной стали. Рассчётливое хладнокровие, никогда до того не вселяющееся в скованное напряжением тело девушки с таким мягким сопротивлением, сразу же выдернуло её из тягучего омута паники и не позволило сосредоточенному разуму погрязнуть в собственных лихорадочных заблуждениях. Ловкий выпад противника лишь на секунду обескуражил Эстер своей внезапностью, её ноги так же твёрдо упирались в пружинистую землю, держа в тонусе до предела натянутые мышцы, и шустро передвигались по упругой почве, едва касаясь её и словно бы паря в невесомости. Ни разу не подвергнутая волнительному дребезжанию крепкая рука интуитивно управляла послушной саблей, заведомо обрушивая на противника мелкие, но точные удары, и постепенно наливалась приятной тяжестью и тупой болью в работающих мышцах. Помимо неоспаримой уверенности и бешеного азарта захватывающей битвы Эстер испытывала ледяное удовольствие от того, как её соперник всё больше теряется, застигнутый врасплох безостоновочными натиском с её стороны, и с минувшим мгновением приближает себя к скорому поражению, против воли демонстрируя обуревавшее его смятение. Но с последним решающим ударом девушка нарочно медлила, желая подольше растянуть минуты напрасного ожидания соперника и поиграть с его непостоянными эмоциями, что со скоростью света мелькали в его лишённых посторонних чувств глазах. Подобно зеркалу отражая любой его шаг и самый незначительный выпад, Эстер всё ближе подбиралась к нему и настигала его быстрее, чем тот мог сообразить, откуда последует очередное нападение. И вот наконец железное терпение девушки было вознаграждено, и соперник на краткий миг изменил своей бдительности, уступив ей в проворстве и напористости, из-за чего упустил из виду разящую саблю Эстер, которая в ту же секунду задела гранью чужое плечо. Упиваясь близкой победой, девушка подскачила к противнику и одним чётким движением сделала ему подсечку, с безудержным ликованием чувствуя, как земля ритмично содрогается от его бесславного падения. Враг растянулся у её ног, оглушённый непредвиденным исходом боя, и пошевелился только спустя несколько минут, с кряхтением приподнимаясь с пропитанной влагой травы. — Матракчи, как ты? — с неподдельным беспокойством осведомилась Эстер, склоняясь над наставником и виновато задерживая пустой взгляд на его застланных пеленой усталости глазах. — Тебе не больно? Поддержав Матракчи под руку, она с готовностью помогла ему подняться с земли и заботливо отряхнула его плечи от приставших к одежде пылинок. Несмотря на неприкрытое утомление после прошедшего боя в его добрых глазах плясали озорные искорки. — Как говорится, ученик проивзошёл учителя, — с гордостью заключил наставник, во власти какого-то несвойственного ему восхищения оглядывая Эстер с ног до головы. — Посмотри, да ты ведь одолела меня, Менекше! Я уж думал, не доживу до этого славного дня! — Всё благодаря тебе, — смущённо отмахнулась девушка, хотя жаркая похвала Матракчи приятно согрела ей душу и запылала в сердце огоньком безмерной признательности. — Ты лучший наставник из всех, кого я знаю. Теперь настала очередь Матракчи в стеснении отвести взгляд и подпустить к испещрённому морщинами лицу бледный румянец. Безобидный умилительный смех завибрировал в недрах груди Эстер, когда со всех сторон на неё обрушились волны скупой нежности, которую наставник так бережно и ненапряжно питал к ней всякий раз, стоило ей заговорить о его неоценимых заслугах. — Похоже, я выиграла пари, — как бы невзначай заметила она, заискивающе улыбаясь. — Помнишь, ты говорил, если я одолею тебя, ты отпустишь меня в Семиндере. — Говорил, Менекше, говорил, — тяжело вздохнул Матракчи, и в его ласкающем слух потаённой хрипотой голосе девушка с болезненной дробью в сердце распознала эхо тослкивых ноток. — Что ж, пари есть пари. Поезжай в свой Семиндере. Вспомнив, с каким невыразимым огорчением наставник воспринял новость о переезде своей ученицы, Эстер с сожалением поймала ускользающий взгляд Матракчи и ободряюще коснулась его крепкого плеча, пусть этот простой жест не мог заглушить терзающую его боль. Их одинаково подсвеченные солнечными лучами глаза встретились, и она ответила его отчаянному взору щемящей улыбкой, до последнего отказываясь признавать, что жалеет о идее покинуть Стамбул больше, чем о чём-либо ещё в своей жизни. Столько родных сердец ей пришлось ранить и подвергнуть беспомощным изнываниям, и всё ради того, чего никак нельзя избежать. — Что же будет здесь без тебя, Менекше, — исказив лицо гримасой грусти, покачал головой Матракчи. — Наш лучик света, на кого же ты оставляешь нас. — Я вернусь очень скоро, Матракчи, ты и моргнуть не успеешь, — горячо пообещала Эстер, приложив немало усилий для того, чтобы напустить на себя маску неунывающего предвкушения. — Я не забуду про тренировки и буду упражняться каждый день, даю слово! Едва она успела договорить, как наставник без предупреждения увлёк её в дружеские объятия, судорожно прижимая к себе стройное тело девушки, и прерывисто выдохнул ей на ухо, пустив вдоль позвоночника стадо мурашек. Этот вздох скорее походил на долго сдерживаемый в груди всхлип, так что Эстер вдруг испугалась, что Матракчи не справился с приступом рыданий и уже начал проливать по ней скорбные слёзы, но ткань её одежды так и не пропитала солёная жидкость, а глаза наставника, когда он выпустил её, оставались сухими. Лишь слегка на блестящей радужке осели бусинки преломляющей мерцание солнца влаги. — Ну, бывай, Менекше, — с трудом выдавливая из себя слова, прохрипел Матракчи и аккуратно хлопнул девушку по хрупкому плечу. — Аллах да пошлёт тебе счастье и покой на новом месте. Не найдя в себе желания и сил что-либо ответить, Эстер сумела только кивнуть. При мысли о том, что ежедневные тренировки с Матракчи прервутся на неопределённый срок, у неё остро защемило где-то в рёбрах, из-за чего сердце пропустило удар и забилось в неровном темпе, перекрывая доступ к жизненно важному кислороду. Многое она оставляет в пределах с детства знакомого Стамбула, изуродованного беспощадным пожаром, но всё-таки её дома. Каждый раз, покидая родной город и отправляясь в очередной опасный поход, она мечтала испустить здесь свой последний вздох и непременно насытить уставшую душу пряностями свойственного только ему воздуха прежде, чем отдать её на суд справедливого Аллаха. Теперь же Эстер по воле судьбы держит путь в неизвестные края, и что поджидает её там, дано знать одному простирающемуся повсюду небу.***
Огненный закат трепетно дрожал на краю темнеющего горизонта, бросая последние уходящие на покой лучи на деревянный корпус вместительной повозки, что стояла около Дворцовых ворот, окружённая суровой охраной. Ровно сколоченные доски обладали простоватым изяществом и от того смотрелись достаточно богато, занавешенные белыми и серыми тканями, чья текстурная поверхность тускло сверкала под косо брошенным взглядом засыпающего солнца. Под отяжелевшим небом постепенно скапливалась сумрачная свежесть, и Эстер с нарастающей тревожностью запускала её в стеснённые невидимыми слезами лёгкие в надежде, что это хоть немного ослабит напор пленивших её горьких чувств. Муджизе и Армин уже заняли свои места внутри повозки, а она с Бали-беем осталась снаружи в ожидании Сулеймана, который должен был вот-вот появиться и напутствовать их на добрую дорогу. Не настроенная на разговоры Эстер погрузилась в необузданной волнение, подгонявшее её мерить торопливыми шагами изрытую землю под тяжёлыми вратами, и не обращала ни малейшего внимания на отца, прожигающего её раздражённым взглядом. Мерзкий скрип возвестил девушку о том, что повелитель наконец почтил их своим приходом, и она замерла на месте, прислушиваясь к величественной тяжести, образовавшейся там, где ступал его властный и решительный шаг. Захлёбываясь собственным благоговейным восторгом, Эстер почти бегом устремилась к Сулейману и поприветствовала его прилежным поклоном. — Повелитель, Вы оказали нам честь, — улыбнулась она, ощущая знакомое трепыхание сердца от нацеленного на неё одновременно нежного и пронзительного взгляда чистых голубых глаз. — Мы с Бали-беем ждали Вас, чтобы попрощаться. Вежливо поклонившись султану, Бали-бей сжал в сильных пальцах протянутую ему ладонь и поднёс её к губам, беззвучно целуя. Тёплый взор повелителя неотрывно наблюдал за традиционным ритуалом прощания, а его губы растянулись в лёгкой полуулыбке, и он кивнул отважному воину, когда тот поднял на него голову. — Пусть путь ваш будет лёгким и безопасным, Бали-бей, — рокотливо обратился к нему Сулейман. — Поскорее возвращайся, ты мне очень нужен. — Разумеется, государь, — незамедлительно отозвался Бали-бей, преданно сверкая бездонными глазами. — Уверяю Вас, это лишь временно принятые меры. Напоследок поблагодарив отца ещё одним довольным кивком, повелитель повернулся к стоящей рядом Эстер, и его проницательный взгляд сразу потеплел, окрасив холодную голубизну глубоких омутов в мягкие тона пастельной лазури. Чувствуя подступающее к её телу блаженство, девушка подняла руки, готовясь надёжно сомкнуть их на кисти Сулеймана, и едва не ахнула от мимолётного восхищения, прощупав пальцами исполосованную выступающими венами тыльную сторону его ладони. Словно пребывая в каком-то подсознательном сне, Эстер склонила голову и с должной бережностью коснулась губами податливой чувствительной кожи, от переизбытка упоительных ощущений закрывая глаза. Ласковая рука Сулеймана заботливо придержала ей запястья, едва заметно обследуя их подушечками цепких пальцев, и будто нехотя отпустила, стоило девушке с присущей только ей смелостью встретить открытым взглядом поддёрнутые поверхностной нежностью глаза великого султана. — Я буду молиться за Вас, повелитель, — с предыханием выдала Эстер, самозабвенно позволяя себе утонуть в безмятежных озёрах, которые без стеснения глядели ей прямо в душу. — На протяжении прошедших лет ты безупречно служила мне и моему государству, — бархатным голосом проворковал Сулейман и улыбнулся шире. — Мне будет тебя не хватать. Смаргивая проступившие, но пока никому недосягаемые слёзы, Эстер шагнула к повелителю и устроила руки на его могучих плечах, прильнув к нему всем телом и прижавшись щекой к рельефной ткани его драгоценно обделанного кафтана. Чуть замешкавшись, Сулейман согрел ладонями спину девушки, и её мгновенно обвеяло невиданным прежде теплом, что были способны подарить лишь его ни с чем не сравнимые объятия. — Если Вам понадобиться помощь, — Эстер неохотно отстранилась от султана, вновь ныряя в занимающуюся прохладу наступившего вечера, — я неизменно к Вашим услугам, только прикажите. — Аллах сбережёт тебя, — признательно кивнул Сулейман, дружески сжимая изящные плечи девушки. Впервые в его идеально схваченных тенями глазах подобно всплеску встревоженных волн проявилась бескрайняя тоска. — Счастливо, Малкочоглу Эстер, мой милый друг. Смутно Эстер помнила, как отошла от Сулеймана, отвесив ему прощальный поклон, и взобралась в седло верной Мотылёк, готовая по первому приказу тронуться в путь. Провожаемая наблюдательным, скрытым в наступающей тьме взглядом повелителя, она плавной рысью вела лошадь сбоку от повозки, вбирая навострённым слухом её умиротворяющее поскрипывание и топот немногочисленных конных копыт. Стамбул стремительно отдалялся от неё, а вместе с ним от Эстер отделилась какая-то важная часть её существа, которой звёзды предначертали остаться за стенами любимой столицы, чтобы потом ей было зачем вернуться.