Враг занимает больше места в наших мыслях, чем друг — в нашем сердце А. Бужар
Едкий, затянутый завесой плотного тумана воздух без предупреждения ворвался в лёгкие Эстер, насытив их горьким привкусом яда, и заставил её резко подскачить, захлёбываясь безудержным кашлем. Всё её тело крупно содрогнулось, из-за чего скованные напряжением мышцы свело внезапной судорогой, а в груди образовалась увесистая тяжесть, которая беспрепятственно обволакивала внутренние стенки, мешая вздохнуть. Липкая паника растеклась по венам девушки вместе с ледяной кровью, неприятным холодком добираясь до пальцев, и в порыве внезапного страха она судорожно втянула в себя припорошенный пылью воздух, испытав срочную потребность в недостающие кислороде. Однако вместо желанной свежести по гортани прокатилось цепкое зловоние густого дыма, и в горле Эстер мгновенно нестерпимо запершило, вынуждая её снова согнуться пополам от очередного приступа хриплого кашля. Этот пепельный яд был слишком хорошо ей знаком, и ещё не выветрилось из памяти событие, о котором девушка вспомнила при одном только ощущении этого запаха на кончике языка, чувствуя нарастающий ужас, пробуждённый в помутнившимся сознании пугающей мыслью. Ни за что на свете Эстер не хотела вновь подвергнуться подобному испытанию и пережить те сводящие с ума эмоции, оказавшись в центре бушующей стихии, один на один с прожорливым пламенем. Её лихорадочные предположения подтвердились, когда со всех сторон на девушку обрушился жаркий поток горячего ветра, обжигая обнажённую кожу лица и подбираясь к неподвижном телу даже сквозь одежду, а в уши ей врезался жадный треск, будто рядом пылали тысячи свечей. Не в силах поверить в происходящее, Эстер попыталась как можно скорее подняться с земли, но адская боль пронзила её поясницу, и она безнадёжно растянулась в ворохе опавших листьев, с немым отчаянием прислушиваясь к невозмутимому шёпоту окружившего её огня. Сотканные из рыжего пламени ненасытные языки ласково лизали сухую почву, всё ближе подступая к замершей посреди огненного круга девушке, чьи глаза безвольно закрылись, а опьянённое слепым страхом существо уже смирилось с уготованной ему смертью. Голова по-прежнему раскалывалась от ноющей боли под затылком, что равномерной дробью стучала где-то в висках, но из передавленной суетливым волнением груди не могло высвободиться ни слабого стона, словно во власти невыносимого испуга Эстер перестала ощущать неудобства. Потрескивание разрастающегося вокруг неё огня вскоре приелось её уставшему слуху и постепенно затягивало её в опасное забвение, грозящее ей вечным сном. В беспорядочных мыслях всё ещё мнимыми тенями мелькали обрывки предшествующих этому событий, и наконец девушка сумела восстановить перед внутренним взором полную картину минувших происшествий. Она вспомнила, как какой-то разрушительный грохот оглушил её и вынудил напуганную Мотылёк сбросить свою хозяйку с седла, однако причина, послужившая началом для такого мощного звука, до сих пор оставалась ей не ясна. Но больше всего вопросов у Эстер вызывало неожиданное появление около неё настоящего пожара, последствий которого она и так достаточно натерпелась в пределах родного Стамбула. Теперь эта напасть настигла её снова. Раздавшийся откуда-то слева тихий, едва различимый под гнётом набирающего силу бедствия стон стремительно проскачил в навострённые уши девушки, заставив её встрепенуться и с надеждой оглядеться, пусть без малейшей возможности что-либо увидеть. Похоже, не она одна попала в западню беспощадного пламени, и если это кто-то из её отряда, они вместе придумают, как им выбраться из пышущего жаром кольца. Стараясь поменьше напрягать ушибленную спину, Эстер прильнула грудью к тёплой земле и медленно пополза навстречу жалобному постаныванию, повторяющемуся с периодичностью в несколько секунд, иногда замирая, чтобы попробовать распознать голос чужака. Несмолкаемый треск обжигающего пламени сбивал её с толку, не позволяя как следует сосредоточиться, поэтому девушка до возможного предела натянула голосовые связки, сопротивляясь отравившему её дыхательные пути душному дыму. — Эй! — скрипучим после длительного молчания голосом крикнула она, щурясь от ударивших в глаза невидимых снопов кусачих искр. — Есть тут кто живой? Отзовитесь! Сперва ответом ей послужила слабая возня, прерванная чьим-то сдавленным кашлем, и Эстер приложила немного усилий, чтобы побыстрее добраться до нуждающегося в помощи незнакомца. Судя по всему, её зов был услышан, поскольку нетронутый прежде ничем вызывающим горьковатый воздух всколыхнулся от чужого трепетного дыхания, яснее всяких слов говорившего о том, что кто-то воспрянул духом, когда в знойных объятиях безжалостной стихии очутилась ещё одна живая душа. На мгновение в окутанную рваным ореолом боязливой надежды Эстер вонзился преисполненный мучительной боли блуждающий взгляд, в котором немедленно возрадилось спрятанное на дне облегчение, смешанное с оттенком настоящей радости. — Менекше, это ты, — приласкал её чуткие уши до дрожи знакомый утробный голос Матракчи, сломленный противным хрипом, но выражающий безмерное счастье. — Я-то думал, потерял тебя... Лежала там, будто мёртвая, а я даже помочь не мог... — Матракчи! — вне себя от нахлынувшего восторга воскликнула Эстер и в считанные секунды ползком приблизилась к сидящему на земле наставнику, намереваясь порывисто броситься ему на плечи и выразить всю обуревавшую её благодарность Аллаху за то, что тот сохранил ему жизнь. Но стоило ей протянуть к нему руки, как в нос ей резко ударил железный запах крови, побудивший её в ужасе отшатнуться. — Ты ранен, Матракчи? Умоляю, скажи, что это не серьёзно! Вся одежда бесстрашного воина была пропитана алой жидкостью, глубоко проникшей в ткань и оставившей на ней красно-бурые засохшие пятна, кое-где налитые насыщенным блеском, сообщившим о том, что эти места неизменно окрапляются свежей кровью. Если бы Эстер могла лицезреть эту страшную картину, то обязательно потеряла бы рассудок от панический тревоги, а так ей вполне хватило одного лишь слепого касания до плеча Матракчи, чтобы понять, что на нём зияет глубокая рана. Схваченное острыми когтями ледяного испуга сердце глухим эхом забилось по всему периметру стеснённой груди, так что на какой-то сумасшедший миг девушка решила, что оно не выдержит такой нагрузки и просто остановится, покончив тем самым с её безысходными мучениями. Под рукой не нашлось ничего, что было способно облегчить другу смертельную боль, и от осознания собственной беспомощности у Эстер перехватило дыхание, а под ребрами нещадно защемило. — Потерпи, Матракчи, потерпи, — лихорадочно забормотала она, устраиваясь на земле рядом с наставником и уже не обращая внимание на смыкающийся вокруг них огонь. — Я тебя не брошу, мы выбиремся вместе. Потом я отведу тебя в лагерь, и там лекарь поможет тебе! — Мне... Мне не помочь, Менекше, — с трудом выдавливая слова, обронил Матракчи, устремляя на девушку сожалеющий взгляд отливающих янтарём в игривых бликах пламени глаз. От этих слов у неё вдоль позвоночника пробежал цепкий озноб. — Нас заманили в ловушку... Эти шакалы начали обстреливать нас из пушек, и первый залп едва не попал в тебя, помнишь?.. А потом, когда ты упала... Они напали снова, а из-за бесконечной стрельбы вспыхнул пожар... Мы отбивались как могли, но многие погибли... Те, кто остались в живых, отошли к краю леса, они ждут тебя... Разорванное на клочья повествование Матракчи превратилось в шелестящий свист, а затем и вовсе оборвалось, потому что из груди у него вырвался целый поток лающего кашля. Болезненно поморщившись, Эстер продвинулась к воину и успокаивающе погладила его по вздрагивающей спине, будто таким образом она могла смягчить ему саднящую боль в обожённых огнём лёгких. Вскоре похожий на пытку приступ наконец стих, и Матракчи в бессилии запрокинул голову, жадно ловя незначительные струйки свежего воздуха, проникающие сквозь неприступное кольцо неукротимого пожара. Наградив его сочувственным и обеспокоенный взглядом, Эстер крепче прижала ладонь к лопатками друга и наклонилась к нему, задевая поверхностным дыханием его ухо. — Значит, кто-то всё-таки спасся? — осторожно спросила она, боясь нагружать Матракчи слишком большим объёмом слов. — А где Мотылёк? Куда она подевалась? — Мотылёк была ранена... — надтреснутым голосом пролепетал наставник, и Эстер в страхе ахнула, прижав ладонь ко рту. Нет, только не её верная кобыла! — Залп пушки сильно задел её... Она убежала куда-то в лес. Чувствуя, как крепнет в её сердце необузданное смятение, девушка нервно вцепилась себе в волосы, окончательно теряясь в собственных покрытых тенью сомнений мыслях. Матракчи ранен, Мотылёк пропала, она оказалась в плену кровожадного пламени без всяких надежд на спасение — что же ей делать со всеми этими бедами? Одно ужасное предположение сменялось другим, ещё более безумным, и в конце концов она едва не приступила грань между истерикой и необходимостью сохранять здравый рассудок, за которой неизбежно последовал бы настоящий нервный срыв. Впервые Эстер совершенно не понимала, каким образом ей выбраться из сложившегося положения, несущего смерть не только ей, но и её другу и преданным товарищам. — Как мне быть, Матракчи? — жалобно простонала она, нисколько не стесняясь угнетающих её чувств. Сейчас ей явно не стоило заботиться о своей гордости. — Я должна вернуться к воинам и увести их отсюда, но не могу оставить тебя! Если уйдём, то только все вместе! — Огонь... Ещё не сомкнулся полностью, — еле слышно произнёс Матракчи, указывая дрожащей рукой на узкий просвет, виднеющийся между извивающимися порознь лентами трескучего пламени. Эстер и сама ощущала с его стороны дуновение осеннего ветра, приносящего с собой хоть немного спасительного холода в царство жгучей жары. — Если поспешишь, успеешь прорваться... — Ты пойдёшь со мной! — тонко взвизгнула девушка дребезжащим голосом, не замечая, что постепенно переходит на поддёрнутый нотками рыданий крик. Нащупав на земле ледяную ладонь наставника, она крепко сжала её в своих хрупких пальцах. — Я не дам тебе умереть! Как только она закончила, Матракчи вдруг грузно повалился на землю, сотрясаясь всем телом словно в предсмертной агонии, а его рука безвольно ослабла в хватке Эстер, покрываясь бледным инеем. Стальные когти безумного страха сомкнулись на её горле, перекрывая доступ к жизненно необходимому кислороду, пусть и искажённому горькой духотой, а встревоженное сердце предательски пропустило удар, из-за чего голова у девушки тут же закружилась. Каким-то краем не попавшего под влияние леденящего душу ужаса сознания она продолжала чувствовать слабую пульсацию жизни на чужом, поддёрнутом мертвенной бледностью запястье, по-прежнему вселяющую в неё наивную веру в возможное чудо. — Моя отважная Менекше... — совсем тихо прошептал Матракчи, и Эстер пришлось близко склониться над его лицом, чтобы различить отдельные слова. Сопротивляясь непрошенной дрожи, она с усилием сглотнула, тщетно пытаясь подавить рвущиеся наружу слёзы. — Я... Так горжусь тобой... Менекше... Сдерживая судорожные рыдания глубоко в оледеневшей груди, Эстер нехотя, но всё же отстранилась от медленно холодеющего тела, в котором, однако, по-прежнему теплилась жизнь, покидающая бренную оболочку с каждым безвозвратно выпущенным на свободу вздохом. Бережно она опустила руку наставника на землю, стремительно преобретающую алый оттенок от пропитавшей почву крови, и медленно поднялась на подгибающиеся ноги, полностью лишённая каких-либо мыслей. — Я вернусь за тобой, — вполголоса пообещала Эстер и развернулась к просвету меж двух частей полыхающего пламени, что с завидным равнодушием наблюдало за происходящим своим излучающим неутолимую жажду взглядом. — Клянусь тебе, мой бесценный друг, я вернусь. Провожаемая быстро тускнеющим взором, выражающим искреннюю гордость вперемешку с никогда не находящей отклика в тех добрых глазах любовью, Эстер точно в непроглядной тьме преодолевала расстояние, отделающее её от долгожданного спасения. Всё кругом замедлилось, будто она попала в один из своих фантастических снов, исчез нестерпимый жар, извечное присутствие сокрушительных импульсов страха, бесследно растворилась недавно бушевавшая в сердце тревога, пускающая его в бешеный галоп по всей грудной клетке, вместе с ядовитыми парами густого дыма из воздуха испарилась бесчувственная тень терзающего душу горя. Тайная угроза поджидающей за каждым углом опасности перестала иметь малейшее значение, и Эстер без колебаний выступила из плотного круга жаждущего чужой смерти огня, не почувствовав изменений в окружающей её атмосфере. Даже желанная волна свежего воздуха, поселившаяся в израненных лёгких с первым полноценным вздохом, не принесла девушке ожидаемого умиротворения, не толкнула её на то, чтобы испытать сокрушительный удар смелого облегчения. Впервые Эстер отвечала подобным отчуждением на всевозможные старания природы утешить её боль, но у неё не получилось испугаться столь резкой перемене в самой себе, как бы сильно она ни пыталась пробудить в недрах своего отрешённого существа хоть долю былых эмоций. Всё, на чём она сумела сосредоточиться, так это лишь погребённый где-то под натиском буйного пламени взгляд, который с каждым бесцельно потраченным мгновением постепенно блекнул, пока не погас навсегда, нашедший своё последнее пристанище в обители быстро темнеющего неба.***
Изливающие в притихшие окрестности потревоженного леса слепую ярость дикие вопли бесконечно летели вслед бегущему прочь немногочисленному отряду, с непозволительной скоростью настигая его и уже опаляя пышущим огненным жаром дыханием затылки несущихся через всю чащу воинов. Подгоняя и без того резвого скакуна мчаться ещё быстрее, Эстер то и дело оборачивалась на своих выживших товарищей, желая убедиться, что никого из них не схватили одурманенные бешеной погоней враги. Теперь, когда её отряд заметно поредел, о продолжении боя и речи не шло, так что единственным вариантом, позволившим спасти несколько нужных бойцов, оставалось только бегство. Самой Эстер эта идея мало пришлась по душе, но другого выхода она просто не видела, и ей пришлось прислушаться к мнению солдат, в один голос заявивших, что необходимо бежать, пока не поздно. Армада вооружённых врагов с позором гнала их дальше сквозь дебри непроходимого леса, а между тем на небе занимались сумерки, и под переплетением толстых ветвей сгущалась беспросветная тьма. С кипевшим внутри неё раздражением Эстер безуспешно мирилась с тем фактом, что сейчас выступает в роли загнанной в угол добычи, преследоваемой шайкой голодных хищников, только и ждущих, когда же она оступится или сделает неверный шаг. При этом в глазах у неё не было ни капли страха, и стоило лишь поймать её утопающий в холодной решимости взгляд, чтобы посмотреть на погоню с другой стороны и подумать, будто всё это — умело подстроенная игра, призванная завести неприятелей в стальные сети внезапной западни. Но вопреки обманчивым убеждениям, у Эстер на самом деле напрочь отсутствовал какой-либо план, и больше всего ей хотелось привести в лагерь хотя бы малую часть уцелевших воинов. Глубоко уйдя в собственные мрачные мысли, девушка совсем забыла уделять внимание окружающим её звукам и усыпила свой чуткий слух, на какое-то время забрасывая на затворку сознания вечно бодрствующую бдительность. За это она немедленно поплатилась, поскольку почти в тот же миг, как она отключила внимательность, что-то с неимоверной силой налетело на неё сбоку, сбив с лошади прямо на рыхлую землю. Больно встретив грудью твёрдую поверхность почвы, Эстер не позволила себе долго лежать беззащитной и открытой для нападения и ловко извернулась, потянувшись рукой спрятанной сабле. Однако прежде, чем её оружие с характерным звоном выбралось из ножен и столкнулось в воздухе с вражеским мечом, искусственный холод тяжёлой стали с притворной лаской коснулся шеи девушки, вынудив её застыть в достаточно уязвимой позе. Чья-то тень упала на неё, заслонив последние отблески догорающего заката, а в слепые глаза резко впился обрамлённый серебряным льдом пронзительный взгляд, от которого по каждому до предела напряжённому участку тела Эстер пробежали мурашки. В неверии она неотрывно смотрела на того, кто посмел прижать саблю к её горлу, и в голове у неё настойчиво стучала мысль, что она всё-таки спит. Это не может быть правдой! Он не мог здесь появиться, никак не мог! Неужели ей это кажется? Неужели постоянные воспоминания о нём свели-таки её с ума? — Здравствуй, подруга, — бархатно, но в то же время с намёком на сдержанное хладнокровие произнёс тот самый голос, самозабвенные переливы которого Эстер так долго пыталась забыть. — Вот мы и встретились вновь. Отказываясь верить собственным ушам, Эстер поспешила отодвинуться от смертоносного оружия и встать с земли, пока внушающая непрошенный трепет сабля не осмелилась причинить ей ущерб. Мощные волны неприкрытой растерянности исходили от неё с пугающие странной частотой, дыхание увеличило темп и теперь едва ли успевало поддерживать баланс вдохов и выдохов, а сердце безнадёжно сорвалось с места и в панике заметалось в плену рёбер, наровя разорвать грудь своей бешеной дробью. Никак не понимая, почему её состояние подверглось столь чудовищным изменениям, девушка в смятении переступила с ноги на ногу и заставила себя заговорить. — Не подруга я тебе, — с броским предыханием выдавила Эстер, с назревающим гневом наблюдая за тем, как в обворожительных глазах шаха Тахмаспа проявляется лёгкая насмешка. — Что ты, во имя Аллаха, здесь делаешь?! Воевать с нами пришёл, да? — А ты ничуть не смягчила свой язвительный нрав, — рокотливо усмехнулся Тахмасп, опуская саблю и пряча её в богато украшенные ножны. Мрак наступающих сумерек по идеальным линиям очертил его угловатое лицо, как по задумке выделяя борозды ранних морщин и придавая смотрящим из-под покрова теней глазам больше пленительного мерцания. — Успокойся, я не стану трогать вас. Мой отряд спешит тебе на выручку. Рывком повернув голову в сторону своих воинов, Эстер с облегчением и окрепшим непониманием обнаружила, что к ним примешались другие солдаты, облачённые в форму Иранской армии, и все вместе они сражаются против врагов Османов, словно всю жизнь были союзниками и никогда не воевали по разные стороны. Разумеется, девушка не могла увидеть этого напрямую, но догадалась о правдивости слов Тахмаспа благодаря отдалённым звукам неистовой битвы, в пылу которой отчётливо распознала поющий свист лёгких Османских сабель и разящие бок о бок с ними увесистые мечи персидских бойцов. Теперь она окончательно запуталась. — Что всё это значит? — не потрудившись смягчить язвительный тон, требовательно спросила Эстер, стреляя в стоящего перед ней шаха подозрительным взглядом. — Почему ты привёл сюда своих людей? По какому такому праву? — Я не тот, кто должен тебе это объяснять, — непринуждённо отозвался Тахмасп, умело соблюдая границы между невозмутимым отторжением и безупречной вежливостью. — Вернёмся в лагерь к твоему повелителю, и ты задашь ему сколько угодно вопросов. Моё дело — помочь твоим воинам, леди-сардар. — Откуда ты... — начала было Эстер, но разнёсшийся над тёмным лесом победный клич, подхваченный множеством посторонних голосов, прервал её на полпути и вселил на её лицо невольную улыбку. Оказывается, пока они тут болтали, её бесстрашные солдаты разгромили вражеский отряд и одержали блестящую победу! «Не забудь, кому ты обязана вашей победой», — осадил её ликование внутренний голос, как всегда появившийся у неё в голове совсем не вовремя. С тяжёлым сердцем девушка должна была признать, что без вмешательства Тахмаспа ей и её преданным товарищам грозила неотвратимая гибель. Пусть его неожиданная поддержка вызывает массу вопросов, все ответы ждут её в стенах родного лагеря, и потому ей ещё больше не терпелось поскорее вернуться туда и сообщить Сулейману обо всех новостях, как хороших, так и плохих. Взметнув к небу собственную саблю, Эстер влилась в общий хор мужских голосов, отдавая молчаливую дань Матракчи и теперь точно убеждаясь в том, что его смерть не была напрасной, и верные своему долгу Османы отомстили за гибель славного воина, изгнав прочь месопотамских завоевателей. Лишь одного особенного голоса так и не узрел затянутый тьмой горизонт, но Эстер не побоялась признаться себе, что если бы его неповторимые нотки приласкали её острый слух, она бы чувствовала полноценный восторг от одержанной победы и знала, что заслуга эта принадлежит им обоим. Но Тахмасп хранил величественное молчание и нарушил его только для того, чтобы отдать короткий приказ, которому все беспрекословно подчинились.