- Тоша...

— Тоша… — Все слова застряли в горле, голова пошла кругом, сердце забилось, а слёзы не хотели укрываться где-то в глубине глаз. Я не хотел их держать, точнее не мог. Бяша издавал нечленораздельные звуки. Но через несколько секунд он успокоился и подлетел к нам. — Ты, блять, пидарас ебучий, нужно сердце послушать, хули ты ждёшь? — Пожалуй, только Бяше и зайчику можно на меня так раскрывать хавальник. В голове промелькнула мысль, что мой братан не такой уж и тупой. Я припал к его груди, которая была усеяна синяками. Я так надеялся услышать заветный тук-тук. Чудо! Его сердечко стучало, а если приблизиться к его прекрасным губам, то можно услышать слабое и редкое дыхание. Но счастье длилось не долго, ведь я понимал, что мой Тошик медленно умирает. Я скинул с себя куртку, кутая в неё моего мальчика, а сам чеканил матершинные, но верные слова: — Хули ты, блять, расселся?! Поднял свою ебаную задницу и побежали к нему домой, там и скорую вызовем! Шевелись, блять! — Бяше не нужно было повторять два раза. Мы летели так быстро, как только могли. Пусть Антоша и был лёгким, но он всё равно замедлял меня. Его ручка, которая касалась моей кожи, стремительно холодела. Но мы успели быстро, всего за какие-то десять минут. Прибежав к дому, мы, как два додика, стали долбить в чужую калитку. Мне было посрать и на его мать, и на его папу, и даже на милашку Олю, которая пошла в этом году в школу. Сейчас было сказочно поебать на спокойствие этой семейки. Да и вообще, как они могут быть спокойными, если их сын уже больше часа не возвращается домой, хотя уже давно пора? — Тёть Карина, пожалуйста откройте, тут Антон! — Бяша пытался кричать. Это помогло. На крыльцо вышел угрюмый отец, который готов было уже наорать на нас, как он заметил что-то завёрнутое в мою куртку. Я закипал. Сейчас мне не до гляделок. Если Бяша старался быть приличным, то я решил послать нахуй всю эту вежливость и прочую муть. — Блять, если мы продолжим играть в гляделки, то он, нахуй, не выживет. Впускайте, блять, уже! — Я не собирался подбирать выражений, хотя прекрасно знал, как отец Тоши относится к мату. На данный момент мне похую. Он будто ожил, прям в чёрных носках пробежал весь двор по снегу и настежь открыл калитку. Его батя хотел забрать моего очкарика, но я, ясное дело, не дал. Я его принёс, я его лично и донесу до кровати. Первым в дом вошёл самый старший из нас, он сделал так, чтобы защитить нас с Бяшей от этой русской фурии. Следом шёл я. Молча проследовал наверх, где была его комната. Несколько раз побывал у них в гостях. Это круто, что у него своя спальня. В моём доме она впринципе одна. Так, стоп, не эти мысли должны волновать меня сейчас. Это было чем-то типа защитной реакции? Так это называется? Блять, нужно повнимательнее слушать эти заумные лекции моей беловласки, а то чувствую себя тупым рядом с ним. Хотя, так оно и есть? Блять! Опять меня не туда понесло. Эти мысли пронеслись быстрым ураганом в моей голове, пока я не дошёл до его спальни. Внизу слышу возню и в один миг оба родителя влетают в спальню, наперебой споря, кто виновник. Меня это заебало. Я гаркнул на них что-то грубое и повернулся обратно к Антону. Ничего не изменилось. Бляяяять. Опять чувствую слёзы, но тут я их быстро сморгал. Бяша так и не зашёл в спальню. Как оказалось, ему поручили очень важную роль — отвлекать Олю. Ведь если эта маленькая соплячка увидит своего брата в ТАКОМ виде, то спать не сможет, как минимум неделю. — Ч-что случилось? — Заикаясь, вымолвила тётя Карина. Я не знал, что ей ответить. Решил послать всё в пиздень и рассказать правду. Я рассказал про всё, что было в лесу, тактично умолчав о моём приступе плача. Не надо им это знать. Я рассказывал максимально быстро, ведь понимал, что Тоше становится всё хуже и хуже. Они уставились на меня своими уёбищными лицами, как на клоуна, а я озверел. — Может вы, блять, наконец-то вызовите скорую, блять?! — Мат, мат и ещё раз мат. Я знал, что Бяша, скорее всего аккуратно прикрыл уши маленькой Оли, чтобы она не понабралась этой хуйни и не порадовала одноклассников новыми словами. От этой мысли в голове стало трезвее. Забавно. Отец кинулся вниз, чтобы вызвать неотложку. Хоть сейчас догадались, блять, и на том спасибо. Мы остались втроём. Не сговариваясь с его мамкой, мы распахнули мою куртку. Всё его маленькое тельце покрывали синяки. Они переливались красным, синим, фиолетовым, некоторые даже чёрным. Но самое страшное — это нежный животик, на котором ножом было вырезано клеймо. «Гондон». Помните я говорил, что озверел? Забудьте. Тогда я просто испытал лёгкую неприязнь. А вот сейчас я был просто в бешенстве. Я со всей дури ёбнул в косяк двери. Хорошая такая трещина поползла по старому дереву. Костяшки кроились. Но мне было сказочно поебать на это! Его матери, как я посмотрю, тоже. Она просто посмотрела на моего мальчика ещё раз и заревела, тихо, не издав ни звука. Она принесла крепкий спирт и, нанеся его на огромный кусок, прислонила к надписи. Правильно, никто же не знает, насколько заразно орудие. Позже помазала каким-то кремом, а сверху намотала бинты. Меня подпускать она отказалась. И сколько бы я не психовал и не ёрничал, понимал, что она мать. Ей тревожно и больно. Замотав его в бинты, она закутала его еще и в мягкое пуховое одеяло. Теперь ему будет теплее. Я внимательно наблюдаю за моим мальчиком, когда его маман обратилась ко мне: — Ром, спасибо тебе… — Говорила она устало и тихо. Я никогда её такой не видел. Обычно она холодная, как кусок ледяной глыбы. Я почувствовал себя неловко. Проблеял, прямо как Бяша, что-то типа «Да не за что…» и снова посмотрел на Тошу. Изменений не было. Я сел на пол рядом с кроватью и взял Тошика за руку. Всё будет хорошо… Спустя три с половиной часа мы услышали звук мигалок. Хах, это они ещё быстро. Стук в дверь, а после торопливые шаги по лестнице. Дверь распахнулась. В спальню вошли два мужика в белых халатах. Один из них был явно пожилого возраста, а другой совсем студент. Он был низкого роста и хрупкого телосложения. Они подбежали к кровати и разобрали этот кокон из одеял. Перед ними предстал Тоша. Кожа белая, почти как у мертвеца, а тело усыпано синяками. Всё тело, начиная лицом и заканчивая коленями. На животе эта надпись. Врачи молча, ничего не спросив, начали его осматривать. Светили ему фонариком в глаза, искали пульс, слушали и все эти врачебные хуёвины. Я следил за ними очень внимательно. — Состояние довольно тяжёлое. — Я слегка напугался его неожиданного возгласа. Фраза меня напугала, но ещё сильнее она напугала мать моего парня. Не дожидаясь нашей реакции, мужчина преклонного возраста продолжил. — Нужна срочная госпитализация. Оденьте его теплее, а мы принесём носилки. — После этой фразы оба доктора торопливо покинули комнату. Тёть Карина сразу же метнулась к шкафу вытаскивая оттуда тёплую одежду. Носки, свитер, футболка, подштанники, шарф и все эти тёплые хуёвины. Я просто стоял. Фраза всё ещё была где-то на подкорке. Я не хотел этого воспринимать. Хотелось проснуться. Да, просто проснуться, избавиться от этого кошмара. А позже просто прийти в школу, где зайчик будет сидеть за партой и записывать занудные слова училки по русской литературе. Пока я был в своих мыслях, женщина уже собрала его. Он был полностью готов. Тем временем носилки уже прибыли. Аккуратно поместив туда Антона, врачи поспешили вниз, а я и мать Тоши за ними. Краем глаза замечаю, что дверь в комнату Оли закрыта. Оттуда громко играет песня из «Русалочки». Вот его уже грузят в машину. Я прыгаю следом. Мне не нужно ебаное разрешение, я сам так решил, а Карине Владимировне (просто рандомное отчество) пофиг, она просто залезла вслед за мной. Мы поехали в больницу. Доехали, кстати, всего за 40 минут. Как только мы доехали в больничку, его укатили на рентген. Нас дальше не пустили. Я откровенно не знал, что с ним там будут делать. Тем временем женщину заставили заполнять документы. Время растянулось на долгие четыре часа. *** Атмосфера больницы нагнетала. Волнение бушевало в упрямой голове. Я пытался его выгнать. Не получилось. Я оглядывался вокруг уже миллионный раз. Белые стены, белые двери, белые костюмы. Белый, белый, белый! От него уже тошнило. Опять оглядел Карину Владимировну. Под глазами мешки, а в глазах пустота. Жутковато… Через несколько минут вышел наш врач. Мы подскочили. Смотря в планшет для листов, он заговорил. — И так, вы близкие Антона Петрова, так? — Он начал спокойно. Это и радовало, и пугало одновременно. — Да! — Ответ получился резким. Оно и понятно, она переживает за сына. — Хм, начнём по порядку. Первое, что мы выявили — это сломанные ребра. Справа треснуло три ребра, а слева одно треснуло, а второе сломалось. Дальше мы поняли, что у него лёгкое обморожение. Несмотря на то, что оно лёгкое, воспаление лёгких всё же вызвало. Многочисленные ссадины, гематомы, ушибы. Но самое тяжёлое — левая почка. Она полностью отбита. Есть два варианта лечения: Первый — колоть гормоны, но есть нюанс, колоть нужно 2 раза в день, а стоит это немало. Но есть и другой вариант… — Он слегка замялся, а где-то в желудке начал собираться ком. — К-какой? — Взволнованно спросила Карина. Он помолчал ещё немного, но вскоре, будто бы набрался смелости ответил: — Удаление. Полное удаление почки. Он сможет жить вполне свободно, но ему противопоказаны все физические активности. Ни бегать, ни прыгать ему нельзя. — Было легче, чем я думал. Ну не будет он бегать, ну и что? Главное, что жить будет, остальное всё равно. По лицу Карины Владимировны я понял, что её это тоже не особо заботило. — Если он сможет полноценно жить, то мы согласны. — Что ж, тогда ладно, подпишите бумаги о том, что вы согласны на операцию. — Врач сунул маме Тоши какие-то бумаги. Надежда воспевала внутри меня. Скоро всё будет хорошо, скоро мы снова сможем поговорить с ним. После больницы нас отправили домой. Я не хотел уходить, но тётя Карина меня убедила. В этот день я посмотрел на неё другими глазами. Мне разрешили остаться в доме Петровых. Родителям глубоко поебать на меня, поэтому я без всякого хуеплётства согласился. Меня положили в комнате Тоши. Его подушка пропахла им. Скоро всё будет хорошо, Тошик...