Выворачивая наизнанку

      Застоявшийся в венах гнев бурлит жутким воем, а ноги, давно забывшие, что такое настоящие тренировки, отказываются принимать набранную парнем скорость. Была бы воля Чонгука, давно бы скинул эту изношенную биологическую оболочку и запрыгнул бы в новую, подобно тому, как змеи меняют чешую или ящерицы хвост. Несмотря на то, что у этого обличия смазливое личико, Чонгук с удовольствием бы располосовал его парой-тройкой шрамов, дабы профурсетки, чьи запахи вызывают у него рвотный рефлекс, не липли к нему в барах и везде, где только можно.       Времени до начала «рабочей смены» остаётся немного, поэтому Чон облегчённо выдыхает, вваливаясь в подвальное помещение. Скрываясь там от утренних солнечных лучей, он вдыхает привычный запах краски и спёртого воздуха, переводит дыхание и шагает вдоль длинного коридора, освещённого приглушённым светом дешёвых ламп, висящих под низким потолком. Минуя дьявольский лабиринт, он попадёт на подземную парковку, на которой покоятся только три автомобиля. Дышать становится легче, но от мыслей, что придётся столкнуться с ненавистными людьми, Чонгука воротит. Вскоре он хватается за ручку серой металлической дверцы и отворяет её, оказываясь на территории «вожака».       Разве по тому, как человек смотрит, нельзя определить, насколько он зол? Похоже, что нет, потому что взгляд, брошенный Чонгуком на развалившегося в своём кресле Тэхёна, никак не влияет на него. Тот только усмехается и, оторвав взгляд от ноутбука, скалится, говоря Чонгуку, что нехер вообще так смотреть. Кто здесь босс в самом то деле?       — Твой зал сегодня третий, — кидает в спину Ким, заставляя Чонгука остановиться на повороте и сжать челюсть. Тэхён — сука подлая. Не сказал Чону это в лицо, потому что знает, что в таком случае он сорвался бы с цепи. И так с утра настроение ни к чёрту, — если с таким настроем поднимешься на ринг, все деньги твои.       — В зад засунь свои бабки, — цедит Чон, крепче сжимая в руке лямку своего чёрного рюкзака. Единственная полезная и верная вещь. Не пиздит и всегда при нём. Практичность должна быть везде и во всём. Наверное, поэтому Чонгук до сих пор терпит Тэхёна. Если бы не он и его шарашкина контора, у него не было бы способа так хорошо заработать.       Выходит через двери за спиной Кима и поднимается на этаж выше. Открывает дверь ключом, что сначала пришлось вынуть из порванного изнутри кармана. Кидая рюкзак к стене, Чон стягивает с себя ветровку и худи. Вытягивая руки вверх, подходит к заляпанному зеркалу, на котором всё ещё виднеются капли засохшей крови, и кривится, вспоминая, как глотал ртом воздух и желал не захлебнуться собственной кровью, сидя на этом бетонном холодном полу.       На левом боку всё ещё не зажившие швы, после снятие которых точно останется шрам. В будущем он обязательно перекроет его какой-нибудь татуировкой. Чонгук не считает, что в шрамах есть что-то эстетичное, поэтому всегда ищет повод снова лечь под лёгкую ручку одной дамы, которая всегда так старательно выводит иглой под его кожей рисунки. После получения давно обещанного Тэхёном гонорара он точно закончит свой правый рукав. Осталась пара рисунков — и он будет готов.       Вытаскивая из рюкзака телефон, он слышит стук в дверь, который тут же выводит его из себя. И так в универе приходится терпеть людей, теперь ещё тут кто-то решил нарушить его единоличный покой. Убирая смартфон в задний карман джинсов, брюнет резким движением открывает дверь, чем пугает стоящую за ней девушку. Видя знакомое округлое личико, Чонгук терпеливо склоняет голову вбок и ожидает слов, но лишь видит, как та немо, словно рыбка, приоткрывает губы, накрашенные отвратительной розовой помадой.       — Цзыюй, у меня нет на тебя времени, — собираясь закрыть дверь, вздыхает Чонгук, но девушка звонко взвизгивает, чем вынуждает парня всё же дать ей второй шанс.       — Тэхён очень просил тебя выйти в третий зал, — пытаясь улыбнуться, говорит Чжоу, хотя выражение лица Чона вызывает у неё лишь смятение. И насколько сильно можно ненавидеть этот мир, чтобы иметь такую чёрно-серую палитру эмоций во взгляде?       На слова девушки Чонгук усмехается. Тэхён точно знал, что Чон всё равно засунет его просьбу в задницу и выйдет в любой другой зал. Но только не в третий. Нет. И именно поэтому подослал девчонку, чья наигранная невинность заставит Чонгука сжалиться и всё же пойти на поводу у Кима.       — Передай своему боссу, что теперь он мне должен не пятьсот тысяч вон, а миллион.       Чжоу ничего не остаётся, только согласно кивнуть и сделать вид, что всё хорошо. Хотя внутри у девушки разлом размером с каньон. Хватает губами застоявшийся воздух, пахнущий мужским одеколоном, и разворачивается на своих высоких каблуках, пытаясь проигнорировать тупую боль в районе рёбер. Не то чтобы Цзыюй ненавидит Чонгука. Скорее, она боится его. Боится после всех тех слухов и правдивых вещей, которые она видела собственными глазами. И самое страшное, что у Чжоу не было ни единого сомнения, что малышка Ким погибла от рук этого монстра. Не иначе.       Она до сих пор не может поверить, что Йеджи, её хорошая подруга, могла спрыгнуть с высотки. Она слишком любила эту жизнь, чтобы вот так гнусно распрощаться с ней. Хоть и в последнее время в глазах Ким была лишь тоска и тихая мольба о помощи, Цзыюй казалось, что у той всё хорошо. Даже тогда, когда Чонгук держал её не дальше, чем на расстоянии вытянутой руки, девушка улыбалась искреннее ребёнка, хотя скрывала под кружевными кофточками и джинсами цветущие синяки.       На дрожащих от воспоминаний ногах девушка поднимается в кабинет своего босса, зная, что в который раз прогнётся под его нетерпеливым взглядом. Словно хрупкое деревце от сильного ветра.       В этом и есть разница между Тэхёном и Чонгуком. Первый убивает взглядом, а второй собственными руками.       Всё ещё находясь в раздевалке, Чон проверяет своей мобильный. Пустой экран блокировки, на котором стоят простые чёрные обои, отображает время и один значок, уведомляющий о пропущенном вызове. Видя имя контакта, Чонгук пренебрежительно фыркает и, будто не желая больше лицезреть его, выключает телефон зажатием кнопки боковой панели. Откинув гаджет обратно в рюкзак, он проводит рукой по отросшим волосам и собирает их в кулак. Вытянув из заднего кармана джинсов резинку для волос, он затягивает их, слегка косясь на себя в то самое зеркало. Из-за неуклюжих движений пальцев пара прядей всё-таки выпадает, свисая на виски, тем самым закрывая уголки нахмуренных бровей. В восемнадцать Чонгук прокол правую бровь. Но после удара какого-то мудака прямо в свежий прокол, который ещё долго не мог зажить, прямо на том месте образовался шрам. С того времени на этом месте не растут волоски, поэтому на правой брови Чона эффектная проплешина. Впрочем, это не остановило его экспериментировать дальше, поэтому в девятнадцать под его рёбрами оказалась уже первая татуировка.       Лёгким, но достаточно резким движением Чонгук расстёгивает ремень и стягивает джинсы. Откидывая вещь на лавку, к рюкзаку, он вытаскивает из шкафчика свои спортивные штаны и огромную майку, которая обычно беспардонно демонстрирует всем мышцы Чона, когда тот делает очередной апперкот и отправляет соперника в нокаут.       Чонгук всегда занимает третий с правого края шкафчик, хотя мог бы выбрать любой из десяти находящихся здесь. Потому что эта серая клетка, которую он называет раздевалкой, принадлежит только ему одному. Ещё пять лет назад в этих подвальных помещениях шили обувь, но как только руки Ким Тэхёна коснулись этой организации, маленькая подпольная мануфактура превратилась в контору по отмыванию денег. И с тех пор, как ноги Чонгука ступили по этим длинным коридорам, он не может понять, по счастливой случайности или по адскому совпадению ли ему выпало стать соратником дьявола, которого он иногда называет «другом». Но Ким Тэхён больше, чем друг. И больше, чем семья. Это что-то до душевной жадности близкое и отвратительно бесячее. Прямо как те самые родители, которых так ненавидят, но любят подростки.       Открывая нижнее отделение шкафчика, Чонгук видит свои боксёрские перчатки, покоящиеся на удобных уже изношенных белых кроссовках, шнурки которых давно посерели. «Рабочую» форму стоит привести в порядок, но разве Чонгуку есть дело до того, в каком виде бить чьи-то рожи на ринге? К тому же оплёванный и залитый кровью пол не заслуживает чистой обуви. Переобувается и, закинув связанные шнурками перчатки на плечо, выходит из раздевалки, не забыв запереть дверь на ключ. Настроение нельзя назвать боевым, но Чонгук привык делать своё дело, даже когда совсем не хочется. Порой его спасают эти незаконные поединки, в которых он растворяется и находит свою отдушину. Когда выброс адреналина в кровь застилает разум, у него появляется возможность отдохнуть от этой тлетворной реальности. И в такие моменты ему кажется, что все проблемы далеко, не рядом. Но стоит Чонгуку вернуться домой, они снова находят его. Забираются на его кровать, обнимают костлявыми руками и целуют в шею. Тогда они всасываются в него, сплетаются с его венами и растворяются в крови. Так Чонгук становится проблемой. Проблемой, от которой страдают многие. И он ничего не может поделать с этим.       Идёт по привычному направлению, уже не разглядывая стены, обделанные серым гипсокартоном. Просто знает, что не найдёт ничего нового. Бетонный пол под ногами кажется зыбучим песком, отдающим холодом и заставляющим Чона чувствовать неуверенность. Ему мало, когда ударяет в голову эта тупое чувство, присущее слабым людям, но сейчас людской шум, который он улавливает, подталкивает Чонгука к мысли, что пора бы уже прекратить жалеть себя.       Ударяющий в нос запах пота и алкоголя вынуждает парня скривиться и раздражённо пройтись прохладной сухой ладонью по влажной напряжённой шее. Кажется, каждая жилка в его теле противится нахождению здесь, но, по правда говоря, Чонгуку даже нравится эта противостоящая и вечно борющаяся активность внутри него. Это позволяет ему анализировать свои чувства и поведение. Его мало волнует моральность собственных поступков, но так или иначе он не хочет выглядеть ублюдком. Хотя им же он и является. Но не для всех.       Для кого-то он всегда был другом, братом, даже можно сказать отцом. Заменял одному хрупкому человеку целую семью. Философская лирика не в его стиле, но затупленная боль в районе сердца снова даёт о себе знать, ведь имя девушки, выведенное на его татуировке под рёбрами, снова всплывает в памяти. Старается не вспоминать об этом, но как он может забыть, если единственным, ради чего он грыз эту безнадёжно-предательскую землю зубами, была она?       Из пелены задумчивости его вырывает чей-то удар в спину и крепкий захват. Хватаясь рукой за руку нападающего, Чонгук перекидывает его через свою спину и садится сверху, ногами зажимая туловище противника. Но стоит тёмным горящим глазам встретиться с другими такими же, на губах парня восходит играющая улыбка.       — Хорош-хорош, — хрипло смеясь, кивает мужчина, находящийся под Чонгуком. — А теперь отпусти меня.       Чон хлопает своего хорошего знакомого по щеке и, облегчённо выдыхая, поднимается на ноги. Он ещё не до конца осознал, с кем столкнулся.       — Я ведь чуть не подумал, что облава началась, — усмехается Чонгук, подбирая с пола свои перчатки, свалившиеся во время короткого боя.       — И это первое, что ты хочешь сказать своему старому другу после пяти лет расставания? — брюнет ставит руки в бока, а после по-отцовски захватывает парня напротив в крепкие объятия.       — Я тоже скучал, Джексон, — скупо улыбается Чонгук, позволяя мужчине растрепать свои волосы. — Ну и какими судьбами в Сеуле?       — Америка задушила своей свободой, — усмехается тот, оглядывая самый большой зал, в который Чонгук так не хотел попадать. — «Анаконда» похорошела.       Чонгук, поджав губы, следует взглядом вслед за Ваном и кивает.       — Вижу, Тэхён постарался сделать всё, как следует, — комментирует Ван, проходя ряды для зрителей. — Когда я здесь начинал, под ногами был бетонный пол, а вместо качественного ринга была сколоченная из дерева платформа, обтянутая дешёвым дерматином.       — Теперь здесь есть даже вентиляция, — Чон кивает на сетчатые заставки в стенах, — насколько бы это хреново не звучало, но лучше бы их не было. Из канализации постоянно несёт какой-то дрянью.       — Уж лучше, чем задохнуться от недостатка кислорода, — запрыгивая на ринг, отвечает Джексон и садится на край. Мужчина осматривает потихоньку заполняющийся гостями зал и вновь поднимает взгляд на Чона, — да тут аншлаг, чёрт возьми! Кто сегодня борется?       — Твой любимый ученик, Ван, — обматывая руки эластичными бинтами, ухмыляется Чонгук.       Джексон восторженно присвистывает и несильно ударяет парня в плечо.       — А с кем?       — Хер бы его знал, — хмыкает в ответ тот и оборачивается ко входу зала. Среди тучных и чёрных фигур проскальзывает один стройный и выделяющийся. Блондинка в высоких чёрных сапогах и в такого же цвета платье-пиджаке, придерживая элегантную сумочку на серебристой крупной цепочке, двигается в сторону ложа, где обычно наблюдает за боем Тэхён и его приближённые.       — Знакомое лицо, — бормочет Джексон. — Не знаешь её?       — Чеён, — слегка улыбаясь, кивает в сторону девушки Чонгук. — Пак Чеён.