* * *
Чонгук и не помнит, как закончился поединок. В сознании только на мгновение всплывшая картинка жёсткого прямого удара по лицу соперника и яркие крики гостей «Анаконды», которые дали понять, что Чон — победитель. В этот день под кожей зудело от ненависти к жизни больше прежнего, поэтому Чонгуку показалось, что бой был слишком лёгким. Ему даже не пришлось раскачиваться и тянуть время. Он уложил неповоротливого громилу-новичка на лопатки одним фирменным джебом. Этим сладким десертом, пропитанным прямыми ударами, кровью и потом Чонгук кормит своих противников каждый божий раз. И этим придуркам пора бы уже выучить рецепт его успеха, но они настолько глупы и ослеплены погоней за деньгами, что им всё равно, насколько примитивен ход действий Чона. Единственное, что им интересно — сколько они хотя бы получат в случае проигрыша. Пока Чонгук собирает свои вещи и прохлаждается в своей каменной клетке, Югём и Марк мысленно отсчитывают Франклины, которые прилетят на их счета в виде приличных цифр. Тэхёну уже давно не интересны собственные доходы. Ведь когда они переваливают за сотни тысяч зелёных, уже не имеет смысла считать каждую вону. Поэтому он только ставит себе в голове пометку позвонить Чону и пригласить его перекинуться парой фраз за бутылкой чего-то интересного в любимом месте. Будто зная намерения Кима, Чонгук покидает «Анаконду» тихой тенью и направляется к месту, которое он может называть вторым домом. Трёхэтажное здание цвета стали встречает привычной атмосферой пустоты и холодного уюта. Два зала ресторана напоминают ему его собственную халупу на окраине Хондэ. Из-за дневного времени здесь зашторены окна, между столиками из красного дерева снуют две единственные официантки, одетые в форменную юбку, чёрный фартучек и молочного цвета блузу. От этого сочетания у Чонгука тошнота. Ему кажется, будто все силуэты, облачённые в эту одежду, двойники той, с которой он обычно беспристрастно срывал её. Рвя по швам, заставляя матовые пуговицы отлетать, а юбку неприлично задираться. Поэтому Чону здесь так неприятно находиться. Обещал себе, кладя руку на изуродованное сердце и цветы на ещё тёплую могилу, что никогда нога его не ступить здесь. Но всё-таки он снова в этом заведении. У некоторых от «Грота» сводит челюсть, Чонгук не и исключение, но есть в этом месте тот, кто так важен его потерянной душе. Женщина, держащая в руке сигарету и ступающая по винтовой лестнице, заставляет Чона сжаться в собственном теле, как в оковах. Его губы расправляются в тихой фальшивой улыбке, будто моля о ласке, которую он получал от этих рук, пахнущих фруктовыми сигаретами, дорогими масляными духами и нежностью. Сейчас Чон Ысыль двигается через зал ресторана плавно, словно призрак, но стуком каблуков отчётливо давая понять, кто хозяйка всех этих мрачных красот. — Опять подрался с кем-то, — подходя к парню, улыбается женщина своим большим и выразительным ртом, — драчун. — Ысыль, — раздражённо вздыхает Чонгук, игнорируя ласковое слово «мама». Карие тёплые глаза напротив наливаются немым смехом, — мне уже не пять. И даже не пятнадцать. — Но глупости творить ты продолжаешь всё с такой же заинтересованностью, — отвечает женщина лет сорока пяти, окидывая парня взглядом. — Футболку сменил, что ли? — Чёрную на чёрную, представляешь, — саркастически отвечает Чонгук, обходя мать и направляясь к одному из столиков, что находится вдали зала, прямо за лестницей, подальше от чужих глаз. Ысыль разворачивается, не спеша следуя за сыном и всё ещё сжимая меж пальцев тлеющую сигарету. Вскоре она опускается на стул напротив брюнета, который так небрежно кинул свой рюкзак прямо на чистый стол. — Где твои манеры, Чонгук? — вздыхает женщина, будто задавая этот вопрос самой себе, а не парню. Вдруг она делает какой-то жест рукой, обращаясь, скорее всего, к официантке, стоящей за барной стойкой, и девушка без слов понимает её, вскоре ставя перед женщиной стеклянную пепельницу. Ысыль под неодобряющий взгляд Чонгука стряхивает пепел с кончика сигареты, делает последнюю затяжку, а после поспешно тушит её, разгоняя дым тонкой рукой. — Я бы тоже хотел спросить, где твои манеры, — кривится брюнет, почёсывая кончик носа. Терпеть не может запах сигарет. Замечая красные костяшки, женщина тянется к мужским рукам и не оказывается отвергнутой. Прикасаясь к грубой коже, она слегка улыбается, смотря парню в глаза. — Я знаю, что ты не послушаешь меня, — вздыхая, начинает Ысыль, — но мог бы ты отказаться от своей дурацкой работы? — Нет, — упрямо качает головой Чон, хмуря брови. Сейчас он похож на себя маленького. Когда ему что-то не нравилось, он постоянно хмурился, тем самым показывая своё недовольство. — Упрямец. — Знаю. Чонгуку не нужно больше слов. Только этот взгляд, успокаивающий голос и руки, которые всегда поймают в случае неудачи, подарят ласку и погладят по голове. Насколько бы Чонгук не был плохим сыном, для Ысыль он всегда останется её мальчуганом. Семнадцать лет назад он впервые почувствовал этого человека. Она была первой, кого он полюбил. До появления Чон Ысыль в его жизни он был обычным беспризорником, которого бросили родители на попечение холодной и жестокой улицы. До пяти лет он буквально выживал, пока его не заметили гуляющим под дождём босиком. Маленьким, ободранным и голодным его привезли в детский дом, где он узнал, что такое забота. А уже через год, скрываясь под тенью дерева в саду от июльского зноя, маленький Чонгук впервые увидел Ысыль. Она шла ему навстречу в ярком сарафане и белой шляпе, в руке держа большой пакет, наполненный игрушками. Его прямой, будто взрослый взгляд заставил её остановиться, присесть рядом и потрепать мальчишку по тёмным волосам. Тогда этот мальчуган держал за руку девочку. Девочку, которую больше никогда не отпускал. До того момента, пока она сама не захотела. К их столу вновь подходит официантка. Чонгуку видно, как девушка прячет свой взгляд, смотрит только на свою начальницу, очевидно, чувствуя себя неловко рядом с её сыном. Потому что Чон не умеет смотреть поддельно. В его взгляде всегда можно увидеть истину: злится он, радуется или грустит. Сейчас он небрежен в своих мыслях, ругается грязными словами, осматривая шатенку, разговаривающую с госпожой. Чонгук ловит себя на странных ощущениях: будто поднялась температура. Хочется воды, а ещё в душ. Усидеть на месте почти невозможно, а ноющая поясница подпинывает своего хозяина к мысли, что уже пора бы домой. — Что это? — вдруг спрашивает Чонгук, видя, как та самая официанта клеит бумажку размером А4 на внешнюю сторону двери ресторана. — Объявление, — как можно спокойнее отвечает женщина. Она знает, как сильно слова могут ранить Чонгука. Хоть он и не показывает этого. — Нам не хватает работников. Нужна официантка, бармен и желательно новый повар. Хёнджи скоро уйдёт в декрет. — Тебе нужна официантка или новая кукла для проституции? — Чонгу… Чон не дослушивает мать. Он поднимается из-за стола, хватает свою рюкзак и спешным шагом покидает «Грот», хлопая дверью. Женщина тяжело вздыхает, провожая сына взглядом. — Он всё ещё болеет ей, — самой себе тихо говорит Ысыль и вновь подзывает к себе официантку. В этот раз уже прося вина.* * *
Когда Чонгуку было одиннадцать, он впервые попал в «Грот». Это было в ноябре, у Ысыль было день рождения, и озорной мальчуган не хотел оставлять женщину без внимания. После школьных занятий он сгрёб все свои деньги в одну кучу и спустил их на небольшой букет каких-то светло-голубых цветов. Ему не было знакомо чувство смущения, поэтому пареньку ничего не стоило нагло протиснуться через очередь на входе ресторана. Это был вечер. Ещё не глубокий, но тёмный. Залы заведения были освещены не яркими жёлтыми лампами, создавая странную атмосферу. Атмосферу, не понятную ребёнку. Ещё тогда Чонгук, учуяв запах алкоголя и увидев за столами дымящих взрослых, он понял, что это какой-то не приличный ресторан. Мальчика с цветами встретила доброжелательная официанта. Как странно, даже тогда они одевались точно так же, как и сейчас. Она нагнулась к ребёнку, спросила, потерялся ли он, но мальчуган резко ответил, что ищет Чон Ысыль, свою мать. Девушка посадила мальчика за барную стойку, попросив никуда не уходить, но уже через пятнадцать минут Чонгук с огромным любопытством пошёл на второй этаж. Прямо туда, куда почему-то уходили время от времени официантки. «Грот» запомнился Чонгуку странными звуками ударов, какими-то грубыми словами в сторону девушек, которых по очереди раздевал мужчина в одной из комнат. Когда тебе одиннадцать, ты не понимаешь, почему официантки носят такие короткие юбки, откуда у твоей матери столько денег, почему мужчины раздевают женщин и зачем ты вообще пошёл туда, куда не просили. Он тогда сбежал, затаив дыхание, с чувством какого-то предательства. Цветы были брошены на красный отвратительный ковёр, тянущийся через весь этаж похоти. В одиннадцать Чонгук понял, что «Грот» — это страшное место. В пятнадцать убедился в этом ещё раз, а в двадцать, когда сам стал гостем того второго этажа, на котором бросил невинные цветы, принял это как факт.* * *
Лекция по философия идёт своим чередом, Юджин пытается как можно лучше вникнуть в тему лекции, бегло печатая те или иные высказывания преподавателя, как вдруг учебный процесс группы прерывает стук в дверь. Вскоре она открывается, и в аудиторию входят двое парней. В одном она узнаёт своего тайного недоброжелателя Югёма, а блондин же в пальто песочного цвета, направляющийся прямо к их ряду, ей совсем не знаком. Выразительные пухлые губы, которыми он льстиво извиняется перед профессором за опоздание, отражаются в зрачках Юджин и Джухён, проснувшейся из-за рядом опустившейся сумки. — Привет, соня, — парень приветливо щёлкает Джухён по носу и опускается на место рядом. Но вдруг его взгляд перемещается на девушку у окна, которая заинтересованно пялится прямо на него. Свет из окна падает на приятные черты мужского лица. Чимин мягко улыбается и, отсалютовав незнакомке двумя пальцами, чем смущает Юджин, начинает вытаскивать из сумки тетрадь с ручкой. Кан хмурится, прячется за свисающие на лицо длинные волосы и пытается избавиться от резко нахлынувшего дискомфорта. Она ведь кажется всем странной, да? Появилась из ниоткуда, ведёт себя, как потерянная овечка. — Итак, надеюсь, теперь всё на месте. Давайте продолжим, — проговаривает профессор и возвращается к лекции. Так же упоительно и с интересом, как это делает Чимин, вновь переводящий взгляд на незнакомку с длинными тёмно-каштановыми волосами.