(Внимание! Основная часть данного произведения ведется от первого лица).
Записи в дневнике датируются 27-м июля 1892 г. Стрегойковар. Австро-Венгрия. … Ледяная дрожь иррационального ужаса охватывает меня, когда я вспоминаю памятную ночь, проведенную у проклятого Черного камня. Все силы ада ополчились против меня и лишь проведение спасло вашу покорную слугу от участи, куда горшей, чем самая жестокая из смертей. Пускай с Иванова дня (1) прошло уже более двух недель, я до сих пор не могу успокоиться, терзаемая жуткими кошмарами, где фантастические видения былого и грядущего смешиваются в один безумный калейдоскоп, что может свести с ума даже самого стойкого из людей. Однако, не смотря на то полное душевное расстройство в котором я и поныне пребываю, мне, думается, все же стоит доверить бумаге все приключившееся со мной, как бы оно не выглядело со стороны. И сделать это следует строго по порядку, ибо в противном случае любой психиатр признает меня безнадежно помешанной.***
Вряд ли найдется на свете чудак, что поверит в прочитанное ниже. Что греха таить, пару недель назад я и сама бы не восприняла серьезно подобные россказни, посчитав их за горячечный бред умалишенного. И это, заметьте, при том, что мне уже доводилось соприкасаться с тонким миром неведомого, где границы между повседневностью и зыбкими землями иной реальности практически исчезают. Но, бог мне свидетель, весь мой опыт медиума бледнеет по сравнению с тем ужасом, что довелось мне пережить у проклятого монолита, пришедшего к нам из невообразимой древности, о которой и помыслить то страшно. Итак, если эти записки в моем дневнике когда-нибудь станут достоянием общественности, мне стоит начать свой рассказ с небольшого отступления, где я поведаю возможным читателям, как я, девица из благородной семьи, очутилась совершенно одна в столь дикой и запущенной местности, как поросшие темными лесами Западные Карпаты.***
Я происхожу из древнего, пускай сейчас и обедневшего рода Мироновых, берущего свое начало еще в раннем средневековье, когда моя страна была объята огнем междоусобицы. Издревле мои предки предпочитали ратное ремесло любому иному виду деятельности. И если на наших просторах кипела война, Мироновы были в самой гуще боя, не боясь рисковать своими жизнями, ради родины, чести и славы. Согласно семейным преданиям мои далекие предки были среди отважных защитников Смоленска, когда в 1609 году его осаждали польско-литовские войска. Из тех же преданий следует, что два брата Тимофей и Лука Мироновы проявили такое бесстрашие в бою, что польский гетман Жолкевский (2) не только даровал им обоим жизнь и свободу, но и пожаловал лучших лошадей и оружие. Однако настоящим взлетом нашего семейства стоит считать царствование Петра Алексеевича. Родион Миронов — прапорщик Семеновского полка отличился при защите наших батарей от шведской пехоты, за что и был произведен в поручики и награжден землями в Костромской и Московской губерниях. Однако от его сына, Алексея, фортуна предпочла отвернуться. В кровавую эпоху Дворцовых переворотов (3), он, как бы помягче сказать, поставил не на ту сторону и, разумеется, был за это жестоко наказан. Все ранее дарованные земли род Мироновых потерял, а сам злосчастный Алексей был сослан в Сибирь, где в солдатском звании отслужил более десяти лет в Тобольской крепости. Возможно, на этом моя фамилия и лишилась бы дворянства, кабы не воцарение Павла I. Сумасбродный, но по-своему справедливый монарх вернул из ссылки многих дворян, которые были туда отправлены в эпоху царствования его блистательной матери. Таким образом уже сын Алексея, Григорий, сумел не только получить назад дворянское звание, но и часть ранее дарованных его роду земель. Но, разумеется, о былой роскоши пришлось забыть. Теперь род Мироновых мог вернуть былую славу только беспримерным геройством на поле битвы. Григорий Миронов, как и его отец, избрал для себя ратную службу и немало послужил отечеству во времена Наполеоновских войн. Его шпага с позолоченным эфесом, дарованная самим Багратионом (4), до сих пор украшает стену в отцовском кабинете. Военным стал и его сын Иван, мой дедушка, прославившийся в войнах с горцами и персами на Кавказе. А вот батюшка мой, Виктор Иванович Миронов, к вящему неудовольствие своего папеньки, отказался облачаться в воинский мундир, выбрав для себя более мирную профессию адвоката. Мой любимый papa (5), разумеется, не был трусом, но карьера военного настолько претила его натуре старосветского помещика, что одна только мысль о необходимости покинуть тихий уездный Затонск приводила его в нешуточную депрессию. Посему, не стоит удивляться, что, став адвокатом и открыв практику в родном городе, отец полностью удовлетворился жизнью. Матушка моя — Мария Тимофеевна — натура страстная и артистическая, хоть и отличалась от своего спокойного и рассудительного le mari (6) так же, как солнце разнится с луною, смогла стать еще одним надежным столпом семейного благополучия семейства Мироновых. Маменька моя происходила из рода Дроговичевых, которые, пускай, и не могли похвастаться столь яркой историей, как род Мироновых, зато вполне и совершенно заслуженно гордились своим исконным столбовым дворянством (7) и приличным для уездных помещиков состоянием. (Особняк в котором я провела свои детские годы вот уже более полувека принадлежал семейству Дроговичевых). Не будет большой тайной, если я скажу, что Тимофей Дроговичев не пылал особым желанием отдавать свою единственную дочь за адвоката, причем из фамилии с довольно подмоченной репутацией. И пускай Мироновы тоже не вчера появились на свет, все же взлет этого семейства произошел при Петре Алексеевиче, отчего более старинные рода всегда смотрели на них несколько свысока. Но славная моя матушка оказалась девицей упрямой и решительной и в конце концов добилась своего. Чему я несказанно рада …***
Говорят, что, когда моя милая матушка была уже на сносях, ей повстречалась старая цыганка, чье желтоватое лицо напоминало сушеное яблоко, а большие и выразительные черные глаза сверкали с ясной живостью юной девицы. Совершенно бестактно оглядев мою maman с ног до головы, цыганка, ткнув ей пальцем в живот, проскрипела нижеследующее: — Крепись, госпожа, дочь будет единственным твоим ребенком, более ты не познаешь радости материнства. Но не печалься, она родится особенной девочкой, стоящей на границе мира живых и мира мертвых. Не успела несчастная моя матушка и слова сказать, а старуха уже исчезла в толпе. Сколько потом батюшка не разыскивал бедовую цыганку, найти ее так и не удалось. И что самое удивительное, именно в то время не один табор не останавливался подле Затонска, а в нашем городе цыгане, как известно, оседло не живут. Роды, как и предсказывала таинственная цыганка протекали у моей maman крайне тяжело, и собравшиеся в нашем доме доктора даже опасались за жизнь матери и ребенка. Но, к счастью, все завершилось благополучно и тридцатого апреля на свет появилась ваша покорная слуга, нареченная Анной. Однако вердикт врачей был неутешителен. Мария Тимофеевна Миронова в девичестве Дроговичева более не сможет иметь детей …***
Я не буду утомлять вас долгими историями из своего детства. Собственно говоря, писать о нем совершенно не интересно, так как оно было по-настоящему счастливым, а как известно хорошие истории, наполненные однообразным уютом, никогда не были востребованы у читающей публики. Скажу только, что росла я, подобно цветку в оранжереи, со всех сторон окруженная любовью и заботой. Родители мои души не чаяли в своем единственном ребенке, посему бессовестно меня баловали, потакая любому капризу своенравной дочери. Дедушка и дядя, родной брат моего papa, тоже сыграли немаловажную роль в моем воспитании. Иван Григорьевич, отставной майор от инфантерии, навеки остался в моих детских воспоминаниях громогласным гигантом, обладателем совершенно лысой головы, но удивительно роскошных седых бакенбардов. Не смотря на грозный вид, он был совершенно не злым человеком, а со мною вообще размякал, так как любил свою единственную внучку до беспамятства. Когда дедушка узнал, что моя матушка более не сможет иметь детей, с ним приключилось самое настоящее trouble de la sensation (8). Мечты о продолжении военной династии Мироновых практически окончательно канули в лету … Был, правда еще второй сын, дядя Пьер, но старый майор никогда не питал иллюзий на его счет, почитая своего младшего отпрыска — балбесом и ничтожным кутилой. Однако будучи по натуре человеком не склонным к долгому унынию, Иван Григорьевич, решил удовольствоваться тем, что ему послала судьба. Посему, не откладывая задуманное в долгий ящик, он начал принимать самое, что ни на есть деятельное участие в моем воспитании. И хотя моя матушка была против этого самоуправства, не родился еще тот человек, что смог бы переспорить моего деда. Как впоследствии оказалось, воспитании отставного майора было совсем не лишним. В семь лет я умела прекрасно держаться в седле, в двенадцать уже весьма недурно палила из наградного револьвера деда, а к четырнадцати неугомонный майор подумывал начать обучать меня азам фехтования. Этого моя несчастная maman уже вынести никак не могла. — Нет! И еще раз нет! — решительно заявила она, непреклонно глядя в потемневшие дедины глаза. — Я не позволю вам, Иван Григорьевич, сделать из моей дочери гусарского поручика. Времена Надежды Дуровой (9) давно миновали. И, как оказалось, слово моей матушки тоже кое-что да весило в семье Мироновых. Как не спорил, как не ругался мой дед, родителей моих переубедить ему так и не удалось. Пришлось ему удовлетвориться тем, что из своей внучки он воспитал недурственную наездницу и довольно меткого стрелка из револьвера. Увы, время — самый страшный враг человека, оно никого не щадит на белом свете: ни богато, ни бедного, ни царя, ни самого последнего бурлака, коему едва удается прикрыть срам грешного тела … Иван Григорьевич Миронов умер в канун моего тринадцатого дня рождения, отчего я с тех пор не люблю праздновать этот ежегодный праздник, каждый раз вспоминая своего замечательного дедушку, человека, который привык смотреть опасности в глаза и никогда не шел кривой дорожкой по жизни. Вскоре меня отдали в институт благородных девиц, куда я отправилась с превеликой радостью, желая, как можно поскорее покинуть родной дом, где все дышало дедом, а горечь утраты была еще так свежа …***
Прошло пять лет, прежде чем я вновь и теперь уже (как мне тогда казалось) окончательно вернулась под отеческий кров. В это же время в Затонск вернулся и мой бедовый дядя Петя. Стоит заметить, к вящему неудовольствию моей матушки, всегда считавшей его сумасбродом и большим охотником до женского пола. В этом ее всегда поддерживал покойный дедушка, откровенно презиравший родного сына. Будучи привлекательным и хорошо сложенным молодым человеком, Петр Иванович Миронов был отдан в Пажеский корпус (10), откуда прямая дорога в лейб-гвардию. О лучшем будущем для своего сына мой дедушка и мечтать не мог. Но блестящая военная карьера завершилась так и не начавшись. Дядя Пьер имел неосторожность увлечься какой-то актрисой, которую давно уже обхаживал граф N, тоже кстати пребывающий в славных рядах Пажеского корпуса. Разумеется, задиристые юноши не смогли уладить дело миром и прилюдно вызвали друг дружку на дуэль. Слухи о предстоящем кровопролитии среди пажей дошло до его превосходительства директора. Старик страшно разгневался и выгнал взашей любвеобильных юнцов. Граф N, правда, вернулся в корпус, а вот дядя Петя нет. Дедушка, узнав о таком позоре, наотрез отказался не то, что просить директора о снисхождении, но даже перестал разговаривать с родным сыном, с тех пор называя его «этот человек». О дяде Пете болтали всякое (чаще всего нелестное), но я с ним поладила сразу, стоило нам только познакомиться. Оказалось, он объездил едва ли не всю Европу, свободно говорил на четырех языках, увлекался литературой, искусством, метафизикой и эзотерикой. Это был интереснейший типус, умудрявшийся сочетать в себе доморощенного философа-эрудита и типичного стареющего бонвиана (11), к тому же охочего до азартных игр. Но полюбила я его именно за страсть ко всяким тайнам, особенно, если они были щедро приправлены самой настоящей мистикой. Нас обоих интересовало все таинственное и неопознанное, будоражащее кровь и заставляющее сердце биться быстрее. Однако я даже не подозревала, что ждет меня в недалеком будущем, когда проснется доселе дремавший во мне дар …***
Покинув Россию несколько лет назад, я решила отдаться давнему своему увлечению — медицине. Возможно, в столь серьезной профессии я пыталась найти крепкую основу материализма, дабы удержаться от падения в бездонную пропасть неведомого. Совсем недавно я открыла в себе, скажем так, некоторые особые таланты, за которые в темные века я рано или поздно оказалась бы на костре безжалостной инквизиции. Как бы это не звучало банально, а, возможно, даже и вызывающе пошло, я в каком-то смысле медиум. И пускай любезный читатель улыбнется на этих словах, пускай, я не обижусь, так как совесть моя чиста. В определенные часы дня и ночи ваша покорная слуга может лицезреть души убиенных, что по пути в загробный мир, задерживаются среди живых, в поисках того, кто смог бы отомстить за них или же вывести на чистую воду их мучителей. Разумеется, моя деятельная натура не могла удовлетвориться пустым созерцанием несчастных. Всей душою жаждала я помочь этим жертвам людской жестокости и посему, не стоит удивляться, что в конце концов предложила свои услуги нашей доблестной полиции. Не буду утомлять читателя долгим пересказом всех моих приключений в родном Затонске, скажу лишь, что, обладай я хоть крохой писательского таланта, то из тех происшествий вышло бы весьма увлекательное чтиво. Затонск … Город, что лишил меня сладостных иллюзий отрочества, город, где мужчина, которого я имела неосторожность полюбить, разбил мне сердце, безвозвратно исчезнув во мраке ночи. Жив ли он или давно сгинул, того я не ведала. Но его мужественное и волевое лицо аскета часто посещало меня во снах, заставляя просыпаться в слезах и с неведомой тянущей болью в груди. Однако, все вышеописанное, к счастью, не имеет прямого отношение к приключившемуся со мною на землях Дунайской монархии (12). Посему, я благоразумно о многом умолчу, ограничившись лишь тем, что мне срочно нужно было покинуть родные края, а Франция — страна, о которой я давно уже грезила — подходила для этого, как нельзя лучше. Глоссарий: 1) Иван Купала (Иванов день, Купальская ночь) — народный праздник восточных славян, посвящённый летнему солнцестоянию и наивысшему расцвету природы и отмечаемый 24 июня (7 июля по старому стилю). По времени проведения совпадает с христианским праздником Рождества Иоанна Предтечи. В календарном цикле симметричен Рождеству (Коляде). Иван Купала и Петров день считались единым праздником летнего цикла. Ночь накануне праздника по своему ритуальному наполнению превосходит сам день Ивана Купалы. Считается, что в эту ночь происходят всякие чудеса, так как грань между реальным и потусторонним миром истончается. 2) Станислав Жолкевский (польск. Stanisław Żółkiewski, укр. Станіслав Жолкевський; 1547 или 1550, Туринка, близ Львова — 7 октября 1620, Цецора, Молдавское княжество) — польский полководец начала XVII века, польный и великий гетман и великий коронный канцлер. Победитель русского войска при Клушине. Командовал польско-литовскими войсками во время осады Смоленска. Основатель города Жолква и Креховского монастыря. Последние годы своей жизни провёл, защищая южные границы Речи Посполитой от татарских и турецких нападений и погиб в 1620 году в неудачной для коронного войска битве с турками под Цецорой. 3) Эпоха дворцовых переворотов — временной промежуток в политической жизни России XVIII столетия, когда переход высшей государственной власти происходил путём совершения гвардейцами или придворными дворцовых переворотов. 4) Князь Пётр Иванович Багратион (29 июня [10 июля] 1765, Кизляр — 12 [24] сентября 1812, село Сима, Владимирская губерния) — русский генерал от инфантерии, шеф лейб-гвардии Егерского полка, главнокомандующий 2-й Западной армией в начале Отечественной войны 1812 года. Участвовал в Итальянском и Швейцарском походах А. Суворова. Смертельно ранен во время Бородинского сражения. 5) Papa — папа (фр). 6) Le mari — муж, супруг (фр). 7) Древнее (природное) дворянство (нем. Uradel) — в ряде европейских стран роды, которые известны как дворянские со Средних веков. В Российской империи использовался аналогичный термин столбовое дворянство, объединявший дворянские роды, известные с допетровского времени. Древнее (природное) дворянство обычно противопоставляется жалованному, которое выслужило дворянское достоинство на службе монарху Нового времени. 8) Trouble de la sensation — расстройство чувств (фр). 9) Надежда Андреевна Дурова (известна также под именем Александра Андреевича Александрова; 17 (28) сентября 1783 — 21 марта (2 апреля) 1866) — русская кавалеристка, офицер Русской императорской армии, участница Отечественной войны 1812 года (известна как кавалерист-девица); писательница. В литературе и СМИ её часто называют первой русской женщиной-офицером, что в целом не соответствует истине. 10) Пажеский Его Императорского Величества корпус — престижное придворное (до 1802 года) и военно-учебное заведение Российской империи, действовавшее в Санкт-Петербурге. Был учреждён в 1759 году именным указом Елизаветы Петровны, как придворный пансион «Пажеский Ея Императорского Величества Корпус» и просуществовал в таком виде до вступления на престол Александра I. В 1802 году тот реформировал его в военно-учебное заведение, поставлявшее кадровых офицеров лейб-гвардии вплоть до закрытия большевиками в 1918 году. 11) Бонвиван (от фр. bon vivant; bon — добрый, хороший + vivant — живой, бойкий) — мужское амплуа, разновидность фата; молодой и легкомысленный обольститель, повеса с чертами самовлюблённости и кокетства (соответствующее амплуа у актрис называется инженю-кокетт). Сильно упрощённый архетип Дон Жуана; схожие типы в литературоведении — бульвардье и фланёры, бездумно разгуливающие в поисках приключений. В обыденной русской речи бонвиван — это беспечный и богатый мужчина, живущий в своё удовольствие. Появление амплуа в XIX веке было связано с жанрами салонной драмы и водевиля, изредка типаж встречается в мелодраме. В китайском театре ближайшим аналогом является «шань цзышен», «человек с веером в руке», легко обольщающий женщин. В немецком театре термин нем. Bonvivant применяется в другом смысле — для обозначения наивного и влюблённого молодого человека. 12) Габсбургская монархия (Габсбургская империя, Дунайская монархия или Австрийская монархия) — неофициальное название конгломерата государств, находившихся под властью австрийской ветви династии Габсбургов.