***
Учась на хирурга, мне уже доводилось слышать это имя. Доктор Ван Хелсинг был широко известен в мире медицины, как талантливый врач-гематолог. Его труды по болезням крови считались настоящей классикой и получить к ним доступ в институтской библиотеке было весьма проблематично. Решительные студиозусы, которым все же удавалось заполучить на руки книги господина Ван Хелсинга, расставались с ними с большим трудом, выискивая всевозможные способы, дабы только оставить их у себя и использовать в дальнейшей врачебной практике. Правда, о Ван Хелсинге, не смотря на все его неоспоримые таланты, как врача-исследователя, институтские профессора отзывались с некоторой прохладцей, намекая на его специфические интересы в области мистики и эзотерики. Большинство из этих почтенных ученных мужей считали, что «голландец» (как они его снисходительно называли) давно уже заплутал в дебрях метафизики и откровенного мистицизма, погубив таким образом некогда блестящую карьеру врача. Самые категоричные из сонмища убеленных сединами профессоров даже намекали на помутившийся разум господина Ван Хелсинга. Ведь не будет же нормальный человек, в трезвом уме и доброй памяти, на полном серьезе утверждать, что рядом с обычными людьми обитают вампиры, оборотни и прочий инфернальный бред. Однако, чтобы там не говорили почтенные профессора, Абрахам Ван Хелсинг принадлежал к тому типу людей, от которых сложно было отвести взор. Начнем с того, что я так и не определила на глаз, сколько же ему лет. Доктору Ван Хелсингу могло быть, как тридцать пять, так и все пятьдесят пять лет. Высокий и сухопарый, он обладал роскошной шевелюрой темных волос уже успевших подернуться немилосердным инеем седины. Его моложавое лицо, выглядело бы весьма привлекательным, кабы не суровые морщины прежде времени избороздившие высокий лоб мыслителя и оставившие неизгладимый отпечаток подле темно-синих выразительных глаз и суровой линии суховатого рта. Глядя на этого странного мужчину, севшего за наш столик, я не могла отделаться от стойкого ощущения, что он прожил жизнь, полную нелегких испытаний и тяжелой борьбы. Мало найдется на свете людей, что, пройдя через подобное, сумеют сохранить в себе крохи добра и порой совершенно необоснованную веру в человечество. Все же стоит отметить, что седовласые профессора были кое в чем правы. Господин Ван Хелсинг с первых минут нашего с ним знакомства, произвел на меня впечатление человека странного и … несколько не от мира сего. Узнав, что я из России, он несказанно оживился. Забавно коверкая мою фамилию, сделав ударение на последний ее слог (как и большинство иностранцев, которых я имела честь знать), Абрахам Ван Хелсинг заявил: — О! Мадемуазель Миронова! — доктор галантно поцеловал мою руку. — Польщен, весьма польщен. Для меня честь познакомиться с вами. Вся Европа с увлечением следила за вашими головокружительными расследованиями, где дедукция так гармонично переплелась с искусством спиритуалистов. — Газеты сильно приукрасили мои скромные таланты, месье Ван Хелсинг, — тепло улыбнулась я ему. — Тем более, я была всего лишь консультантом при полиции Затонска. Не стоит надевать на меня лавры мистера Холмса, с которым, как я знаю, вы и Ирэн хорошо знакомы. — Для вас я просто Абрахам, — вернул мне улыбку этот странный голландец. — Однако не стоит и занижать свои таланты, мадемуазель Миронова. В Затонске, если мне не изменяет память, вы сумели ликвидировать целую банду международных заговорщиков. Клянусь Юпитером! С времен самого Сен-Жермена я не встречал более выдающегося медиума, чем вы. Я была так поражена последними словами Ван Хелсинга, что даже забыла поинтересоваться, откуда он так хорошо осведомлен о моих «затонских приключениях». Газеты, трещавшие, словно стая сорок, о моих расследованиях, особо не вдавались в подробности. Собственно говоря, им бы никто этого и не позволил сделать. Ибо мы (я и мои верные товарищи) лишь прикоснулись к краешку тайны, могущей пошатнуть престолы самых великих европейских владык. Сперва ваша покорная слуга даже грешным делом подумала, что странный доктор шутит. Но стоило мне посмотреть в его удивительные глаза, как я с какой-то непонятной дрожью поняла, он говорит совершенно серьезно. — Простите, — непроизвольно запнулась я. — Но … Граф Сен-Жермен, если мне не изменяет память, умер более ста лет назад. Как … Во имя всего святого! Как вы могли встречаться с ним? — Полноте, друзья мои, полноте! — не дала и слова сказать своему знакомому Ирэн Адлер, залившись столь волнительным для противоположного пола музыкальным смехом. — Энн, право слово, не будь столь серьезна. Милый Абрахам шутит. Ведь так? — на секунду мне почудилось, что Ирэн произнесла последние слова с едва заметным нажимом, хотя возможно это была просто игра моего воображения. — Разумеется, — губы Ван Хелсинг дернулись в странной улыбке. — Это просто шутка. Апрельская шутка, не более того. — Энн, это большая удача, что мы повстречали милого Абрахама в Париже, — продолжала тем временем щебетать Ирэн. — Я слышала, он скоро покидает Францию и отправляется … — В Тибет. — В Тибет? — искренне изумилась я. — Но, как я слышала, там не жалуют особо белого человека. — Верно, — кивнул Ван Хелсинг. — Определенный риск имеется. Но, — таинственный голландец одарил меня широкой улыбкой, — как говорят у вас в России: «Без труда, не вытянешь и рыбки из пруда». — Признаться, я бы тоже хотела посетить Тибет, — несколько зардевшись от смущения, сказала я. — Мадам Блаватская (1) так захватывающе описывала эту сокрытую от посторонних глаз страну, что я буквально влюбилась в ее обледенелые горы и бездонные пропасти. Говорят, там, на вершине мира, сокрыты все тайны вселенной … -Так в чем же дело. Желания нужно воплощать в жизнь, — пожал плечами доктор. — Сдается мне, ваш талант там смогли бы огранить, как опытный ювелир драгоценный камень. — Я слышала, — осторожно начала Ирэн Адлер, что до этого в каком-то странном нетерпении ерзала на своем месте, — ты, Абрахам, приехал в Париж не просто так. — Все то ты слышишь, все то видишь, дорогая и несравненная Ирэн, — тихо рассмеялся Ван Хелсинг, целуя руки моей подруги. — Верно, в Париже я искал некую книгу … древний фолиант. И, признаться, уже не чаял его найти, кабы не одна забавная случайность, о которой я непременно вам, милые дамы, поведаю. В свое время, разумеется. — В свое время? — сделала разочарованную мордашку Адлер. — А почему не сейчас? — Потому что сперва я хочу поболтать с твоей удивительной подругой, милая Ирэн, — учтиво, но жестко отрезал Абрахам. — Мадемуазель Миронова … — Зовите меня Энн. К чему все эти условности. И давайте уже перейдем на «ты». — Как скажете … Ой! Простите, как скажешь, дорогая Энн. Так вот, заранее прошу извинить меня за излишнюю навязчивость, но я все же осмелюсь задать тебе один вопрос. Скажи, ты … ты веришь в … зло? Глоссарий: 1)Елена Петровна Блаватская (урождённая Ган, нем. von Hahn; 31 июля [12 августа] 1831, Екатеринослав, Российская империя — 26 апреля [8 мая] 1891, Лондон, Англия) — российская дворянка, гражданка США, религиозный философ теософского направления, литератор, публицист, оккультист и спиритуалист, путешественница. Известна своими мистическими и историческими очерками об истории Азии, ее быты и культуре.Глава IV Доктор Ван Хелсинг
15 мая 2021 г. в 15:03
Возможно, мы так сблизились с Ирэн еще и потому, что нас роднила чистая страсть к неведомому. Эта красивая и непосредственная молодая женщина чем-то напоминала мне дядю Петю. Тот же пытливый ум, склонный ко всяким авантюрам характер и неуемная жажда приключений. Всякая тайна заставляла наши сердца учащенно биться, а деятельные молодые натуры решительно требовали во чтобы то ни стало докопаться до истины и узнать, что скрывает за собой зыбкая завеса неведомого.
После нежданного отбытия господина Фандорина, я и Ирэн стали все чаще захаживать в клубы с весьма сомнительной репутацией. Нет, вы не подумайте, что мы предавались разврату в среде курильщиков опиума или иных каких сластолюбцев. Такое инертное времяпровождение нам претило и вызывало в лучшем случае презрительную усмешку. Наоборот, мы искали, как бы это поточнее выразиться, неких волнительных ощущений, сродни тем, что испытывает ученый-естествоиспытатель, проводя свои диковинные опыты или аэронавт, поднимающийся в небеса на своем воздушном шаре.
Нам нужны были ключи от глухо запертых дверей запретного знания и в поисках их мы готовы были посещать самые экзальтированные общества и собрания. Да, согласна, начав свою дружбу с Ирэн я окончательно поставила крест на своем решении отдаться сухому материализму. Жажда познать неведомое, столь близкая моей израненной душе, все дальше и дальше завлекала меня во мрак тайного, доселе неизвестного мне Парижа.
За эти месяцы я познакомилась с множеством странных и, как мне кажется, не вполне здоровых психически людей. Маги, предсказатели, жрецы и жрицы давным-давно забытых культов, чревовещатели, археологи-любители, искатели запретных знаний и просто обычные шарлатаны, которых на таких вот собраниях всегда было превеликое множество. Большинство из этой весьма неординарной публики находило свою тайну, предаваясь дикому распутству на тайных оргиях или же безжалостно отравляя свой разум опиумом и гашишем. Чем дольше я вращалась среди подобных личностей, тем больше разочаровывалась в их напускном мистицизме, от которого за версту несло давно уже помутившемся сознанием заядлых наркоманов.
Что греха таить, мы с Ирэн даже подумывали бросить наши ночные визиты на всякие там тайные сборища, кабы не один знаменательный случай, произошедший с нами дивным апрельским утром. Именно тогда, завтракая в одном милом кафе на берегу Сены, мы познакомились с весьма любопытным субъектом. Вернее сказать, познакомилась я, так как Ирэн давно уже знала господина Абрахама Ван Хельсинга.