***
Стоило мне едва коснуться пальцами кожаной обложки, как необъяснимая дрожь прошла по всему моему телу. С трудом взяв себя в руки и решительно сжав губы, я произвольно распахнула «Запретные культы» ровно посередине, словно вдруг решила погадать на ней старинным девичьим способом. Мне улыбнулась удача. Книга раскрылась на прекрасно выполненной гравюре, словно вышедшей из-под кисти самого Доре (2), под которой мелкими буковками было что-то напечатано на немецком. Стоило мне только взглянуть на картину, как голова пошла кругом, и я едва не потеряла сознание. Мои друзья, кафешантан, да и весь Париж померкли, исчезнув так внезапно, словно их никогда и не существовало вовсе. Я летела в пропасть, окутанную молочно-вязким туманом, в пропасть, где не было дна. К собственному удивлению, я не испытывала страха, только любопытство, куда же приведет меня этот странный полет в неизвестность. Перед моим странно нечетким взором проносились химерные видения, словно я смотрела на них через изменчивый водяной поток. Какие-то пейзажи и люди на миг выныривали из этого неприятного киселя, дабы уже в следующий миг исчезнуть навек. Но вот белесый туман начал медленно расползаться в стороны, и картинка перед моими глазами стала несколько четче. Древние горы, щедро покрытые зловещими черными лесами, таинственно голубели вдали. У их подножия раскинулась плодородная долина, увенчанная древним замком с высокими крепостными стенами и впивающимися в небеса остроконечными башенками. Сотни, если не тысячи людей, облаченные в старинные доспехи, отчаянно сражались меж собою: лязг оружия, вспышки выстрелов и предсмертные крики умирающих доносились до моих ушей слабым шепотом давно минувших эпох. Статный витязь в сверкающих на солнце латах, восседал на гигантском буланом коне. Его голову венчал конусообразный шлем с откинутым вверх забралом. Роскошный плюмаж из черных птичьих перьев тревожно трепетал на ветру, словно предчувствуя надвигающуюся опасность. Рыцарь отдавал какие-то приказы собравшимся подле него кавалеристам, указывая длинным мечом на поле брани. За спиной статного командира замер верховой знаменоносец, крепко сжимающий в руках алое полотнище с искусно вышитым на нем черным вороном. «Корвин (3) … корвин … корвин … — пронесся у меня в голове, словно майский ветерок, тихий все больше затухающий шепот. «Вспомни … вспомни … вспомни …» «Что?! Что я должна вспомнить?» — закричала я, интуитивно чувствуя, что все это очень важно и если я промедлю хотя бы миг, то последствия могут быть самые ужасные. В это мгновение, рыцарь резко повернул ко мне голову, словно услышал мой отчаянный крик. Боже правый! У меня перехватило дыхание … Это … это было невозможно, но я … знала этого мужчину! Высокий лоб, длинный слегка хрящеватый нос, тонкий разрез губ, волевой подбородок … Нет! Этого просто не может быть. Тот … другой … он исчез, погиб, растворился в ночной глуши … Этот рыцарь из моего видения не может быть им. Но … в то же время, глаза не могли так нагло врать. Передо мною был Яков Платонович Штольман, ну, если бы он вдруг вздумал облачиться в старинные доспехи и отрастить густую темную бороду. «Вспомни, Софья, вспомни, — вдруг низким басом и, что самое странное, на чисто русском языке пророкотал рыцарь, мрачно сверкнув на меня своими светло-ледяными лазами. «Вспомни или … умри!» Все вновь закружилось перед моими глазами, и я вновь полетела в бездонную пропасть. Правда, теперь мой полет не был стол долог, как в прошлый раз, да и бессвязные образы, наплывающие из тумана, более не беспокоили меня. Не успела я и глазом моргнуть, как новая удивительная картина предстала перед моими очами. Длинный тоннель, пробитый в толще горы, чьи высокие своды теряются в первозданной тьме. Дрожащий свет факелов не в состоянии разогнать мрак. Он лишь делает лица идущих по тоннелю людей еще более зловещими, чем они есть на самом деле. Мои новые знакомцы тоже являлись воинами и тоже были одеты в старинное платье. Правда, теперь скорее всего восточного происхождения: остроконечные шлемы, тюрбаны, высокие колпаки, стеганные халаты и роскошные шелковые шаровары, заправленные в мягкие сапоги с загнутыми кверху носками. Смуглые лица посерели от страха. В глазах застыл с трудом подавляемый … животный ужас!.. Нервно озираясь по сторонам, воины быстро топали вперед, сжимая в побелевших руках кривые сабли и зловещего вида ятаганы. Возглавлял процессию высокий молодой мужчина с лицом благородного нобиля, одетый в сталь и шелка. Голову его прикрывал тюрбан из зеленого бархата, украшенный золотыми цепочками, драгоценными каменьями и яркими перьями южных птах. «Kuzgun! Unutma, Sophia!» знатный нобиль с тревогой поглядел прямо мне в лицо. «Allah adına! Unutma yoksa… öleceksin (4)!» Верно! Это же турецкий! Передо мной древние османские воины эпохи Сулеймана Великолепного. Но … почему этот турецкий бей называет меня Софья, как прежде делал это рыцарь с лицом Якова Платоновича и что значат его диковинны слова о каком-то вороне? Сперва рыцарь, теперь знатный осман призывают меня что-то вспомнить и называют какого-то ворона …. Мои размышления были прерваны самым нежданным образом. Какая-то неведомая сила буквально вытолкнула меня из подгорной тьмы. Все закружилось передо мною, и я почувствовала, как на меня накатывают волны страшной слабости и тошноты. Но череда полубезумных видений еще не завершилась … Мне предстояло лицезреть последнее из них! Необъяснимый, иррациональный ужас сковал все мои члены. Всей душою хотела бы я отвернуться или закрыть глаза, но в бреду такого сделать просто невозможно. Жуткая картина наплывала на меня с той же неотвратимостью, с которой мчится вперед грузовой поезд. Темное, предгрозовое небо озарялось ветвистыми всполохами ослепительных молний. В центре лесистого плато высился черный монолит, словно искривленный самой вечностью перст давно погребенного великана торчал он из тверди земной, богохульно указывая в сумрачные небеса. Всю его гладкую поверхность испещряли странные письмена, чей один только вид мгновенно вызывал крупную дрожь и … необъяснимую панику. Изломанные резкие линии непонятных иероглифов буквально излучали недвусмысленное предостережение. Отчего-то я была уверена, что не найдется на свете ученного мужа, который сможет перевести эту тарабарщину на нормальный язык. И еще … Кривые письмена таили в себе силу — силу порочную и злую, одно прикосновение к которой могло навечно погубить бессмертную душу. Вспышки молний, что били все сильнее и ближе, придавали этой и так далеко не радостной картине какой-то демонический потусторонний флер, отчего она сильно напоминали иллюстрации Гюстава Доре к «Божественной комедии» Данте. При свете небесного огня иероглифы на черном камне извивались и корчились, словно на один только миг обрели жалкое подобие противоестественной жизни. Это … это был так омерзительно, что меня вновь затошнило … Я была уверена, что черный камень являет собою чистое и незамутненное зло, соприкосновение с которым сулит гибель всему живому. И в то же время я не могла оторвать от него восторженного взора, глядя на нечестивый монолит в том же сомнамбулическом упоение, с которым мышь смотрит в глаза змеи, слепо двигаясь к своей скорой погибели. Ужас и восхищение причудливо смешались в моей душе, унося ее в беззвездные глубины космической пустоты.***
Страшно представить, куда бы завело меня это внезапное умопомешательство, кабы не сильная мужская рука, резко и довольно больно потрясшая меня за плечо … — Энн! Аннет! Что с тобой? Очнись! — донесся, словно из другой вселенной, смутно знакомый голос. — А?.. Что? Что случилось? — все еще не до конца придя в себя, пробормотала я. — Ты, словно окаменела, — Ван Хелсинг склонился надо мною, встревоженно вглядываясь в мое лицо, словно ища на нем следы некого потаенного недуга. — Голова откинулась назад, а глаза … Клянусь Юпитером! Глаза, словно остекленели … — Энн! Во имя всех святых! Ты нас решительно напугала! — заявила раскрасневшаяся Ирэн Адлер, участливо обнимая меня за плечи. — Простите … — я помотала в разные стороны тяжелой головой в тщетной попытке развеять дурман. — Совершенно не помню, что со мной произошло. Я … Я, кажется, потеряла сознание. Посмотрела в эти «Запрещенные культы» и … и все. — Ты ведь что-то видела? Я прав? — в глазах голландца блеснул хитрый огонек. — Это чепуха! Бред! — не слишком уверенно пробормотала я. — Ой ли! Если все, что о тебе пишут правда, твои видения по определению не могут быть бредом. — Абрахам! Что ты насел на нее, словно коршун на добычу? — осуждающе заметила Ирэн. — Разве ты не видишь, ей все еще плохо. — Нет, все нормально, мне уже намного лучше, — слабо улыбнулась я, похлопывая свою подругу по руке. — Да, доктор Ван Хелсинг, ты прав, я кое-что видела … Грозовое небо, поросшие лесом туманные горы, отчаянно сражавшихся людей в старинном платье, могучих богатырей … Я на миг замолчала, непроизвольно оттягивая тот момент, когда мне придется поведать о последнем из моих бредовых видений. К тому же мне почему-то очень не хотелось поминать сейчас странного рыцаря с лицом Штольмана и знатного турка, с такой печалью глядевшего на меня, словно он знал наперед мою горькую судьбу. — И … что еще? — нетерпеливо осведомился голландец. — Черный камень … обелиск … менгир, называйте, как хотите. Он стоял на горном плато и безмолвные леса окружали его со всех сторон непроходимой темной стеной …Его гладкая поверхность была испещрена какими-то причудливыми иероглифами … В свете молний они плыли, корчились, извивались … Бог мой! Они … они казались живыми! — я неуверенно усмехнулась, хотя двое моих друзей и не подумали поддержать мой слабый почин. — Вы можете посмеяться надо мною, посчитать впечатлительной дурочкой, выдумщицей, но … клянусь небом … в тот миг, я всей душою чувствовала, что эти чертовые каракули — чистое и незамутненное в своем пороке зло, прикосновение к которому сулит погибель не только для бренного тела, но и для самой бессмертной души. И знаете, что еще … Не смотря на весь свой отталкивающий вид, этот неизвестный черный монолит притягивал к себе, очаровывал, проникал в самые потаенные уголки сознания, нашептывая и суля, соблазняя, словно искусный любовник … Был момент, когда я почти поддалась этому навязчивому шепоту. И … — тут я глянула на хмурое лицо Ван Хелсинга, — если бы не ты, то не уверена, что смогла бы и дальше противостоять этому дьявольскому искусу. Однако, к счастью, это всего лишь глупые бредни, дурной кошмар, спровоцированный скорее всего несвежим мясом или же дрянным вином, которые я имела глупость вчера пробовать на приеме мадам N. Помнишь, Ирэн, ты еще потом жаловалась на изжогу и бранила на чем свет поваров нашей радушной хозяйки? Ирэн Адлер и Ван Хелсинг переглянулись с таким пристыжено-неловким видом, словно знали обо мне нечто постыдное, но не решались сказать мне это в лицо. Такая таинственность меня страшно возмутила и я, покраснев, выпалила: — Что вы так на меня смотрите? Я вроде пока еще не сошла с ума и не разгуливаю по улицам в костюме Евы. — Милая Энн, — чуть помедлив, осторожно начал Ван Хелсинг. — Я и Ирэн и не думали потешаться над тобою. Мы были просто поражены и … испуганы твоим рассказом. Дело в том, что …посмотри, — чудной доктор пододвинул ко мне все еще раскрытый томик «Черной книги», — посмотри на гравюру, на которой ты произвольно открыла «Запретные культы» и ты поймешь наше… невольное смущение. Все еще хмурясь, я поглядела на указываемую Абрахамом страницу …и в прямом смысле этого слова лишилась дара речи. Искусно выполненная гравюра изображала горное плато, покрытое угрюмыми черными лесами и … проклятый монолит, испещренный отвратительными иероглифами, который я в таких подробностях видела в своих обрывочных видениях. — Schwarzer Stein. Stregoicavar Dorf. Karpaten. Kaisertum Österreich, — прочитала я, чувствуя, как волоски становятся дыбом у меня на загривке. — Черный камень. Деревня Стрегойковар. Карпаты. Австрийская империя … Глоссарий: 1) Incroyable! — Невероятно! (фр.) 2) Поль Гюстав Доре (фр. Paul Gustave Doré; 6 января 1832, Страсбург — 23 января 1883, Париж) — французский гравёр, иллюстратор и живописец. 3) Корвин или Корв (от лат. Corvus — ворон) — первоначально когномен (часть полного имени или прозвище) в римских именах, затем мужское имя латинского происхождения. Также фамилия. 4) Ворон! Вспомни, Софья! Во имя Аллаха! Вспомни или … умрешь! (тур.)