***
Заранее изучив карту Венгрии, я сошла с поезда в Мишкольце, откуда до Стрегойковара было уже рукой подать. По крайней мере, так выглядело на карте. На деле же все обстояло несколько иначе. Мишкольц оказался единственным городом в округе, где не только можно было найти более-менее приличную гостиницу, но и поговорить на немецком. Да и то в центре города. Живущие на околицах и в пригороде люди общались исключительно на венгерском и с трудом могли связать пару слов на государственном языке двуединой монархии (3). Я же в свое время не озаботилась выучить этот сложный, но весьма занимательный язык, посему теперь вынуждена была повторять на каждом углу уже успевшее набить оскомину: «Entschuldigung! Sprechen Sie Deutsch (4)?» Однако, несмотря на некоторые языковые трудности, гостиница носящая громкое, а главное верноподданническое название «Франц Иосиф (5)» мне положительно понравилась. Было в ней нечто такое домашне-уютное, отчего на душе сразу делалось радостно и светло. Да и сам Мишкольц произвел на меня самое приятное впечатление, с первых минут знакомства напомнив родной Затонск. Удивительно! Какая же все-таки пропасть лежит между такими громадными мегаполисами, как Лондон или Париж и милыми городками, наподобие Мишкольца … Уездные городки, видимо, одинаковы по всей Европе, если не по всему свету. Здесь никто и никуда не торопится. Размеренная жизнь идет своим чередом. Ничего интересного и, тем более, предосудительного не происходило вчера, не произошло, слава богу, сегодня и, будем надеется, не произойдет завтра. Самой большой новостью в таком вот уездном городке может стать приезд столичного инспектора или же любовные шашни первой местной красавицы … Величавая истома летнего полдня изредка нарушается приглушенным звоном церковного колокола и дребезжащим ходом небольшой двуколки, где неизменно восседает местный градоначальник — суровый на вид старик с пышными седыми бакенбардами и длинным ястребиным носом. На самом деле он примерный семьянин и славный малый, но, как говорится, должность обязывает. Горожане прекрасно это знают, посему при встрече с бургомистром искренне улыбаются, словно увидали старого доброго друга: мужчины вежливо приподнимают котелки, женщины приветливо машут руками.***
Гостиницей управлял Ганс Мейер — забавный толстячок с поистине замечательными пышными рыжими усами и совершенно лысой головой, в свете ламп сверкающей, подобно начищенному медяку. Не смотря на грозные седые брови и бычью шею, гер Мейер оказался милейшим человеком, всегда готовым прийти на помощь. Этнический немец, он в дни далекой юности перебрался из Австрии в Венгрию и умудрился не только обзавестись женой на новом месте, но и открыть весьма доходный бизнес, венцом которого и стала гостиница «Франц Иосиф». Гер Мейер сперва принял меня за польку и даже попытался приветствовать новую постоялицу на этом языке. Каково же было его изумление, когда он узнал, что я — русская и прибыла в Мишкольц из Парижа. О моей родине сей почтенный муж знал крайне мало и пребывал в святой уверенности, что Россия начинается где-то в далекой и ужасной Сибири — крае вечной мерзлоты и свирепых гигантских медведей. Еще больше изумился гер Мейер, когда узнал конечную цель моего путешествия по здешним краям. Хозяин гостиницы в довольно цветистых выражениях дал мне понять, что «милой фрейлейн» совершенно нечего делать в горных деревушках, где, по его словам, «живет дикий и отсталый народец, который и сам не знает, какого он роду племени». Однако от меня не укрылось, что гер Мейер, так горячо убеждавший меня отказаться от путешествия в горы, что-то недоговаривает. Некая недобрая тайна висела над Стрегойковаром и его окрестностями. И даже здесь, в Мишкольце, старались лишний раз не тревожить воздух, произнося название чудной деревни и тем более отказывались распространяться о ее истории. — Сейчас в горах неспокойно. Банда Стефана Кровавого вовсю орудует в тех местах. Говорят, даже у бывалых полицейских, волосы встают дыбом, когда они обнаруживают изувеченные тела жертв этого мясника, — прибег к последнему аргументу хозяин гостиницы. Но почтенный немец не знал с какой упрямой особой вздумал спорить. Я была непреклонна в желании узнать, как можно побыстрее добраться из Мишкольца в Стрегойковар. И меня совершенно не пугали жуткие истории о некоем беглом каторжнике и его свирепой банде душегубцев. Поняв, наконец, что ему меня не переубедить, гер Мейер с тяжелым вздохом сдался. — Дело ваше, фрейлейн Мироноффа, дело ваше. Мое дело, как доброго христианина, предупредить … Если вам так хочется сломать шею, скача по горам, словно дикая козочка, или того хуже попасть в лапы этих чудовищ, то единственный и самый надежный путь в … — хозяин гостиницы замялся, видимо делая над собой усилие произнести запретное слово, — …в Стрегойковар — это дорога на Эделень. Туда каждый день ходит почтовый дилижанс. Местные жители укажут дорогу в … так нужное вам место. Закончив такими словами наш небольшой спор о полезности прогулок по горам, славный хозяин позвал Илонку — смешливую и довольно симпатичную девицу, работавшую здесь горничной. — Покажи госпоже ее номер и … держи язык за зубами, — напутствовал Илонку гер Мейер. Сперва меня удивили последние слова славного немца. Что греха таить, они решительно меня заинтриговали, заставив укрепиться во мнение, что над Стрегойковаром и вправду довлеет некая тайна. Однако на деле все обстояло несколько иначе. Стоило мне с Илонкой остаться наедине, (мы споро поднимались по широкой винтовой лестнице на второй этаж), как я быстро поняла, что слова гера Мейера скорее относятся к характеру бедовой девицы, чем к желанию скрыть мрачные тайны прошлого. Молодая горничная, практически моя ровесница, оказалась непревзойденной болтушкой и совершенно легкомысленной особой. Даже скверное знание немецкого не остановило ее от настоящего шквала вопросов, который милая Илонка буквально обрушила на меня, непременно желая знать, какие мужчины водятся на просторах Франции и России. — Они везде разные, моя дорогая. Есть хорошие люди, попадаются и негодяи, — непроизвольно рассмеялась я. — Однако безоговорочно верить им — глупая затея. Впрочем, подобное может сказать о нас, женщинах, и сильный пол … Ты лучше объясни, почему твой хозяин так не хотел, чтобы я отправлялась в Стрегойковар? — А вы едете в … Стрегойковар? — широкая улыбка сползла с лица Илонки. — Зачем … вам туда? — Мне нужно, — неопределенно выдала я. — Ой, госпожа! Не надо вам туда! То … то плохое место. Злое! — горничная истово осенила себя крестным знамением. — И что же в нем такого злого? — Что? Вы разве не знаете, значение слова … Стрегойковар? — Признаться нет … — Стрегойковар, госпожа, переводится, как … «город ведьм», — Илонка перешла на зловещий шепот. — И, поверьте, свое название он получил не просто так. Еще моя бабка рассказывала, да упокой господь ее душу, всякие страсти про эту деревушку. Говорят, в старые времена, еще до прихода в наши края нехристей турок, там жил целый народ темных колдунов, безбожников, который не гнушался приносить человеческие жертвы. — Даже так? Я попыталась шутливо приподнять бровь, хотя последние слова девицы заставили меня реально содрогнуться. У меня мороз буквально по коже пошел. Древний ужас … Давно, казалось бы, забытый, но волею случая вновь явившийся из тьмы подсознания … На одно ничтожное мгновение мне даже почудилось, что я некогда уже слышала эту историю … — Ксутлтан … — тихо пробормотала я, сама, толком не понимая, что говорю. — В горах ночных проклятый камень окрасился в багрянец, народ патанов в Ксутлтане творит свой мерзкий танец … — Госпожа? Что с вами? — Илонка с неподдельным беспокойством смотрела на меня. — Вам плохо? Позвать врача? — Почему сразу врача? Я …сама немножко врач, — криво улыбнулась я. — Чего ты так на меня смотришь, дорогая? — Вы … вы, уж простите, госпожа, но вы стали белее творога и что-то бормотали себе под нос. То ли вирши, то ли еще какую околесицу. — Не беспокойся обо мне, милая Илонка. Я просто очень устала. Просто устала … — я тяжело вздохнула, оглядев обклеенный зеленными обоями коридор второго этажа. — Ну? Где там мой номер?***
Войдя в номер, я огляделась по сторонам. — Как, госпожа? Вам нравится? — спросила из-за спины Илонка. — Да, вполне мило. Вот возьми, — я подала горничной банкноту в сорок крон. — Что вы, госпожа? Не надо! Если гер Мейер узнает, крик будет стоять до самого Будапешта. — А мы ему ничего не скажем. Верно? — я тепло улыбнулась горничной. — У меня будет к тебе одна просьба, пока я прихорашиваюсь подле зеркала, открой окно. Не люблю находиться в наглухо запечатанном помещении. — Спасибо, госпожа, спасибо, — расплылась в широкой улыбке Илонка, быстро прячу хрустящую бумажку за пазуху. — Не извольте беспокоиться. Сейчас все сделаю. Скинув с головы шляпку, я подошла к большому зеркалу-трюмо, венчавшему собой кокетливо-уютный дамский столик. Но стоило мне только приблизить лицо к холодной поверхности стекла, как оно прямо на глазах … покрылось инеем. Порыв ледяного ветра, пришедшего, казалось, с заснеженных тундр дальнего севера разметал мои волосы, дыхнув в лицо дикой стужей. Я особо не удивилась. Хотя, понятное дело, и не обрадовалась. Мой проклятый талант вновь дал о себе знать! Боже!.. Он молчал с самого Затонска и в моей измученной душе появилась робкая надежда, что, возможно, весь этот ужас, наконец-то, закончился. Ха! Как же я была наивна … Медленно, можно даже сказать через силу, я повернулась лицом к нежданному визитеру и … вскрикнув, непроизвольно поддалась назад. Прямо за моей спиной стояли безобразные останки, одним видом своим бросающие дерзкий вызов законам мироздания.***
Еще никогда ко мне не приходили столь обезображенные временем души. Обычно, они ни в чем не отличались от обычных людей. Был некий неуловимый флер потусторонности … Но не в этот раз! Некогда, много лет тому назад, мой гость был высоким и импозантным мужчиной в самом расцвете лет. Его изысканный костюм фрачного типа соответствовала модным стандартам первой половины столетия и выдавал в нем человека далеко не бедного и с отменным вкусом. К сожалению, все это осталось в далеком прошлом. Ныне на меня глумливо щерился полуразложившийся труп, чье тело превратилось в сплошной гнойный нарыв, а некогда утонченный костюм в безобразные ошметки былого великолепия. Сквозь тошнотворные прорехи в гниющей плоти желтела треснувшая кость, волосы сбились в немыслимый колтун, а истлевшие губы делали улыбку покойного особо жуткой и вызывающей. Однако даже не это было самым страшным. Шея … Мой бог! Я побледнела, чувствуя, как ком тошноты подкатывает к горлу. Шея покойного была неестественно вытянутой и к тому же свернута набок. Даже теперь, по прошествии стольких лет, на почерневшей коже можно было разглядеть отметины чудовищной когтистой лапы, буквально свернувшей набок шею несчастного. — Боже … Я знаю вас, — прошептала я одними губами. — Вы … Фридрих фон Юнтц — автор «Запретных культов». Замершая подле двери Илонка, что до этого момента напоминала скорее каменную статую, чем живого человека, заговорила низким мужским басом на довольно архаичном немецком: — Дочь Ворона! Спаси нас! Заклинаю, спаси! — О … чем это вы! Простите, я не понимаю, — безуспешно пытаясь придать голосу твердость, пролепетала я. — Вспомни! Вспомни Иванову ночь! Вспомни! — голос призрака возвысился и страшное существо сделало несколько неуверенных, омерзительно шаркающих шагов ко мне. — Я не понимаю, — пятясь назад, я уперлась спиной в трюмо. — Клянусь, я не понимаю вас, гер Юнтц. — В горах ночных проклятый камень окрасился в багрянец, народ патанов в Ксутлтане творит свой мерзкий танец. Там царство зла, там жертва юная нужна! Дочь Ворона — девица младых лет, для бога черного … ее нет краше … на целый белый свет! Призрак безумного немца стоял уже подле меня, дыша спертым смрадом могилы прямо в лицо. — Вспомни или … умри! — Подите прочь! Прочь! — набравшись смелости выпалила рассказчица этих строк. — Я не желаю с вами больше разговаривать! Но фон Юнтц и бровью не повел, которой, кстати, у него уже и в помине не было. Закатив неестественно выпиравшие глазные яблоки, он гнусавым голосом выдал речитатив, напоминавший скорее бред умалишенного, чем слова здорового человека. — О друг и возлюбленный ночи, ты, кому по душе собачий лай и льющаяся кровь, ты, что крадешься в тени надгробий, ты, что приносишь смертным ужас и взамен берешь кровь, Горго, Морго, тысячеликая луна, благоволи принять наши скромные подношения! — Боже … я … я знаю это заклинание, — прошептала я, чувствуя, как сердце упало куда-то вниз и с каждым вздохом мне становиться все тяжелее дышать. — Я уже слышала его раньше … — Вспомнила! — призрак хрипло расхохотался. — Ксутлтан возвысится вновь! Резко подавшись вперед фон Юнтц схватил меня за плечи своими ледяными руками. Я попыталась закричать, но сгнивший рот призрака уже прикоснулся к моим губам в жутком поцелуе самой преисподней. Все закружилось у меня перед глазами, и я провалилась в забытье. Но даже там, в первозданном мраке, кошмары не покинули меня, ибо барабаны патанов выбивали победную дробь. Глоссарий: 1. Габсбурги (нем. Habsburger) — одна из наиболее могущественных монарших династий Европы на протяжении Средневековья и Нового времени. Представители династии известны как правители Австрии (c 1342 года), трансформировавшейся позднее в многонациональные Австрийскую (1804—1867) и Австро-Венгерскую империи (1867—1918). 2. Quo vadis, Domine? (лат.) — Ка́мо гряде́ши, Господи? (ст.‑слав. Камо грядеши, рус. Куда Ты идёшь, Господи) — старославянский перевод фразы, сказанной, по преданию, апостолом Петром Иисусу Христу, когда апостол во время гонений императора Нерона на христиан покидал Рим. В переносном смысле фраза «Камо грядеши?» является предложением (в форме вопроса) задуматься, правильно ли человек живёт, туда ли идёт в своей жизни, верны ли его жизненные цели, ценности и т. п. Используется также в прямом смысле, как шутливо-торжественная форма вопроса о конечной цели чьего-либо движения. 3. Имеется ввиду, опять же Австро-Венгерская империя. 4. Entschuldigung! Sprechen Sie Deutsch? — Извините! Вы говорите по-немецки? (нем.) 5. Франц Иосиф I (нем. Franz Joseph I., венг. I. Ferenc József, чеш. František Josef I.; 18 августа 1830, дворец Шёнбрунн, Вена — 21 ноября 1916, дворец Шёнбрунн, Вена) — император Австрии и король Богемии со 2 декабря 1848 года, Апостолический король Венгрии со 2 декабря 1848 по 14 апреля 1849 года (1-й раз) и с 13 августа 1849 (2-й раз). С 15 марта 1867 года — глава двуединого государства — Австро-Венгерской монархии. С 1 мая 1850 года по 24 августа 1866 года был также президентом Германского союза.