***
Многое из того, что тогда происходило, к счастью, навек для меня утеряно … Память оказала мне добрую услугу, скрыв особо отвратительные подробности плотным пологом небытия. Однако и того, что я помню достаточно, чтобы терзать меня ужасными кошмарами, где адские твари и их отвратительные прислужники все еще живы, выжидая во мраке преисподней своего рокового часа. Видимо, я лишилась чувств, а, возможно, меня опоили какой-то гадостью, так как я совершенно не помню, как покинула поляну, где нашли свою жуткую смерть четверо жестокосердных разбойника. Последнее, что я по-настоящему отчетливо помню, так это смутно знакомый голос, хрипло шепчущий мне в ухо какую-то несусветную тарабарщину и сухую, неприятно пахнущую ладонь, крепко зажавшую мне рот. А потом … Какие-то отрывочные, мутные картины, изредка возникающие в моем сознании. Но стоит ли им верить? Возможно, это всего лишь игра разыгравшегося воображения, не более того. И все же я убеждена, что не все здесь можно отнести лишь к изощренному бреду помутившегося сознания. Что-то происходило со мною в тот час, что-то жуткое и необъяснимое. Я словно раздваивались, пребывая одновременно в нескольких местах, и могла смотреть на себя, если такое только возможно, со стороны. Я видела древний черный пралес и бесноватую толпу язычников, что освещала себе путь чалящими факелами. Этих низкорослых и широкоплечих чужаков звали … звали … патанами. Да! Верно! Патаны — выродившиеся потомки некогда ужасного, но в то же время величественного народа Ксутлтана, ныне же — лишь жалкие рабы Черного камня … Яркая зарница ожившего воспоминания вспыхнула в моей голове. Эти патаны — уродливые и бессердечные язычники, некогда уже охотились за мной. Но … Как … как такое возможно? Откуда я их так хорошо знаю и как объяснить мою твердую веру в то, что мерзкие демонопоклонники уже пытались меня схватить ранее? Никогда еще в своей жизни я не сталкивалась со столь омерзительными созданиями, да и в Карпатах оказалась в первый раз … И все же … И все же с каждой секундой во мне крепла непоколебимая уверенность, что я знаю не только уродливых патанов, но и местность, по которой они сейчас двигались. Да, в былые дни она выглядела несколько иначе, но все равно изменения не были столь радикальны. Вот здесь покосилась древняя ель, а там высится, неизвестно кем сооруженная груда камней. Еще несколько минут по стремящемуся вверх серпантину горной дороги и … появится ОН!.. Меня прошиб ледяной озноб, и я постаралась хоть как-то отогнать навязчивые видения об этом отвратительном менгире. Тщетно!.. Одна лишь мысль о НЕМ заставляла меня замирать от дурманящего чувства приближающегося ужаса, я совершенно лишалась воли к продолжению борьбы. Четверо крепких мужчин, одетых лишь в звериные шкуры, несли на широких плечах своих безвольное женское тело. Эта пленница — ваша покорная слуга, в неверном свете факелов больше похожая на покойницу, чем на живого человека. Я знаю, хотя и сама не пойму откуда, для чего нужна этим отвратительным дикарям. Сегодня властелин Черного камня, наконец-то, получит вожделенную жертву, которую он так долго ждал … Да-да! Вы не ослышались. Именно жертву … Последние сомнения отпали. С того памятного апрельского утра, когда я впервые увидели ЕГО изображение в «Запретных культах» безумного фон Юнтца, ОН звал меня с той же целью, с какой коварный паук заманивает свою жертву в самый центр паутины. Проклятый монолит буквально околдовал меня, лишив здравого смысла и собственной воли. Все это время я лишь слепо подчинялась его все возрастающему зову, который в конце концов полностью подчинил меня, превратив в бездумную марионетку. Я проиграла … Позорно и бесповоротно! Не думать о НЕМ было не в моих силах. Камень!.. Черный камень … Богохульный памятник давно сгинувшей расы. О!.. Если бы вы только звали, как он звал меня в ту ночь, ликуя приближению своей жертвы. О, почему, почему я не слушала милого Абрахама?! Куда там! Я бессовестно лгала ему, обещая отправиться домой, в Затонск. Врала с одной лишь целью, чтобы этот странный голландец наконец-то оставил меня в покое. Боже! Как же я была слепа! Ван Хелсинг прямым текстом предостерегал меня против сил тьмы, намекая на их магнетическое воздействие на таких людей, как я. Что ж, к сожалению, Абрахам был прав … Черный камень таки умудрился заманить меня к себе, притянув невидимой паутиной древнего и совершенно непонятного чародейства. Страшное осознание только что захлопнувшейся ловушки и собственного бессилия приводило меня в какое-то животное исступление. Я хотела кричать, плакать, бесноваться, но … не могла даже пошевелить мизинцем, вынужденная лишь пассивно наблюдать, как страшная процессия медленно и величаво поднимается в горы. В горы, где меня ждала участь, горше самой страшной гибели …***
Из-за угрюмых предгрозовых туч выглянуло серебристое око луны, придавшее творившемуся внизу действу еще более жуткий вид. Но не только патанов с их безвольной жертвой осветила сестра солнца, она так же выхватила из тьмы столовую гору (1), на самой макушке которой находился ОН … Я издала беззвучный крик ужаса, когда неведомая воля ударила в меня, стараясь полностью подчинить и сломать, лишить не только бренного тела, но и уничтожить бессметную душу. Еще миг, еще мгновение, один судорожный удар сердца и Черный камень испепелит само мое «я», навек вычеркнув из этого мира некую Анну Миронову — самонадеянную дурочку, дерзнувшую посмотреть в лицо доисторическому злу.***
Наверное, я умерла … Иначе, как еще можно объяснить случившееся далее. Исчезло все. Патаны, горы, лес, даже Черный камень … Исчезла, и я сама, превратившись в ничто. Я лишилась тела, зрения, обоняния, осязания, одним словом всего, что делает человека созданием из плоти и крови. И в то же время … Моя душа все еще была жива, превратившись в крохотную искорку вечной жизни в невообразимом царстве смерти и тьмы. Ничтожный огонек едва тлел, но даже этого было достаточно, чтобы я все еще осознавала себя, как Анну Миронову. Однако … Что это? Сперва я даже не поняла, что собственно происходит. Я … я уже не была только Анной Мироновой — сумасбродной девицей из провинциального Затонска, балующейся спиритизмом и прочей мистикой. Во мне …во мне просыпались другие женщины, личности и сознания, разделенные порою тысячелетиями и в то же время составляющие единое целое той крохотной лучины, которую называют душа. Я больше не падала в молочный кисель видений, как это происходило со мной, когда я впервые прикоснулась к пожелтевшим страницам «Запретных культов». Теперь все обстояло совершенно иначе. Знание — память бесчисленных поколений — медленно, но неотвратимо вливалось в меня, заставляя миллионы раз рождаться и миллионы раз умирать. Я одновременно была крохотным сморщенным младенцем и беззубой древней старухой, что давно уже потеряла связь с реальностью, статной красавицей и безобразной калекой, привыкшей к роскоши принцессой и умирающей от голода нищенкой. Передо мною предстал весь цикл жизни, что был до моего рождения и останется таковым после моей кончины. Признаться, мне даже страшно представить, каких невиданных глубин коснулась память моей души, возродив в мозгу химерные видения доисторической древности. Некоторые из них я тут же забывала, иные же навек останутся со мной. Вот невысокая, худенькая женщина, одетая лишь в рванную звериную шкуру, испуганно пятится назад. Она находится в гигантской полутемной пещере и впереди нее притаилась страшная смерть с горящими золотым огнем глазами. Однако незнакомка, что в тот же время была мною, не ударялась в постыдное бегство. Мужественно сжимая в руке острый обломок кости, она другой рукой прятала позади себя двух чумазых голых детей, тихо икающих от ужаса. А вот новое видение. Я, нагая и беззащитная, покорно плетусь позади тонконогой лошади, на которой нахально развалился чернобородый всадник в сверкающем бронзовом шлеме. Унизительная петля стягивает шею — меня ведут, словно дикого зверя, на аркане. Изредка захватчик оборачивается, дабы поглядеть на свой улов. Он сверкает наглой белозубой улыбкой, так контрастирующей с его иссиня-черной бородой. Картина меняется. Я возлежу на шелковых подушках, вкушая сладкие фрукты и алое вино, темнокожие рабы лениво обмахивают меня опахалами из цветных перьев райских птах, а совсем юные девушки, облаченные в прозрачные туники, извиваются в неистовом танце перед троном своей повелительницы. Следующая же картина была, пожалуй, самой диковинной из всех, что я лицезрела до сих пор. Я, облаченная в легкую тунику, стояла на ажурном балкончике, а пред моими изумленными очами предстал циклопических размеров город. В свое время мне доводилось видеть фотокарточки античных руин и монументальные пирамиды Гизы в Египте, но все они меркли перед этим небывалым великолепием. С замиранием сердца разглядывая тонкие башни и утонченные минареты поражающих воображение дворцов и храмов, я даже на миг усомнилась, могло ли на Земле существовать нечто подобное. Казалось, ваша покорная слуга в одно мгновение переместилась в совершенно иной, дивный мир, где сказка могла стать явью. Хотя … присмотревшись, я пришла к выводу, что несколько поторопилась, назвав величественный город, раскинувшейся передо мной, сказочным. Ясно ощутимая тень зла лежала на его каменных дворцах и широких проспектах, тенистых парках и буйных фонтанах. И отбрасывал эту вязкую тень колоссальный зиккурат (2), размерами своими превосходящий даже самые высокие башни безымянного города. Странно, но я не ведала, как называется этот город и что за люди в нем живут, пускай я и видела внизу темные массы, снующие по широким, вымощенным гладким камнем, проспектам, но вот, кому посвящен жутковатый зиккурат знала прекрасно. И это меня совершенно не радовало. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы меня мороз продирал по коже. Зловещий зиккурат являлся храмом Голгорота — Забытого Старшего — бога — покровителя царства столь древнего, что по сравнению с ним древний Египет и Вавилон казались однодневными младенцами. Страшные, непостижимые вещи творились в полутемных недрах нечестивого храма, чье бездонное чрево поглотило столь много невинных душ. Придет время и меня, обрядив в церемониальные одеяния, тоже поведут по Алой тропе к ненасытному Голгороту, что всегда алчет человеческих душ. Ужас безысходности, охвативший меня при этом, заставил данное воспоминание померкнуть. Но тьма не окутала рассказчицу этой истории, наоборот новый эпизод из жизни человека, что в каком-то плане являлся со мною единым целом, был уже на подходе.***
Даже яркое воспоминание о древнем городе тускнело перед последней картиной, что, не спеша, разворачивалась передо мною. И, что самое главное, мне уже доводилось встречаться в своих видениях с этим высоким темноволосым мужчиной, вооруженным длинным прямым мечом и облаченным в старинные рыцарские латы. Как я могла забыть это лицо, ведь это было лицо Якова! Да, пускай этот древний воин был бородат и носил архаичное платье, но в остальном … Сомнений быть просто не могло! Это был Яков Штольман собственной персоной. А вот среднего роста светловолосая женщина … Я вздрогнула! Возможно ли такое? Хотя?.. Чему теперь удивляться, особенно после всего увиденного … Невысокая молодая женщина, одетая в воинский мужской костюм, обладательница густых серебристых волос (ныне заплетенных в толстую косу) и пронзительно-зеленых глаз была … Бог мой! … была … я сама! Согласна, волосы у нее были намного светлее моих и в неверном свете факелов казались почти белыми, да и глаза у меня голубые, а у нее загадочные, колдовские, словно изумруд. И все же, как бы глупо это не звучало, она была мною. Не сейчас, много лет тому назад, но именно с ней я была ближе всего из всех моих прежних перерождений. Удивительно и даже как-то неестественно было смотреть на саму себя со стороны. От подобного, пожалуй, и свихнуться не сложно. Но в тот миг я не испытывала страха, ощущая прочную связь с этой женщиной с моим лицом. Мужчину звали Борисом Владиевски, и он был отважным польским воином, непоколебимым борцом с турецким полумесяцем, что уже навис над всей Восточной Европой. Слава о его подвигах гремела по всему свету и даже турецкий султан почитал его за величайшего воина современности. Женщину же при рождении нарекли Софьей, и она происходила их древнего мадьярского рода Корвин, что по семейным преданиям восходил едва ли не к самому гунну Аттиле. Об этой женщине ходило столько слухов и легенд, что сложно было отделить зерна от плевел и понять, где кончается вымысел и начинается правда. Не смотря на свою молодость Софья давно заслужила репутацию особы странной и таинственной. Многие считали ее могучей чародейкой, которой подвластны воистину невообразимые силы. Однако, как бы там ни было, а Борис и Софья сейчас совершенно не выглядели легендарными личностями. Их измученные лица была испачканы пороховым дымом и кровью, а одежда давно уже превратилась в жалкие лохмотья. Борис и его возлюбленная брели по полутемному коридору, с трудом освещаемому факелами, что несли несколько воинов, выглядевших не лучше этой парочки. Откуда-то сверху доносились приглушенные каменной твердью звуки отчаянной битвы — глухая орудийная канонада, сухой треск выстрелов, звон стали, яростные крики сражавшихся и жуткие стоны умирающих. — Не бойся, Зося, потайной ход уже близко, — ободряюще улыбнулся Софье ее возлюбленный, с тревогой прислушиваясь к отзвукам сражения наверху. — Надо торопиться. Шомваль долго не продержится, — молодая женщина прижалась к плечу рыцаря. — К сожалению, ты права, — печально вздохнул поляк. — Взять Шомваль для Селима теперь дело принципа. Он уже не отступит. — Господин, — шедший несколько впереди Лазар Жикович — адъютант Владиевского, остановился, освещая своим факелом черный зев подземного хода. — Мы пришли … Где-то сверху оглушительно загрохотало, отчего даже здесь, в подземельях замка, стены заходили ходуном. На головы беглецов посыпалась штукатурка и прочий скопившейся за столетия мусор. — Что это было? — Софья испуганно посмотрела на поляка. — Турецкие пушкари умудрились обрушить еще одну башню Шомваля, — скривился в безрадостной усмешке Борис. — Господин, если так и дальше пойдет … — на последних словах Жикович заметно побледнел. Польский рыцарь не ответил, лишь посильнее прижал к себе Софью, словно не желал с ней расставаться. — Что? Что будет, если османы не прекратят обстреливать замок? — интуитивно почувствовав скрытую угрозу в словах серба и молчании Владиевского, вопросила девушка. — Рано или поздно турки доберутся до порохового склада и тогда …все здесь взлетит на воздух, милая Зося. — Значит … — молодая женщина решительно потянула поляка за руку, — значит надо торопиться. Ведь ход — вот он, совсем рядом … — Верно, Зося, надо торопиться, — с вымученной улыбкой на устах, Борис отстранил от себя Софью. — Ты … ты должна спастись. Любой ценой. — Постой … — страшное понимание происходящего наконец-то дошло до молодой женщины. — Нет! Нет, Борис, ты не можешь так со мной поступить. Слышишь?!.. Владиевски потупив взор, махнул рукой, отдавая приказ окружавшим его воинам. Не успела Софья и бровью повести, а сильные руки мужчин уже легли на ее плечи, не давая сделать и шага назад. — Нет! Борис, прошу, не отсылай меня! — в прекрасных глазах Софьи выступили слезы. — Я … Господи!.. Я не хочу … Не хочу … — Ты должна жить, Зося, должна жить — Борис, медленно подойдя к безуспешно пытавшейся вырваться девушке, нежно поцеловал ее в мягкие уста. — Не ради меня, нет, даже не ради себя, а ради … — мозолистая рука рыцаря легла на живот притихшей Софьи, — ради будущего … ради нашего ребенка … — Зачем? Зачем тебе погибать вместе с обреченным Шомвалем? — сглатывая слезы, воскликнула молодая женщина. — Пойдем со мной. От этого твоя драгоценная честь не пострадает. Ты еще сможешь отомстить османам за нынешнее поражение. — Владиевские никогда не отступают — таково наше кредо, — улыбнулся Борис. — Будь то монголы или тевтонцы, враги давно уже выучили, если над нашим войском реет алое знамя с черным вороном — победа будет нелегкой. Не один их моих предков, начиная с времен Болеслава Храброго (3) не показал врагу свою спину. Не покажу и я. Мое поле битвы — здесь и я не сойду с него до … самой смерти. Прощай, Зося, здесь наши пути расходятся. Прощай и … вспоминай порой мужчину, что любил тебя больше жизни. Тихо плачущую Софью повели вперед — к темной пасти подземного хода, в коридоре остались лишь двое — польский рыцарь и его верный адъютант — серб. Вздохнув, Борис задумчиво посмотрел вверх, словно что-то прикидывая в уме. Лазар, умевший понимать своего командира без слова, тихо хохотнул. — Думаете, успеем, господин? — Если поторопимся, то да. — Не боитесь, что госпожа Софья может не успеть выбраться из туннеля, когда здесь … все взлетит на воздух? — Нет. Не боюсь, — Борис с тоской посмотрев в сторону потайного хода, решительно мотнул головой, словно отгоняя от себя малодушные мысли. — Тоннель не длинный. Через десять минут она уже будет на поверхности. — Господин, — в нерешительно замялся Лазар Жикович. — Почему … почему вы не сказали госпоже, что Селим Богатур погиб? — Я не хотел ее лишний раз расстраивать. Все-таки они выросли вместе и Зося любила его, как брата … — И то верно, господин. — Ну, что? Пошли? — покрепче сжав свой меч, Борис с улыбкой поглядел на своего верного адъютанта. — Разумеется, господин, — ухмыльнулся серб. — Давно хотел устроить османам знатный фейерверк … — Верно подмечено, — рассмеялся польский рыцарь. — Я тоже уже соскучился по хорошему празднику. К чему уныние, друг мой? Ведь как говорит Зося: «Смерть — еще не конец»!***
Огненная вспышка на миг ослепила меня, и ваша покорная слуга оказалась в кромешной тьме. Исчезло подземелье Шомваля, исчез и Борис Владиевски со своим верным адъютантом, исчез целый мир, превратившись в далекое прошлое. Сохранилась лишь его крохотная частичка, сделавшись обрывочным воспоминание моего полубреда. — Вспомни Ворона, вспомни, — прошелестел далекий, словно ветерок голос Софьи Корвин. — Вспомни или …умрешь … — Боже … Я не понимаю… Клянусь, я не понимаю тебя… — Все ты понимаешь! — передо мной возникла отвратительная личина полусгнившего фон Юнтца. — Не строй из себя дурочку. Ворон — это единственный путь к спасению. Не воспользуешься им — узнаешь, что на свете есть нечто и похуже смерти … — Пошел прочь! — крикнула я, отталкивая от себя гнусно ухмыляющийся труп. — Я не хочу разговаривать с тобой. — А придется, глупая ты девчонка! — обдав смрадом могилы, рявкнул мне прямо в лицо безумный немец. — В горах ночных проклятый камень окрасился в багрянец, народ патанов в Ксутлтане творит свой мерзкий танец. Там царство зла, там жертва юная нужна! Дочь Ворона — девица младых лет, для бога черного … ее нет краше … на целый белый свет!***
Я пришла в себя мгновенно, как будто кто-то вырвал меня из химерного царства видений. Но реальный мир, представший в этот миг передо мною, мало чем отличался от недавнего кошмарного бреда. В моем сознании даже мелькнула спасительная мыслишка, что я все еще без сознания и все это лишь гротескная иллюзия. Ха!.. К сожалению, происходящее вокруг меня было самой, что ни на есть реальной действительностью, но такой, от которой можно было сойти с ума … Глоссарий: 1. Столо́вая гора (нем. Tafelberg, исп. mesa — в пер. стол) — гора с усечённой, плоской вершиной. 2. Зиккура́т (от вавилонского слова sigguratu — «вершина», в том числе «вершина горы») — многоступенчатое культовое сооружение в Древней Месопотамии и Эламе, типичное для шумерской, ассирийской, вавилонской и эламской архитектуры. По своему внешнему виду напоминает ступенчатую пирамиду с плоским верхом. 3. Болеслав I Храбрый (польск. Bolesław I Chrobry, также Болесла́в I Вели́кий (польск. Bolesław I Wielki); 965/967 — 17 июня 1025 — князь (992-1025) и первый король Польши (1025), князь Чехии в 1003–1004 годах (под именем Болесла́в IV; чеш. Boleslav IV). Представитель династии Пястов. Прославился своими завоевательными походами и объединительной политикой.