Тикают так, как вулканы поют
Разумовский очень редко по-настоящему высыпается. Его сон прерывистый, беспокойный, а сны целиком и полностью заполнены Птицей. Так было почти всегда. Одним лишь чудом он до сих пор не поймал все прелести недосыпа. Возможно, потому что недосып на самом деле ненастоящий? Он ведь… спит, в конце концов.Реки стоят, воду больше не пьют
— Да что же это такое, — тяжело вздыхает Сергей, трёт лицо. Снова он непойми где. Сны закидывают его в самые внезапные места мира. Какого чёрта они могли забыть в Колизее?Ты — как они, я же как ворона
— Ну что же ты, Серёженька. Не рад, что ли? Смотри, место какое красивое, — подаёт голос Птица, возникая, прорисовываясь в пространстве рядом с ним. И смотрит так многозначительно, с усмешкой довольной, паскудненькой. — Никогда разве не хотел побывать в подобном? А я вон какой старательный, подготовил всё. — Я хочу спать, — хмурится Серёжа, сложив руки на груди. — Но ты же не отстанешь. Что ты тут устроил?Стёкла не бьют, потому что их нет
— Неласково ты со мной, совсем неласково. А я ведь без гадости какой-либо, — смеётся, из-за чего ему совершенно точно не верит Разумовский. — Всё, всё, хватит так смотреть. Я просто хотел показать тебе кое-что интересное.Сказка о том, где был солнечный свет
Птица щёлкает пальцами, потому что сны — его маленькая, личная микро-Вселенная, где он может побыть немножечко божеством. Начинает играть какая-то приятная, немного томная музыка, в которой Сергей довольно скоро узнаёт мотивы танго. Особенного танго, от которого мигом мурашки по коже бежать начинают. Чёрт бы его побрал… Знает, за какие струнки дёрнуть, что воспроизвести, чтобы внутри задрожало — сладостно — что-то.Я же пою, где поёт ворона
На губах расцветает усмешка, с которой он произносит, подходя к Птице: — А слова о проститутке и ревности в песне — это намеренно заложенный смысл? Намекаешь, что ли, на что-то? И Серёжа видит, прекрасно видит, как пылают глаза Птицы, который даже вдыхает сквозь сжатые зубы, с улыбкой широкой.Кто-то стрелял и хотел напугать
— Долго же решаешься, — почти рычит, неожиданно сближаясь с ним. — Потанцуешь со мной?Я же сижу и не буду стоять
— Конечно.Я не они, я же как ворона
Потому что музыка околдовывает. Околдовывает и пространство вокруг, разносящееся эхо, их собственное дыхание и взгляд глаза в глаза. Голубые напротив жёлтых. И страсть, неожиданно вспыхнувшая, правит бал.Я ворона, я ворона. На-на-на-на
Разумовский, на самом деле, не успевает сам что-то сделать. Вообще ничего не успевает. Рука Птицы ложится на его плечо, другая уже сжимает бок, и он сразу же делает несколько шагов, оттесняя Сергея назад.Я ворона, я ворона. На-на-на-на
Отступить назад на три шага, перехватить чужую руку, вцепиться в неё пальцами, увидеть несколько удивлённый взгляд, улыбнуться хищно и вновь сдать позиции под чужим напором. Музыку Серёжа слышит только краем уха, и он не совсем уверен, насколько долго она играет. Птица отпихивает его от себя, парень удивлённо смотрит в ответ — неужели всё, неужели решил сдать позиции? — и тут же оказывается притянут обратно. Жуткая ухмылка расцветает на чужом лице, но Сергей не успевает даже поёжиться — танец продолжается. Несколько шагов в сторону партнёра, сплетение ладоней, мелькающие в голове мысли о странности происходящего, неожиданный поворот и прогибание в спине, небо перед глазами. Испугаться, что его уронят, не успевает — Птица вновь тянет на себя, улыбается широко, явно подавляет смех и крутит партнёра, как хочет. Ведёт по полной. Показывает, насколько легко ему это даётся.Я ворона, я ворона. На-на-на-на
Кровь кипит. Сердце стучит бешено, горло давит комок эмоций, почти невозможно дышать. Разумовский не то чтобы искусный мастер аргентинского танго, но во сне он явно становится абсолютно прекрасным танцором. Это помогает. Вместе с продолжающим расти удивлением, он чувствует, как бушует всё внутри. Это так безумно. Это так жарко и жадно.Я ворона, я ворона. На-на-на-на
Взгляд глаза в глаза. Неясное чувство внутри и непонимание. Удивление — совсем слабое. Это оказалось куда приятнее, чем ему думалось вначале. Шаг в сторону, поворот, взмах ногой — неожиданный, странные ощущения внутри. Ещё несколько спонтанных, быстрых движений. Они двигаются в такт музыке, в такт друг друга, и это непонятно, это ненормально — так хорошо чувствовать того, кто словно хочет сожрать тебя. Хочет в теории, потому как Птица происходящим явно захвачен, и себя не контролирует — эмоции на его лице сменяются так быстро, что Серёжа не успевает даже понять, что именно видит. Он и сам чувствует бурю эмоций внутри себя, но думать об этом не получается.Я ворона, я ворона. На-на-на-на
Застыть на одном месте. Смотреть в чужие жёлтые глаза и видеть азарт. Жизнь, если так можно сказать. Чужая ладонь — неожиданно тёплая. Молчание. Музыка становится тише, близится кульминация. Мелодия нарастает. А они стоят и смотрят друг на друга, и улыбка Птицы становится только шире, обнажаются зубы, рвётся наружу смех. Напряжение становится почти физически ощутимым. Но вот, волна! Громкий звук, резкий переход музыки в завершающий этап, напряжение разом пропадает, смывается, и Сергея затягивает в водоворот выпадов, поворотов и отклонений. Дикое, агрессивное танго сменяют движения вальса, служащие для парня глотком воздуха, но они длятся недолго, ибо их тут же давит собой танго. Разумовского захватывает что-то, напоминающее феерию летящего в огонь мотылька, потому как он чувствует, что ещё несколько секунд, и… Позволить повернуть себя, выгнуться в спине, вцепиться руками в чужие руки и одежду, и замереть. Отдаться мгновению полностью. Музыка стихает.Птицы от них улетают совсем
Когда Птица притягивает его, чтобы поднять, Серёжа даже не думает. Хватается за него — и тянет к себе сам. Целует жадно, жарко, почти кусается.Город затих, повинуется всем
Пожар разгорается всё сильнее, ведь он ему отвечает. С явной радостью, с удовольствием, кусаясь тоже, не до крови, но так ощутимо. Укусы переходят на шею, Сергей закрывает глаза на несколько секунд, подставляя её, открываясь… И тут же отстраняется, чтобы, под удивлённый взгляд, укусить его тоже. В шею, заставляя выгнуться, вызывая шок и искреннее изумление. Кажется, Птица даже поверить не может в то, что происходит, но шок его быстро сменяется ошарашенным, но чертовски довольным смехом. — Я тебя обожаю, чёрт возьми… — хрипит, тут же издав звук, похожий на недоумённое карканье.Я же лечу, как летит ворона
Серёжа почти тащит его в сторону, уверенно, не давая даже отодвинуться лишний раз. Потому что он чертовски разгорячён, его довели, завели безумно, а теперь он готов показать, кто в их бракованном дуэте на самом деле доминирует. — Да ты… Разумовский решает, что пошло оно всё, и роняет Птицу на землю, падая вместе с ним, нависнув сверху. Дышит тяжело, смотрит пылающим взглядом, на плечи надавливает, чтобы не шевелился. И взглядом — заинтересованно-охуевающим — наслаждается. — Серёж, — тянет Птица негромко, глядя на него с хитрым оскалом. — А ты что делать собрался? — А на что похоже? Он целует его жадно, как будто без этого весь мир рухнет. Больше не кусается, но всё так же придавливает его к земле, а в какой-то момент и вовсе — запястья перехватывает, сжав и заводя за голову. Вот так правильно выглядит, идеально. То, что нужно для идеальной «мести» за все те ночи, когда они просыпались, потому что одному придурку хотелось поорать в ночь. Одежду Сергей с него почти срывает, потому что не нужна она сейчас, совершенно. И собственная не нужна — можно было бы, наверное, силой мысли убрать, сон ведь, но кому нужны лёгкие пути? К тому же, в эту самую секунду это даже заводит. Безумно заводит, если уж честно говорить. Птица не сопротивляется совершенно, да и зачем? Всё выглядит грубо и резко, но если бы его что-то не устраивало, давно ударил бы, скинул или отпихнул. Да просто сказал бы. Не идиоты же, насиловать друг друга почём зря. Хотя Птица, возможно, очень даже идиот, временами. Но… — Я все твои мысли насквозь вижу, — цыкает Птица, легонько лягнув его ногой, прищурившись недовольно. — Единственный идиот здесь — это ты. Серёжа смеётся глухо, окончательно стаскивая с них обоих одежду. И снова кусаться начинает, потому что хочется, и безумно много меток на коже оставить — тоже хочется. Перья то есть, то нет, то в рот лезут, то пропадают, он вообще в шоке, но какая, к чёрту, разница? Любишь птиц трахать — люби и перья изо рта вытаскивать. Ой, какой ужас… Птица под ним смеётся практически до слёз, искренне, периодически вздрагивая и издавая громкие, развязные стоны. От них внутри всё в тугой узел скручивается. — Смешно тебе? — шепчет Серёжа, пытаясь угрожать, но получается почему-то мягко, совсем не зло. — Смешно, — улыбается Птица, глаза закрывая. — И хорошо. С тобой хорошо, понимаешь? — А что насчёт Олега? Птица под ним напрягается, смотрит исподлобья. Ну что же смотришь так? Не надо, не злись и не расстраивайся. Расслабься. Сергей пользуется моментом, чтобы медленно проникнуть в него. Никаких подготовок, никаких ожиданий — всё это условности, когда они спят, когда вот настолько близко друг к другу. Это заставляет Птицу прогнуться, вдыхая шумно, запрокинув голову. Хрипит, обвивая его ногами: — И даже в такой момент о нём думаешь? — Мы оба без него — не мы. Так странно, но он не спорит. Только смотрит непривычно податливо, в глаза заглядывая. Вот тебе и вся спесь — улетучилась, исчезла, абсолютно. Ничего нет. Есть только единение, слияние безграничное. Наверное, именно в эти мгновения они больше всего являются одним, единым Разумовским. Птица дотягивается, чтобы укусить его, сжимает внутри ощутимо, и Серёжа начинает двигаться, чувствуя, как их обоих снова окутывает страсть. Так близко. Так жарко и откровенно, только для них двоих сейчас. Но даже в эти мгновения, он помнит об Олеге. О нём, несомненно, помнит и Птица. И если раньше это постоянно вызывало скандалы между ними, то сейчас, постепенно, он чувствует, понимает всем своим нутром — меняется многое.***
Тикают так, как вулканы поют
— Почему ты так хочешь нас подружить? Птица задаёт вопрос неожиданно. Прошло прилично времени с того момента, как они оба достигли пика, и теперь они просто лежат на земле, глядя на небо. Как раньше.Реки стоят, воду больше не пьют
Серёжа думает какое-то время, затихнув. Пытается придумать, как бы лучше донести до него свои мысли. Но в итоге лишь улыбается задумчиво, произнося: — Потому что вы оба для меня важны. Краем глаза он видит, как отворачивается Птица. Оба молчат. Да и нужно ли говорить что-то сейчас?Ты — как они, я же как ворона