***
Разумовский просыпается с криком. Вскакивает, рухнув на пол, свалившись с Олега, распахнув глаза в ужасе. На руки свои сразу же смотрит, трясётся весь. Никакой крови. Вообще ничего. — Что случилось? — сонно, но обеспокоенно спрашивает Олег, проснувшийся от его крика. И спускается к нему, потянувшись мягко, рукой касаясь. — Кошмар? — Кошмар, — хрипит Серёжа, выдыхая шумно, обмякая прямо на полу. — Ощущение такое мерзкое, когда все руки в крови. Как будто убил кого-то. Или меня… — Это просто сон, — уверенно говорит Волков, притянув его обратно, помогая на диван забраться. — Давай лучше ещё поспим, пока Птица не проснулся. — Он не спит, — пожимает плечами, улыбнувшись слабо. — Просто тоже в шоке, как и я. Думаю… думаю, правда лучше лечь дальше… И они действительно укладываются снова, засыпая в объятиях, пока не пришло время идти в гнездо.***
— Почему мне снятся какие-то ужасы? Ты разве не контролируешь сны? — задаёт Серёжа логичный вопрос, когда они с Птицей снова оказываются наедине. Сидят теперь на берегу реки, прямо на мостике, и ногами в воде болтают. Приятно, прохладно. Больше никакой крови и мерзости. — Это не моя вина, — морщится Птица. — Я не всегда бодрствую. Тоже, бывает, отключаюсь. Если видишь жуткие сны с моим участием — вероятно, я тоже сплю, и начались проблемы. — Но почему так происходит? — Серёжа, — с укором. — Я не супергерой. А твоя голова не может работать на сто процентов круглые сутки. Нам отдыхать нужно. То, что я во снах тебя с собой таскаю, обосновано тем, что я не даю тебе видеть кошмары. Но когда у меня силы кончаются, я просто отключаюсь. Как и ты. И включается твоя башка дурная. Сергей смотрит на него действительно удивлённо. Раньше он не думал об этом, но с появлением Птицы во снах… кошмаров и впрямь стало намного меньше. Он его защищает, выходит? В самом деле защищает? Почему-то это его неожиданно растрогало. — Конечно, защищаю, — негромко буркает Птица, отводя взгляд. — После того, как Олег пропал на какое-то время… думаешь, спал бы ты так крепко, если бы я не помогал? Мозгу вечно хочется генерировать ерунду и мерзости. Если кто-то и может с этим справиться, то это я. Хотя дело неблагодарное, конечно! — Спасибо, — просто говорит Разумовский, глядя на него. Птица снова поворачивается к нему. Смотрит исподлобья, недовольно немного. Но всё же вздыхает тяжело, пихнув в бок, чуть не уронив в воду. И не отвечает ничего. А вот Серёжа тут же щурится… и со всей силы, с улыбкой широкой, пихает Птицу тоже, сбрасывая с мостика. Тот улетает в воду с пронзительным воплем. Выныривает же с таким лицом, что впору бежать куда подальше. Не бежит, только смеётся заливисто, чуть не рухнув тоже. — Видел бы ты своё… Птица хватает его за ноги и утягивает под воду. Это всего лишь сон, и под водой он делает глубокий вдох, но это всё ещё неприятно. Потому что мокро и холодно! Под водой он хватает пернатого самостоятельно, вцепляясь в его плечи, и в глаза заглядывает. Так странно. Светятся в темноте. Поцелуй под водой получается очень странным, смазанным, ощущается плохо. Но это всё равно приятно, в основном потому, что Птица этого явно не ожидал. Серёжа умеет удивлять. И всегда делает это в своей невероятной манере.***
Утро они снова встречают вместе с Олегом. Вместе пьют кофе, завтракают, разговаривают о разных вещах и учатся кормить ворону. Птенец был гордо назван Марго, что регулярно вызывало недопонимание и реакцию со стороны системы. Впрочем, отказываться от имени они всё равно не стали. Птица, кажется, даёт им время побыть вместе, и потому всё просто — хорошо. Хорошо ещё и потому, что утренний секс никто не отменял. Серёжа всегда был голодным. — Чего ты хочешь? — спрашивает Олег, постепенно обнажая его всё больше. И, кажется, искренне удивляется, увидев на губах кривую, полную похоти улыбку. — Тебя… Чужие губы вновь накрывают его, и они прижимаются друг к другу в жадном, страстном поцелуе, сплетая руки, потираясь телами. Кожа к коже. Всю одежду — прочь, им больше ничего не мешает. Все фантазии ничто по сравнению с тем, что он почувствует сейчас. Этот вкус, этот запах — он даже пахнет чем-то невероятным, потрясающим. Поцелуй всё глубже, всё жарче, а руки Олега уже ласкают его, поглаживая и изредка чуть сжимая член, заставляя с дрожью мычать прямо ему в рот. Всё — словно впервые. Всё — безумно. Когда ноги Серёжи раздвинуты оказываются, он чувствует себя странно. Очень странно, на самом деле. Почему-то всё сейчас вызывает диссонанс, и он никак не может понять, почему именно. — Я хочу разделить с тобой ощущения, — доносится до него хриплый голос Птицы, который до этого казался уснувшим. И Разумовский понимает наконец, что же было не так. Тело они делят на двоих. Как могут, частично, подавляя друг друга по очереди, но делят. И это ощущение настолько безумное, что почему-то даже возбуждает. Хотя возбуждает скорее мысль, что сейчас Олег даже не знает, что трахать будет их обоих, одновременно. Уже смазанные и влажные, чуть-чуть холодные пальцы касаются его, давят, мягко проникая внутрь, медленно и уверенно. Когда успел вообще? Человек-загадка… — Расслабься, — почти мурчит Олег, кусая его за ушко, и в этих действиях столько мягкости, нежности и ласки, что Сережа просто не понимает, чем заслужил всё это. Пальцы давят, сильнее, причиняют дискомфорт, проникая внутрь, но… постепенно становится легче, и помимо ноющего, противного ощущения появляется нечто иное. Удовольствие, которого он так страстно желал. По чуть-чуть. Постепенно. В этом размеренном темпе точно есть что-то особенное. Но когда пальцы задевают нечто чувствительное внутри — он несдержанно стонет, задрожав всем телом. Вот оно. Вот ради этого всё, ради ползущего по позвоночнику удовольствия. Словно ток, бегущий по венам. Птица его эмоции явно разделяет, полностью наслаждаясь. — Звучит неплохо, — улыбается Олег, глядя на него с хитринкой, явно подначивает. — Заткнись, — коротко шепчет Сергей, чувствуя, что вот-вот сгорит от этих ощущений. И от стыда. Собственных звуков он продолжает стыдиться, и с этим трудно что-то сделать. — Просто делай что-нибудь. Пальцы Олега всё глубже, распирают и растягивают, давят, заставляя извиваться и хрипло стонать, уже почти умоляя о большем, не словами, но действиями. Трудно держать себя в руках, когда всё вот так. Потому что одних лишь пальцев — мало, ему нужно ещё, как можно больше, нужен он весь… просто необходим. Когда Волков убирает руку, Сергей стонет разочарованно, глядя на него совершенно недоуменно, с обидой почти. — Ты… Он осекается, увидев взгляд напротив. Жадный, хищный, голодный абсолютно. По нему, Серёже, голодный. Вид такой, будто накинется вот-вот, целиком проглотит. Вместо этого Олег говорит нарочито спокойно, уже упираясь в него разгорячённым членом: — Умоляй. Сердце пропускает удар. По всему телу словно волна проходит. Дыхание перехватывает моментально. В ушах стоит восхищённый вой Птицы: — Беру все свои слова назад, абсолютно все! Этот — НАШ. Если кто-то руки протянет, сердце вырву! Серёжа чувствует себя окончательно съехавшим, но он полностью с Птицей согласен. Потому что такой Олег, хищный и звериный, доминирующий — это что-то запредельное. Не просто нежный и горячо любимый, но способный говорить что-то подобное. Так, чтобы не было обидно. Так, чтобы от этого кровь закипала в несколько мгновений. Взрыв просто. Пресловутые искра-буря-безумие, такие точные и верные сейчас, очень к месту. Он восхищён, поражен и заинтригован одновременно. — Пожалуйста, — лишь один раз произносит Сергей, глядя на него. Не податливо. Не умоляюще. Не подчинённо. Но ноги раздвигает шире, руками его к себе притягивает, в глаза смотрит похотливо. Лучшее, что он может сделать, лучшая мольба, на какую способен. Сейчас. Птица шепчет ему прямо на ушко: — А если заскулишь, я тебя тоже с удовольствием трахну. Их обоих сейчас трахнет Олег, в не зависимости от того, будет он скулить или нет. И уж этому они точно будут рады! Олег содрогается, с трудом держит лицо. Сжимает его бёдра руками, кажется, оставляя на них синяки. Весь побелел от сдерживаемых эмоций. Но Серёжа видит, видит же, что он попался. Волков проталкивается внутрь медленно, вызывая дискомфорт снова, потому что член его точно больше пальцев. Но вместе с тем Разумовский наслаждается тем, как это ощущается. Заполненность. Ещё не до конца, но им. Его стон звучит эхом от стона Птицы, они смешиваются, и в эту секунду ему жаль лишь, что Олег не слышит их обоих. Постепенно он оказывается внутри полностью, проходится по чувствительному месту внутри, новые волны электричества вызывает. Дальше — немного времени, чтобы привыкнуть, и жаркие, влажные поцелуи, просьбы дышать глубже, успокоиться, и обнять — крепче. Он обнимает. И начинает стонать с того же мгновения, как Олег начинает двигаться. Каждый толчок знаменуется хриплым, негромким стоном, изредка — намного громче, и медленные движения сводят с ума, но позволяют ему расслабиться больше, привыкнуть, прочувствовать. Поняв, как именно ему нравится, под каким углом, Волков начинает двигаться только так, вызывая искры перед глазами каждым своим толчком. От этого Серёжа почти задыхается, а Птица такие звуки издаёт, что поднял бы и мёртвого. Олег улыбается. Так, как не должен улыбаться человек, который только что говорил холодное «умоляй», но, ох, Разумовскому плевать сейчас. Ему просто — до одури — хорошо. — Ты мой, — шепчет Олег неожиданно, еле слышно. Движения становятся всё быстрее, а Серёжа почти кричит от того, насколько сильно это ощущается, насколько ему не хватало — именно этого. Всего лишь — ощущения чужого члена в себе. Вот так глубоко, и так сильно, и ДА. Скучал по такому сексу. И совершенно точно полюбил этот совместный секс на троих, когда ощущения достигают предела. Когда пик уже близок, он тянется к своему члену, чтобы довести себя до экстаза парой движений, но не успевает. Олег перехватывает его руки, заводя за голову, сжимая крепко. Точно так же он сам делал с Птицей, совсем недавно. — Это незаконно! Это убийство! — восклицает Птица, кажется, в панике, но паника эта явно вызвана шоком и тем, что очередной человек умудрился его обездвижить. — Ох, блять… Вместе с этим Волков начинает толкаться ещё быстрее, буквально вдалбливая их в кровать, заставляя кричать и метаться, захлёбываясь в звуках и безумии, окутавшем их. Уже неясно, кто и где, уже не удаётся сдерживать звуки, непонятно, что вообще происходит. Накрывает так сильно, что нет мыслей, нет желаний, кроме одного — наконец кончить. — Олег… Кто из них простонал? Кажется, оба, одновременно. И Сергей просто не выдерживает — с отчаянным стоном прогибается, кончая — куда-то, чёрт знает куда попадая, всё смешалось в голове, и ему слишком хорошо, чтобы думать. Перед глазами мерцают звёзды. А следом он слышит жалобный — о, боже! — стон со стороны Олега, который делает последний толчок и кончает следом за ним. Благо, не внутрь, он успел надеть презерватив. Мыслей нет. Ничего нет. Есть только шёпот, его собственный: — Я твой. А ты — наш…