Ворона

      Сергей теперь очень много спит. Кажется, компенсирует все бессонные и тяжёлые ночи, когда он ждал возвращения Олега и боялся за его жизнь. Во снах его не трогает даже Птица, да и сам он, кажется, спит тоже. Можно сказать, снов они не видят вообще. Видимо, вселенная наконец сжалилась над несчастным Разумовским, давая ему хоть немного поспать.       Каждый раз, засыпая, он просит Олега посидеть рядом или вообще лечь с ним. Чтобы можно было держать за руку, касаться, чувствовать тепло. Понимать — жив, рядом, всё хорошо. Всё хорошо.       Птица показывается реже. Трудно сказать, по какой причине, но он начал проявлять себя меньше, как раз после того дня, как услышал от Олега те самые слова. Очень важные слова. Но это заставило его закрыться, утихнуть. Всё, нет больше. Где-то глубоко внутри спрятался. Серёжу это беспокоит. Но он чувствует себя таким уставшим, что просто не может разбираться в этом. А во снах Птицы нет.       Так проходит пару недель. Разумовский медленно приходит в себя, отъедается, перестаёт быть похожим на собственную тень. Осознаёт наконец, что Олег рядом, живой, всё хорошо. Почти хорошо. — Он, что, всё ещё молчит? — обеспокоенный вопрос Волкова заставляет его вздрогнуть, повернувшись к нему. — Ничего нет?       Сергей вздыхает тихо, покачав головой.  — Ничего.  — Твою мать, — Олег качает головой, обнимая его крепко.       Они просто решили перекусить, заказали пиццу, всё должно было быть мирно и весело. Но нет. Потому что Птица не отвечает, и это страшно. Очень страшно.  — Не мог же он совсем исчезнуть? — Я не знаю, — вздыхает Серёжа, привалившись к нему головой. — Раньше такое было, когда… когда мы с тобой познакомились. Ну, знаешь. Когда он очень надолго пропал. — Ты с кем-то втайне познакомился, пока меня не было? — шутливо подпихивает его Олег.       Разумовский даже не улыбается. Только прижимается к нему крепче и говорит тихо:  — Я думаю, ему тяжело. Из-за того, что произошло. Из-за того, что мы сделали.  — Из-за… — встрепенувшись, Волков поворачивается к нему. — Ты про убийство? Серёж, ты же не думаешь, что он может…  — Я не знаю, что сейчас чувствует он. Но знаю, что чувствую я, — поднимает взгляд, серьезный такой. — Я не жалею. Мы тогда были в безумном гневе, но этот… человек, он хотел навредить нам. Убить хотел. И про тебя говорил, что ты мёртв. Поэтому мы на него напали. Поэтому Птица схватил нож, а я его поддержал. Мы всё сделали правильно. Ты можешь думать иначе, но…       Олег обнимает его крепко, уткнув в себя лицом. Гладит по волосам мягко, шуршится в них пальцами. Сергей глаза закрывает, обнимая его тоже, вцепившись руками в его одежду. Как утопающий. Потому что без Олега он и впрямь тонет. — Конечно, правильно, — уверенно говорит Олег. — Я горжусь тобой, чёрт возьми. Когда на тебя нападают, необходимо давать отпор. А то, что ты убил его… — Я мог не убивать, и… — Серёжа, блять, — не выдерживает Волков, повернув его к себе лицом, заставляя в глаза смотреть. — Ты слушаешь меня? Я тобой горжусь. Уж я-то последний человек, который стал бы обвинять тебя в чём-то. Знаешь, сколько людей Я убил? Не знаешь — и не надо. Важно то, что ты защищался, жизнь свою спасал. И спас. — Я не просто жизнь спасал, — говорит Сергей, глядя на него.       И взгляд его, наконец-то, неуловимо меняется. Приходит Птица. Спустя столько времени. — Я хотел отомстить ему, — глухо произносит Птица, хватаясь за Олега сильнее, сжимая руки до боли, вцепившись буквально. — Потому что я успел представить то, что больше никогда, никогда в своей жизни не хочу представлять. — Что? — почти автоматически, неосознанно спрашивает Волков, замерев.       Почему-то сейчас он чувствует себя так, словно смотрит в бездну. А бездна смотрит на него. И самое безумное в этом то, что ему это нравится. — Мир без тебя, — просто отвечает Птица, потянувшись, чтобы поцеловать его.       Жарко, глубоко, не кусаясь, но подавляя своим напором. Целуется так, словно это важнее всего на свете. Словно больше ничего не нужно. А самое главное в этом то, что Олег ему отвечает. И это так прекрасно, что хочется плакать. Потому что раньше он целовал его только случайно, перепутав с Серёжей, раньше всё было слишком случайно. А сейчас он понимает, что его не отталкивают. Больше нет. И сам он… хочет быть близко-близко. Он хочет… Любить его. Сильно, безумно, страстно. И нежно — тоже.       Наконец отстранившись, Птица смотрит на Олега чуть влажными глазами. Трудно сдержаться, а ещё труднее молчать. Потому он говорит шёпотом, с дрожью: — Я люблю тебя.       И словно после этого мир кончается. Кажется, всё должно завершиться. А он, наверное, умереть. Не может же он сказать такое, и после жить дальше, верно? Это было бы слишком безумно. А ещё не хочется видеть реакцию Олега. То, что он сказал тогда, наверное, было одной большой случайностью. Перепутал что-то, ошибся, оговорился. Бывает, всякое бывает, и Птица это понимает. Потому не претендует по-настоящему. То, что он говорил всегда — «наш» и так далее, это же всё слова. Не может, совсем не может Олег на самом деле испытывать чувства к двоим.       Не может — к нему. — А я люблю тебя, Птица, — негромко, но очень чётко проговаривает Олег, не переставая улыбаться.       Время будто останавливается. Птица замирает на месте, перестав дышать. Смотрит на него во все глаза. Пытается понять, что только что услышал. Внутри что-то болезненно сжимается, от чувств начинает тошнить, дышать нечем. Безумие просто. — Что? — голос его сиплый и жалкий, и он ненавидит себя в этот момент, но… — Люблю, — повторяет Олег, кивая серьезно. Руку к его груди прижимает, смотрит так ласково, искренне. — Тебя.       Не может быть. Не может этого быть!       Это сон. Это бред. Галлюцинация. У него, но галлюцинация, точно же! Но Волков слишком тёплый, слишком живой. Любимый слишком. — Почему ты мне не веришь? — неожиданно спрашивает Олег, погладив его щёку. — Я лицо твоё вижу. Ты словно за привидение меня принимаешь. Неужели ты решил, что тебя нельзя любить?       Птица смотрит на него печальным взглядом. Потому что так и есть. Потому что его уверенность — это напускное. Во всяком случае, во всём, что касается Олега.       Волков неожиданно пихает его в плечо, заставляя вздрогнуть и глянуть недоуменно. — Ты чего? — удивляется Птица. — Глупая ты ворона…       Внутри что-то умирает. Потому что то же самое ему некоторое время говорил Серёжа. И он спрашивает, как и тогда: — Почему глупая?       Олег улыбается ему. И целует коротко, всего на несколько секунд задерживаясь. Шепчет: — Потому что я бы никогда не стал о таком врать.       Наверное, именно эти слова заставляют его по-настоящему поверить. Этот поцелуй, взгляд и… Тепло, совсем рядом. — Что с нами будет дальше, Олег? — шёпотом спрашивает Разумовский. — Хорошо всё будет. Просто — хорошо.        И Птица ему верит.