Дым рассеивается
Кровь снова заполняет собой пространство, наполняет мироздание, окрашивает его в красный цвет. Тошнотворный запах стелется вместе с бордовым туманом, из-за которого не видно дальше пары метров. Темно. Мокро. Всё вокруг будто дышит, и дыхание это кажется зловещим.И эти кружащиеся огни ослепляют меня
Разумовский идёт через кровавое болото, то и дело увязая в нём, чувствуя, как что-то цепляется снизу за его ноги. Жуткое ощущение. Неправильное. Но почему-то он продолжает идти вперёд, чувствуя, что если остановится — его засосёт эта мерзкая жижа. Нужно продолжать движение. Просто продолжать…Мои силы на исходе
Прямо рядом с ним идёт Птица. Кажется, ему передвигаться даже сложнее, он постоянно макает в кровь крылья, и они становятся липкими, маслянистыми. Ими совсем невозможно двигать. Лицо его искажено страданиями, ему явно слишком трудно даётся каждый шаг. Они держатся за руки. Идут бок о бок. И явно не собираются друг друга бросать. Во всяком случае, каждый так думает про другого.Теперь я сражаюсь за каждый вздох
— Дышать тяжело, — тихо говорит Серёжа, нарушая молчание. Кажется, будто его слова тонут в тумане, становятся тише. Но воздух словно звенит, почти шевелится, отзываясь на каждый звук. — Держишься? — С трудом, — отвечает Птица, сжимая его руку. — Крылья слишком тяжёлые, почти не могу идти. — Дойдём, — упрямо шипит Разумовский.Я выложился весь, да
Куда идут? Зачем идут? Кажется, ищут выход из этого ужаса. Пытаются сбежать. Но есть ли хоть какой-то шанс на это? Как минимум, он хочет попытаться. Нельзя просто сдаваться.Я отдал всё
— Где мы вообще? — спрашивает Серёжа, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь дальше вытянутой руки. — Это сон, — недовольно вздыхает Птица, сжимая его ладонь и с большими усилиями шагая следом. — Но я его не контролирую, вообще никак. Кошмар, чёрт бы его побрал.Я никогда не нарушу молчание
С этим явно ничего не сделать. Поэтому всё, что им осталось — продолжать свой путь. Спокойно. Бок о бок. Стараясь не останавливаться, потому что лишь движение даёт им сейчас жизнь, они оба это понимают. Почему-то страшно, очень. Будто этот момент чем-то может повлиять на реальность. Будто этот сон слишком реалистичный, слишком сильны ощущения, запахи, прикосновения. Вообще всё — слишком.Когда я смотрю внутрь себя
Над ними, где-то очень высоко, слышится карканье вороны. — Твои сородичи, — улыбается Сергей. Это была просто шутка, но вот Птица, неожиданно встрепенувшись, начинает кричать изо всех сил. Жутко, по-птичьи, явно отзываясь на звуки вороны. Это звучит так страшно, что у Серёжи по спине мурашки проходят, и он едва не останавливается. Даже выругаться хочет, но не успевает.Мне не нужно что-то скрывать
— Идти ещё прилично, но отсюда есть выход, — воодушевленно говорит Птица, потянувшись дальше. — Если идти чуть левее, выйдем к концу этого чертового болота… — То есть ты всерьёз болтаешь с воронами, — уточняет Сергей. — А ты нет? — дёргает бровями Птица, потянув его дальше.Если ты что-то ищешь во мне, то ничего не обнаружишь
Это придаёт силы, и Сергей кивает, двинувшись дальше. Они обязаны дойти. Выбраться из этого кошмара, вернуться к Олегу. Чёрт, Олег… Мысли о нём служат топливом для вечного двигателя, и он чувствует очередной прилив сил. Вот она, мощь. Вот она, жизнь. В любви! Как пафосно. Да вот только правда это. И желание жить — тоже правда. Есть откуда-то мерзкое ощущение, что это непростой сон. Какой-то он слишком… натуральный.Но кто же враг?
Что-то, время от времени, будто облизывает их ноги снизу. В этой кровавой жиже явно что-то — кто-то — есть. И оно не набрасывается сразу, нет-нет. Оно ждёт, когда они совсем выбьются из сил, чтобы схватить и утащить на самое дно. Сожрать, возможно. Скорее всего — сожрать.Я не знаю, чему верить
Какое-то время они идут в тишине. Только за руки держатся крепко, не отпускают друг друга. Понимают, что если отпустят — это будет концом для них. Потеряются, разделятся, исчезнут по-отдельности. Разумовский всегда должен быть цельным. Даже если это означает, что они должны вот так держаться друг за друга, в буквальном смысле. — Как вернёмся, — неожиданно говорит Птица, улыбаясь задумчиво. — Ограбим какой-нибудь ювелирный. Давно это не делали. — Мы же не можем выходить из дома, — напоминает Серёжа, фыркнув весело. — Или ты планируешь надеть костюм и пойти во тьме ночной грабить несчастные ювелирки? — Чёрт, — цыкает, щурясь недовольно. — Тогда вернёмся и пойдём в суд. Чтобы нас больше не заставляли дома сидеть. Мне надоело! Хочу полететь куда-нибудь. Знаешь, далеко. Или опять к твоим проклятым пирамидам. — Они классные, — почти обижается Разумовский, при этом продолжая улыбаться и шаг за шагом идти вперёд. — Это ты проклятый. — Ну тогда и ты тоже! Оба смеются, и идти хоть немного, но легче.***
Свет пробивается сквозь тьму, что под ногами
Проходит приличное количество времени, силы их почти на исходе, а вот конца болота не видно. И появляется мысль, что, может, они бродят кругами. Может, та ворона была на стороне чудовища внизу. А может, всё просто пошло как-то не по плану.Я знаю правду, но для тебя она недосягаема
В какой-то момент Сергей замедляется максимально, остаётся лишь остановиться — и всё. И конец полный. Старается двигаться, очень. Но неожиданно понимает — просто не может. — Идём, — дёргает его за руку Птица, явно подавляя волнение в голосе. — Я не могу, — растерянно отзывается Серёжа. — Ты пойми, я хочу, но меня что-то держит. Я двигаться не могу.Ты забрал всё, да
Внутри всё холодеет. Птица начинает тянуть его за руки, пытаясь сдвинуть с места, но не получается. Совсем. Сергей остановился полностью, и теперь его постепенно засасывает кровавое болото. — Твою мать, блять, нет, — почти рычит Птица, вытащить его пытается, изо всех сил, смотрит по-настоящему испуганно. — Двигайся, давай! Мы сейчас тебя вытащим и пойдём дальше. К Олегу, к Марго, и…Ты забрал всё, что можно
— Птица… — голос Серёжи удивительно спокойный, ласковый даже. — Иди дальше. Недалеко наверняка есть выход. Ворона же сказала, куда идти. Иди вперёд, я догоню. Птицу словно ледяной водой обливают. Это неправильно. Не должно быть так, нигде, ни в каком из миров! Он видит лицо Разумовского, видит это блядское, абсолютно неправильное смирение, и внутри неожиданно закипает жгучая, всепоглощающая злость. Она вспыхивает изнутри, заполняя его полностью, он словно вот-вот загорится.Я никогда не нарушу молчание
Удар получается сильным. Он бьёт по лицу Сергея наотмашь, отвешивая ему чертовски болезненную пощёчину. Видит, как дёрнулась голова, как он вздрогнул всем телом. Причинять ему боль всегда неприятно. Но это мерзотное смирение никогда, никогда, сука, не должно появляться на его лице!Когда я смотрю внутрь себя
— Возьми себя в руки, тряпка, — почти шипит он, схватив охуевающего Серёжу за плечи, встряхнув хорошенько. — Ты здесь откинешься, если руки опустишь. Ты представляешь вообще лицо Олега, который узнает, что ты сдох, как собака последняя, потому что сдался? Не разочаровывай меня.Мне не нужно что-то скрывать
На щеке Разумовского алеет след от его руки. И даже несколько тонких полосок царапин виднеется — задел когтями. Вот только взгляд его действительно меняется. Минутная слабость, эта глупая жертвенность — ушли. В нём тоже загорелся огонь. И вот этот взгляд Птице по-настоящему нравится. — Помоги мне выбраться. Птица хватается за него снова, и на этом адреналине, с помощью самого Серёжи, умудряется вытащить его. Теперь он снова может сделать шаг. И это важнее всего.Если ты что-то ищешь во мне, то ничего не обнаружишь
Первым же делом Сергей бьёт его куда-то в живот, не очень сильно, но ощутимо. — Ударишь меня ещё раз — я на тебя обижусь, — невозмутимо заявляет Разумовский, отправляясь дальше, сжимая его руку крепко. Птица смеётся хрипло, потирая живот, и идёт с ним дальше. Ну конечно. Больше он его точно бить не станет. Слишком тяжело причинять боль тому, кого любишь.***
Но кто же враг?
Конца и края болота не видно. Они не сдаются, возятся в этой кровавой каше, потихоньку продвигаются дальше, но теперь их ноги всё чаще касается что-то ещё более мерзкое, склизкое. Будто щупальца. Или трупы. Воображение рисует разнообразные омерзительные картинки, от которых тянет проблеваться, но пока Серёжа стоически держится. Слишком странный сон. Как из него вообще можно сбежать?Я не знаю, чему верить
— Кажется, мы ходим кругами, — вздыхает Сергей. — Когда кажется, креститься надо, — мрачно произносит Птица, оглядываясь. — Твою мать, там что, дерево какое-то? И впрямь, среди багрового тумана виднеется чёрное, явно давно высохшее дерево. Словно даже… сгоревшее. Они направляются к нему, потому что вокруг, судя по всему, есть земля, а не просто жижа.Живя среди теней
— Земля, — хрипло шепчет Серёжа, забираясь на небольшой островок суши, прямо под деревом. Садится, а Птица почти падает рядом, распластавшись, раскинув крылья. Дышит шумно, тяжело, пытается немного просохнуть. — Никогда так сильно не напрягался, — признаётся он, прикрывая глаза. — Тем более в своём собственном теле. Разумовский мягко гладит Птицу по волосам. А после и вовсе тянет его поближе, чтобы голову ему на колени положил.Живя среди теней
— Отдохни, птенчик. — Не называй меня так, — отзывается Птица. Но прижимается к нему теплее, обняв, уткнувшись головой. Плевать на грязь. На всё плевать, они оба в этой крови, уже нет смысла оттираться. Нужно лишь пережить. — Спасибо, что не бросил меня там, — всё же шепчет Серёжа. Птица молчит какое-то время. А после сжимает его руками, крепче. — Я никогда тебя не брошу. Никогда… Разумовский прислоняется спиной к дереву, смотрит на сожжённые ветки, и почему-то расслабляется, увидев на них стаю ворон. — Смотри, друзья прилетели, — улыбается он. — Они будут нас охранять, — чуть кивает Птица. И так они останутся под этим деревом, под чуткими взорами вороньих глаз. Не очень-то надолго. Просто им нужно отдохнуть. А после снова — отправиться дальше. Потому что они не смогут проснуться, пока не покинут это чёртово место.