Ворона

      Олег снова там. Снова в подвале, запертый, связанный по рукам и ногам. Нет возможности лишний раз двинуться. Дышится тяжело — чувствуется боль от порезов, это неприятно. Бывали с ним разные ситуации, очень многое бывало, он с войны вернулся, если уж на то пошло. Эта война на нём оставила большой след, отпечаток несмываемый, до сих пор во снах преследует. А теперь, похоже, и новые воспоминания добавятся. Не то чтобы он искал этого, но… Хотя, впрочем, думал ведь о том, что после тех событий всё кажется слишком лёгким, слишком мирным. Доигрался. Накаркал, мать твою.       Олег считает. Мысленно, постоянно, чтобы точно знать, когда именно придёт человек, который его сюда притащил. Минута за минутой. Иногда он спит, но обычно это бывает после ухода маньяка. Так у него получается проснуться до того, как он придёт снова.       К ежедневным избиениям можно привыкнуть. Можно привыкнуть и к тому, что оставляют его одного только в связанном положении. Но вот к некоторым вещам привыкнуть не получается, как ни старайся.       Грубые руки, хватающие его за волосы. Неожиданные удары в самые болезненные места. Странные вопросы, заданные ледяным, спокойным голосом с каплей насмешки. Так много резких, неприятных прикосновений. Неправильные ощущения, которых быть попросту не должно.       Олег всегда хотел заняться сексом с Разумовским. Особенным, в котором он сам мог бы, без тени сомнений, лечь под него, отдаться этим эмоциям. Он даже иногда думал о том, что этот момент точно был бы особенным. Потому что с ним ничего подобного никогда не происходило. Не решался никак, много планировал, но был уверен, что вот-вот уже предложит. Это точно был бы невероятный опыт.       Ну, теперь всё уже не будет таким чудесным. Потому что своей пресловутой «девственности» Олег лишается в каких-то безумных обстоятельствах, в темноте, без какой-либо заботы о его комфорте. Его просто трахают, грубо и грязно, на полу, вдавливая туда же лицом и не давая шевельнуть даже руками. Как-то не так всё должно в жизни происходить. Но его об этом никто не спрашивает. Спрашивают о другом, даже во время процесса, при котором насильнику, так-то, тоже должно быть больно. Всё о Разумовском, о нём, родимом. И совсем не хочется во время такого унижения слышать имя настолько родного человека. С другой стороны, Олег думает о том, что лучше он, чем Серёжа. И терпит, терпит, терпит. Молчит, сжимая зубы, закусывая язык до крови, словно эта боль может как-то его отвлечь от того, что происходит внизу.       Маньяк бросает его в одиночестве — грязного, побитого, униженного. Не сломленного, совершенно. Только очень-очень злого. Он придёт ещё. Много-много раз придёт, и каждый раз будет говорить разные вещи, в попытке вывести его на эмоции, в попытке сломать.       Олег знает, что может с этим справиться. Знает, что способен вытерпеть всё, что в голову этому уроду придёт. И уж точно не собирается он ни слова говорить о Серёже и Птице. Ни одного слова, ни одного звука эта тварь от него не услышит.

***

      Олег просыпается, рывком садясь на кровати. Крутится, смотрит по сторонам, потому что всё кажется незнакомым, напрягает. Но это явно не тёмный подвал. Удобная большая кровать, светлое одеяло, запах чистоты, свежести и совсем чуть-чуть — цветов. Вон они, в вазочке стоят, совсем рядом с кроватью — на тумбочке. А ещё рядом, свернувшись почти в комочек, спит тёплый и мягкий Серёжа. Они в отеле. Всё хорошо.       Сразу становится легче дышать. Олег чуть улыбается, расслабляясь, мягко гладит волосы Разумовского. Отрастают, уже такие же красивые и длинные, как были, когда он уходил на войну. Так много всего случилось. И жизнь была полна многими удивительными событиями. Негативными, к сожалению, тоже. Сон, в котором он вновь вернулся к моменту, когда его похитили, заставляет содрогнуться, опустив голову.       Твою мать. Ну почему нельзя как-нибудь быстро забыть об этом? А понятно ведь, почему. Напомнили недавно — случайно, но этого хватило. Теперь все мысли заняты не пойми чем. Олег чуть качает головой, зубы стискивает, стараясь прогнать всплывающие картинки прочь. А потом понимает, что не может отделаться от мерзкого ощущения, будто всё тело покрыто липкими маслянистыми пятнами.       Встряхнувшись, он тихо слезает с кровати и уходит в душ. Их номер в отеле большой, просторный, да и сам отель — буквально самый дорогой на Острове Пасхи. Сорвались внезапно, по спонтанному решению Разумовского, а он эту идею поддержал. Океан, всё-таки, можно хорошо провести время на берегу. Ну и на всякие статуи посмотреть, или как там эти штуки называются правильно. На статуи пока не смотрели, а вот искупаться уже успели. День всего на отдыхе, везде побывают. Но вот сейчас…       Волков прячется в душе — просторном, достаточно светлом, с душевой кабиной — и сразу же включает воду, подставляя под неё тело, голову полностью. Намыливается, трёт кожу, чтобы избавиться от этого ощущения. Постепенно получается. Хочется со всей дури кулаком об стену ударить, но не хочется Серёжу будить. Глубокий вдох. Медленный выдох. Взять себя в руки, выкинуть эту дрянь из головы. Забыть как страшный сон.       Как будто специально, в ушах звучит насмешливая фраза.       «Я просто хочу услышать твой голос. Тебе же может быть приятно, ну чего ты так ломаешься, Олег?»       Олег так, сука, гордится тем, что его прекрасные парни отправили эту гниду на тот свет. Он с удовольствием слушал о каждом ножевом ранении, он, честно сказать, упивался представлением того, как это выглядело, звучало и ощущалось. Если бы мог — сам бы лично посмотрел, а лучше бы записал видео и потом сидел, пересматривал.       Какое-то время он просто стоит под душем, прислонившись головой к стене, думая о том, что было бы неплохо посетить какого-нибудь врача. А потом выкидывает это из головы — да к чёрту их, врачей этих. Лечить будут, в голове ковыряться, а то ещё и таблетки пихать начнут. Знает он их. Сам справится, не мальчик. Главное, чтобы Серёжа об этом всём не узнал. Не нужно ему, им обоим не нужно, и без того хватает поводов переживать. Олег злится на себя за то, что так отреагировал тогда. Может быть, с ними всё прошло бы иначе. Он ведь всё понимает, это не должно происходить так, это должно приносить удовольствие. Наверняка это стало бы одним из лучших моментов в его жизни. Не справился. Поддался эмоциям, напрягся и, к стыду своему — банально испугался.       Выключив воду, Волков вытирается наспех, встряхивает головой и оставляет волосы сохнуть так. Всё равно жарко, быстро высохнут. По пути обратно он находит свою одежду и с тихим вздохом всё-таки наряжается в ту безумную гавайскую рубашку, которую ему купил Разумовский. Чёрная с яркими тропическими цветами, в ней он выглядит, как скрывающийся гей. Серёжа в своей, цвета фуксии, явно гей не скрывающийся. Но пока несчастная фуксия лежит на пуфике, а он вот возвращается в кровать, теперь просто сев на неё. Снова гладит прекрасные волосы, наслаждается тем, какие они мягкие. Это то, что ему нужно для расслабления. Просто пошуршаться в чудесных рыжих волосах, чтобы жизнь стала намного светлее. Ведь Серёжа — это солнце. Такое тёплое и любимое…       Поддавшись эмоциям, Олег легонько целует выглядывающее из-под одеяла плечико.       Серёжа издаёт сонный, тихий звук, шевелится чуть-чуть. И переворачивается на спину, снова затихнув. Не проснулся, по дыханию слышно.       У Волкова внутри что-то сладко ноет, когда он смотрит на эту картину. И появляется в голове идея, маленькая такая, чуть-чуть волнительная и даже самую малость пугающая. Потому он аккуратно стягивает с Разумовского одеяло, отодвигая в сторону. Штаны тоже снимает, очень осторожно, прислушиваясь к дыханию. Всё равно проснётся, но так есть шанс начать неожиданно и очень интересно.       Через мгновение колебаний, Олег проводит языком по его члену. Мягко, медленно, чувствуя вкус и постепенно расслабляясь. Знакомый, приятный. Тёплый такой. Он чуть спускается, ненадолго, помогает себе руками — мнет мягенько яички, языком их оглаживает. Будто с каждым действием отпуская, прогоняя всё ненужное, очищаясь. Особенно приятно наблюдать за тем, как постепенно поднимается член Серёжи, а главное — он слышит, что сон становится всё более прерванным, пока наконец… — Олег? — шепчет Сергей сонно, чуть вздрагивая.       Олегу смешно, на самом деле, но он не смеётся — только улыбается, целуя головку. Конечно, он. Кто бы ещё решил сделать что-то подобное? Разбудить любимого минетом — это отличный план. Пусть он поддастся этой нежности, пусть растает, и тогда Олег будет просто счастлив. Может, и самому легче станет. — Доброе утро, — вкрадчиво шепчет Волков, вновь проводя языком по всей длине, наконец взяв немного в рот.       В голову лезут непрошеные картины, но он гонит их прочь, опускаясь чуть ниже, заглатывая больше. Тёплый. Приятный, на вкус и на ощупь. От этого хорошо, потому что это правильно, и Олег прикрывает глаза, отдаваясь процессу. Головой двигает, сжимает губами время от времени, помогает себе рукой. Тихие стоны удовольствия становятся ему наградой, это именно то, что ему так нужно сейчас. Серёже хорошо, очень. Потому что он делает ему хорошо. Это так охуенно, что внутри что-то щемит от искреннего счастья.       Рука Разумовского касается его волос, и он замирает на пару мгновений, словно в ожидании, что сейчас его потянут сильнее, заставляя взять глубже. Так было много раз, там, в темноте… Но рука лишь гладит, ласково очень, почти ободряюще. Олег от этого почти тает, и решает заглотить поглубже сам. Не давится совсем, очень повезло — нет рвотного рефлекса. У Серёжи не так, он знает, потому никогда ни на чём не настаивает. А сам вот… решился неожиданно. Опустившись полностью, уткнувшись лицом в пах, он останавливается на несколько секунд. Ошарашенным стоном наслаждается, привыкает к ощущению члена так глубоко в горле. К этому… можно привыкнуть. Можно привыкнуть к нему. Главное стараться не закрывать глаза, пусть это и непросто сейчас. Отстраняется он медленно, делает глубокий, судорожный вдох, тут же вновь возвращаясь к прерванному занятию. Видит взгляд Разумовского — блуждающий, с пеленой блаженства — и едва ощутимо дрожит. Вот оно. То, что нужно. То, что дарит столько положительных эмоций. Ради этого он готов пойти абсолютно на всё. — Олег, я…       Он всё понимает прекрасно. И хочет попробовать справиться с этим тоже. Рискованно, но Олег же азартный. Вдруг получится что-то хорошее?       Потому и облизывает член снова, заглатывая до половины, даже больше чуть-чуть, и несколькими синхронными движениями руки и головы доводит Серёжу до края. Тот вздрагивает всем телом, стонет неожиданно громко, несдержанно, и кончает ему в рот. Олег чувствует вязкую жидкость в своём горле, выжидает немного, невольно напрягаясь всем телом. Всплывают новые картины перед внутренним взором — мерзкие, тошнотворные. Но он всё-таки чуть отстраняется, шумно сглатывая, и поднимает взгляд на Серёжу. С ним не может быть плохо. И противно тоже. Это ведь он. Такой красивый, раскрасневшийся, желанный до ужаса.  — Ты потрясающий, — шепчет Сергей, глядя на него с немного смущенной улыбкой. — Как додумался вообще?       Ты был единственным спасением от этого кошмара. Так Олег думает.  — Ты слишком соблазнительно спал, я не удержался, — так Олег говорит.       И пока что это всё, что он сейчас хочет ему сказать. Может, со временем станет легче? Волков очень хочет в это верить. — Я люблю тебя, — неожиданно говорит он. — А я тебя, — с ласковой улыбкой отзывается Разумовский.        Ему обязательно станет легче. Он справится. Может быть, однажды он даже сможет рассказать обо всём Серёже. А пока… Предлагает с улыбкой: — Пойдём, искупаемся?        А если они сейчас зайдут за Громом, предположительно спящим в соседнем номере, этот день точно станет абсолютно незабываемыем.