***
Утро в доме Кривицких не проходит без следа. На улице осень, которая как известно по одной песне, не спросит. Осень, она придёт. Так вот, первый в квартире проснулся Геннадий, он всегда любитель быть жаворонком, поэтому воспользовался своим положением и соорудил завтрак для всей семьи. Это был нарочитый день чёртового лета. Даже в Израиле оно проходило не бесследно в плане погоды. Молодой врач и будущее еврейской медицины, поправляя очки на носу, поспешно шёл к своему дому. Он уже смог наступить в пару грязевых луж и испачкать всю обувь. Геннадий Ильич без особого настроения явился домой, откинул портфель, умылся да переоделся. Уже на кухне он услышал голос своей нынешней сожительницы. Пока она не жена, конечно, а нечто меньшее. Однако каждому ясно, что Рита не сравнится с прекрасной генкиной любовью — Ирой Егоровой. — Гена, ужин готов! После того он метнулся без особого признака счастья на кухню, девушка погладила парня по волосам, поцеловала в плечо, но тепла это не принесло. Кривицкий молчал, хотя обычно любит умничать, но Рита ушла к себе в комнату почитать, игнорируя настроение мужа. Сам справится. — Дорогой, разбери почту на столе! А из её уст всё сыпались приказы, которые хирург выполнял постоянно, всегда и везде. Он вздохнул, пережёвывал картошку и посмотрел на самое нижнее письмо. Оно выделялось, имея российскую марку. Родители уже посылали письма, друзья тоже… Гена тут подумал, что его Егорова прочитала все письма, что он писал, но как бы не так, совсем не так. А он бы мог и просто проигнорировать… Только через много лет он поймёт как это изменит его жизнь. Мужчина, вновь поправив свои очки на носу, взлохматил волосы и отодвинул тарелку с едой. С необыкновенным напором выкинул в помойку все остальные письма и оставил то самое. Судорожно пробежался по строчке, где написан отправитель. «Егорова Ирина Алексеевна». Эхом её имя прозвучало в голове, тогда Генка улыбнулся и с интересом вскрыл письмо. Читая каждую строчку, он представлял её, словно сидела напротив. «Привет, Гена. Это я, думаю ты уже это понял, не трудно догадаться. Скажу честно, что я видела все твои письма, они лежат у меня в помойке и я их не читала. Нет, не потому что боюсь, а просто я решила, что ты всё-таки навсегда исчез из моей жизни, однако… Как бы не так. Я, конечно, не любитель здесь приводить лирические отступления, поэтому пишу прямо, что всё со мной хорошо. Ты знаешь, даже сейчас, пока я пишу это письмо, то думаю: «надо ли это вообще тебе?». Да и мне тоже, хотя выхода у меня и нет. И всё-таки, я надеюсь, что ты помнишь тот январь и как мы его проводили, что делали. Да, была глупа, увидела, что ты приехал, понадеялась, что уже навсегда и с ума сошла…» О да, это была лучшая зима в его жизни. Гена только приехал с малой стажировки, надеясь, что приедет потом вновь. Он решил, что уж точно проведёт со своей Егоровой столько времени, сколько сможет обеспечить. Тогда они уехали в далёкую деревню, где был старый домик ириной бабушки, которой не стало давненько. Сугробы, морозы, печь, баня, «Гена, я замёрзла», смешные, но родные признания в любви в час ночи. «Я вот недавно, что подозрительно, стала чувствовать тошноту, вялость и усталость, а работать мне надо, поэтому грохнулась я в обморок, прошла осмотр и внезапно узнала, что тот самый отпуск был самым плодотворным в твоей жизни, Кривицкий. Нет, я не хочу обвинять тебя, себя, я просто хочу, чтобы я проснулась и поняла, что это всё сон. Уже полгода как я нахожусь в таком состоянии. Да, Гена, я беременна. Не хотела тебе это говорить, просто потому что у тебя там уже своя жизнь и не хочу ей мешать, но мама раздосадованно настояла на том, чтобы я тебе сообщила. Ты же отец. Не жду от тебя как такового обратного письма, мне просто важно сказать, очиститься, а остальное уже на твоей совести. Опережая твои вопросы, всё у меня хорошо со здоровьем, с ребёнком тоже. Как от сердца отрываю УЗИ.» Сердце его забилось с неистовой скоростью, а на лбу выступила испарина. Уголки его губ начали образовывать улыбку. Он буквально с недавних пор стал мечтать об их отношениях с Ирой, о том как у них мог быть прекрасный ребёнок и семья. Это снилось через день. Гена отложил письмо и посмотрел на результат УЗИ, укрыл в счастьях рот вздрагивающей рукой, чтобы не издать крик счастья. Потом сохранил результат, убрал в свой ящик и в гостиной шёпотом себе твердил, что это подарок свыше, и ладонями продолжал укрывать лицо, пытаясь прийти в себя. Молодой, ещё такой не погубленный жизнью, энергичный, способный парень Гена Кривицкий сел писать ответное письмо. «Дорогая Ира, я всё-таки не настолько плох, чтобы не ответить на твою новость. Хотя я и ощущаю насколько виноват перед тобой, перед нашим будущим и, осмелюсь сказать, нашим ребёнком. Не буду врать, у меня сейчас есть суженная, но это из разряда: «потому что папа посчитает, что я имбицил». Да, уверен, что коль читаешь, то сказала, что я и есть имбецил, но молю тебя, пойми хоть капельку хотя бы ты меня. Ведь ты была, есть и будешь моим единственным родным человеком после смерти матери. Спасибо огромное, что отважилась написать… Мы всегда размышляли о том, что будет, если появятся дети, поэтому ты не подумай, что я сейчас буду отлынивать от отцовства. Совсем нет. Безумно рад и уже обскакал от счастья половину квартиры. Пожалуйста, не переживай, я знаю как тебе нелегко там одной, как я понял. Очень хочу поговорить с глазу на глаз и я приеду обязательно. Даже скажу, что это будет 26 июля. Дай мне шанс сделать ребёнка счастливым.» Таким образом, он погрузился в воспоминания, витал в них как в облаках. Это сейчас он уже матёрый отец с годами опыта за спиной, но тогда это было по-другому. Настолько сильно он не радовался ни одному ребёнку. Ира же в то время была просто растеряна, не знала, что и как. После 26 июля всё образовалось, женщина успокоилась и Гене удалось вселить в неё уверенность, что он никуда не уйдёт от них с ребёнком. Далее проснулась Ира, она обогнула барную стойку, прикрывая шёлковый халат, пытаясь не смотреть на Кривицкого. Да, зла на него и сына своего, что не предупредили. Кривицкий повернулся к ней и ласково улыбнулся. — Доброе утро. Ира угукнула и села напротив него, помешивая ложкой чай. Он продолжил перебирать в руках ложку, которой даже не пользовался. — Сегодня же выходной, ты чего так рано? Всё-таки для нормального разговора он не мог найти тему. Ира пожала плечами и начала завтракать. — Привычка уже, ибо твой сын спит днями напролёт, а готовить надо. Гена улыбнулся ещё шире и посмотрел на неё. Слова «твой сын» вызвали тепло внутри. — Подозреваю, что он много трудится. Она фыркнула и улыбнулась в уголок губ. — Подозревай. И как бы не было, но он её тайком разглядывал, улавливая родные черты. — А разве не так? Он смышленый малый. Ира перекинула ногу на ногу и поправила чёлку. — Но ленивый. Гена вздохнул и убрал за собой посуду, отошёл, облокотившись на плиту. — Ну и ладно, пусть поспит побольше. Она вздохнула и помотала головой. — Если бы ты с ним прожил побольше, то понял бы, что Миша лентяй, коего поискать надо. Это я упустила, признаю. Говоря это, Ира распахнула халат, скинула посуду в посудомойку и пристально посмотрела на него. — Хозяйство на тебе, Кривицкий. Осознавая всю паршивость своего положения ему оставалось только кивнуть и приняться готовить. Сев в ванну, погружаясь в эту горячую воду, Павлова постепенно пыталась расслабиться, позабыть о том, что в её дом неожиданно заселился бывший мужчина, коего не хотела видеть несколько лет. Сына любит, безусловно, отдавать его никуда не собирается. И самое страшное, что тот заманит Мишеньку в Израиль. Не верит Ира, что Гена просто взял и приехал на день рождения их сына, ну никак не поверит. Как? Всю жизнь не приезжал, а тут резко захотелось? "Ну и ладно, хотя бы убирается, уже плюс», — думала она. Михаил Геннадьевич соизволил проснуться только днём. В два часа дня. Он вышел в одних боксерах на кухню, сонное лицо он жмурил от света и направился к стакану с водой. Рядом на диване сидел Гена с ноутбуком и Ира, листающая каналы, они молчали. Никто не мог найти тему для общения. Завидев сына, Ира выдохнула, понимая, что хотя бы кто-то нарушит молчание. Так и произошло. Миша выпил залпом два стакана воды, зевнул, а потом повернулся к родителям, смотря на них через барную стойку. — А чего не спите? Ира посмотрела на настенные часы. — Два часа дня. Кривицкий приспустил очки, посмотрев на него. — Я тебе сколько раз говорил, что существует халат или пижама? Несмотря на то, что мальчик жил в Европе, внутри он ощущал себя как в России. Как в деревне. Миша потрепал свои волосы и улыбнулся, увидев родителей вновь рядом. — Да ладно вам, так и молчали до двух часов дня? Оба взрослых промолчали, но ира запнулась, хотев показать, что ей и так без Гены не одиноко. — Я вот коллег по ящику смотрю, твой отец работает, не до этого совершенно. Всё-таки парень накинул на себя халат. — Вот оно как. Ну ладно, недолго вам тухнуть осталось. И тот загадочно скрылся за дверьми ванной.***
Нельзя сказать, что Ире и Гене было прямо противно друг от друга. Просто каждый пытался показать, как ему хорошо без партнёра. Павлова ещё не знает, что Кривицкий благополучно развёлся, а он не говорил, ибо его намерения просто находиться рядом с ней станут слишком подозрительными. День рождения Миши — не предлог для приезда. Он бы сам позвал сына в Израиль. Просто он нуждался в разряжении обстановки. В его израильской квартире так тихо, пусто и одиноко, что уже невыносимо. Тем более уволили из клиники, есть время, чтобы… показать ей как много для него она значит. Да и то, что он не бесчувственная мразь, что он чувственный отец. Кривицкий младший вышел из своей комнаты уже переодетый. Пришлось немного уложить свои кудри, но это слабо получалось, они оставались волнистыми. Он старательно погладил свою тёмно-синюю рубашку и коричневые брюки. Посмотрел на стол, где лежали его флаконы парфюма и нашёл шкатулку, откуда взял и надел серебряное кольцо, посмотрелся в зеркало и воспользовалмя парфюмом. Да, он тот мальчик, который любит поухаживать за собой, поэтому деньги иногда больше тратит на одежду, ювелирку и парфюмерию. Миша подошёл к гостиной и улыбнулся, сказав: — А чего сидим? Вставайте и собирайтесь, идём в театр. Гена отлип от ноутбука и снял очки, начал медленно удивляться. Ира же вздохнула и подняла свои изумрудные глаза на сына. — Мишенька, можно я сегодня отдохну, а вы с отцом и в театр сходите, и в бар зайдите, я вам разрешаю, только ключи возьмите. Но Михаил Геннадьевич всегда знал подход к своей матери, поэтому присел на корточки и стал целовать нежную кожу руки мамы. — Мамочка, мамуля, родная, ну тебе же не сложно уделить время своему единственному и неповторимому сыну? Это сработало Ира начала отводить глаза в сторону и улыбаться в уголок губ. Гена лишь за всем наблюдал, по-доброму усмехаясь. Ира повержена. — Ладно, ладно. Уговорил! Миша поцеловал напоследок её в щёку и посмотрел на отца. — Ну тебя, я надеюсь, мне уговаривать не надо? Он шёл на него с опаской, что сейчас до смерти заобнимает его. Гена сразу же встал угрожающе в полный рост и протараторил: — Меня уговаривать не надо. Но Миша зловеще посмеялся и со спины накинулся, обнимая его и вороша волосы. Павлова начала смеяться.***
Всё как и подразумевалось, они прибыли к театру, который был освещён тусклыми огнями у подножья, вызывая восторг у Павловой, которая не особо и всегда была прстрастна к походам в театры и подобного типа заведения. Кривицкий же сидел на пассажирском спереди и смотрел тоже на здание, но позволял себе посматривать на свою бывшую возлюбленную. Михаил припарковался, сразу же покинул машину и помог матери выбраться из салона. Ира улыбнулась на этот жест, понимая, что он напоминает ей молодого Гену в поведении. Она любила того Гену, который был нищим студентом, но добрый и воспитанный до ушей, пяток и обратно. Единственное, что сильно отличало их с сыном — уверенность. Михаил Геннадьевич был всегда уверен в себе, порой его самооценка и мешала, но это его фишка. Так сказать приобретённое от матери. Миша посмотрел на своего отца, который ушёл немного вперёд. Особенно рассматривал его старый костюм, который видел на нём еще пару лет назад. Главное, что удивило его — то, что костюм в полном порядке. Серый цвет так и удалось сохранить. Ира взяла неконтролируемо своего сына за руку. — Ладно, беру слова обратно, тут красиво. — Естественно, а потом мы ещё в ресторанчик съездим. — Вот скажи мне, у тебя деньги лишние? — Да, учитывая, что живу я у тебя. — И что? — И то, но ты не переживай, съеду как-нибудь. Павлова шла, раздумывая каждый раз над словами сына. Вроде как ему и не 18 лет, но он такой любимый и родной, что не представляет как может без него жить одна в квартире. Однако Миша просто рассчитывал на то, что эти обы помирятся и тогда он им уж точно будет не впрок. — Да я тебя и не гоню, ты мой сын, живи сколько тебе вздумается. Он заметил как мама стала крепче сжимать его руку, сын лишь усмехнулся, понимая, что это самая удивительная женщина, которую он когда-либо знал. Такая холодная, но тёплая внутри. — Хорошо, я понял. Прошла недолгая минута молчания и Ира, рассматривая силуэт Гены, тихо спросила: — Надолго он? — На неделю. — О боже… — Мам, ну перестань. — Ну о чём ты думал, когда представлял это? Считал, что я на шею ему брошусь?! Она повышала тон, но тихо. — Тише ты, тише, мамуль. Кривицкий, конечно, не глухой и всё слышал, но не подал виду, считал её реакцию вполне оправданной. Миша вздохнул поглубже и поцеловал маму в висок. — Какая же ты предрассудная. Я простил, и ты прости. И чудо произошло, Ира не ответила, а только вошла в театр. *** Они уже сдали свою одежду, и Ира стояла перед зеркалом, поправляя платье. Гена получил номерок и, смотря на неё издалека, подходил ближе к зеркалу, убрав руки в карман. Ирина Алексеевна заметила его приближение и сделала вид, что ей плевать, но выдал мелькнувший на него взгляд. — Прекрасно выглядишь. — Спасибо. Он правда восхищался ею. «Как можно оставаться такой же красивой сквозь года?». — Помню как мы студентами ездили в Мариинку. — Когда ты порвал штаны? — напомнила она, изогнув бровь. — Да, — усмехаясь, вспомнил он. Миша шел уже к родителям, но подумал, что маме стоит привыкнуть именно к отцу. При нём она показывает свой характер, говоря, что Гена ей вовсе и не нужен, а без Миши хотя бы разговаривают. Он ретировался уже в зал. Гена предложил ей, протянув руку, чтобы он взял её маленькую сумочку. — Может прогуляемся, до начала ещё четверть часа. Ира прищурившись посмотрела на него, но в душе ей было тепло от его галантности, хотя пару минут назад показала свой характер перед сыном. Павлова отдала ему свою сумку и пошла левее от него, смотря на внутренне обустройство театра. Всё в переливающемся золоте, тусклых янтарных огоньках, таких же, тихо разговариваюших о своём, людях. Кривицкий смотрел на неё, не мог оторвать глаз. — Как дела в общих чертах? — спросил он. — Ну какие тут дела? Работа, дом, работа, дом. — Ясно… Она повернулась к нему, поймав его взгляд, но продолжила уверенно идти. — А ты в отпуске или как? — Не сомсем. Я уволился. — Ух-ты, и ради того, чтобы увидить сына? Похвально. Где же твоё стремление было двадцать шесть лет назад? — съёрничала она. Гена вздохнул. — Двадцать шесть лет назад у тебя был мужчина. — Да, но только один. У меня в животе. Они остановились и испепеляли взглядами друг друга. — Потом появился Павлов. — Вот именно, что потом, а до этого вообще ты был моим женихом. Кривицкий уныло улыбнулся и заглянул в глубь её бездонных глаз, показывая свою многолетнюю боль и переживание из-за того, что оставил её тогда. — Постой, Егорова, ты до сих пор злишься на меня? После этих слов у неё побежали мурашки по телу, Ира смотрела ему в глаза, обозначая как она тогда в нём нуждалась, сколько они упустили в этой жизни. Но она первая больше не выдержала, боясь, что глаза покраснеют, и взяла его за локоть, идя к залу. — Нас заждался Михаил Геннадьевич. Войдя, они сразу же нашли глазами нужные места. Гена сел посередине, Миша слева, а Ира справа. Кудрявый парниша беззаботно лепетал с кем-то по телефону. Однако зал залился аплодисментами, свет погас, а на сцену вышли актёры, и тогда Миша срочно отключился. Всё проходило гладко, спектакль очень драматичный, нет даже ноток юмора, но все внимательно следили за происходящим. В этом полумраке Ира разглядывала актёров и декорации, но, поняв, что это навряд ли поможет ей понять сюжет, она пристроила локоть на совместный подлокотник с бывшим мужчиной. Да ей уже наплевать, лишь бы среди этих деревянных сидений поуютнее устроиться. Гена соскучился по русской речи, по родной актёрской игре и эмоциям, поэтому держал голову прямо и смотрел вперёд. Спустя час он ощутил на своём плече маленькую тяжесть, пришлось отвлечься, но не зря… Павлова мирно спала на его плече. Так безмятежно, что хотелось укрыть её пиджаком, прикрыв оголённые плечи от взора других. Однако тогда люди точно поймут, что она спит. Не передать ему словами то, как хотелось просто удалить всех людей из зала, попросить уйти актёров и слушать только её сопение. Откуда эта любовь в нём? Не знает он сам. Всё так магически действует. Сынок левее него давал стимул понимать, что это их маленькая семья. Неудавшаяся семья. Но такая связанная друг с другом, и вопрос стоял только один: «Почему у этой семьи нет шанса?». Он пропустил весь спектакль, думая о ней, об Ире. И будет ли наглостью захотеть её в жёны вновь. Да и вообще наглость ли это уже присвоить её себе, когда она даже не подозревает об этом. Весь зал для него темнел ещё сильнее, когда он углублялся в самокопание. Вдруг резко люди начинают нескончаемо хлопать и кричать: «Браво!». Гена тогда нервно вздохнул, повернул голову в сторону Иры и прошептал себе под нос. — Тише вы, идиоты, чёрт возьми… И он так по-детски был уверен, что все обязаны замолчать, потому что она спит.***
Прибыв домой, все были в хорошем расположении духа. Миша и Ира разговаривали непринуждённо о едё из ресторана, в котором побывали, а один Кривицкий был словно в прострации. — Слушай, ну ценники там конечно… — А как ты хотела? Так там и сервис достойный. — И за всю жизнь я там ни разу не была, — рассуждала Ира, заходя на кухню и ставя чайник. Михаил сел за стол и смотрел на маму, которая капошилась и доставала три чашки для чая. Его удивило и вызвало улыбку, что три. Гена всё ещё витал в облаках, толи от счастья, толи от печали. Они такая хорошая семья, настолько друг друга понимают, что становилось радостно, но грустно, что это теоретически его вторая семья, с которой времени он почти и не проводил. За ужином в ресторане Ира так улыбалась, просто видя как она смеётся, можно было горы сворачивать, небоскрёбы строить, туннели в ад рыть, лестницы в рай возводить. Его впервые посещало чувство спокойствия, что если он скажет не так, то все лишь посмеются. Им не нужны от него деньги, нескончаемые комплименты. Разговоры велись на самые глупые темы, но тогда он узнал, что Ира всё ещё любит его как приятеля, коллегу-студента. Геннадий Ильич вышел из ванной, по дороге расстёгивал рубашку. — Нет, мам, ты пила Бьянко, а не Россо, у них там в Италии всё по-своему. Ира разливала чай и даже разлила на третью, бросила по дольке лимона и посмотрела встревоженно на Гену. Он явно не собирался пить чай. А Миша продолжал тараторить. Гена и Ира встретились взглядами. Брюнет нежно улыбнулся, а она… в ответ. Это так автоматически сработало, Ира потом будет себя корить в том, что дала волю бредовости. Контакт был недолгим, но пары секунд хватило, чтобы уснуть с улыбкой, думая: «а почему так улыбается?». Сын обратил внимание на то, что мама перестала отвечать на его реплики и повернулся назад. Парень потрепал свои волосы и расстегнул верхнюю пуговицу. — А ты не будешь пить чай? — Нет, спасибо, я сегодня устал, пойду рухну спать. — Ну ладно, — пожав плечами, ответил он. Гена скрылся в спальне своего сына, где лёг на кровать, но думал о своём. Ира же уже хлебала чай и смотрела в стол, думая о том как быстро ей удалось избавиться от ненависти. А что это было? Почему? Миша вообще перестал понимать, что с ними, но пришлось всё сконцентрировать на усталости. — Я завтра опоздаю на полчасика на работу, мне надо заехать кое-куда. Завтракайте без меня, я рано уеду. Мама на удивление сына не задала лишних вопросов и легонько кивнула. — Хорошо, но только на тридцать минут и не больше. Блондинка убрала за собой чашку и ушла в спальню, а Михаил ещё после этого переписывался в соцсетях. *** Так близки, и так далеки одновременно. Лежали по разным комнатам, но смотрели в одну стену. Ира уже ощутила храп сынка за спиной, а Гена не мог уснуть, надеясь, что он проснётся с ней, пропустив этот сложный момент перемирия и доказательства того, что он изменился. Или это лишь в его мечтах? Возможно.