Чужая невеста

День похорон. 1999 год. Алиса медленно зашла в зал прощания, свет был приглушен, шаги ее гулко отдавались эхом в полупустом помещении. Не в силах подойти, она остановилась в нескольких метрах от четырех гробов. Ноги дрожали. Слезы подкатывали к горлу, и комната медленно начала расплываться перед глазами. Сжав кулаки, она сделала глубокий вдох и так же шумно выдохнула. Шмидт стоял у двери, наверное, он услышал бы, упади она на пол без чувств. Но Алиса тряхнула головой и шагнула вперед. Она не сразу смогла посмотреть на него, не решилась. Ей казалось, что чем дольше она не видит, тем больше есть шансов, что все это окажется сном. Или очень злой шуткой. Алиса взглянула сначала на Космоса. Его самый лучший друг, напарник всегда и во всем, с которым по иронии судьбы, они больше всего грызлись, но Алиса знала — Витя очень любил своего непутевого друга и был до последнего ему верен. Была доля поэзии в том, что они погибли вместе. — Мне очень жаль, Кос, — сказала она тихо, едва слышно. Фил и Тамара были чуть правее. Слезы сдавили горло с новой силой. Может, это была сама смерть, вцепившаяся в Алису, перекрывшая доступ кислорода. Пчёлкина знала — не было бы Нади, она бы не выдержала, сделала бы с собой что-то. Казалось, они мирно спят. Теперь вместе навсегда. Но это не успокаивало ни капли. Такие молодые, так много пережившие. Никто из них этого не заслужил. У них могла быть еще целая жизнь впереди… Алиса покачала головой, горе переполняло ее сердце. Ей было безмерно жаль, что у Валерки и Тамары все так сложилось. Шмидт стоял у дверей и даже дышал через раз, напряженно прислушиваясь, готовый в любой момент ворваться внутрь, хотя она и запретила ему, хотела остаться с Витей наедине. Он правда боялся, что она не выдержит, что с ней может что-то случиться, да и Пчёла бы ему не простил, если бы он не уследил за его Алисой. Когда Шмидт встретил ее в аэропорту этой ночью, она была белая, как бумага. Ребенка несли сотрудники аэропорта, у нее просто не было сил, казалось, с момента, как они позвонили в Америку сообщить о случившемся, она не спала ни минуты. Тетя Саши положила ее под капельницу той же ночью, накачав успокоительным и витаминами, а Надю отвезли к Самойловым. Ко входу подъехала машина, из нее вышел хмурый, весь в черном, бледный от бессонных ночей и горя Саша Белов. Кто знал его плохо, наверное, подумал бы, что он сильный. Он не плакал, глаза его горели желанием мстить, шаг был твердым, как и всегда. Те, кто знали его близко, понимали: он всё потерял, был разбит, раздавлен, уничтожен. Они не успели ничего друг другу сказать. Изнутри послышался плач. Нет. Рёв. Звук этот проникал в самую душу, разрывал сердце, отравлял кровь. Она кричала так отчаянно, хрипло, с надрывом. Шмидт дернулся, но Белый остановил его: — Не надо. Пусть проплачется. Алиса опустила голову к его груди, уткнувшись в нее лбом, как часто делала, когда он был жив. Он всегда гладил ее по волосам, шептал что-то ей на ухо, иногда нежное, иногда смешное, иногда пошлое. Слезы горячим потоком катились по ее щекам, она то кричала, то замолкала, обессиленная, то выла в голос, как белуга. Ей так хотелось снова услышать его голос. Он бы непременно сказал, как любит ее. Ей так хотелось увидеть его ребяческую улыбку. Морщинки-лучики собрались бы вокруг его глаз. Он бы хрипло рассмеялся и покачал головой. Ей так хотелось почувствовать тепло его кожи. Он бы обнял ее, поцеловал, сплел их пальцы и никогда не отпустил бы больше. В зале воцарилась тишина. Она слышала лишь свое тяжелое дыхание. Лицо его оставалось спокойным, глаза были закрыты. Было легко подумать, что он спит. Он был холодным, как мрамор. — Я кое-что принесла, — наконец сказала она, вглядываясь в родное лицо. Такое спокойное. Непривычно спокойное. — Тебе понравится. Алиса на секунду отвела взгляд, переводя дух. Затем достала из сумки книгу в синем переплете. Это были «Мастер и Маргарита». Та самая книга, которую она дала ему прочесть еще в 89-ом, та самая, что хранилась у него долгие годы после их расставания, та самая, что он вернул ей, когда приехал тем жарким летом на дачу к ее родителям, чтобы вновь ее, Алису, сделать своей. Она положила книгу в гроб, вновь чувствуя, как слезы опаляют щеки. — Пусть будет у тебя, — прошептала она. — Кто сказал тебе, что нет на свете настоящей, верной, вечной любви? Да отрежут лгуну его гнусный язык!* Витя очень любил эту цитату, всегда декларировал ее, гордо выпятив грудь вперед, держа в руках эту самую книгу. Она улыбнулась этим воспоминаниям. По крайней мере, этого у нее никто не отнимет. И пока она будет его помнить, он будет жить. В ее сердце. В сердце ее дочери. А сейчас пора была прощаться. Она вновь взглянула на него, в карих глазах отразилась вся любовь, вся нежность, вся благодарность за то счастье, которое он успел ей подарить. Алиса взяла Витю за руку, тщетно пытаясь согреть его своим теплом. Пальцы ее дрожали. — Я всегда тебя любила и всегда буду, — прошептала Алиса, в глубине души зная, он слышит. — Я тебя никогда не забуду, клянусь, Вить. И Надя не забудет. Она будет знать, какой у нее замечательный папа и как сильно ты ее любишь. У нас все будет хорошо, я обещаю, я все для этого сделаю. Алиса нагнулась к нему близко-близко. Было еще кое-что. То, что рвалось из ее души, то, что он непременно должен был знать: — Я тебя за все прощаю, слышишь? — она коснулась губами его холодных губ, согревая их своим теплом и обжигая горячими слезами. — Спи спокойно. Они с Сашей встретились в дверях. Она остановилась и подняла на него заплаканные глаза, он молчал, крепко сомкнув челюсти, а она смотрела на него долго и внимательно. Алиса видела всю горечь, всю боль, все отчаяние и страх, что плескались в его взгляде, хотя он и пытался скрыть все за маской холодной решительности. Белов был уверен — она его ненавидит. Он бы точно ненавидел, он бы себя винил на ее месте. Но, посмотрев на нее, не увидел ни ненависти, ни ярости в ее глазах, цвета теплого шоколада. Алиса вдруг коснулась его руки в районе запястья и сжала в знак поддержки. Он молча кивнул, поблагодарив, и коснулся ладонью ее хрупкого плеча. Они не говорили банального «мне жаль», не говорили о боли, что рвала их сердца. Пожалуй, сейчас они лучше чем кто-либо могли понять друг друга без слов. — Отомсти за них, Саша, — бесцветным, охрипшим от рыданий голосом вдруг сказала она, и ему показалось, что слова эти эхом прокатились по залу, оттолкнулись от стен и впечатались ему в душу. — Они до конца были тебе верны, отплати им тем же. Кто бы что ни говорил, отомсти. Он огляделся по сторонам. В зале они были одни, Шмидт ждал на улице, докуривая уже пятую сигарету. — Отомщу. Что бы ты сегодня ни услышала, знай, я за них отомщу, Алис. Она кивнула и, не прощаясь, вышла на улицу, где светило яркое зимнее солнце...