Боевой абибас

      Когда Коля, едва успев натянуть трусы после душа и обмотаться полотенцем, открывает дверь, становится понятно — перегнул. Заигрался, Коленька, по самые… Такого Рудика он увидеть не ожидал, да это и не Рудик, а какая-то помесь Джастина Тимберлейка и «Острых козырьков». Это как если бы Тимберлейк играл Томаса Шелби, только в современности. Типа, такой: «Добрый вечер, вот вам упаковка влажных салфеток с экстрактом ромашки, а я подожду на кухне, пока вы передернете». Однако вместо салфеток в руках у соседа огромное нечто миндального оттенка, из-за которого Коля поначалу и не видит, кто там сзади. Коля проебал «вспышку», и Коля дезориентирован.       — Я пройду? — интересуется Рудик и, не дожидаясь ответа, протискивается в прихожую, отчего Коле приходится впечататься в стену, чтобы впустить вместе с соседом еще и бежевую неожиданность.       Правда, он быстро приходит в себя, догадываясь, что Рудик, скорее всего, собрался к кому-то на свиданку и зашел спросить у него совета. И судя по медведю, маловероятно, что свиданка не с девочкой, потому что парням такое не дарят. Конечно, сам Коля бы такое оценил, вроде как подарок по приколу и при этом отличный знак внимания — размер медведя, приносящегося в дар, прямо пропорционален размеру испытываемой дарителем симпатии. Но вряд ли Рудику хватило бы мозгов припереть такое парню.       Коля ловит себя на том, что слишком долго пялится на кремово-зефирный бант на шее медведя, и переключается на соседа, на лице которого такое торжество, что хочется спросить, не выиграл ли тот случайно миллион в лотерею.       — Это тебе, — произносит Рудик, шагая к Коле, впихивая ему в руки игрушку и развенчивая все Колины легенды о потенциальной девочке — медведь такой тяжелый, что сам весит как стандартная девочка.       — Мне? — Коля перехватывает медведя под пузо и придерживает коленом, чтоб не сползал вниз. — Кому-то передать?       — Ага, — Рудик дергает краем рта. — Прэнцэсске одной. Знаешь, есть тут у нас такая соска на понтах.       Коля всерьез задумывается:       — Вике, что ли, которая с первого этажа? Которая в колготках в сетку ходит? Да я не знаю ее даже, почему я…       — Не Вике.       У Рудика странное выражение лица — как будто Коля ему что-то должен. Как будто Коля знает, кому предназначается медведь и какого-то хера обязан теперь его отдать. На миг мелькает мысль, что медведь для Жана, — тот бы точно пищал трое суток и выложил бы как минимум двадцать фоток с ним в инсту — но это такая глупость, что Коля фыркает вслух и хочет сказать, что Рудик вместе со своими тайными симпатиями и меховым средством их воплощения может катиться туда, откуда пришел. Судя по внешнему виду — в ресторан или клубняк, где за вход платят больше, чем за спиртное и развлечения. Ему идет — такого Рудика хоть сейчас на фотосет или на встречу с прессой: Рудольф, расскажите, как вы добились успеха?       Коля останавливает взгляд на расстегнутой пуговке на вороте рубашки и инстинктивно облизывает губы. Тут-то и приходит осознание, что у Рудика, кажется, слишком серьезные намерения для шуток. Или это все же шутка? Как можно шутить с подобным лицом, какие курсы актерского мастерства кончать? Стены прихожей вдруг становятся слишком тесными, потому что, помимо огромного медведя, вокруг, словно шаровая молния из воздуха, концентрируются такие сильные вайбы желания, что у Коли пересыхает в горле. Он ловит на себе взгляд соседа и никак не может ни шелохнуться, ни отшутиться, просто смотрит ему в глаза, словно это его самого застукали за примеркой маминых туфель, сексом с плюшевой игрушкой или чем еще похуже.       А Рудик вдруг, отпихнув медведя в сторону и вниз, отчего тот плюхается на пол, дергает Колю к себе, умудряясь стянуть с его бедер полотенце, и от этого резкого действия Коля замирает разбуженным сусликом. Его застают врасплох руки Рудика на заднице, а следом влажной дорожкой по Колиной шее до рта — его губы, которыми Рудик охуенно пользуется, даже похлеще Жана — тому Коля тогда поставил семь баллов по своей шкале за умение и накинул еще два за старательность. Только с Жаном Коля, даже не совсем трезвый, отдавал себе отчет в происходящем, а с Рудиком его и трезвого ведет, как от чего-то очень крепкого. Такого же крепкого, как стояк самого Коли, прежде так быстро точно еще не заводившегося.       Отрывается Коля лишь на миг, чтобы посмотреть, найти ответ на свои ощущения хотя бы на лице соседа, но его тут же тянут обратно в поцелуй, и, сталкиваясь с Рудиком не только губами, но уже и языками, Коля лезет ладонями под его черную рубашку. Расстегивает пуговицы, лапает, как дорвавшийся до сладкого, грудные мышцы, живот, а затем и то, что пока в джинсах, но что очень хочется оттуда вытащить. Рудик в ответ на его манипуляции целует жестче, и Коля удивляется, как тому хватает выдержки не расстегнуть ширинку — вместо этого с Коли слетают трусы.       Коля, переступив через них, снова теряется — Рудик сегодня сама непредсказуемость.       — Блядь, — выдыхает Коля, не в силах пояснить свой ахуй и начав страдать косноязычием, видимо, с момента появления на пороге соседа, который, очутившись на коленях у Колиных ног, без предупреждения заглатывает у него по яйца.       Но, собственно, какого предупреждения он ждал? А сейчас, Коленька, вылетит птичка? Обопрись обо что-нибудь, потому что твои колени превратятся в желе? Вдохни поглубже, чтобы не скулить, как мамин Кексик? Закрой глаза, чтобы не смотреть, как рука соседа мнет твои яйца и размазывает по члену слюну, чтоб вместе с отсосом и дрочилось приятней?       Рудик не смотрит на него даже в перерывах на секунду, когда отрывается, чтоб глотнуть воздуха — слишком увлечен. А Коля слишком в ахуе, чтобы сделать вообще хоть что-то, поэтому только упирается лопатками в стену и надавливает на затылок соседа пальцами, ведь так безумно хочется кончить, но не хочется, чтобы это заканчивалось. Только Рудик все равно поднимается, расстегивает свои джинсы и дрочит, обхватив оба члена, прилипая к Коле грудью и губами к губам.       Коля откуда-то знает, что нужно вот прямо сейчас, в момент его оргазма и сразу после своего, накрыть его руку своей и размазать продукт их совместных стараний по пальцам, задевая головку. Рудик вздрагивает всем телом и тяжело дышит ему в шею. Тишина в коридоре обрушивается резко, на контрасте с теми жаркими полувздохами-полустонами, которые были буквально секунду назад. Коля и сказать-то ничего не может, да и не хочет. В странном послеоргазменном вакууме он неосознанно поддается своему желанию прижать к себе Рудика еще ближе и обвивает его вокруг шеи свободной рукой. То, как его самого вжимают в стену, зарывшись носом в укромное и чувствительное место под ухом, отзывается у Коли необычным теплом где-то в области солнечного сплетения. Хочется стоять так бесконечно, молча, чувствуя уютное горячее дыхание на коже, но ощущение мокрого внизу холодит, постепенно возвращая в реальность. Рудик перестает сопеть и отстраняется, еще раз смотрит долгим, нечитаемым взглядом, снова целует уже спокойнее, все с той же блядской, давно подмеченной Колей нежностью — слегка прихватывая нижнюю губу своими губами, а Коля позволяет ему, как дурачок, ведь не может теперь не позволить. Затем Рудик вытирает руки о подобранное с пола полотенце и застегивает молнию на джинсах.       — Короче, Михалыч — тебе, — сует Коле скомканное полотенце, разворачивается и быстро, при этом попутно подняв что-то с коврика, шагает к двери.       Когда она закрывается, Коля сначала смотрит на свои заботливо накинутые на крючок для курток трусы, а потом на медведя в углу, который таращится в ответ блестящими хитровыебанными глазками. Как будто может растрепать всему двору о том, что только что видел, но не станет, потому что это недостойный такого крутого медведя, как он, поступок.       Медведь так и сидит в прихожей, пока Коля повторно моется, а потом пьет мате из видавшей виды калебасы, стоя у окна на темной кухне и с шумным звуком присасываясь к бомбилье. Включить свет ему даже не приходит в голову: она настолько пуста, что кажется, будто тараканы там тоже затаились и ждут, пока черепную коробку озарит хоть одна-единственная мысль. Но ее нет.       Взбодрившись и прочистив мысли, Коля выходит в прихожую, смотрит на игрушку, сложив руки на груди, хмыкает и тащит за ногу, как добычу, в спальню, где усаживает в компьютерное кресло на колесиках. Медведь такой мягкий, что хочется зарыться лицом в ворс и подохнуть там от кайфа, стыда и зудящего ощущения тревоги под ребрами. Первые трепыхания мыслей в голове Коля глушит поздним звонком Жану.       — Да? — выдыхает тот в телефон, маскируя зевок под сексуальную хрипотцу.       — Что у нас по барбершопу? — строго спрашивает Коля, и Жан на другом конце трубки удивленно тянет:       — По барбершопу? Он же на август, а я…       — А ты до сих пор даже мудборд не составил для фотосессии. Локацию выбрал?       — Так в салоне же и будем снимать!       — Ты на брифинге с открытыми глазами спал, что ли? — злится Коля, но быстро берет себя в руки. Если бы он сам не участвовал в этом фотосете, меньше бы парился. — Второй фотосет в образах. Проект «Контрасты красоты», нам надо две разные локации. Сейчас лето начнется, свадьбы, все на месяцы вперед забронировано.       — Ну Коль, ну не нуди, а! Ты че какой? Недотраханный, что ли?       После этих слов у Коли екает в паху где-то в районе яиц. Вроде бы дотраханный… А вроде бы теперь что-то зудит изнутри, кошками скребется. Как будто мама дала попробовать ложечку крема для торта, а сам торт только на фотке показала.       — Мне сегодня кое-что подарили, и я до сих пор не пойму, нравится мне оно или нет.       — Да? — с сомнением в голосе отвечает Жан. — Покажи. Я тебе точно скажу, если зашквар.       Коля включает видеосвязь и направляет камеру на нового гостя, послушно сидящего за рабочим столом.       — О-о-о! Тебе подарили медведя! Какой он заинька! — орет трубка. — Я тоже такого хочу!       — Продам за сто баксов.       — Как продашь? Коль, ты дурачок? Это же подарок! — возмущается Жан. — Они же, наверное, всей студией скидывались. А тащили как! А у тебя разве днюха? Я забыл, когда…       Жан, как всегда, начинает трещать без остановки, и Коле стоит больших усилий вставить свою реплику о том, что у медведя другой даритель. Потом еще минут пять отнекиваться от вопросов, кто он.       — Понятно все с тобой, завел себе шуга дэдди и даже не сказал. Мог бы и поделиться с лучшим другом.       — Чем поделиться? — фыркает Коля, представляя Рудика в образе сладкого папика на гелике, вокруг которого, как элитные эскортницы, вьются они с Жаном, и держится, чтобы не заржать.       — Чем-чем, новостью!       — Вот делюсь. И заодно проверяю, чтобы ты в ответ поделился, как успехи в работе.       — А можно это завтра сделать? — ноет Жан.        — Если ты не помнишь, это я тебя от Лерыча отмазывал, пока ты на даче шашлык жрал, и она мне поручила тебя пинать, чтоб все теперь сдавал заранее.       — В двенадцать ночи?       — Фактически уже завтра. Две минуты первого. А это значит, что уже новый день и мы на один день ближе к дедлайну. Так что у нас по барбершопу?       Жан сопит, но копошится, чтобы достать ежедневник и долистать до своих заданий на август. Пока он рассказывает свой план действий, Коля сосредоточенно слушает, но не слышит абсолютно ничего. Смотрит на медведя — тот нежно улыбается, блестя глазками. Когда Жан прекращает полусонный бубнеж, желает спокойной ночи и отключается, Коля еще минуту стоит с телефоном в руке, сдерживая дурацкую улыбочку, которая так и просится в его нынешнем состоянии.       Утром он, ожидая лифт, вдруг думает, что Рудик может сейчас тоже куда-то идти и они могут пересечься в лифте, как это часто случается в последнее время, потому спускается он по лестнице, предварительно выглянув в окно и убедившись, что на лавочках никого нет. И все равно, проходя через двор, отмахивается от желания накинуть капюшон и обернуться. Однако соседа действительно не видно. И это хорошо, потому что Коля не знает, как теперь смотреть в глаза Рудику, — и тете Эле — после того, как Рудик смотрел ему в трусы.       — Коль! Коль. Коль. Коля…       — Альбин, он в дипе.*       — М-м? — отмирает, разбуженный знакомым словом, Коля. — Вам чего?       Все остатки майских выходных он провел дома у родителей, даже не мотался с ребятами поглядеть праздничный салют — заедал свои дурацкие мысли маминым сочником и запивал компотом. Даже с отцом поговорил несколько раз о погоде, работе и выслушал тираду о том, как раньше было лучше. Что в его-то годы не было никаких ежегодных парадов-выпячивания военной мощи, это сейчас молодежь лепит на машины наклейки «можем повторить». Отец все возмущался, что они там хотят повторить — еще по одной, в честь праздника? И Коля хоть в чем-то с ним согласен. Желания праздновать не было никакого. В сам День Победы они с родителями съездили к бабушке, а оставшиеся два дня Коля проторчал в своей бывшей комнате, тупо уставившись в голые стены со следами от плакатов. Думал, что делать дальше: искать другую квартиру или вернуться сюда? Мамина выпечка обманчиво пыталась заманить его обратно, но он знает: если вернется, то можно попрощаться со скулами и рельефом на пузе, которыми он так гордится. А еще при уходе в дип в танце велика вероятность проломить паркет отъевшейся жопой. Да и с родителем опять начнется извечный спор, какие туфли Коле подходят больше: на высоком каблуке или на плоском ходу. Как-то раз он по приколу даже надел красные мокасины со спортивками, в надежде побесить отца, но тот то ли не догнал, то ли по юмору был на уровень выше, отметив, что Коля выглядел «правильно, так, как надо, как нормальный мужик». Поэтому не вариант вообще. Но когда они с отцом в последний выходной перед новой рабочей неделей жарили шашлык во дворе, Коля вдруг, что называется, словил флэшбек: Рудик с гитарой у костра, так же вкусно пахнет мясом, на фоне — пьяный бубнеж пацанов, и среди этой какофонии вдруг странные, не типичные для дворовой шпаны мелодии. И лицо Рудика в полутьме, с играющими бликами танцующего пламени — такое задумчивое, трогательное, Коля бы даже сказал, красивое. После этого воспоминания он то и дело ловит и другие флэшбеки, где сам же играет с этим огнем — трогает Рудика, зная, что ему ничего за это не будет, проверяет его реакцию, испытывая какое-то необъяснимое, почти садистское удовольствие и — что совсем неожиданно — осознавая, что теперь ему хочется большего.       Тем временем над душой до сих пор висят три пропущенных вызова и два непрочитанных сообщения в ватсаппе. Коля вертит смартфон в руках, уже второй день не решаясь их прочитать.       — Коль, какой тут лид? Ты вместо него рыбу оставил. — Альбинка тычет в него распечаткой на «а-четыре» с обведенными желтым маркером абзацами. — И на врезке тоже, посмотри, плиз.       — Так, лид… Минутку… — Коля скроллит файлы в окошке проводника, пытаясь вспомнить, писал он это в гугл-доках или в локальной папке. — Это броу-бар «Look-Лучок» который?       — Нет, броу-бар мы уже сдали на июнь–июль, а это на август — кондитерка «Торты́ Земляникина».       — То́рты правильно будет.       — Разве то́рты? — хмурится Альбина.       — Да, то́рты. То́рты-хуёрты, блин!       — Коль, у тебя все хорошо?       Альбина слегка дотрагивается до него пальцами, но Коля на автомате отдергивает руку.       — Просто ему тут недавно медведя подарили, — сидя на подоконнике и болтая свешенной ногой, хмыкает Жан. Коля бросает в его сторону уничтожающий взгляд. Жан расплывается в хитрой улыбке и добавляет: — И ему так понравилось, что он теперь бесится.       Коля обреченно вздыхает. Жан свое неуемное любопытство выпячивает где ни попадя, еще и таким образом, что другие за него сейчас все сами сделают. Но в одном, на удивление, этот леблядь прав оказывается…       — Какого еще медведя? — ожидаемо реагирует Альбинка. — Или это такое выражение? Как в том приколе про «купи слона».       — Да простого, плюшевого, — отмахивается Коля. — Не слушай его.       — Ни фига себе — простого! — Жан от возмущения аж спрыгивает с подоконника. — Ты с ума сошел, Коль? Да там настоящий восторг! Да я бы с таким медведем каждую ночь бы в обнимку спал! Там такая ряха, Альбин! Как две твоих головы! Нет, как три! — Жан прищуривается, видимо, мысленно измеряя пальцами объем Альбинкиной головы, а та с наигранной обидой пихает его в плечо, но все равно улыбается. — Коль, покежь ей фотку.       — Покежь-покежь, а больше ничего тебе не сделать?       — Мне? Ну не зна-а-аю, — ехидно тянет Жан. — Может, Альбинке уже текст нормальный дашь? — смеется, отходя от греха подальше в противоположный конец офиса к кофемашине.       Коля даже не находится, чем ему съязвить в ответ. Молча роется в файлах, а мысли уже снова вертятся вокруг Рудика и собственного «восторга». Коля настолько впечатлился, что даже по пути к родителям купил Кексику плюшевого дружка поменьше. И ведь знает же Жан откуда-то, зараза такая догадливая, что Коля сфоткал подарок! Как будто пытался проверить, не глюк ли это, отобразится ли он на экране. Потому что этот восхитительно большой, мягкий кусок, который так приятно обнимать, который невозможно не потрогать, проходя мимо, — единственное доказательство того, что Рудик действительно приходил, действительно брал у Коли в рот и постанывал от удовольствия, пока сам Коля в ахуе (по губам бы его за такие слова, понабрался же!) стоял, боясь выдать свое наслаждение, но потом не сдержался и начал лапать Рудика в ответ. И он был совсем нисколько не такой, как Михалыч: жесткий, угловатый, как будто на статую Давида натянули ткань, пряча каменные бицепсы от чужих глаз. Вот только не бывают статуи такими теплыми, даже горячими, не лезут требовательно к тебе в рот, умело орудуя там языком так, что кончаешь, как школьник в пубертате — быстро и с искрами из глаз.       Найдя нужные отрывки и скинув Альбинке по скайпу, Коля заходит в галерею на смартфоне, с желанием еще раз убедиться, что медведь настоящий, но внезапно среди прочих автоматически сохранившихся открыток с танками и гвоздиками видит совсем неожиданные фотки — закат на речном берегу и Рудика. Коля открывает непрочитанное в ватсапп: оказывается, Рудик ничего страшного и обязывающего ему не писал. Этот олень решил прислать картинки. Ну ладно, первая с закатом еще куда ни шло. Но вот вторая… Коле было бы намного проще, будь это дикпик, фото кубиков пресса, томная рожа с губами уточкой, присосавшимися к мундштуку кальяна, — один мудак после интервью по заданию редакции слал ему и такое, а Коля слал его в ответ — но Коля никак не ожидал увидеть Рудика, ну никак. И губки там есть, тонкой полоской сжатые, с хмурым выражением лица в общей композиции — типичный Рудик, если бы не уточки, которые там тоже, на первом плане, в ладонях у этого оленя. Два маленьких утенка: один полностью желтый, а у другого — черная «шапка» на голове и темные полоски от уголков глаз. «Это мускусные утки», — поясняет подпись.       Ага, все три. Фотка настолько забавная, что Коля неосознанно хихикает, давясь в ладонь.       — Ну точно поехал кукухой, — фыркает Жан, подбираясь ближе, но Коля прячет фото, прижав экран смартфона к груди.       Откуда у Рудика утки, Коля узнает тем же вечером, встретив у магазина тетю Элю, по привычке уже забирает у нее тяжелый пакет и, ответив на вопрос, где был на выходных, всю дорогу до дома слушает, как они с Рудиком на «девятое мая» тоже ездили к родителям тети Эли в деревню. Узнает, что бабушка Рудика в пятьдесят вышла замуж второй раз и вот уже больше десяти лет счастливо живет за двести кэмэ от цивилизации.       — А как там Рудик? — вдруг спрашивает Коля, зачем-то оглядываясь по сторонам.       — Да нормально вроде бы. Немного кисленький только. Загрузили его сейчас на новом объекте. А вы с ним, Коленька, разве не дружите? — спрашивает тетя Эля, и Коля, в панике пряча глаза, случайно жмет на панели кнопку четвертого этажа вместо ее шестого.       — Нет, мы… Ну, после драки как-то сблизились немного, конечно, ой, вы не подумайте, мы не с ним дрались, с парнями друг друга недопоняли просто.       — Я догадалась! Что я, сына не знаю, что ли, — улыбается тетя Эля, мягко трогая Колю за плечо и забирая свой пакет. — Спасибо, что помог.       — Вообще-то, это Рудик мне помог… — оправдывается Коля в странном желании выгородить его перед мамой, только потом допирает, что это сказано о покупках, а сам уже чувствует, как краснеют щеки от других воспоминаний, где Рудик тоже старался кулаком.       — Ой, помощник этот Рудик! — тетя Эля качает головой. — А ты заходи к нам на чай как-нибудь. Всего доброго!       Коля едет еще один этаж, не находя себе места от странного волнения, и только дома понимает, что не заметил, как тётя Эля только что перешла с ним на «ты». Это получилось так просто и естественно, будто они уже породнились. Вот если бы в остальных вещах все было так же легко! Коля не может придумать ни одного годного плана, которому можно следовать при встрече с соседом. Как здороваться — за руку? О чем говорить? С Жаном-то ему легко — отшучиваясь, отшил его, и всего делов. Жан понимающий, он сам себе цену знает не меньше Коли, а подкатывает чисто по привычке или от скуки. Иногда Коля даже снисходит до выслушивания его душещипательных историй, как очередная любовь всей его жизни опять бесследно исчезла, оставив на прощание лишь незабываемую ночь, вялые розы и след руки на запотевшем стекле окна его студии… ну и так далее, в стиле Жана. Но Рудика Коле отшивать почему-то совсем не хочется, а вот как тогда себя вести, он совершенно не представляет. Поэтому Коля не придумывает ничего лучше, чем просто не пересекаться с соседом, хотя это не так уж сложно: никто теперь не караулит его по вечерам у подъезда, с выходных — ни хотя бы еще одного звонка, ни новых сообщений. Коле даже становится как-то обидно: что он, больше недостоин, что ли, внимания сильных двора сего?       Правда, уже совершенно расслабившись, Коля все-таки встречает Рудика, но совсем не там, где ожидал, отчего не сразу даже узнает в рабочем образе соседа, курящего возле входа в здание их бизнес-центра. Только глаз цепляется за знакомую россыпь узоров на предплечьях и плечах, обтянутых черной футболкой. Рудик выглядит иначе: в синем комбезе и кепке, на носу — подзажившая отметина, которую Коля уже придирчиво успел рассмотреть на фотке, — как-то серьезнее, что ли, жестче. Коля замирает в дверях, и тогда сосед переводит на него взгляд, одновременно делая долгую затяжку. Вот так обычное спокойное рабочее утро в один момент может стать безумным. Коля, натягивая на себя самое безразличное выражение из возможных, сухо говорит «привет», кивая, и летит в офис, даже не думая оборачиваться. Потому что там, за тяжелой входной деревянной дверью, остались внезапно честные в своих эмоциях серые глаза на не менее удивленном лице, и по ним, как по зеркалу, Коля и прочел нечто невыразимое, но очень похожее на то, что творится внутри него самого.       Взбегает по старой чугунной лестнице, перескакивая ступеньки, до нужного коридора, не понимая, то ли так громко стучит сердце, то ли чьи-то тяжелые шаги сзади его нагоняют. Только не оборачиваться! Островок редакции сейчас — как безопасная ширма, там он не Коля-сосед, там он Коля-редактор, там его вотчина, а Рудик в синем комбезе — не Рудик-который-целуется-и-сосет-как-чертов-инкуб, а просто обычный рабочий в синем комбезе.       Коля влетает в офис загнанным зайцем, которого кто-то ловит за заднюю лапу, то есть руку, — и этот крепкий хват обжигает кожу, будто Рудик настолько крутой, что не боится без специальных перчаток трогать оголенные провода. Так они и замирают вдвоем на входе, обратив на себя внимание всех Колиных коллег вместе с Лерычем во главе, у которой лицо меняется от индифферентного до хищного, с блеском какой-то безумной идеи в глазах.       — Коля! — выдыхает она, в два шага оказываясь возле них с Рудиком. — Коля, это идеально! Это именно то, чего тебе не хватало!       — Я ему то же самое хотел сказать, — раздается возле уха, и по шее у Коли бегут предательские мурашки — очень, очень вовремя.