Наши

День начался донельзя странно — с вызова на работу. Точнее, с полу возмущенно полу пораженного голоса Федора Ивановича в трубке, мол, что такого Игорь успел выкинуть, что столичная цаца требует его на место преступления. Причем понять, просьба это о помощи или попытка поднять скандал по поводу несанкционированных происков было решить невозможно. Просто позвонила и поставила ультиматум, примите распишитесь, блин! А потом оказалось, это не последняя неожиданность на сегодня. — Как думаешь, зачем она тебя дернула? Не вывозит одна, но прямым текстом признаться стыдно? Или думает утечку данных на тебя повесить? Гром аж замер, занеся ногу над небеленым битым бордюром. Коммунальщик вообще бывают в этом районе? Хотя тут бели не бели, все равно через неделю все черным станет. — Каких, к чертовой матери, данных?! Дубин, мельтешивший рядом, тоже остановился. — А ты не в курсе? Юля Пчелкина видео выложила про Чумного Доктора. А там мой скетч и ещё фотки с первого места преступления. Кто-то же их слил. Мысли стремительно понеслись по событиям последних двух суток. Фотографии из дома Гречкина он забрал себе на квартиру. А что, в деле копии остались, для работы достаточно. А вот тот первый «фоторобот» только у него остался. Если вариант со взломом отмести, то получается… Мимо пронеслась машина, оглашая окрестности противным сигналом гудка. Водитель громко и витиевато пожелал им хорошего зрения, быстрых ног и долгих лет жизни. Подавив вздох разочарования, Игорь сошел с проезжей части и двинулся дальше через маленький двор, чуя, как постепенно приближается к месту назначения. Вот и делай после этого добро людям! — Кто это вообще такая? — Ты чего, Пчелкину не знаешь? Она ж известный журналист, расследования проводит и выкладывает в сеть. Какая молодец! А имя и адрес убийцы она не раскопала? Потому что до тех пор это не расследование, а банальная кража, за которую можно и огрести. Но сначала, судя по всему, он огребет от ещё одной молодой и зарвавшейся, а потом и от Прокопенко. И ведь не то чтобы совсем незаслуженно. И все равно, ради этого просить явиться на место убийства? — А о том, что нас на свалке ждёт не расскажешь? Дубинский пыл тут же умерился. — Что ж ты любительские расследования смотришь, а то, что реально к делу относится — нет? Или он на этот раз в сети не хвастался достижениями? Стажёр уныло промямлил: — Не знаю. Вроде да. Я вчера как ролик Пчелкиной посмотрел, хотел тебе позвонить, и телефон выронил. Теперь, вот, без связи мучаюсь. Мучается он! Взял бы трубу без наворотов, старые аппараты ж неубиваемые. Во «Вместе», конечно, не посидишь, зато звонить будет даже после падения с третьего этажа. Смрад стоял такой, что уже на подходе к свалке начинали слезиться глаза. Игорю не привыкать было к вони — приходилось и вылавливать преступников по помойкам, и искать в выгребных ямах улики, и вскрывать квартиры с несвежими трупами. Но здесь удушливая смесь из токсичных и бытовых отходов и стойкого запаха паленого была просто невыносимой. Дубина, предусмотрительно намазавшего себе под нос какой-то пахучей мази, подкосило ещё на подходе. Гром его дожидаться не стал — проблюется и догонит. А если в обморок свалится, вон, бригада бесполезной «Скорой помощи» неподалеку. И рядом маячит знакомый раритет. — Не буду говорить, что утро доброе. Ну хоть в чем-то они солидарны. Плащ сменила короткая кожаная куртка — то ли Стеклова пожалела тащить в такую грязищу любимую светлую вещь, то ли резко переключилась с нуарных детективов на боевики из девяностых. Хотя может просто погода виновата — утро выдалось по-питерски сырым и промозглым, от земли поднимался густой белый туман. — Вы потребовали, чтобы я явился сюда в такую рань, чтобы не желать доброго утра? Девушка хмыкнула, издав нечто отдаленно напоминающее смешок. Потом затушила о подошву кед сигарету и соскочила с багажника на землю. — Нет. Я хотела напомнить, что инициатива наказуема. Ну сейчас начнётся! Только этот цирк зачем? У самой утро не задалось, так решила и другим испортить? — Расскажите, что видите. — В смысле? — Ну, в прямом, — она сунула руки в карманы и медленно двинулась вперёд, внимательно глядя под ноги. На залежах ржавеющего хлама запросто можно было на что-нибудь напороться и тонкие резиновые подошвы не спасут. — Вы же так хотели заниматься делом Доктора, что положили с прибором на охлаждающие приборы. До места расправы пришлось совершить полноценную прогулку. Территория свалки, утыканная холмиками и испещренная канавами была поистине огромной. Иногда прямо под ногами шныряли голодные крысы. А прямо в центре этого адища красовался покрытый копотью экскаватор с прицепленным к ковшу чудовищным грузом. — Так что видите? — Жертвенник. Все свободное пространство вокруг было покрыто сажей и копотью. Белые комбинезоны экспертов, только-только приступивших к работе, уже стали грязно-серыми. Под ногой что-то смачно хрустнуло — один из грызунов не успел вчера отбежать подальше. А вот местные птицы были существами бесстрашными — окружающие прогалину холмы усеивали шевелящиеся белые тельца. — Здесь ничего не трогали, как вы и приказали. Но птицы уже успели над телами поработать, — предупредил один из безликих людей в респираторе. — Мы их гоняем как можем, да без толку. — Конечно, они ж не глупые, столько мяса зря бросать. Замечание было мерзкое, но довольно точное. Мяса хватит, чтобы каждую тварь на этой помойке накормить. Тела сильно обгорели, но комплекцию, рост и пол каждой из жертв ещё можно было оценить. — Их опознали? Стеклова кивнула: — Семья Зильченко в полном составе. Зачем он их сжёг? На обрюзгшем лице ещё висели оплавленные дужки очков. Невыносимо несло паленым мясом. — Почувствовал безнаказанность и принялся набирать обороты. Она покачала головой. — Это не так работает. Почему жену и ребенка, а не заместителя и финансового директора? Ну или тех экспертов, которые дали заключение, что свалка совершенно безвредна для окружающих? — Считает, что все идёт из семьи. Яблоко от яблони и все такое. Мышцы лица у всех троих сгорели, от чего рты открылись. Как будто кричат до сих пор. — Так почему именно сожжение? — Хотел, чтобы они страдали. Хотел наказать за то, что сделали. — Или не успели сделать. Последние слова девушка произнесла на несколько тонов тише, скорее даже неумышленно пробормотала себе под нос. Только сейчас, оторвав взгляд от безжизненных тел, Игорь заметил, что она методично потирает висок и то и дело жмурится. Хотя тут, наверное, у любого голова начнёт раскалываться. — А ещё? — Что ещё? — Затевалось все ради чего? Чтоб помучить или чтоб философию свою донести? Сверху что-то протяжно гадко вскрикнуло. На ковш приземлилась крупная чайка с серыми крыльями и ярко-желтым загнутым клювом. — По-моему, этот проповедник хренов до всего города весьма конкретно донес. Она усмехнулась, но тут же вдруг зашипела, интенсивнее потирая, видимо, совсем разболевшуюся голову. — Проповедники не всегда откровенны с паствой, майор. Тот же Мэнсон хотел просто пить, курить, трахаться и помыкать толпой обдолбанных подростков. До последнего, кстати, удивлялся, какого черта его упекли на пожизненное. Наглая птица снова заклекотала и завертела головой, глядя на них маленькими злобными глазками. — Ну, давайте, майор, вы же первый с ним увиделись. Что он хочет? Великую миссию исполнить или просто кайф поймать? Ясно, к чему она клонит. Но разве Доктор не сочетает приятное с полезным? Что мешает фанатику ловить кайф от исполнения миссии? — Ему важен способ убийства, раз он заморочился с костюмом. Очень серьезно заморочился, такое дома в гараже не спаять. — Верно, — Стеклова опустила наконец руку, проморгалась и уставилась на чайку, перебравшуюся на голову покойного Зильченко-старшего. — Только вот истинные пироманы, как тот, к которому вы вчера заглядывали, так быстро не сбегают. Это ж дурь для них похлеще героина, каждый момент надо ловить. В первый раз вы спугнули, но у Исаевой он не задерживался. Даже не смотрел, как полыхнуло. А здесь вообще кинотеатр под открытым небом, любуйся — не хочу. — И он опять не смотрел? — Нет. Ушёл пафосно махнув плащом и даже не повернулся. Тут не столько способ, сколько сам факт убийства важен, — девушка принялась искать что-то под одеждой и вытащила из кармана знакомые солнцезащитные очки. То что надо в такую сырость, да! Неужели ей настолько паршиво? Чайка, убедившись, что ничего ей не угрожает, снова завозилась на голове трупа и принялась старательно колупать клювом обугленную плоть. — Огонь это не главное. Огонь это зрелищно, это эффективно. Символично в конце концов, — она снова говорила на грани слышимости и смотрела уже не на убитых, а на пернатую тварь, занятую своей мерзкой трапезой. — И приятно, конечно, да. Приятно получать то, чего так хочется. Тонкие пальцы — ногти без лака и обрезаны коротко, — снова начали автоматически тереть висок, разрушая незамысловатую прическу. Несколько прядей уже выбились из пучка, прихваченного простым карандашом. Очки так и остались у нее в руке, а расфокусированные уставшие глаза всё смотрели на отрывающую сочные куски падальщицу. Игорь, созерцавший эту картину со стороны, хотел уже согнать голодную птицу, но тут специалист по серийникам снова заговорила: — Он же этого годами ждал. На чем только держался не пойму, у него ж руки чесались, смотреть на эту пакость было тошно. И тут на тебе, прорвало. Дорвался наконец! А что бывает, когда не получалось, а потом — на тебе, дорогой, получай с избытком? — Вы с кем разговариваете? — Дорвался и наесться не может, больше, больше ему хочется. По одному думал, а с ними полумерами нельзя, с корнем вырывать надо. Чтоб за раз всю заразу выжечь, всю гниль убрать, чтоб до голой земли. Злая, голодная птица… — Эй! Не задумываясь, Гром опустил руку ей на лопатки и почти подхватил, крепко сжав предплечье. Обмороков тут не хватало! — Есения Андреевна! Она пошатнулась, выронила свои бесполезные стекляшки и быстро отвела глаза. — Голова закружилась. Тут и так воздуха кот наплакал, так ещё и тлеет все. Ага, как же! Полчаса разговоры вела и все нормально было, а теперь вдруг падает. Если бы тут такая нехватка кислорода была, его бы тоже подкосило. И что это за разговоры с пустотой были? Она ж явно не к нему обращалась. Окончательно придя в себя, Стеклова снова взглянула на бессовестное животное. Не выдержав, Игорь сбил зазевавшуюся птицу с тела и та, возмущённо вереща, унеслась прочь. Девушка проводила ее взглядом. — Очень, очень голодная птица.