За морем только миражи

В глубокой теснине Дарьяла, Где роется Терек во мгле, Старинная башня стояла, Чернея на черной скале… Алое солнце вливается в зеркальные стены высоток на берегу. В закатном свете весь кабинет заполнен красным, делится на черные и багряные плоскости, оставляя одного из них сиять огнем, а второго - тонуть в тени. У Сергея уже нет сил ни расстраиваться, ни злиться, ни ругаться - сейчас он озадачен, обессилен и просто хочет поставить какую-никакую точку во всем происходящем. — Я ведь дал тебе работу, — говорит он. — Здесь, в Петербурге, с шикарным окладом. Рыжие волосы в кровавом свете будто пылают. — Быть телохранителем и воевать это разные вещи. Я не знаю, как до тебя это донести, — Олег перекидывает через плечо большую спортивную сумку. Вместо привычной черной формы на нем сейчас неброская походная одежда. — Ты реально считаешь, что отваживание журналистов от офиса и поездки на званые вечера это полноценная замена моей работы? — устало произносит он. — Я профессиональный военный. Это всё равно что если бы тебе предложили шестиклашек информатике в школе обучать. — А получить пулю непонятно где и непонятно за что - это, значит, работа мечты? Ты ведь даже не состоишь в официальной армии или как там это называется. В чем вообще смысл? Они стоят молча. В этой звенящей тишине, раскрашенной красным, висит не высказанное с обеих сторон - "ты не понимаешь меня". Разумовскому на мгновение хочется, чтобы им снова было по девятнадцать: настолько их проблемы в те времена были дурацкими, мелкими и решаемыми по сравнению с тем, что творилось в их жизнях сейчас. — Что ж, хорошо, — произносит Сергей. — Вали. Я тебе даже дверь открою. Он быстро пересекает кабинет и демонстративно открывает стеклянную дверь серверной. — Сереж. — Ты либо уходишь сейчас, либо остаешься. Всё. Он молча стоит, в ожидании придерживая открытую дверь. Ответа не следует, и он добавляет: — Мы обсуждаем это годами, Олег. Тебе пора уже что-то решить. Выбрать, наконец, чего ты хочешь, и перестать мучать меня. Я тоже живой человек. Олег подходит к двери, смотрит на него, но сам он упрямо отводит глаза в сторону. — Ладно, — наконец произносит Олег и выходит на лестницу. Сергей слышит, как входная дверь захлопывается за ним. В той башне высокой и тесной Царица Тамара жила: Прекрасна как ангел небесный, Как демон коварна и зла... — Да, записываю… Говорите Олег Волков? А отчество есть? — говорит прерываемый помехами голос из трубки. В окна ровным боем стучит дождь. Сергей ходит туда-обратно по кабинету, нервно крутя в руках включенный на громкую связь телефон. — Волков, Олег Алексеевич, родился семнадцатого мая девяносто первого. Из Петербурга. Глаза голубые, волосы темные. — Ждите. За прошедшие несколько дней это, наверное, сотый звонок, который он делает - искать человека, не оставившего после себя почти никаких контактов, как искать иголку в стоге сена. — Алло, Вы на линии? — снова слышится шелестящий голос. — Д а. — Раздраженно отвечает Сергей. — Волков Олег Алексеевич - был только один такой в том отряде, о котором Вы говорите. Убит в ходе операции 20 февраля. Сергей тяжело открывает глаза – он на диване в профессорском кабинете, его голова лежит у Евгения Павловича на коленях; тот гладит его по волосам, словно успокаивая. — "И было так нежно прощанье, так сладко тот голос звучал, как будто восторги свиданья и ласки любви обещал", — голос у Евгения Павловича чарующий и глубокий, стихи в его устах превращаются в сплошной ритмичный поток. — Я помню. Теперь я помню… помню, как мне сообщили о том, что он мертв, — тихо произносит Сергей, смаргивая слезу. — Я рад, что мы наконец смогли выудить это воспоминание из Вашей головы. Значит, терапия действительно работает. — Как Вы это делаете? Со стихами? — спрашивает он, пытаясь отвлечься от нахлынувших мыслей. — Это обычный гипноз. Техника моя собственная, но принцип как у маятника. Маятник качается, а у стихов есть такты. Просто нужно уметь читать их правильно. Несколько минут они проводят в молчании. — К сожалению, это не главное воспоминание, до которого мы с Вами должны докопаться. Гораздо важнее то, что случилось потом. После того, как Вы узнали о смерти того человека. — Там я ничего не помню…вообще. Просто сплошное белое пятно. — И все же, давайте попробуем? Вам самому станет легче, когда Вы все поймете. Сергей недолго думает и затем согласно кивает, поджав губы. — Просто слушайте мой голос, — Евгений Павлович снова проводит рукой по его волосам, и он послушно закрывает глаза. — "Я видел сон… Не все в нем было сном. Погасло солнце светлое, и звезды скитались без цели, без лучей, в пространстве вечном…" Поздний вечер. Погода уже несколько дней стоит ужасная, потому башня "Вместе" неизменно скрыта облаками - из окон никакого пейзажа не разглядеть и при взгляде сверху создается впечатление, будто здание зависло в дымке посреди бескрайнего ничего. На журнальном столе пустая на треть бутылка кальвадоса, пластиковый стакан из автомата и какое-то финское печенье с непроизносимым названием в качестве закуски. Сергей никогда особо не пил, только если на официальных мероприятиях или, в редких случаях, за компанию, потому и сейчас его хватает ненамного - вкус алкоголя кажется ему ужасным и то ли на него не действует, то ли не помогает. Он косится на свое отражение в оконном стекле - волосы растрепаны, рубашка выбилась из брюк, кеды с ног он снял и ходит по кабинету в одних носках. Гений, миллиардер, филантроп и в целом душераздирающее зрелище. — Марго, — обращается Сергей охрипшим голосом в пустоту, — включи свет в коридоре. Я пойду пройдусь. Другие хлопотливо суетились Вокруг костров — и в ужасе безумном Глядели смутно на глухое небо, Земли погибшей саван… а потом С проклятьями бросались в прах и выли, Зубами скрежетали. Олег когда-то спрашивал - зачем тебе такое огромное здание, если в нем всё равно нет персонала, кроме, разве что, уборщиков. Называл это место иглой-гробницей. Что ж, возможно, теперь это действительно гробница. С невероятно длинными коридорами, устланными серым ковролином. Разумовский неспешно идет вперед под мертвым светом белых ламп - из офиса он никуда не выбирался уже несколько дней, даже в спортзал на другом этаже и то не доходил, ноги за это время затекли страшно. Он поднимает глаза. За коридором начинается большой холл, свет там еще не включен. Стена вдалеке черная. Плоская. У стены высокая человеческая фигура, такая же черная и как будто… тоже плоская? Сергей беспокойно ерзает, Евгений Павлович склоняется над ним, приговаривая: — Тише, тише…это просто воспоминание. Оно не может Вам навредить. "Птицы с криком носились низко над землей, махали ненужными крылами…" — К-Кто это там? — запинающимся голосом спрашивает он. Черная фигура в темноте больше не плоская - словно ее…вытолкнуло наружу, и она стала объемной? Сергей чувствует, как его начинает колотить дрожь. — Марго! — громко говорит он, озираясь по сторонам. — Кто сейчас находится в здании? Почему ты его впустила? — Сергей♡, — отвечает как всегда беззаботный и безжизненный голос откуда-то сверху, — в здании сейчас только вы. — Нет, нет… я не хочу… — бормочет в бреду Сергей, но Евгений Павлович держит его крепко, продолжая напевать: — "Встретились они у гаснущих остатков алтаря, где много было собрано вещей Святых.... " Фигура начинает двигаться - Сергей слышит из темноты быстро приближающейся звук шагов, видит по слабым отблескам света, что движется она странно, не бежит, но идет, слишком резко, слишком быстро, слишком прямо. Коридор огромный, длинный, от той стены до него метров сто - потому он смотрит на приближающееся нечто несколько секунд - будто зачарованный. — Марго! — оцепенение проходит и ноги будто сами несут его обратно в кабинет. — Как только я войду, заблокируй за мной все двери! — Да, Сергей, — отвечает голос сверху. Двери за ним закрываются. Он бежит наверх в кабинет через серверную, несколько раз спотыкаясь на лестнице. …когда же стало Светлее, оба подняли глаза, Взглянули, вскрикнули и тут же вместе От ужаса взаимного внезапно Упали мертвыми… Сергей один, стоит посреди помещения, неотрывно глядя на стеклянные двери и боясь даже моргнуть - никого. Минута, две. Кажется, никто не идет. — "Может, тебе просто показалось," — проносится в голове спасительная мысль. Шорох шагов вдруг доносится откуда-то сбоку. Сергей не хочет поворачивать голову на звук, не хочет видеть, что там. — Пожалуйста… — умоляюще шепчет он сквозь свою полудрему. — Ты мне все покажешь, хочешь ты того или нет, — холодно отвечает Евгений Павлович. Черная фигура стоит в густой тени в углу кабинета. — Я сплю. — Дрожь колотит его так сильно, что он не может двинуться с места. Животное чувство, кричащее о том, что перед ним что-то чужое, противоестественное, что-то не отсюда, поглощает его полностью. — Я сплю, это все не по-настоящему. — Я пришел помочь, — клокочет ломаный голос из темноты. Сергей наконец может разглядеть что-то похожее на черты лица - искаженные жуткой улыбкой его собственные черты. Он открывает глаза и резко поднимается на диване - происходит это настолько внезапно, что Евгений Павлович замирает на месте от неожиданности. Сергей сидит неподвижно, выпрямив спину и глядя в никуда, а затем произносит - чистым, уверенным голосом: — "И мир был пуст. Тот многолюдный мир, могучий мир был мертвой массой, без травы, деревьев, без жизни, времени, людей, движенья… То хаос смерти был. Озера, реки, море – все затихло". Вы любите английский романтизм, доктор? Он поворачивается лицом к Евгению Павловичу (в глазах на секунду мелькает золотая искра) – садится на другую сторону дивана, протягивая ноги и кладя их туда же, где до того лежала его голова. Они сидят молча, смотря друг другу в глаза. — Я предпочитаю русскую поэзию, ее не нужно переводить, — наконец нарушает тишину Евгений Павлович. — Но ради разнообразия можно иногда попробовать и другую. С кем имею честь? — А что, разве здесь сидит другой человек? — смеется Сергей. — Разумовский, Сергей Викторович. Но мы можем заново пожать друг другу руки – это был такой трогательный жест. Евгений Павлович осторожно улыбается в ответ. Он явно пытается сохранить свою обычную расслабленность, но сосредоточенный взгляд его выдает. — Хороший у Вас одеколон, — вдруг замечает программист, шутливо нахмурившись. — Морская соль, амбра и... гранат, кажется? — Я смотрю, у Вас прекрасное обоняние. — Знаете, тот шрамированный урод-надзиратель по утрам иногда пахнет так же. Я заметил это сразу, а вот Сереже трудно в уме сложить два и два, он всегда был слишком наивным. Во всех хочет видеть хорошее – все его проблемы от этого. Сергей подмигивает Евгению Павловичу, понимающе качая головой. — Хорошие культурные мальчики любят плохих отчаянных парней, да? В кабинете снова повисает молчание. — Ну, смелее, — подбадривает Сергей. — Я думал Вы начнете задавать мне вопросы, доктор. Вы же так старались вытащить меня. Спасибо за это, кстати. После всего, что случилось, Сережа заблокировал меня так сильно, что прямо не двинуться было. — Что ж, раз Вы настроены на разговор, то может скажете, когда Вы родились? — наконец спрашивает Евгений Павлович. — Мммм…хороший вопрос. Сереже тогда было лет восемь. Он попал в приют после того, как его родителей не стало. — И поэтому появились Вы? — Или я всегда был с ним, а он только дал мне дорогу. Сначала через рисунки. Сначала всегда были рисунки, ведь он был необычайно талантливым мальчиком, Вы сами знаете. Но у Сережи в первое время было много проблем в приюте. Одиночество, плохие воспитатели, злые дети…я помогал ему их решать. — Как в случае с собакой? Сергей одобрительно поднимает брови. — Вы и про это знаете. Да, как тогда. Ах, какое было море в тот день, такое лазоревое... — Если у Вас все было так хорошо, как Вы говорите, то куда же Вы делись потом? — Хах, — Сергей капризно морщится. — Любовь, доктор. Как всегда, во всем виновата любовь. Сначала любовь к родителям, потом любовь к новому другу. Дофамин, серотонин… и прочая паршивая химия, которая может вытеснить на задворки любые другие эмоции. И это было отвратительно. Если бы я был с ним…представляете насколько быстрее он бы добился успеха? В учебе, в карьере, в бизнесе? Кем бы он был сейчас, если бы мы оставались вместе? — Вы вместе сидите в лечебнице, насколько я вижу, — замечает Евгений Павлович, окидывая взглядом кабинет. — Таких достижений вы хотели? — В лечебнице мы оказались по его вине, — говорит Сергей и тон его вмиг становится серьезным. — Я разыгрывал перед ним весь этот спектакль с Олегом, со всей прочей ерундой, чтобы он продолжал хоть как-то функционировать. Плясал вокруг него, тратя столько времени ни на что, потому что он не позволял мне ничего делать. Подсознательно. Если бы я встал у руля сразу, имел бы возможность разработать более точный план – тогда, поверьте, Вы бы не узнали наш Петербург. — А тот, другой, сейчас слышит нас? — спрашивает Евгений Павлович. Мужчина небрежно откидывает челку с глаз. — О, нет. Как только прихожу я - уходит он, так это работает. И для него это… — он выразительно щелкает пальцами — …полная отключка. — Но тем не менее Вы видите и слышите все, когда он контролирует тело? — Конечно. Потому что я сильнее, гораздо сильнее. Вдруг лицо Сергея искажается будто от боли. Он несколько раз бьет себя ладонью по голове и затем произносит: — Простите, доктор. Кажется, я вынужден прервать нашу беседу… Он сидит, прижав руку к виску, и затем резко поднимает глаза – взгляд их растерянный, почти испуганный. Евгений Павлович наблюдает за превращением с неподдельным интересом. — Простите…Что-то произошло? — негромко говорит Сергей. — Я не помню, как проснулся. — Ничего страшного, — мягко улыбается Евгений Павлович, — Такое бывает при выходе из гипноза, можно сесть или встать и не запомнить этого. Скажите, воспоминания о том, что было после смерти Волкова – они вернулись к Вам? Сергей массирует руками виски, зажмурившись. — По-моему, я видел что-то, но оно сразу же пропало…Вроде в те дни была ужасная погода, не знаю, почему из всего мне запомнилось именно это. Больше ничего. Я же говорил, что вряд ли что-то получится. Поднявшись с дивана, Евгений Павлович осторожно касается рукой его плеча. — Я думаю, Вы просто устали. Вы и так очень много сделали за сегодня. Вы молодец. Он подходит к комоду, включает стоящий на нем чайник. — Может хотите чаю? Мятный? У нас Вениамин Самуилович фанат и всех врачей на него подсадил. Только он пьет с имбирем, а я без всего. Очень успокаивает. — Вы это серьезно? — спрашивает Сергей, недоуменно глядя на него. — У нас еще пятнадцать минут сеанса, — кивает Евгений Павлович на настенные часы. — Раз мы не можем потратить их на что-то полезное, то почему бы не потратить на приятное? Сергей сидит на диване, потупив взгляд. — Почему Вы так добры ко мне? — спрашивает он, торопливо прикрывая волосами горящие от смущения уши. — Добрым можно быть и просто так, — отвечает Евгений Павлович, подавая ему чашку.