Дух зверя, дух безумия

Птица далеко не моралист. Мораль для него не существует, потому что для него не существует ограничений. Он — Дух свободы, снятия ограничений. Он впитал в себя желания — самые скрытые и постыдные — своего носителя, становясь буквально ими. Если Сережа хочет чей-то смерти, то Птица становится ею одержим и сделает все для ее осуществления, если Сергею скользнет мысль о власти и контроле, то Дух будет делать из них королей. Олега они захотели оба. Вначале Птица сопротивлялся этому, но получив его в свои руки, то понял, что не желает от него избавляться, по крайней мере пока. Послушный, преданный. Да, иногда упрямый, но тем не менее делающий для них все. У Птицы есть свои желания, а не только воплощения носителя. Он захотел обладать вниманием Волкова. Тот слушался его — хотя всегда любил вставить свое слово — оставался рядом, когда просили, но Птица не был глупым. Он прекрасно понимал и чувствовал — не ради него это делается. Ради них, а особенно ради Сережи. В принципе Олег сразу объяснил свое отношение к ним — Сережа на первом месте, но он готов был взаимодействовать с Птицей. Но Духу все мало, и в какой-то момент они действительно стали каждый ревновать друг к другу, соревновались за привлечение внимания. Не стоит говорить, что Сергей выигрывал. Зато Птица удивлял. — Скажи, это была твоя идея? — спросил Волков, вновь улучив момент, когда Дух станет главным. Тот сидел, воркуя с Марго, которая, кажется, разницу в хозяине не замечала, обоим отвечая любовью. — Какая именно? У меня много идей и все прекрасные, — хрипло рассмеялся Птица, поглаживая белое оперение вороны. Олег печально вздохнул — от взаимодействия двух пернатых потом очень долго убираться. Линяют они страшно, разбрасывая по всем поверхностям белые и черные перья. — С ошейником, — уточнил Волков, оттягивая упомянутый аксессуар за кольцо. Птица проследил за движением, довольно усмехаясь — Олег даже на ночь не снимал его, только перед полнолунием или другим обращением, чтобы не придушить себя. Духу нравилась такая покорность. — Это, конечно, экстравагантно, в моем стиле, признаю, но нет, — пожал плечами Птица. — Эта идея полностью принадлежит Сереженке, я только помог с исполнением. — Поэтому серебро и гравировка? — чуть нахмурившись, спросил Олег. — Мне понравилась твоя татуировка, решил ее повторить, — довольно произнес Дух, щурясь. — Ну а серебро… Вообще я думал о золоте, но мы поругались на эту тему. Пришли в итоге к соглашению, что серебро тебе идет больше. — А без этого нельзя было обойтись? — поморщился Волков, но столкнулся с двумя внимательными парой птичьих глаз. — Хотя да, о чем я. — В каком смысле? — зло нахмурился Птица, грозно глядя на Олега. Черты Сережиного лица заострились, а янтарные глаза вспыхнули яростью. Любой другой человек бы испугался, стушевался и попытался исчезнуть с этого места. Волков лишь насмешливо фыркнул, покачав головой, отчего Птица обиженно насупился. — Вы обожаете все блестящее, — покачал головой, улыбаясь, Олег. Эта странная расслабленная улыбка удивила Духа — обычно он внушал страх, трепет, ужас. Его ненавидят и презирают, видят в нем злобное существо, как злого близнеца Сергея. Улыбку он не вызывал ни у кого, кроме этого странного мужчины. Птица задумчиво склонил голову к плечу, продолжая хищно следить за передвижениями Олега по комнате. Она не подходила ему своей помпезностью, роскошным стилем. Это подходило им — Птице и Сереже, но не Волкову. Он казался здесь не к месту, вырезанным из другой картины и нелепо вставленным. Белой вороной. Птица рассмеялся собственным мыслям и сравнениям. Олег удивленно взглянул на него, но не стал комментировать, беря со стола рабочий планшет. — А ты подходишь нам даже больше, чем я думал, — произнес Дух, цепляясь лениво почесывая шейку Марго. Ворона издавала довольные рокочущие звуки, распушая перышки. Олег решил не уточнять, о чем думает Птица, хмуро глядя в экран. Дух заметил напряженность на лице наемника и встрепенулся, поднимаясь с винтажной софы, на которой вольготно валялся в перьях. Он неслышно приблизился к Олегу, заглядывая через его плечо в экран, пробегаясь взглядом по строчкам. — Проблемы с Зильченко? — спросил прямо на ухо Птица, заставив Волкова дернуться от неожиданности. Дух довольно заметил, как контролировал себя бывший военный — его руки дрожали от напряжения, когда Олег сдержал себя от удара. Прошлые привычки было не изменить, и подходить неожиданно со спины крайне опасно, можно получить перелом шеи. Но Сереже можно было. Он этого не делал, чтобы не травмировать Олежу, но мог бы. Птица пользовался этой возможностью по полной, благо у них одно тело на двоих, которое было неприкосновенно. Он не жалел Волкова, не думал о его страхах и проблемах. Духу нравилось ощущать чужие крепкие мышцы под ладонями, если на мужчине не было одежды, то шероховатость кожи, каждый шрам на ней и представлять, как сам травмирует этого сильного человека, ломает под себя, оставляя следы, как знаки принадлежности ему. Птица довольно вздохнул, положив подбородок на крепкое плечо, поглаживая Олега по пояснице. Волков судорожно вздохнул. Дрожь прокатилась по его позвоночнику. — Проблем нет, — ответил на вопрос Духа наемник, — Надо решить, что делать с его семьей. — К черту семью, — усмехнулся Птица, прикусив ухо Олега, очертив ушную раковину кончиком языка. — У него есть ребенок, — возразил Волков, всеми силами стараясь не дергаться от чужих действий, которые оставались размеренно-тягучими, но не останавливались, становясь все обширнее. — И что? — усмехнулся Птица, хрипло рассмеявшись в шею Волка. — С каких пор тебя терзает совесть, наемный убийца и дикий зверь? Ты убивал за деньги, скажи, как много ты думал о их судьбах, семьях, о них самих? Тебе было плевать на это. Вот и сейчас просто делай, что сказано. Олег напрягся сильнее, Птица готов был поспорить, что на чужом лбу появились привычные, но раздражающие их обоих морщины, которые хотелось стереть. — Не будь моралистом, — раздраженно произнес Дух, царапая когтями крепкие бедра. — То есть быть тобой? — хрипло усмехнулся Олег. Птице это не понравилось. Он впился зубами в кожу за ухом, оставляя кровавый след. — Не смей меня упрекать в чем-либо, — прошипел он гневно, отталкивая от себя Волкова. — Разочаровываешь, волчик. Я думал, ты поймешь меня, а ты оказался, как все. Птица печально-гневно вздохнул, вернувшись в гнездо на софе. Марго встрепенулась, переступая с лапки на лапку. Дух потянулся к ней, но ворона прихватила его пальцы, «пожевывая» в клюве, а затем каркнула, перелетая к Олегу на предложенное предплечье. — Тц, спелись, — недовольно произнес Птица, развалившись на своем месте, беря в пальцы черное перо, раздраженно покручивая. Марго меж тем решила поклевать планшет. Олег предусмотрительно его отложил, поглаживая птицу под клювом. Ворона преуспела больше, чем Птица или Сережа — лицо Волкова разгладилось, уголки губ слегка приподнялись, а выражение глаз стало мягче. Дух готов был недовольно зашипеть. — Тебя тоже по перышкам погладить? — спросил насмешливо Олег, щурясь посмотрев на Птицу. Тот лишь вскинул удивленно-скептически брови. Волк покачал головой, усмехаясь, но после лицо вновь приобрело серьезно-мрачное выражение. — Я не читаю тебе морали, и не собираюсь. Я сделаю, что положено, но я имею право с тобой не соглашаться. Мне тяжело убивать детей. И не требую от тебя в этом понимания. Но не сомневайся в том, что я все исполню. Птица задумчиво сощурился, внимательно глядя на мужчину. Марго на его руке ласково клюнула в щеку, звонко каркнув. Ни Сережа, ни Дух не понимали, почему у этих двоих была такая идиллия, но подозревали, что это связано с тем временем, когда Волков был зверем. Тогда Марго часто засиживалась в серой шерсти, устраивая там гнездо, довольно засыпая. — Можно, — сказал неожиданно Птица, надменно взглянув на Олега. — Что? — спросил непонятливо Волков, помогая Марго пересесть на стол. Та была не особо довольна, что показала, цепляясь клювом за одежду человека. — Можешь погладить меня по перышкам, — усмехнулся хрипло Птица, игриво щурясь. Олег удивленно уставился на него, но медленно приблизился. — Ты уверен? — уточнил он, аккуратно присаживаясь рядом на софу. — Я предлагаю только один раз, волчонок, — протянул Дух, проводя ступней по бедру Волкова. — С чего ты сжалился? — спросил Олег, протягивая руку к шее Разумовского. Она была покрыта черным гладким мелким оперением. Волкову казалось, что оно должно быть скользким и холодным, но это оказалось не так. Пальцы аккуратно коснулись перьев, которые тонким слоем покрывали горло, отчего тепло тела все равно пробивалось. Они были мягкими и нежными на ощупь, и странно двигались от чужого дыхания. — Питомцев следует поощрять, — сказал Птица, замерев под чужими руками. Олег только покачал головой, медленно перебирая оперение одной рукой, другой поглаживая ноги Разумовского, покоящиеся на его коленях. — Для него я тоже питомец? — спросил Волков. Птица недовольно покачал головой, убирая руку Олега с шеи. — Меня раздражает, что ты опять заговорил о своем Сереже, — фыркнул Дух, несильно, но ощутимо пнув Олега в бок. — Он наш, а не только мой, и ты тоже о нем волнуешься, — ответил Волк, перехватив ногу Разумовского. У Птицы была дурная привычка ходить босиком, отчего ступни были вечно холодные. Олег стал массировать их, чтобы хоть немного согреть. — Меня раздражает, что ты печешься только о нем, — ответил раздраженно Птица, вытягивая одну из ног, проводя ступней по колючей щеке Олега. Волков тихо хмыкнул, прикасаясь губами к высокому своду. — Для меня ты еще не настолько близок, но о тебе я тоже беспокоюсь, — произнес Волков, целуя центр ступни. Птица хмыкнул, несильно дернув ногой, выпутываясь из чужой хватки. — Тогда, милый щеночек, больше не надо указывать мне на мораль, — фыркнул Дух, давя мягко пяткой на чужой пах. — И сам не думай о ней. Со мной не надо думать о совести, ибо и я, и те, кто следуют за мной, свободны от всего. — Мне свобода не грозит, — покачал головой Олег. — Что верно, то верно, — протянул Птица, широко зевая, сползая по софе, укладываясь на нее удобнее. — Мы устали. Не буди нас. И разберись с Зильченко и его семьей. Мне плевать, как они умрут, но никто из них не должен нам помешать. Как и чертов Гром. Черт, я все еще хочу убить эту псину. — Еще рано, — успокоил Олег, приподнимая ноги Разумовского, чтобы встать. — Я разберусь со всем. Вам не стоит беспокоиться. — Послушный мальчик, — довольно произнес Птица, раскладывая удобнее под собой перья. Он лениво стал прикрывать глаза, и на мгновение они снова стали голубыми. Олег даже немного пожалел об этом, целуя Разумовского в лоб. Ему хотелось, чтобы этот жест достался именно Птице, но он надеялся, что еще получится потом это сделать. А пока он укрыл их, дал Марго угощение и надел кожаный плащ, с которого легко сходит копоть и кровь, чтобы выполнить свое задание. Из них троих, только у Сережи оставались какие-то признаки морали, а Птица и Волк давно их потеряли.