Дух зверя, дух безумия

Кажется, он умер. Нет ничего, никаких ощущений. Даже темноты нет, как обычно об этом говорят. Или же ослепительного белого света — абсолютное ничто. В этом ничто и тишины не было. Он не мог описать, что это было, как оно было. Было ли такое у него уже? Трудно вспомнить. Вспомнить не получается ничего. Даже собственное имя вспоминается тяжко. Если это есть ничего, то в этом моменте и тяжело и легко одновременно. Он не ощущает тела, но чувствует давящую силу, которая утягивает куда-то… вниз? Здесь нет низа и верха как таковых. Но давление усиливается. Сжимает внутри, а затем разрывает на части. Он не может собраться обратно. Может только быть в этом состоянии — не понимая, не осознавая. Будучи изломанным. В принципе, если это и есть состояние смерти, то это не худшее, что могло быть с ним. Если понимать, какую жизнь он прожил. За такую его должны черти в котлах варить пару веков. Убивать, возрождать и так снова и снова на протяжении вечности. Но сейчас почему-то даже спокойно. Относительно. У него есть с чем сравнивать, хотя конкретные воспоминания не формируются, не возвращаются, хотя уверенность в том, что сейчас один из самых моментов его существования. Резко больно. Больно настолько, что кажется даже хорошо. В его мыслях всегда так было — если болит, значит, еще есть шанс. Значит, не все еще потерянно, можно скрипя зубами вставать и идти. Куда? Зачем? Ему есть куда идти? Боль разрывает сильнее. Появляется желание. Желание просто вздохнуть, и из-за этого вернулось ощущение тела. У него есть тело. Очень тяжелое, пропитанное болью, скованное. А вздох сделать не получается. Получается только хрип, который он сам не слышит, а окружение и во все. А кто-то в этом окружении точно был, потому что сквозь шум и гул в ушах пробивались чьи-то голоса. — …льзя находится в палате! — Мне плевать на ваши правила, мы уже здесь и не собираемся уходить! — Ладно еще вы, но кошка?! — Это рысь! И он уйдет только с Олегом! — Это антисанитария полная! — Я сам его искупаю в антисептике, но никуда он не денется отсюда. — Да зачем вам тут находиться, пациент все равно без сознания! — Тем более, чем мы тут помешаем? Если будут какие-то манипуляции делать, то выйдем в коридор, постоим, подождем. — Сергей Викторович, ну, будьте благоразумны… — Похоже, аргументы кончились. Тогда закончим эти пустые разговоры. Давайте по существу… Отчего-то от этого истерично-гневного голоса становилось спокойнее. Как-то правильно, что у него над ухом кричат и ругаются. Наверно, странная мысль, но какая собственно разница. Пусть кричит, зато пустота исчезла. И он вышел из пустоты, пускай и к боли. Под ворчливую ругань сознание действительно исчезло, ушло в успокаивающую темноту. Рваться больше было некуда, хотя хотелось вернуться к ним. Олег очнулся. Разлепил тяжелые веки, мутно глядя перед собой. Потолок ослепил белым, хотя света было немного. Над ухом пищали аппараты. Вспомнился военный госпиталь, в который его по глупости впихнули после ранения. Пришлось объяснять, почему так быстро раны заживают. Сейчас точно не тот случай. Олег с трудом вспоминает, как оказался здесь. Помнит Грома. Помнит его удары и ненависть. Что ж, похоже у Олега опять сыграла его везучесть. Еще и Шурик с его вездесущностью свою лепту внес. А его скорее всего подбил Сережа. Тоже вездесущий. Олегу хочется подняться, но тело тяжелое, что поднять невозможно даже палец. Но сконцентрировавшись на руке, он чувствует что-то мягкое и теплое. Перевести взгляд тяжело, но возможно. Постель оказалась широкой, что под боком умостилась тушка рыси, прижимаясь к руке Олега. Правды лапы все равно поместились с трудом и свисали. Но рысь все равно с упорством лежал и, кажется, спал. Волков хотел позвать, что-то сказать, но лишь захрипел, а затем закашлялся, заставив зверя встрепенуться и скатиться на пол. — Олежа! — подскочил откуда-то Сережа, тревожно осматривая, касаясь дрожащими пальцами его, одергивая руки при самом легком касании. — Шура, на позицию, я за врачом. Рысь мяукнул, ставя передние лапы на кровать у плеча Олега, заглядывая ему в лицо, обнюхивая. Волков ему пытался улыбнуться, но скорее всего вышла какая-то очень усталая гримаса. Сережа влетел обратно уже совсем скоро, а за ним шел врач. Олег даже с пеленой перед глазами увидел, насколько раздраженным и злым на Разумовского тот был. Что ж, это было ожидаемо. — Он очнулся, осматривайте, — велел — приказал — Сережа. Или Птица, но тут явно было без разницы, сейчас настроение было одно у обоих. Врач промолчал, но его настроение было очевидное. Олег послушно открывал и закрывал глаза, хрипел, починялся его рукам, переворачиваясь. Шурика пытались отгонять, но он все равно крутился рядом, иногда урча и рыча. — Ну, что ж, лучше, чем могло быть, — вынес вердикт врач. — Это лучшее мнение эксперта, что я слышал, — прокомментировал Разумовский, всплеснув руками. Олег уверен, что все в больнице Сережу мечтают выкинуть с двадцатого этажа. — Мы продолжим капельницы, остальные указания будут переданы медсестрам, — произнес с тяжелым вздохом доктор. — Речь пока будет тяжело даваться, если будет не хватать дыхания, то можно воспользоваться кислородной маской. — Я понял, — кивнул Сережа, быстренько занимая место врача рядом с Олегом, почти оттесняя его. Ну, доктор и воспользовался этим, чтобы быстрее покинуть палату с самым навязчивым, раздражающим пациентом — хотя он даже не лечился! Как только дверь закрылась, Сережа с Шурой заняли свободные места на койке, почти заваливаясь на Олега. — Волчик, как себя чувствуешь? — с тихим рокотом в голосе спросил Птица, поглаживая по предплечью. — Норм..ально, — прохрипел Олег, чувствуя сухость во рту. Разумовский перехватил стакан с водой, но не стал его подавать, а промокнул в ней ватку и смочил губы. — Легче? — спросил Сережа, убирая ласково чужие волосы. Олег моргнул, снова прикрывая глаза. Прикосновение пальцев к лицу не прекратились, но были легкими, почти невесомыми. — Я могу начинать тебя ругать? — спросил Разумовский полушепотом. Олег усмехнулся, коротко кивая. Пусть ругает, бить точно не будет, а крики и возмущения он точно выдержит. — Ты самоубийца, Волчик, — произнес убийственно мягко Птица, касаясь губами разбитой скулы. — По-другому я не могу объяснить, почему ты решился пойти самому в эту яму. Не хватает нашей жестокости? Мне быть более грубым? Ты скажи, я тебя ежедневно буду истязать. — Вы и так, — произнес Олег, жмурясь от ласковых прикосновений обветренных губ к лицу. — Мы с Сережей уже договорились, что к твоему ошейнику купим цепь, и она всегда будет в наших руках, и ты не сдвинешься с места без нашего ведома, — пообещал, рычаще шипя, Птица, целуя Олега в переносицу. Шурик рядом тихо зарычал, привлекая внимание. — Почему ты так? — спросил Олег у рыси, приподнимая руку. Шура ткнулся носом в ладонь, издавая что-то похожее на мурлыканье. — Думаю, что-то типа нервного срыва произошло, — ответил за наемника Сережа, наблюдая задумчиво за ним. — Он обратился через день после случившегося, а обратно то ли не может, то ли не хочет. Мы с Птицей не знаем точно, мы… не обращаемся, как вы. — Справимся, — заверил их всех Олег, неловко поглаживая по носу рысь. — Я удивлен, что вы тут… вместе. — Ты его давно признал, — вздохнул устало Сережа. — Я этому долго сопротивлялся. Мы и так вдвоем тебя делим, а тут еще кто-то. Но он тебя вынес живым. Я ему обязан. Так что момент признания пришел, пусть и при таких печальных обстоятельствах. — Гром? — спросил Олег, продолжая лениво водить пальцами по шерсти. — Его успели вывести, но не далеко, — усмехнулся Сережа, поправляя простынь на теле Олега. — Не приходя в сознании скончался в больнице. Кровопотеря, болевой шок, все дела… Завалил ты псину, Волчик. Молодец. Олег вздохнул, переводя дыхание, закрывая глаза. Стало намного спокойнее и легче. Чувство собственной беспомощности отступило — хоть что-то он смог сделать, завершить правильно. — Прости, — прошептал Олег. — Вы все простите. — Прощу только, когда ты снова окажешься дома, — строго произнес Сережа. — Птица примет твои извинения в другом формате и когда будешь на цепи. А Шурик и так простит, у него щенячьего восторга больше, чем рыси полагается. Шура зарычал на Разумовского, но положил голову на руку Олегу. — Все хорошо, родной, — вздохнул Сережа, сам впервые за это время спокойно закрывая глаза, не боясь, что Олег уйдет от него совсем. — Теперь все будет хорошо.