One step apart

      Съемная квартира была ничем иным, как его «тихой гаванью». Маленькая, уютная, оформленная в викторианском стиле, она понравилась Регису сразу, несмотря на довольно высокую цену. В ней был даже фальшивый камин под большим плазменным экраном, придававший гостиной особый уют. Куда предпочтительнее было проводить время за книгой и бокалом вина, пока рядом плясали пусть и ненастоящие, но все же языки пламени, нежели слушать визгливый голос очередной ведущей очередного бессмысленного ток-шоу. Кто-то бы назвал это снобизмом. Кто-то, не знающий Региса и его привычек. Соседи вокруг тоже попались на удивление спокойные, большей частью среднего или пожилого возраста, поэтому проблема шумных вечеринок отпала сама собой. Регис впервые за долгие годы смог спать без беруш, хотя онлайн-аптека уже выдала ему скидку за регулярные покупки оных. Хозяева сразу же согласились подписать с ним договор, видя, что сдают жилье человеку ответственному и чуждому шумному времяпрепровождению, к тому же без животных.       Щелкнул ключ в замке. Регис открыл дверь перед женщиной и чуть посторонился, пропуская ее вперед. Та несмело шагнула через порог, быстро осмотрелась по сторонам и поспешила снять туфли. Похоже, она не врала про натертую ногу — на лодыжке виднелся отчетливый красный след.  — Здесь очень мило, — хмыкнула она, все не решаясь пройти дальше. — Много платишь за нее?  — Она стоит своих денег, — туманно отозвался Регис. — Ванная слева. Там есть сушилка, закинь все туда. В большом белом шкафу чистое полотенце.  — Спасибо.       Трина направилась к белой двери, ведущей в ванную, но замерла, едва взявшись за ручку.  — Мне все это время сидеть там?  — Не понял?  — Мне переодеться не во что, — пояснила она с легкой улыбкой.  — Нет. Конечно, нет. Там же, где полотенце, найдешь халат, махровый такой. Возьми его.       Зашумела вода. Пока женщина возилась в ванной, Регис ушел на кухню и включил чайник. В холодильнике нашлась бутылочка травяного сиропа, оставленная хозяевами. Этикетка гласила, что содержимое флакончика идеально спасает от простуды, улучшает сон, нормализует давление и прочее-прочее. Регис в этом сильно сомневался, потому что такая панацея от стольких бед не могла продаваться в каждом супермаркете. И все же вкус у карамельного цвета тягучей жижи был довольно приятный. Пара чайных ложек сиропа отправилась в чашку с чаем, предназначенную для незапланированной гостьи.       «Зачем я вообще это делаю? — всплыло в голове. — Это последний человек, которого бы я хотел видеть в своей жизни. Не считая Лилли, конечно. Так зачем все это? Зачем я притащил ее сюда, в свое убежище? Либо я слишком много выпил у Лютика, либо окончательно теряю рассудок. Принятие нелогичных решений вполне может быть симптомом обострения депрессии. Нет, специалист мне нужен как можно скорее».       Возвращая сироп на место, Регис краем глаза заметил, как призывно сверкнула этикеткой начатая бутылка виски. Жалкая часть той коллекции, украденной из шкафчика в больнице. Этот экземпляр был первым, и тогда Регис не поленился забрать его домой. Настоящий ирландский виски, эксклюзив тридцатилетней выдержки. Трудно было даже представить стоимость этой бутылки. Регис взялся за прохладное горлышко, потом немного поразмыслил и оставил все, как есть. В голове и так плескалась едва ощутимая тяжесть выпитого в баре.       Щелкнула задвижка на двери в ванную и послышались шлепки босых ног по паркету. Трина устроилась в самом конце дивана, едва ли не вжимаясь в подлокотник. Выглядела она намного лучше, чем полчаса назад, однако некоторая нервозность и смущение никуда не делись. Ей было ничуть не комфортнее, чем ему. И Регис мог предположить, что она задавалась теми же вопросами, что и он.  — Возьми, — он протянул ей чашку.  — Благодарю.       Хотя бы насчет такой банальности, как чай, она вопросов не задавала. Регис, устроившийся с другого края дивана, на нее не смотрел. Он думал.       Это было не более чем простой человечностью. В конце концов, конфликты на работе — простая мелочь, не стоящая и выеденного яйца. Не стоящие того, чтобы взращивать в себе ненависть, жить ей и гореть. Представить себе ситуацию, в которой жизнь этой женщины зависела бы от него, стал бы он желать ей смерти? Подал бы руку, чтобы вытащить с края обрыва? Оттащил бы с дороги, по которой несется грузовик? Конечно, и руку бы подал, и с дороги оттащил. Черт возьми, это были всего лишь бутылки с виски, с дорогостоящей отравой. Если позволить таким мелочам, как простые рабочие дрязги, стирать последние человеческие черты, то лучше уж и не жить тогда. Позволить себе быть бесчувственным, циничным существом, даже не человеком, равносильно смерти. Значит, ты уже мертв внутри.       Порой ему думалось, что он не хотел существовать. Нет, он не думал о суициде, это казалось поступком подлым, ничтожным и недостойным. Он просто хотел перестать существовать. Но даже при всем этом Регис не хотел быть мертвым внутри. Живая смерть — удел куда страшнее. Быть может, это просто его предназначение? Гореть для других, жить для других, спасать им жизни. Ответа на это он не знал. Знал другое.       Трину Шрайбер он не ненавидел.  — Должен сказать, что без размазанной туши ты выглядишь гораздо лучше, — все так же не глядя на нее, сказал Регис.       Чашка замерла в сантиметре от ее губ.  — Это комплимент?  — Констатация факта.  — Ну что же, — пожала плечом Трина. — Тогда благодарности не жди.  — Не жду.       Чашка была уже наполовину пуста.  — И все же, — женщина отставила ее на кофейный столик. — Спасибо, что не прошел мимо. Учитывая твою ненависть ко мне…  — Я тебя не ненавижу, — прервал Регис. — Извини, но нет. Я не ребенок пятнадцати лет, чтобы страдать юношеским максимализмом. Между нами…       «Напряжение? Недопонимание? Отвращение?»  — Неприязнь, — нужное слово все же всплыло в голове. — А неприязнь вещь нестабильная. Сегодня она есть, завтра ее нет.  — Но она у тебя ко мне с самого начала. Именно с самого начала. Почему? Я заметила это еще на том совещании.  — Я уже пытался ответить себе на этот вопрос. Она просто есть. И, наверное, мне нужно просто переждать, пока в моей голове что-то вернется на место. Мы с тобой почти не знакомы, иначе ты бы знала, что… Впрочем, это не важно.  — Вот оно что, — понимающе кивнула Трина. — А я-то думала, я где-то не там тебе дорогу перешла. Любое чувство имеет под собой основу, иногда залегающую очень глубоко внутри. Кстати, как мне к тебе обращаться? Регис или Эмиель?  — Регис. Я даже родителей приучил себя так называть. Это мое второе имя. А со своими чувствами и основами я непременно разберусь. Как только найду себе нового психотерапевта.  — Как скажешь.       Молчание затянулось. Внезапно Региса начал разбирать смешок. История повторялась — компания малознакомой женщины, чай, не клеящаяся беседа. Не многовато ли за этот день? Отличие заключалось лишь в том, что психотерапевт не строчила болтовней, как из пулемета, а затягивавшиеся паузы не были чем-то плохим. В конце концов, когда ее одежда высохнет, она уйдет, и все вернется на круги своя.  — Как прошло твое свидание? — Трина сменила позу и немного развернулась к нему.  — Раз я сижу здесь с тобой, то очевидно, что неудачно. Я не пытаюсь тебя обидеть…  — Еще как пытаешься.  — И в мыслях не было, честное слово. Просто… — Регис устало потер лицо ладонями. — Просто это была уже третья попытка, и я уже сотню раз пожалел, что пошел на все это.       Брови женщины удивленно дернулись вверх.  — Третья, серьезно? — переспросила она. — И ты опустил руки? Очень зря.  — Знаю, но мне это не нравилось с самого начала. Доктор Корво считал, что мне нужно расширять свои горизонты, пробовать что-то новое. Уметь переворачивать страницы, так сказать. В первый раз мне попалась кошатница. Я узнал все виды мяуканья и мурлыканья, которыми она общается со своими котами. Нет, я ничего не имею против животных, но… — Регис развел руками. — Я даже не знаю, что сказать. Потом была веганка, из самых яростных. Когда я увидел ее, мне захотелось вызвать бригаду скорой помощи, я боялся, что она упадет в обморок. Она долго и вдохновенно рассказывала мне о том, что человек вовсе не должен употреблять мясо, оно ядовито, полно трупного яда и еще много подобных вещей. И вообще, люди, оказывается, могут питаться солнечным светом, и когда мы все это осознаем, наш мир придет к равновесию. Конечно, придет, потому что мы вымрем.       Ее улыбка в самом деле была обворожительной. Сколько раз он ее видел, и только сейчас это осознал.  — Третья, — продолжил Регис, тоже слегка развернувшись к ней, — стоило ей узнать, что я медик, перечислила мне все свои болячки и своих родственников, тетушек, бабушек, от бородавок до чирьев в самых недоступных местах. Потом, когда я пошел ее провожать, она очень настаивала на том, чтобы я поднялся к ней и осмотрел шишку в ее подмышечной впадине. И вот теперь я думаю, что зря отказался учить кошачий язык, вдруг бы с первой у меня что-нибудь и получилось бы. Но она, кажется, уже нашла себе кошатника.  — И все же, Регис, мир на этом не кончается.  — Ты не представляешь, насколько трудно человеку моего возраста найти женщину, желающую встретиться. Ты сама видишь — мне сорок шесть, хотя выгляжу я куда старше, начал лысеть, еще и почти полностью седой. И никак не могу взять в толк, почему у женщин в этих приложениях фотографии никогда не содержат и грамма правды? Зачем создавать себе образ, который разрушится при встрече?       Трина рассмеялась и откинула с лица влажную прядь волос.  — Это касается не только женщин, — уверенно произнесла она. — Твой возраст погоды не делает. Просто если это как лотерея, то густо, то пусто. Насчет внешности я бы тоже поспорила. Ничего отторгающего внешне, на мой взгляд, нет. Правда, я редко вижу, чтобы сейчас носили баки, но это дело вкуса. А вот заниженная самооценка налицо. Так о чем это я? Ага. Мне тридцать три года, и я часто слышу в свою сторону немало комплиментов от мужчин. Думаешь, дело в шляпе? Да как бы не так. Ты был на трех свиданиях, я на десяти. Девять из них желали продолжения банкета у меня дома, но я пока что хочу жить.       «Удивительно вовремя мне Лютик похожую байку рассказал» — подумал Регис.  — Десятый… — Трина вздохнула. — Десятый вообще не пришел. Столько было разговоров, красивых слов! Сам назначил встречу, и вот результат. Телефон выключен, в соцсетях я везде заблокирована. Есть у меня теория, почему все так сложилось, но мне даже задумываться не хочется. Обидно все это.  — Может, еще чаю? Или чего покрепче?       Трина хитро сверкнула зеленоватыми глазами.  — Не такая я уж и противная, правда?  — Может быть.  — Спасибо, но нет. Слишком много жидкости за сегодня. Я продолжу. Из всех присланных «дикпиков» я могла бы составить большую такую хоррор-галерею, для желающих расшатать себе нервы. Ты спрашиваешь, зачем женщины редактируют свои фотографии? А мне интересно, почему огромное количество мужчин считает, что колбаса между ног длиной в тридцать и толщиной в пять сантиметров прельщает прекрасный пол. С этим даже ходить должно быть неудобно!       Теперь настал уже его черед смеяться. Регис тоже мог бы составить свою галерею из кошмарных эротических фотографий, присланных женщинами, только вот ничего особо удивительного он там не увидел. В конце концов, у всех разная физиология, и тараканы у каждого свои.       Трина между тем продолжила:  — Кроме того, выдавать желаемое за действительное — вполне себе симптом, уже даже из моей компетенции переходящий в психиатрию. Но как только я предлагала поговорить об этом, меня сразу блокировали. Так что не стоит отчаиваться, ты не единственный неудачник. Хотя нет, это плохое слово… А хочешь честность? — она подогнула одну ногу под себя и, не дожидаясь его ответа, заговорила дальше. — Мне кажется, ты не слишком расстроен этими неудачами на свиданиях. Тебе претит эта идея поиска пары. Не в приложениях или сайтах — вообще.       И все-таки, она была невыносима. Совсем как на их первом и единственном сеансе, после которого он сделал вывод, что никогда к ней больше не пойдет.  — Ты не дождалась моего ответа, — заметил Регис.  — Что?  — Ты спросила меня, хочу ли я честность, но ответа не дождалась. До этого додумала за меня, что я полагаю, что ты пытаешься вызвать жалость. Черт, даже запутаться можно! Вот тебе и ответ, почему моя неприязнь к тебе не исчезла после того сеанса — ты принимаешь решение за меня. Не знаю, может, с другими все иначе, но это раздражает.       Возможно, он сказал это слишком резко. Благодушный настрой женщины быстро улетучился и вернулся к начальной точке. Заметно помрачнев, она отвела взгляд к камину. Регис пожалел о том, что так быстро вспылил, что вообще не было чертой его характера.  — Прости. Есть за мной такая дурная черта, делать что-то без согласия других. Знаю, ты считаешь меня своим врагом, но уверяю, я хочу только добра.  — Вот опять. Я же в самом начале сказал, что не считаю тебя врагом, нет у меня к тебе ненависти. Ненависть, вражда, заговоры… Пусть эта ерунда остается в старшей школе, мы давно переросли эти детские игры. Но тебе действительно стоит порой спросить того, кому ты хочешь причинить добро, хочет он этого или нет.       Его намек она разгадала сразу. Но в лице ее не было ни капли раскаяния. Наоборот, было в нем нечто воинственное, словно именно в этом вопросе Трина собиралась держать оборону до последнего.  — Понимаю, — с достоинством сказала она. — Ты злишься за свой мини-бар. За сокровища, над которыми сидел, как дракон над золотом. Ну что же, здесь мне есть что тебе сказать. Наверное, сейчас самое время объясниться за это. Да, ты имеешь полное право считать меня воровкой, но бутылки я стащила ради твоего же блага.  — Что-что?  — Я не хотела, чтобы тебя уволили, — яростно бросила Трина и сложила руки на груди. — Эта проверка, о которой говорила Йеннифэр на моей первой летучке… В общем, доктор Венгер вызвала меня к себе в тот день, и я услышала, как она говорила по телефону. Из разговора я поняла, что на следующий день кто-то приедет, и решила, что это именно они. Конечно, я могла ошибаться, но решила перестраховаться. Я знала, что примерно в шесть ходит уборщица, вы с Шани ушли готовиться к операции, так что идеальнее момента было просто не придумать. Уборщица открыла дверь, я подошла и сказала, что видела в туалете крысу. И пока ее не было, стащила твой виски. Я все верну, обещаю. Бутылки у меня дома.       Такого Регис не мог себе представить ни в одной из своих теорий относительно ее поступка. Он чувствовал, как онемело все тело, не мог шевельнуть и пальцем, не то, что языком. То, что Трина так легко тогда призналась, уже было большим шоком.  — Что же… — его голос слегка охрип. — Выходит, я действительно должен тебя поблагодарить. Мне и в голову такое бы не пришло. А я, дурак, решил, что это простое везение, что все исчезло за день до этой комиссии.       Трина качнула головой.  — Не нужно, Регис. Ты хороший врач, хороший человек, которому в жизни пришлось непросто. Многие считают, что депрессия — это простая лень, блажь, слабость, желание привлечь к себе внимание, но уж я-то знаю правду. Кто-то режет себе вены, кто-то выдергивает волосы, кто-то начинает пить. Тебе нужна помощь. Мне очень жаль, что я вломилась к вам с Шани в кабинет и обокрала. И я бы очень хотела как-то оправдать свой поступок, но раз ты не хочешь моей помощи… Знаешь, у меня есть друзья, такие же мозгоправы, как и я. Могу дать контакты. За врачебную тайну не волнуйся, у нас с этим жестко.  — Вот над этим я подумаю. Теперь скажи мне, почему ты просто не сказала мне о проверке? Зачем нужно было устраивать весь этот цирк? Только не говори, что не думала, что я разозлюсь. Зачем было говорить Йеннифэр, что я сорвался?       Она пожала плечом.  — Не знаю, — медленно проговорила она. — Спонтанно как-то получилось. И разве ты бы стал меня слушать? У нас же вроде как «неприязнь». А про срыв… Когда я увидела все то, что было в твоем шкафу, у меня в голове как-то все сложилось, и я сделала неправильный вывод. Хочешь — верь, хочешь — нет, но у меня и в мыслях не было тебе вредить. Наоборот, я…  — Я открою тебе страшную тайну, Трина. Когда ко мне привозят каких-нибудь аппендицитников, я просто обязан взять у них разрешение на оперативное вмешательство. Я спрашиваю у них их мнение, потому что так положено. Я не имею права распоряжаться их жизнью без согласия, даже если эта самая жизнь под угрозой. Исключение составляют только те, кто в принципе не может ответить, например, те, кому в аварии оторвало ноги. Теперь, когда я знаю о твоих благородных порывах, меня это уже не так злит, но прошу, услышь меня, — если мне понадобится помощь, я ее найду. Я уже этим занимаюсь. Единственная вещь, которая пока мне непонятна, почему ты решила, что я — хороший человек. С чего так рвешься мне помочь. Может, у тебя есть ко мне что-то? В этом не будет ничего постыдного, хотя я бы удивился, что тебе нравятся проблемные мужчины среднего возраста.       В неверном свете электрического камина краски теряли свой цвет, но даже в теплом полумраке было видно, как Трина сначала побледнела, потом резко покраснела. Ее губы приоткрылись, из них вот-вот должна была вылететь какая-нибудь колкая фраза, но нет. Ничего не было. Трина слегка дернула головой, будто бы что-то запрещая самой себе. Потом встала и направилась к вешалке, где оставила сумку.  — Мне пора домой, — глухо проговорила она, копаясь в ней. — Проклятье!       Она небрежно бросила мертвый смартфон на тумбочку у входной двери.  — Я буду очень признательна, если вызовешь мне машину. Я пока пойду оденусь.       Возможно, не стоило так на нее наседать. Стало даже немного стыдно за свой напор. Но Регис не знал, что с этим делать. Не знал, что чувствовать и как себя вести. Возможно, выясни они все нюансы этого конфликта раньше, все было бы намного проще и непринужденнее, но жизнь не предусматривала резервных копий самой себя, контрольных точек и функции перемотки времени.       Меньшее, что он мог для нее сделать, это выполнить просьбу и вызвать «убер», чтобы этот день наконец-то закончился для них обоих. Так он и сделал.       У них было больше общего, чем казалось. Ведь если посмотреть, они оба — одиночки, без личной жизни, прячущие свои проблемы под масками. Он молчит и смотрит на все сквозь призму безысходности, предпринимая жалкие попытки держаться на плаву, она делает то же самое, только с улыбкой, потому что так требовала ее профессия. Кто захочет доверить свои проблемы психотерапевту, у которого на лице вся скорбь этого мира? Лица — те же окна ночного города. Из каждого льется мягкий теплый свет, но стоит только заглянуть туда, и вот они — скандалы, одиночество, недоверие, отчаяние. И таких большинство. Счастливые люди похожи друг на друга, и их куда меньше. И кто скажет, чье счастье подлинное, а чье — лишь маска?  — Можно попросить тебя кое о чем? — раздался голос из-за приоткрытой двери ванной.       Он отложил смартфон.  — В чем дело?  — Ну, подойди, пожалуйста.       Трина стояла у раковины лицом к зеркалу, руки ее крепко придерживали лацканы халата. Ее одежда, состоявшая из блузки, длинной черной юбки и чулок, лежала на сушилке.  — Не могу никак справиться с крючком, — равнодушно проговорила Трина. — Один застегнула, а второй никак не цепляется. Поможешь?       Заметив его выражение лица в отражении зеркала, пояснила:  — Бюстгальтер мне застегни, пожалуйста.       К такому он готов не был, но и терять сознание при виде женской спины не собирался. Поздновато было разыгрывать стыдливого юношу. Да и не так уж это и страшно, по сравнению с просьбой осмотреть опухоль в подмышечной впадине.  — Давай.       Она приспустила халат, обнажив плечи и спину до поясницы.       Если она и хотела его удивить, то… у нее это получилось. Чего он никак не мог ожидать от женщины, не то, чтобы старавшейся скрыть свою сексуальность на работе, но не делавшей на ней акцент, так это настоящего произведения искусства на ее спине. От самой шеи до талии через всю спину Трины змеился удивительный узор, составленный из фантастических цветов ярких и сочных оттенков. К татуировкам Регис относился с некоторым пренебрежением, поскольку не одобрял введение химии под кожу, тем более что довольно часто к нему попадали индивиды из-под рук недобросовестных мастеров. Дешевая краска, кустарные тату-машинки, антисанитария вкупе представляли из себя настоящего убийцу кожных покровов. А потом ужасные боли, отвратительный внешний вид и грозящий сепсис гнали этих индивидов к нему на пересадку кожи.       Но татуировка Трины на дешевку никак не тянула. Регис даже представить не мог, сколько могла стоить такая работа.  — Вот это да, — он позволил себе тихий восхищенный вздох.       Сам того не осознавая, он едва ощутимо касался подушечками пальцев контуров, лепестков и листьев, имевших только один аромат — запах ее тела. И очень скоро почувствовал нечто инородное, отличающееся от привычной структуры кожи. Маленький бугорок шрама, тщательно замаскированный буйством красок. И еще один, и еще. Их было множество, и все скрывались под узором. Был один длинный, неправильной формы, его окаймляли мелкие точки, через которые когда-то проходила хирургическая нить. Цепкий глаз выхватил во всем этом определенную закономерность.  — Я узнаю эти швы, — в некотором замешательстве произнес он. — Для хирургов это все равно, что подпись художника. Звучит патетично, но так уж сложилось. Что с тобой было?       Трина прерывисто вздохнула.  — Я ведь всего лишь попросила застегнуть бюстгальтер, — усмехнулась она, но в голосе ее слышалась откровенная дрожь. — Расскажу, раз интересно. Шесть лет назад мне пришлось работать на выезде, в оперштабе. Помнишь тот крупный пожар на заводе? Рванули баллоны с газом. Там словно сам Сатана прошелся. Туда стягивали всех, кого могли, в том числе и нас, психологов. Кстати, твой бывший терапевт тоже там был. Мы работали с пострадавшими, с родственниками, пытались привести их в чувство. Двое суток там провели. Пожарные сказали, что больше угрозы взрыва нет, и как-то все выдохнули. Я вела одного из работников комплекса к карете «скорой», а потом взорвался еще один баллон, этажом ниже или выше, я не знаю. Летели обломки металлоконструкций, бетона, стекло. Как шрапнель. Мне повезло, я тогда уже закрывала двери, и мне ударило в спину. Стой я чуть ближе, то сейчас меня бы тут не было.  — Я помню. Ты права, это был настоящий ад.  — Меня сразу погрузили на ближайшую карету и увезли в Пресвитерианскую больницу. Оказалось, меня не просто посекло — осколок стекла достал до печени. Началось сильное кровотечение, правда, я почти ничего не понимала в тот момент. Я только помню глаза хирурга, который должен был меня зашивать. У него были черные глаза, как у ворона. Очень уставшие. Еще помню, когда меня уже положили на стол, он сел так, чтобы меня видеть, взял за руку и сказал, что все поправимо, что мне не нужно бояться. И я поверила, прежде чем отрубилась. Он приходил ко мне каждый день, как положено, на обходе. И я почему-то так ждала его визита, — Трина мечтательно вздохнула. — Не потому что я запала. Просто с ним было как-то спокойно, я была уверена, что ничего страшного со мной на самом деле не произошло. Он сказал, что шрамы можно закрыть татуировкой, а еще принес мне тот осколок, который вытащил из меня. Простой кусок стекла. Я отнесла его одному ювелиру, он его обточил и сделал кулончик.       Регис молчал.  — Ты меня не вспомнил. Но это не удивительно, сколько людей проходит через твои руки. Зато я тебя сразу узнала. Все думала, как отплатить тебе за то, что ты сделал. За поддержку. За идею с татуировкой. Но получилась вот такая чушь. Ты уж прости меня еще раз.       Тогда через его руки прошло столько людей, что их лица в памяти сливались в одно неясное пятно. Он помнил только кровь, изувеченные тела, людские слезы. Помнил кусок стекляшки, как отдал его одной из пациенток. Но ее лицо никак не отложилось в памяти, было похоже на сотню других, испуганных и серых.       «Жизнь действительно похожа на спираль, — подумал он. — И порой витки пересекаются. При самых неожиданных обстоятельствах».       По ее коже бежали мурашки от его прикосновений, но женщина не возражала.  — Ты вызвал машину?  — Вызвал.  — Тогда о чем задумался?  — Не знаю, как мне поступить. То ли застегнуть второй крючок, то ли расстегнуть первый.       Она должна была резко развернуться, залепить ему оплеуху, вытолкать из ванной. Должна была. Но только стояла с низко опущенной головой, и буйство черных волос, еще немного влажных, закрывало ее лицо. Трудно было сказать, засмеется она или заплачет. Одно он знал наверняка — чего бы она от него ни ждала, страшно ей не было.  — Тут тебе решать, — последовал ее глухой ответ.       Профессиональная этика требовала прекратить весь этот фарс, дать одеться и отправить домой. Никто не мог сказать наверняка, чем мог обернуться для них этот странный вечер. Скандалом на работе, бурным романом или вообще ничем. Все, что от него требовалось, — сделать шаг. Хоть какой-то.       Крючок беззвучно выскользнул из металлической петельки, разжав объятия ткани, открыв узор полностью. Регис ощущал сильное беспокойство, бесформенное, необъяснимое. Слушал, как размеренно, но сильно бьется сердце. А после легко и небрежно скинул лямки бюстгальтера с плеч женщины. Та по-прежнему никак не реагировала.  — Я делал то, что должен был, — он плавно привлек ее к себе, уткнулся лицом в волосы. — Нечестный ход, доктор Шрайбер. Очень нечестный.  — Это еще не предел.       Она опустила руки, чтобы позволить своему облачению скользнуть вниз и свалиться на кафель, оттолкнула одежду ногой. После сделала шаг назад, позволяя себя снова обнять. Он это сделал, уже чуть смелее, прижал ее крепче. И только последние барьеры такта не позволяли поднять ладони выше, убрать спадающие черные локоны с маленькой округлой груди, или опустить ниже, к тонкой черной ткани полупрозрачных трусиков. Она определенно рассчитывала на интересную ночь, только вот не с ним. Не он должен был видеть ее такой.       «Все-таки женщинам повезло чуть больше, — пронеслась в голове неуместная мысль. — Им куда легче скрывать свое влечение. Подумать только, еще несколько часов назад мы были готовы сжечь друг друга взглядом. Теперь она прижимается ко мне, прекрасно чувствуя мою эрекцию, дразнит, как будто нарочно. А я снова не знаю, что делать. Как же мне это надоело, вечно не знать, что делать. Будь что будет. Все и так пошло не по плану».  — Слишком долго, — немного недовольно проговорила женщина, слегка извиваясь и откинув голову ему на плечо.  — Что именно?       Левая ладонь уже лениво тискала ее грудь, правая же вырисовывала неведомый узор на сетчатой ткани ее трусиков. Голос разума окончательно сдался, обиженно забился куда-то очень далеко, зато чувства и желания наконец-то пустились в настоящую пляску, пустив серотонин в кровь. Время как будто остановилось или вовсе перестало существовать.  — Слишком долго машина едет.  — Возможно. Подождем в гостиной.       Трина отрицательно покачала головой, нарочито медленно, а после извернулась и легонько укусила его за мочку уха. Сердце совершило очередной кувырок.  — Ковровые ожоги, — ее голос напоминал мурлыканье кошки.  — Ковровые ожоги?  — У меня будут на спине, у тебя на коленях. Давай без этой банальщины из мыльной порнухи. Гостиная, диван, ковер перед камином… Я люблю комфорт.  — Как скажешь.       Трина в тот момент о профессиональной этике не думала вообще. Это было видно в каждом ее поцелуе, прикосновении и вздохе. Она была восхитительно легкой, мягкой и послушной, отзывалась на любое движение. Видя ее раскованность, ее открытость, Регис постепенно перестал бояться себя. Ее было много и слишком мало. Мало горячей, мокрой тесноты, саднящей боли на коже, оставленной ее ноготками. Ее запаха и вкуса.       В какой-то момент послышался чувствительный удар в стену. Был то удар спинки кровати или возмущение соседки, Регис не знал и знать не хотел. Перед ним снова извивался фантастический узор диковинных цветов, только теперь покрытый росой пота.       «Передавай привет своей собачонке», — подумал он, адресуя мысль соседке.       После того, как он кончил третий раз, Трина запросила пощады. Но передышки в душе тоже не получилось, и он в очередной раз пожелал здоровья владельцам своей квартиры за то, что они поставили душевую кабину, достаточно вместительную для двоих. Стоя под слабыми струйками горячей воды, пока Трина в очередной раз доводила его до экстаза, на этот раз ртом, он мельком подумал о том, что Шани все-таки была права. Один шаг. Между ними был всего один шаг. Правильный он был или нет, им предстояло решить чуть позже.       Часы безмолвно отщелкивали секунды, одну за другой, упорно толкая вперед минутную и часовую стрелки. Солнце почти не пробивалось сквозь плотные цветастые шторы, хотя, скорее всего, уже минуло за полдень.       Постель была в кромешном беспорядке, но это придавало обстановке спальни какой-то особенный шарм. Трина спала рядом, без подушки, ее голова покоилась на его правой руке, уже порядком занемевшей. Ее грудь, ничем не прикрытая, ласкала взор, и Регис этим нахально пользовался. Он осторожно провел пальцем по ее чуть приоткрытым губам, и Трина, не открывая глаз, взяла его в рот, как делала за ночь не единожды. Прикосновение шершавого языка прошлось волной по телу, отзываясь в паху приятной дрожью.  — Совести у тебя нет, — сонно буркнула она, выпустив его палец. — Мы и так неплохо примирились, тебе не кажется?  — Всегда лучше перестраховаться, — он переключился на ее грудь.  — Пожалей меня, прошу. Тебе и так придется нести меня до такси на руках. Кстати, тебя уже наверняка заблокировали в «убере».  — Не заблокировали.  — Откуда знаешь?  — Я забыл отправить заказ. Ты отвлекла меня, и я отложил телефон.       Трина открыла глаза, совсем красные от недосыпа, приподнялась.  — Ах ты, мерзавец, — проговорила она, забираясь на него. — Забыл он, так я и поверила. Нет бы честно сказать, что специально его не вызвал, что все это было твоим коварным планом.  — Это ты передо мной разделась. И кто кому хотел отомстить…  — Ну все, хватит, — она наклонилась и глубоко поцеловала его. Ее маленькие бледные соски набухли и затвердели. Она явно не была против «перестраховки». — Кстати, ты знаешь, что романтично и красиво секс выглядит только в кино и в нашей голове? Со стороны это смотрится довольно нелепо.  — Об этом я думаю в самую последнюю очередь. И если уж ты заговорила о романтике…. Может быть, попробуем познакомиться поближе? Сходим куда-нибудь.       Трина резко выпрямилась, демонстрируя все прелести своего тела, окинула скептическим взглядом.  — Куда уж ближе-то? — усмехнулась она. — Но я согласна. Куда? Хочу туда, где есть много мяса.  — Я что-нибудь найду и напишу тебе.  — Чудно. А теперь приподнимись, пожалуйста. Хочу посмотреть, есть ли у тебя еще живое место на спине.