One step apart

      Уже подъезжая к ее дому на такси вечером следующего дня, он внезапно подумал о том, что знатно промахнулся со своей идеей. О музыкальных вкусах Трины ему не было известно ровным счетом ничего, а значит, все могло обернуться ее тотальной скукой, испорченным вечером и проваленной второй попыткой. От этого его даже бросило в холодный пот, но на панику времени уже не оставалось — таксист подъехал к трехэтажному дому, довольно винтажному, но с обновленным фасадом.  — Сентр-стрит, двадцать шестой дом, как просили, — обернулся к нему таксист. — Кого-то ждем?  — Да, нужно кое-кого забрать. Подожди минут пять, хорошо?  — Как скажете.       Расплатившись с водителем, Регис вышел из машины. Воздух показался ему особенно холодным после теплого салона. Опомнившись от внезапной оттепели, осень вспомнила о своей промозглой натуре и нагнала типичную для себя прохладу, особенно к вечеру.       Домофон отозвался уже после первого гудка.  — Я спускаюсь, — сказал слегка искаженный женский голос.       Регис сверился с часами. До начала шоу оставалось еще полчаса. Он искренне надеялся, что Трина не станет оправдывать всем известный стереотип о сборах женщин.       Стереотип не оправдался. Через пару минут повернулась изогнутая дверная ручка, и дверь открылась.       Это снова была она. Та самая Трина Шрайбер, представшая перед ним сначала в той злосчастной кофейне «БлэкБеррис», а после у него дома. Совсем не похожая на ту, что он привык видеть в больнице, — неприметную типичную женщину в белом халате, что усмиряла потоки угольно-черных волос заколкой с жемчужиной, в скромной одежде, с неброским макияжем. В тот вечер на ней было строгое черное платье, подчеркивавшее все достоинства ее фигуры, с тонким серебряным пояском. Декольте, шедшее от одного плеча к другому, было неглубоким и фокусировало взгляд на подвеске в виде маленького каплевидного граната на тонкой серебряной цепочке. По плечам спадали каскадом блестящие черные волосы, обрамлявшие треугольное светлое лицо, на котором ярко выделялись подведенные черным зеленоватые глаза. Не без некоторого удивления Регис отметил про себя, что Трина была из тех женщин, кому действительно шла красная помада. В целом, в тот вечер выглядела она довольно мрачно, но это ему даже нравилось, поскольку ее образ напоминал о далекой юности, зарождавшихся субкультурах и нежно любимых старых фильмах ужасов.  — О, кажется, я угадала с внешним видом, — довольно ухмыльнулась она, окинув его оценивающим взглядом. — Не знала, что ты любишь черный цвет. Здравствуй, Регис.  — Рад тебя видеть, дорогая. Хочу предупредить — ты далеко не первая, кто сравнивает меня с вампиром, так что… Это я уже считаю комплиментом.  — Я запомню. Ведите, граф Дракула.       Он жестом пригласил ее проследовать к машине, открыл перед ней дверь. Всю дорогу она держалась немного сдержанно, но дружелюбно, не выказывая ни малейшего признака холодности. Трудно было сказать, маска это или нет, но Регис старался не спускать свои страхи с поводка.  — Как там твой кот? — спросил он после непродолжительной беседы о пустяках. — Как его зовут?  — Токи. Все в порядке, просто оборвал коготь. Заживет, это уже не впервые. Надо будет вас познакомить. У тебя же нет аллергии на кошек?       Одна только мысль об оторванной ногтевой пластине отозвалась во всем теле неприятным покалыванием. Он слегка дернул головой, отгоняя образ.  — Нет, к счастью нет. Иначе бы мы вряд ли тогда… Тогда бы наше с тобой общение было куда короче.  — Возможно. Ты не сказал, куда мы едем.  — Это сюрприз, — немного загадочно улыбнулся он. — Я очень надеюсь, что ты его оценишь. Подобные мероприятия случаются очень редко, и я подумал, что это будет лучше простого похода в кино. А после у нас заказан столик в одном европейском ресторанчике. Ты же хотела много мяса, насколько помню.  — Интрига, — Трина улыбнулась, показав ровные белые зубы. — Уже впечатляет.  — Трина?  — Да?       Регис прерывисто вздохнул.  — Я хотел бы еще раз извиниться за…  — Не нужно, — мягко прервала она. — Я высказала тебе свое недовольство, ты извинился. Мы все обговорили и решили попробовать еще раз. Пусть былое остается позади, хорошо?       И словно в подтверждение своих слов она накрыла его ладонь своей и слегка сжала. Этого было более чем достаточно. Внутри словно бы раскрутилась тугая пружина, от которой все тело сводило невыносимой судорогой.       Такси привезло их к опере, исполинскому зданию с огромным куполом. Оперу Регис не любил, но в тот вечер им предстояло слушать вовсе не классический неразборчивый вокал, а нечто совершенно иное. Маэстро Массимо Магрини устраивал свои фантастические шоу далеко не каждый год и далеко не в каждой стране. Профессор Пизанского университета, музыкант-экспериментатор превращал свои исследования в области обработки цифровых сигналов в абсолютно невероятное искусство, гипнотическую музыку космоса в сопровождении уникального лазерного шоу. И необычное творение итальянского профессора находило отклик в сердцах любителей самых разных направлений музыки.       Начало вечера вышло немного прохладным. Трина говорила мало, с невыносимо вежливой сдержанной улыбкой, как если бы они общались на деловой встрече. Регис опасался, что все сведется к вежливому молчанию, что разговор не склеится и такой откровенности, как в предыдущую встречу, не будет.       Неприметный лысый человек в черной водолазке и таких же черных брюках вышел на сцену незаметно, уже после того, как погас свет. Он подошел к многочисленным пультам, расставленным на столах, взялся за ручки, пробежался по кнопкам. Зал заполнили первые звуки уже знакомой Регису композиции со странным названием Ampos. Низкий электронный звук буквально сотряс стены. Он пронизывал тело до самых костей, вызывая мурашки, пространный и всеобъемлющий. На огромном белом экране проектора за спиной музыканта пошел видеоряд космической тематики. Сменялись планеты, спирали галактик, причудливых форм туманности и бесконечный космос, полный далеких звезд.       Регис бросил быстрый взгляд на спутницу. И понял, что не ошибся с выбором места. Блики светового шоу отражались в ее широко раскрытых глазах и делали их похожими на звезды. Трина завороженно смотрела на творившуюся вокруг них феерию, внимала музыке космоса и как будто совершенно отрешилась от реальности.       Ее восторг был похож на детский, разве что без визгов и прыжков на месте. Но в нем полностью растворилась та отстраненность, с какой она встретила его в начале вечера. Всю дорогу до ресторана и примерно четверть ужина они провели за обсуждением необычного концерта. Темы плавно менялись, изысканные блюда постепенно исчезали с тарелок. Насчет своей любви к мясу женщина не обманула — стейк с кровью немало поспособствовал ее хорошему настроению.       Выступавшая на небольшой сцене кавер-группа, довольно типичная для такого заведения, заиграла очередную размеренную композицию, и вскоре в музыку искусно вплелся насыщенный альт вокалистки в вечернем платье цвета морской волны. Несколько посетителей-мужчин поспешили пригласить своих дам на танец, что немного осложнило работу официантам.       Молодой парнишка в безупречном черно-белом одеянии, отчего-то немного напоминавший пингвина, снова наполнил опустевшие бокалы красным вином. Регис поблагодарил его кивком.  — Должен отметить одну удивительную вещь, — сказал он, ставя бокал.  — Какую же?  — Свидание наше длится уже вполне приличное время, а ты почти ничего о себе не рассказывала. Разве что за исключением той печальной истории о невезении в любви, тогда, у меня дома.  — Хм, — Трина пощупала сережку в левом ухе. — Боюсь, ничего примечательного ты не услышишь. Моя жизнь достаточно скучна и вряд ли отличается от жизни среднестатистической женщины.  — Ну как же, — возразил Регис. — Одна история твоей татуировки чего стоит. Далеко не каждый психотерапевт может похвастаться боевыми трофеями такого плана.       Трина снисходительно улыбнулась.  — Хорошо, как скажешь. Действительно, познакомиться нам не помешает, учитывая, что мы зашли не с того края. Пожалуй, часть с рождением, детством и школой я опущу. Хотя в колледже тоже было не слишком интересно. Училась, работала, поскольку матери нужно было помогать. Папа умер, когда я еще пешком под стол ходила, так что приходилось крутиться. Рано выскочила замуж, в восемнадцать.  — Ого. Так не терпелось создать семью?  — Можно и так сказать. Правда, долго мой брак не продлился. Я думаю, ты понимаешь, что в восемнадцать лет в голове еще ветер гуляет, какие там серьезные отношения. Муж мой быстро захотел на волю, ну, я и не стала его удерживать, разбежались мы полюбовно. Меня тогда начали одолевать первые нотки фатализма, мол, мой человек придет ровно тогда, когда потребуется.  — У меня есть друг, который придерживается такого же мнения. Иногда я с ним согласен, иногда нет. Другой же мой товарищ, полицейский, рассуждает в абсолютно противоположном ключе. Если стоять на месте, то жизнь пролетит мимо, и так называемое «твое» проскочит и не ухватишь.  — А ты? Что думаешь ты?  — Я… — Регис покрутил бокал за тонкую ножку. — Я полагаю, все зависит от ситуации. Иногда нужно плыть по течению, иногда ему сопротивляться. Если бы я пустил все на самотек, то не стал бы бороться с алкоголизмом и депрессией, и сейчас бы не сидел в компании очаровательной женщины.       Выступивший от вина румянец на щеках Трины стал чуть ярче.  — Как удивительна эта жизнь, — мечтательно вздохнула она. — То ты зовешь меня ведьмой, то очаровательной женщиной…  — Это было сказано в сердцах, — смутился хирург. — Прости мне мою несдержанность. Кроме того, зачастую ведьм сжигали именно за привлекательную внешность, так что… Иногда это слово можно использовать как своеобразный комплимент.       Она беззаботно рассмеялась.  — Расслабься, Регис. Я не обижаюсь. Иногда я веду себя как настоящая сука, так что тут это было заслуженно. Я тут на днях говорила с доктором Венгер и сказала, что мои выводы насчет тебя были поспешными. Я вижу, что ты не запойный. Но на рабочем месте лучше воздержаться от возлияний. Если стресс слишком сильный, то могу выписать тебе легкие успокоительные.  — Кстати, чуть не забыл…       Он сунул руку в карман и выудил оттуда бархатную синюю коробочку.  — Возьми.  — Это только первое свидание, друг мой.  — Открой ее.       Трина была достаточно взрослым человеком, чтобы не ждать чуда в виде обручального кольца, а он не был дураком для таких поспешных поступков. Но при виде любимых сережек она расцвела не хуже, чем если там было пресловутое кольцо. К слову, выглядели они точно так же, как и новые, в виде крыльев, разве что украшены аметистами, а не гранатами.  — Спасибо, — она тепло улыбнулась. — Я очень их люблю. Эти серьги со мной уже много лет, и потерять их было очень обидно.  — Было бы за что. Пожалуй, это тот самый случай, когда твое пришло к тебе.  — Разумеется. Правда, без усилий все равно не обошлось.       Трина расправилась с небольшой частью стейка, отложила вилку с ножом, аккуратно отерла уголки рта салфеткой.  — А вот все же мне любопытно, — сказала она, поставив локти на стол. — Почему же ты от меня скрывался? Нет, ты не подумай, что я снова за старую пластинку. Это профессиональный интерес. Что тобой двигало?       Хирург, в то время нарезавший свой стейк на маленькие кусочки, тоже отложил приборы.  — Боюсь, не смогу тебе ответить однозначно, но я попытаюсь. Я бы сказал, что у меня были какие-то оттенки стыда, но не за то, что это была именно ты. Нет. Просто… Признаться честно, я себе ничего такого не позволял уже очень давно. Можно сказать, это был такой шок от самого себя. Но над всем довлел… страх, наверное. Представь себе, что ты в бассейне и готовишься нырнуть. Ты спускаешь ноги в воду, все кажется не таким страшным, но… ты не знаешь, что ждет тебя на глубине. Схватит ли судорога, захлебнешься, напорешься на что-то. Со стороны это выглядит глупо. Я тот еще трус, на самом деле. Однажды обжегшись, стараешься дуть на все, что испускает хоть малейшее тепло. Вот ведь парадокс — я пересаживаю людям органы, собираю их заново. Если разбудить меня ночью, я назову каждую кость человеческого скелета, не открывая глаз. Участвую в конференциях, обо мне пишут статьи, называют «богом скальпеля». Но как только дело доходит до отношений, то я из этого самого «бога» превращаюсь в беспомощного инвалида.  — Нет нужды принижать себя. Невозможно быть идеальным во всем. Теперь кое-что мне стало понятно. Как я сказала в прошлый раз — это все равно, что нырять в незнакомом месте. Я сталкивалась с таким, и не раз. И даже не в работе. Мне самой каждый раз чертовски страшно встречаться с новым человеком, предвосхищая уже известный исход — «ну что, пойдем к тебе?»       Последнюю фразу она произнесла нарочито низким голосом, явно пародируя стереотипного ухажера с сайта знакомств.  — Для вас, женщин, такие встречи еще и очень опасны. Кто знает, что в голове у очередного такого искателя. Он ведь может пойти за тобой, подкараулить, выследить, где ты живешь, а там… Тем более, что ты живешь одна.       Он вовремя осекся.  — Извини, — Регис раздосадованно выдохнул. — Иногда в своих страхах я перегибаю палку. Я не хотел тебя пугать.       Впрочем, испуганной Трина не выглядела. Она поджала губы и качнула головой, соглашаясь.  — Да, ты совершенно прав. Но, увы, никто из моих коллег и знакомых не стремился звать меня куда-то. А отношений, хотя бы постельных, хотелось. Но не прыгать же под первого встречного, в самом деле. На случай совсем крайней нужды даже замужние женщины, как правило, держат незамысловатый девайс у себя в комоде, продолговатый такой. Ты знаешь, о чем я.       От такой откровенности он даже на мгновение потерял дар речи. И ведь спорить ему вовсе не хотелось, как и упрекать ее. Насчет упомянутого женщиной прибора для интимных утех у него были свои ассоциации. Таких вещиц он за свою жизнь перевидал немало, как правило, извлекая их из незадачливых искателей новых ощущений. В одной из подсобок хирургического отделения на нижней полке даже имелась коробка, в которую врачи скидывали самые разные предметы, побывавшие в неподходящих для того отверстиях человеческого тела.  — Кстати, — она сделала небольшой глоток вина. — Ты не звонил по тем номерам, которые я тебе давала? Мне казалось, поиск психотерапевта для тебя как нельзя актуален. Ты бы не затягивал с этим.  — Нет, — честно признался Регис.  — Так старался от меня скрыться, что совсем забыл? — подначивающе спросила она.  — Нет. Я хочу, чтобы это была ты.       Он сам не ждал от себя подобного решения. Это было предсказуемо и не слишком правильно. Регис пришел к этому за пару часов до того, как попросил у нее второй шанс. Потом долго думал, взвешивая все «за» и «против», разделяя чувства и логику. Но он хотел ей доверять.  — Ты сейчас шутишь? — Трина слегка нахмурилась. — Раньше ты наотрез отказывался, а теперь это… Как же это сказать… Неэтично, вот.  — Я хочу, чтобы это была ты, — твердо ответил он. — И дело не в деньгах, я могу платить за твои сеансы. Но если кому я и хочу это доверить, то тебе. Все равно рано или поздно до этого дойдет. Если только ты не развернешь меня восвояси, как только мы выйдем отсюда.  — Не разверну. Давай так — ты просто расскажешь мне о том, что тебя беспокоит, а там посмотрим, возьмусь я за это или нет. Пойми меня правильно, Регис, врач должен быть отстраненным, даже психолог. Особенно психолог.  — Я понимаю. У нас тоже есть такой принцип — хирург не оперирует своих близких, на эмоциях очень легко совершить ошибку. Но мы ведь… — он запнулся. — Мы пока не настолько близки, верно?  — Да, но… Скажу честно — я не уверена, что это хорошая затея. Заходи ко мне завтра, там и поговорим.  — С удовольствием.       Большая часть музыкантов ушла со сцены, и там остались лишь клавишник и вокалистка. Стоило прозвучать первым аккордам старой медленной композиции, в голову Региса пришла неожиданная, совершенно несвойственная ему идея.  — Ты позволишь пригласить тебя на танец?       Этот вечер казался бесконечным. Ему хотелось, чтобы он длился вечно. Чтобы меланхоличная песня рок-группы из шестидесятых, переложенная на фортепиано, зазвучавшая удивительно вовремя, не кончалась, как и их танец.       Регис поначалу чувствовал себя немного неловко, отчасти из-за того, что последний раз танцевал на корпоративе пару лет назад, но ощущение мягкой женской ладони в пальцах заставляло стеснение отступить и просто отдаться моменту.       Перед ним расступалась неизведанная пучина, и он не мог знать, что таят в себе ее внешне спокойные воды. И все же Регис чувствовал, что готов погрузиться в нее с головой.       Регис немного нервничал. Примерно раз в десять минут он сам себя спрашивал, как вообще на это согласился. Во-первых, это было нелогично. Это признавала даже Трина, однако его просьбу о беседе не отвергла. Пациент должен оставаться пациентом, не переступать грань межличностных отношений, а они эту самую грань не просто перешагнули — перепрыгнули. Вместе, дружно, взявшись за руки. Но ему был нужен этот разговор, в той или иной форме. Она без раздумий решила пожертвовать личным временем, чтобы выслушать его жалобы.       Во-вторых, это было больно. Воспоминания о прошлом давно потеряли свои краски, превратившись из ярких картинок в сухие черно-белые образы, как схематические рисунки в учебнике. Но они были. Говорят, слов из песни не выкинешь, то же самое и о прошлом. Книгу можно закрыть, но страницы и текст останутся на месте, в ожидании дня, когда снова будут кем-то увидены. В конце концов, страницы из книги можно вырвать и сжечь, но суть все равно останется на своем месте. С памятью сложнее. Оттуда ничего не вырвать, не уничтожить, разве что совсем радикальными методами, вроде лоботомии. А тут ему предстояло не просто раскрыть эту книгу, но и вернуть картинкам цвет.       Очередная неделя пролетела незаметно, как один день. Удивительно, но Йеннифэр словно бы позабыла про свой ультиматум относительно группы анонимных алкоголиков, общалась как обычно, на рабочие темы. Люди шли, как и всегда, каждый со своей бедой. Жизнь продолжалась.       Разумеется, не обошлось и без мелкой неприятности. В очередной раз заглянув на сайт анонимных авторов, Регис заметил вереницу новых комментариев, оставленных назойливой преследовательницей. На этот раз она развела настоящий скандал, злобно ругалась с каждым комментатором, высказавшим критику. Ее лесть и восторженные отзывы не вызывали ничего, кроме раздражения. Не имея привычки вступать с читателями в дискуссии, хирург просто оставил все это без внимания. Ему не было особого дела до сумасшедшей поклонницы, поскольку большую часть его мыслей занимал вечер грядущей пятницы. Пятницы, которую предстояло провести не в баре с детективом Ривски за бокалом чего-нибудь крепкого, а дома у Трины Шрайбер.       Поднявшись на третий этаж, он быстро нашел нужную квартиру, постучал. Из-за двери послышались быстрые шаги, щелкнул замок.  — Привет, — на пороге появилась хозяйка квартиры. Одета она была в зеленую тунику с абстрактным рисунком и серые штаны в обтяжку. На лице Трины все еще был ее фирменный неброский макияж, какой она носила на работу, но волосы уже свободно метались по плечам и спине, развеваясь от каждого поворота головы. — Входи скорее. Нельзя, чтобы Токи выскочил.  — Здравствуй, — он шагнул внутрь.  — Раздевайся и проходи, я сейчас подойду.       Трина скрылась из виду, зато вместо нее в прихожей появился Токи. Это был крупный персидский кот черно-белого окраса, с удивительно плоской мордой и суровыми зелеными глазами. Смерив чужака подозрительным взглядом, он сел чуть поодаль и принялся принюхиваться.  — Эй, Токи, — Регис повесил пальто в шкаф и присел перед животным. — Будем знакомы. Я Регис.       Кот осторожно приблизился, обнюхал протянутую к нему руку и облизнулся, показав розовую пасть. Погладить себя не дал и убежал с возмущенным видом. Хирург усмехнулся и устроился на диване с множеством маленьких подушек.       Квартира Трины была оформлена в скандинавском стиле — просто, без излишеств, максимум практичности. Мебель тоже несла в себе черты шведского дизайна, вполне характерного для одного известного мирового бренда, и резко контрастировала с вычурной монументальностью викторианского стиля его жилища. И все в непривычно светлых тонах, в основном, белом и кремовом. Регис, привыкший к теплой тесноте своей съемной квартиры, поначалу чувствовал себя странно, будто бы вернувшись в операционную. Однако вечер квартиру преобразил. Когда солнце село, нестерпимо светлые стены обрели более спокойные тона, большей частью благодаря светильникам. Большой свет Трина, как оказалось, включала редко, предпочитая мягкий полумрак, и тем самым неплохо экономила на электроэнергии.       В гостиной поплыл терпкий запах свежесваренного кофе. Настоящего кофе, не той бурды из автомата, что он привык пить на работе, особенно по ночам. Трина внесла в гостиную маленький поднос с двумя серыми чашками с кофе, молочником и сахарницей.  — Насколько помню, у вас в кабинете есть кофе-машина, — она поставила поднос на журнальный столик. — И да, я снова не спросила твоего мнения, извини.  — Будем считать, что ты прочла мои мысли.  — Вот дьявол! — она вытащила из кармана жужжащий смартфон. — Еще минуту, это мама.       Трина вышла из гостиной. Регис не возражал. Чтобы хоть как-то справиться с беспокойством, вызванным предстоящим разговором, он старался думать о чем-то хорошем, попутно наглаживая большого пушистого кота. Животное, поначалу отнесшееся к нему настороженно и бесконечно принюхивавшееся, теперь мирно сидело у него на коленях, жмуря большие зеленые глаза. Еще и мурлыкало, отчего по коленям шла приятная вибрация. Регис такому знакомству был рад, и даже обилие шерсти на одежде не казалось чем-то критичным.       Кот мурчал и радовался ласке. Регис думал о прошедших выходных. Та самая суббота раз за разом прокручивалась в его памяти, и от этого в груди делалось необыкновенно тепло.  — Уф, наконец-то. Все, я вся твоя.       Трина устроилась в кресле напротив, держа на коленях маленький перекидной блокнот и ручку.  — Ты уверен, что хочешь этого?  — Да. Мне это нужно. Чем дальше, тем больше оно ест меня изнутри.  — Хорошо. Устраивайся поудобнее, Регис. Если хочешь, можешь прилечь.  — Спасибо, мне хорошо и так.       Мысли роились в голове, как термиты, издавая похожий звук. Начать оказалось куда труднее, чем ему казалось.  — Мы можем поговорить у тебя дома, если так будет комфортнее, — предложила Трина.  — Это не имеет значения. Даже на пляже во Франции это будет настолько же неприятно.  — Ну что же… Расскажи мне о своей бывшей жене. Если я поняла все правильно, твоя депрессия началась после развода. Как вы к этому пришли?  — Мой брак нельзя было назвать счастливым, — Регис поднял глаза на круглые настенные часы, висевшие над проходом в кухню. — Мы с Лилли познакомились еще в старшей школе. Странное было время, честно говоря. Сама знаешь, что такое переходный возраст. В голове свистит гормональный ветер, а тебе нужно думать об учебе. Я тогда был настоящей оторвой, доставлял немало головной боли учителям и своим родителям. От вторых мне доставалось будь здоров. А то как же, какой пример я подавал брату! Но речь не об этом. Тогда культура панков была в самом расцвете, и я был весьма ярким ее представителем.  — Цветные волосы, кожаные шмотки и серьга в ухе?  — Именно так, — улыбнулся Регис. — Даже две серьги. Проколол булавкой под проливным дождем, пьяным вусмерть. До сих пор удивляюсь, как я вставил эти чертовы кольца. Возможно, это была своеобразная форма протеста против того, что приходилось смотреть за братом, Детлаффом. Теперь-то я вижу, что его нынешнее поведение — моя вина. Насмотрелся на своего непутевого старшего брата, и так и не смог вырасти. Что до Лилли, то она была немного иной породы. Тоже любила все черное, но ее больше привлекали металлисты, цепи, шипы и прочие их побрякушки. Обычно наши компании враждовали, вплоть до драк после уроков. Но не мы с Лилли. Между нами как будто что-то сверкнуло, нет, никакая не искра. Настоящая молния. Мне даже приходилось отстаивать свое место рядом с ней, поскольку среди рокерской братии были претенденты на ее внимание. Но я свое право отбил, кровью, разбитыми кулаками и даже разборками в полиции. Думаю, это ее и впечатлило. Мы стали этакой звездной парой, стереотипной, можно сказать. Правда, под конец учебы мы расстались, разругались в хлам, и я… Со мной произошло несчастье.       Он ненадолго замолчал, собираясь с мыслями. Трина что-то помечала в своем блокноте.  — А что случилось?  — Пережил клиническую смерть.       Это была одна из картинок, краски которой не поблекли с годами. О своем состоянии в то время Регис старался не вспоминать, потому что от малейшей попытки воспроизвести ее в памяти по телу разливалось отвратительное ощущение. Как будто все нервы разом накалялись, причиняя нестерпимую боль.  — Как обычно говорят — «не было бы счастья, да несчастье помогло»? — он нервно потер лоб. — Вот так и сталось. У меня в голове произошел переворот, и я пересмотрел свое отношение к жизни и многим вещам. Изменился, взялся за учебу и даже поступил в колледж, хотя в это уже никто не верил. Ни семья, ни учителя.  — На такое способны немногие, — заметила Трина. — Обычно отход от юношеского максимализма происходит постепенно, а ты говоришь, что отошел от всего в одночасье.  — Да, но для этого мне понадобился хороший такой пинок под зад. Ну что же… Не скажу, что я жалею.       Токи встал, потянулся, забавно вздыбив спину, и спрыгнул с колен Региса. Подошел к хозяйке и потерся о ее ноги. Пушистый хвост задорно торчал кверху, напоминая метелку для пыли. Трина погладила животное по лохматой голове.  — Но вы с Лилли потом встретились снова? Как это произошло?  — Довольно банально это было… Я тогда уже был интерном, проходил практику в нашей больнице. Мой куратор дал мне задание — снять швы у пациентки. Я зашел в процедурную, а там моя Лилли. И что-то в нас снова всколыхнулось. Правильно же говорят, что старая любовь не ржавеет. Так мы и сошлись снова, но потом начался сущий кошмар.       Трина что-то записала и с интересом воззрилась на него.  — Наши темпераменты были полной противоположностью. Она ничуть не изменилась, а я стал совсем другим человеком. Для меня насилие и грубая сила больше не являлись аргументом в конфликтах. Не для того наш вид эволюционировал, чтобы разрешать споры посредством мордобоя. Я до сих пор придерживаюсь мнения, что искусство конверсации куда более действенно. Увы, Лилли так не считала. Иногда мне казалось, что она нарочно искала какого-то конфликта, чтобы подогреть свое самолюбие, развеять скуку или… Я не знаю. Например, был весьма показательный случай. Мы возвращались откуда-то вечером, и какой-то парень задел ее руку. Он шел с друзьями, возможно, был нетрезв, но он сделал это не нарочно. Как бы ты поступила в такой ситуации?       Брюнетка задумчиво прикусила кончик ручки.  — Я бы не стала обращать на это внимания. Даже если это было сделано специально. Чем меньше ведешься на провокации, тем целее будешь. Но это лишь мое мнение.  — Вот именно! — возбужденно проговорил Регис. — Вот именно, незачем вестись. Лилли остановилась, окликнула этих парней и начала требовать извинений. Естественно, те ответили ей в соответствующей манере, с множеством нецензурных слов. Она начала оскорблять их в ответ, угрожать и прочее. Начала требовать от меня, чтобы я отомстил за ее поруганную честь. Парни вернулись к нам, и тогда я понял, что шансов остаться в живых у меня не слишком много. Я пытался вести разумный диалог, но… В общем, тогда нас спасло то, что мимо проезжал полицейский патруль. Дома же я узнал о себе много нового. Что я ничтожество, тряпка, что не способен ее защитить и все в таком духе. Конфликт был высосан из пальца, на нее никто не посягал, я клянусь тебе! Не хочу, чтобы ты думала, что я всегда закрываю глаза на подобные вещи, просто…  — Не оправдывайся. Если мы будем кидаться на каждого, кто нас заденет на улице, с кулаками, то человечество очень скоро вымрет. Мы просто перебьем друг друга.  — Я пытался объяснить ей это, но будто разговаривал со стеной. Много разных моментов было, и Лилли не стеснялась выражать свое презрение. Мол, она ожидала, что я останусь тем же сорви-головой. Но почему-то мы все равно не разбегались. Наверное, просто привыкли друг к другу. Она ведь тоже не спешила уйти. Мы даже поженились.  — Как интересно, — хмыкнула Трина. — Абьюзивные отношения не только не толкнули вас к разрыву, но сработали в точности до наоборот.  — Мы думали, это все изменит. Иногда она извинялась, пыталась быть мягче. Я старался делать ей что-то приятное, заботиться о ней, уделять больше времени. Несмотря на ее поведение, на эти вспышки, я любил ее. Как потом оказалось, это ей было нужно меньше всего. Четыре года назад я улетел на конференцию в Прагу, вернулся на день раньше…       Он почувствовал себя ужасно глупо. Дурная, все-таки, была идея рассказать ей все это, перетрясти грязное белье, которым он совершенно не гордился. А ведь она предупредила его, что это неправильно, рассказывать ей об этом как врачу, а не просто подруге. Быть может, в простой беседе все пошло бы куда легче. А теперь приходится делать именно то, чего он так боялся — вскрывать старый нарыв, поросший сверху толстой кожей времени, но все еще дающий о себе знать.  — Регис?  — Все хорошо, мне просто нужно собраться с мыслями.       Решение отказаться от алкоголя начинало казаться опрометчивым. Будь где-то поблизости бокал с виски, язык бы ворочался во рту куда легче, не приходилось бы выдирать из себя слова. Кофе, даже с молоком и двумя кубиками сахара, казался горьким и неприятным на вкус.  — Я приехал на день раньше, — продолжил он, вперившись взглядом куда-то в ножку журнального столика. — И, как в банальной мыльной опере, застал Лилли в спальне. Не одну. С каким-то парнем, лет тридцати. Кажется, он работал в той же адвокатской конторе, что и она. Это был первый раз за много лет, когда я подрался. Он, конечно, тоже не стоял столбом, но я его избил. Сильно. Выкинул из квартиры в чем мать родила, вышвырнул одежду. Но ее я пальцем не тронул. Не стал кричать. Просто спросил, за что она так со мной.       Кулаки сжались сами собой, так сильно, что ногти впились в кожу. Он этого не замечал. По венам пронеслась доза адреналина, принеся с собой мелкую дрожь и тошноту.  — Это длилось у них полгода, причем, все наши общие знакомые знали. Но ни один не посчитал нужным мне сказать. И я ушел от нее. На следующий же день. Не мог спать в постели, где она трахалась с каким-то сопляком. На счастье, Детлафф тогда тоже искал квартиру, и мы объединили наши усилия. Я подал на развод, и началась дележка имущества, — он невесело усмехнулся. — Как же я теперь ненавижу суды… О том, что случилось, я почти никому не сказал, никому не жаловался. Собственно, кому было говорить, если все знали? Поделился только с Детлаффом, он меня в какой-то мере понял. Он уже тогда связался со своей Сианной, и не раз повторил мою судьбу, только вот всегда ее прощает. Может, я просто слабак, что не стал бороться за свою любовь?       Трина покачала головой.  — Какая дикость, — ошеломленно проговорила она. — Никогда не понимала этого. Разлюбил, нашел кого-то нового — уйди от старого, не мучай, не издевайся. Но здесь, Регис, иногда работает другой принцип. Запретный плод сладок, он подогревает чувства, будоражит кровь. В институте наша преподаватель говорила, что иногда измена может спасти отношения, но только если это не вредит никому из партнеров. Кто-то после многих лет брака договаривается о подобном, и оба супруга идут на сторону, чтобы начать ценить свои отношения еще больше. Кто-то придерживается принципа «если я об этом не знаю, то мне это не вредит». В любом случае, если доверие подорвано, ни о какой борьбе не может идти и речи. Кто-то бы простил, но ведь ты принял решение этого не делать. И никто не в праве тебя за это осуждать. Я бы сказала, что это говорит о здоровом самолюбии, что ты ценишь себя как личность. Скажи, это в тот момент у тебя начались проблемы с алкоголем?  — Проблемы? — переспросил Регис. Ему вдруг стало смешно. — Никаких проблем у меня с ним как раз не было. Да, идиотская шутка, согласен. Да, тогда я начал пить, как в юности. Мне приходилось очень тяжко. Йеннифэр, только пришедшая на должность главврача, даже хотела меня уволить, но коллеги за меня вступились. Меня отстранили от операций, я только вел консультации, максимум, осматривал пациентов, снимал швы. И так было месяц. Потом я вроде бы начал осознавать, что скатываюсь вниз, пошел в группу и кое-как привел себя в чувство. Но знаешь, стоило только перестать пить, как я начал чувствовать. Переживал это все в голове раз за разом, чувствовал на себе эти взгляды жалости, а иногда и насмешек. Поверь, это не паранойя. Нет ничего хуже чужой жалости, этих шепотков за спиной. И я начал отдаляться и от коллег тоже. Нет, не хочу сказать, что я начал ссориться со всеми, просто… старался держаться от всех подальше. Потом пошел к доктору Корво, чтобы попытаться снова увидеть мир в красках, а не в тысяче оттенков серого. Хотел снова получать удовольствие от простых вещей, вроде любимой еды, фильмов, общения, да просто солнечного дня. На работу это не влияло. Напротив, она помогала мне не думать о прошлом, потому что на мне лежала огромная ответственность за чужие жизни. Но стоит только остаться наедине с собой, и…       Он развел руками.  — Я стараюсь вытаскивать это из себя. Доктор Корво предложил мне заняться творчеством.  — Это очень хорошая тактика, — согласилась Трина. — Бумага все стерпит. Ты говорил, что что-то пишешь, правильно?  — Да, так, небольшие рассказы о наболевшем. Иногда это помогает, иногда нет. Во всяком случае, особой славы я не сыскал, поскольку мои тексты слишком депрессивные, слишком жизненные, а публике хочется развлечений, позитива и секса. А я так не могу.  — Покажешь мне? А то я думала, что мы, врачи, кроме заумных сухих статей ничего и не пишем. Во всяком случае, я точно ничего, кроме этого, не писала.  — Хочешь рассмотреть мое творчество ради анализа личности?  — Вовсе нет, — она откинулась на спинку кресла. — Ты же не думаешь, что интересен мне только из-за своей депрессии? Мне таких индивидов хватает в работе, будь уверен.  — А с чем тогда связан твой интерес к моей скромной персоне?  — Может быть, ты просто мне нравишься.       В ее глазах мелькнула озорная искорка.       Вот так легко и просто. «Ты мне нравишься». Эти слова оказали поистине неожиданный эффект — та темень, что сгустилась внутри от воспоминаний трехлетней давности, поредела. Он осознал, что очень хотел услышать от нее это. В эту простую фразу, на редкость искреннюю, верилось.  — Я… рад это слышать, Трина.  — Давай продолжим, — она убрала с лица выбившийся волос. — Кое-что мне уже становится понятно. Ты говоришь, что любил ее, несмотря на все оскорбления и упреки. Значит, абьюз не был для тебя чем-то из ряда вон выходящим. И, как правило, подобная модель поведения закладывается с самого детства. Расскажи мне о своей семье.       Говорить о семье Регис любил ровно так же, как болеть с похмелья после большой попойки. Не смертельно, но и удовольствия от этого было мало. Многое забылось, затерлось, перекрылось неудачным браком, и семейным неурядицам из прошлого он не придавал большого значения. Но подобного вопроса от Трины ожидал, поскольку доктор Корво тоже расспрашивал его об этом, пусть и не слишком подробно.  — Семья… — Регис в задумчивости взялся за подбородок. — Трудно сказать, но… Семья как семья, бывает и хуже. Правда, мать ушла от отца, когда мне было десять. Она просто сбежала, мы так и не узнали почему. Но очень быстро появилась другая женщина, с ребенком, так что слишком долго отец не горевал. Через два года он женился на ней, и так у меня появился сводный брат, Детлафф. Он младше меня на семь лет. На меня сразу легли обязанности няньки и, как бы это сказать… охранника. Он всегда был этаким шалопаем, часто хулиганил. Доставалось, естественно, мне. Спросишь, почему? Потому что наши родители были заняты друг другом, чувства, страсть и прочее. Я же всегда должен был следить за Детлаффом, чтобы он ничего не ломал, учил уроки, не встревал в неприятности.  — У вас были плохие отношения?  — На тот момент — да, несомненно. Мне не нравилось, что было нужно везде таскаться с ним, я не мог остаться наедине с собой и своими какими-то увлечениями. Сама понимаешь, я был подростком, взрослел, и мои интересы явно не подходили для маленького мальчика. Я его ненавидел. Мечтал, чтобы мачеха вместе с ним просто куда-нибудь исчезли. Хотелось, чтобы мы с отцом снова остались вдвоем, чтобы он уделял мне больше времени, а не орал на меня за каждый проступок брата, который даже не был мне родней. Пожалуй, я возьму свои слова назад. Нормальной семьей мы не были. Иногда казалось, будто Детлафф этим пользуется, специально подставлял меня, зная, что ему ничего не будет. Однажды мы с ним пошли гулять. Мы тогда жили в Мэне, и в тот год выдалась необычно холодная зима. Неподалеку от нашего городка был затопленный карьер, и вся местная молодежь часто там бродила. На рождественских выходных мы с Детлаффом тоже туда пошли, точнее, туда пошел я, а его навязали мне в довесок. Детлаффа тянуло на лед, а я все время его одергивал, объяснял, что это опасно. Конечно, он меня не слушал. И стоило мне отвлечься, как этот мелкий засранец побежал прямо по льду. Я помню громкий треск, а потом… — Регис сглотнул. — В следующий миг он уже был в воде, начал верещать. Я скинул куртку, ползком полез к полынье, старался вытащить его, но лед все время ломался. По итогу я тоже провалился, благо, что недалеко от берега. Мне удалось его вытащить. Я завернул его в свою куртку, он же весь мокрый был, и мы побежали домой.  — И что было дальше?       Память отказывалась воспроизводить цельную картинку, выдавая лишь какие-то нечеткие обрывки. Саднящие пальцы, изрезанные об лед. Тяжесть ледяной одежды. Вопли отца, за которыми последовали хлесткие удары ремня. Больно было даже через ткань. «Ты должен был за ним следить!» «Ты должен нести ответственность» «Ты ничего не можешь сделать правильно»  — Отец меня побил, — равнодушно ответил Регис. — Первый раз поднял на меня руку. Мачеха вообще как будто ничего не замечала. Ей было важно только отогреть своего мальчика, на меня ей было наплевать. Меня посадили под домашний арест до самой учебы. Я сидел в своей комнате, как побитый пес, злой на весь свет. Но когда все легли спать, уже поздней ночью, ко мне пришел Детлафф. Мне так хотелось его придушить, что даже не представляешь! Знаешь, что он тогда сделал?       Женщина отрицательно качнула головой.  — Он подошел ко мне и обнял. И попросил прощения.  — Регис?       Он вопросительно воззрился на нее. Трина протягивала ему маленький белый квадратик, оказавшийся сложенной бумажной салфеткой. Она дотронулась до своей правой скулы. Коснувшись указанного места салфеткой, Регис с удивлением заметил на ней мокрое пятно.  — Что-то я себя распустил, — невесело усмехнулся он.  — Ты живой человек, — мягко сказала Трина. — Ничего плохого в этом нет. Думаю, нам нужно на сегодня закончить. Я вижу, что тебе тяжело даются эти воспоминания.  — Нет. Раз уж взялись выкапывать старые скелеты, давай докопаем до конца. Не думаю, что захочу делать это еще раз.  — Но нам придется, ты же понимаешь? Нам придется вытащить всех монстров, что жрут тебя изнутри.       Разумеется, он это понимал. Понимал и то, что несмотря на непрошенные слезы, становилось легче, что копившееся с годами давление стало меньше. На еще один рывок силы у него были.  — Хорошо, — Трина верно разгадала его молчание. — Ты упомянул, что пережил клиническую смерть. Это событие заставило тебя взглянуть на жизнь иначе.  — Это было уже моих рук дело, — Регис теребил в пальцах бумажный платок. — Я сказал, что начал выражать свой протест приверженностью не самому благовидному образу жизни. Я пил, и это становилось таким щитом от всех проблем. Вопли отца уже не воспринимались так остро, да и тумаки были не такими болезненными. Правда, когда Лилли ушла, палку я все же перегнул. Скажем так, сильно перепил и ввязался в драку с толпой. Как меня на куски не порвали я так и не понял. У меня была сильнейшая интоксикация, и когда откачивали, у меня встало сердце. Я был мертв полторы минуты. Зато теперь с уверенностью могу сказать, что никакого загробного мира не существует. Там просто ничего нет. Пустота. Так о чем это я… Ах, да, я едва не отошел в мир иной. За все то время, пока я лежал в больнице, отец не пришел ко мне ни разу. Зато внезапно стали навещать мачеха и брат. Я простил их, Трина. Всех, даже отца. Я думаю, они тоже многое переосмыслили, видя, кем я стал.  — И ты еще называешь себя слабаком? Большинство людей, с кем я работаю как врач, живут с этими невысказанными обидами всю жизнь, медленно и верно сгорая от ненависти. Детские обиды очень трудно прорабатывать в сознательном возрасте. Так что поверь, тебе есть чем гордиться.       Регис чуть слышно выдохнул.  — Я просто не захотел тащить это за собой дальше. Выбросил их из жизни, которую хотел обустроить с нуля. Насчет семьи у меня нет никаких вопросов, Трина. Я дал себе обещание, что никогда не стану относиться к своим детям так же, как они.       Женщина отложила блокнот и ручку на столик, встала с кресла и жестом попросила его сделать то же самое. Он подчинился. Трина закинула руки ему на шею и крепко прижалась. Ему оставалось лишь сделать то же самое.       «Неудачная была затея, — подумал Регис, чувствуя, как пальцы Трины нежно сжимают его плечо. — Зачем была эта формальность, эта церемония? Неужели так важны роли врача и пациента? Какая-то ипохондрия получается. Она ведь и так готова была меня выслушать. Я знаю, зачем. Потому что не хочу жалости. Не хочу, чтобы она меня жалела. Я снова пытаюсь отгородиться, воздвигнуть стену, свести все к сухой постановке диагноза. Если кто и поможет мне снова верить в любовь, как бы сентиментально это ни звучало, то это она. Не через лечение и лекарства. Здесь нужно нечто совсем иное».  — В нашей практике это довольно простое упражнение, — голос Трины звучал приглушенно и бархатно. — Оно называется «магнит». Ты пытаешься отталкивать людей, держать их на расстоянии вытянутой руки, потому что твое доверие однажды было предано. Мы будем делать наоборот.       Регис коротко рассмеялся.  — Тебе не нужно придумывать хитрых схем, чтобы меня обнять.  — Ох, правда? — притворно изумилась она. — Ты только облегчил мне дело, большое спасибо. Но я буду совсем не против, если ты все же будешь выполнять это упражнение по собственной инициативе. И только со мной.  — А рецепт мне выпишешь?  — Выпишу, выпишу. А если без шуток, то…       Она села на диван, не отпуская его рук, и ему пришлось опуститься рядом.  — А если без шуток, то ничего не выйдет.  — То есть?  — Регис, — Трина грустно улыбнулась. — Не стану тебе врать. Я не могу тебя лечить. Врачебная этика запрещает нам иметь близкие отношения с пациентами, даже дружбу. Врач должен оставаться непредвзятым, иначе сложно подобрать правильное лечение. Ты ведь сам это прекрасно знаешь.       Он знал, само собой. Знал, как дрожит рука, когда под ножом оказывается кто-то, кого мозг не воспринимает как накачанную наркозом куклу. Подобный случай у него был всего один. Не вовремя воспалившийся аппендикс едва не стоил Детлаффу жизни, и так сложилось, что в ту ночь дежурил именно Регис. Операцию он провел безупречно, но зарекся еще раз оперировать близких. И обиды на Трину не затаил.  — Ничего, все в порядке, — хирург понимающе кивнул. — Я сам виноват, что упустил момент и поддался эмоциям.  — Ничего подобного. Тогда тоже толку бы не было. Невозможно раскрываться перед специалистом, который тебя бесит. Регис, послушай, — она слегка сжала пальцы на его предплечье. — То, что я не могу тебя лечить, не значит, что я не стану тебя слушать. Но у меня одна просьба, и я прошу отнестись к ней со всей ответственностью.  — Конечно, я слушаю.  — Я прошу тебя быть со мной искренним. Все эти неудачи с поисками партнера… Чего греха таить, они не прошли бесследно. Не выношу недомолвок и лжи. В свою очередь я обещаю полную взаимность в этом вопросе.  — К-конечно, — от неожиданности он даже запнулся. — Разумеется. Иначе и быть не может.       Трина заметно повеселела.  — Чудно! Есть у меня на перспективу пара идей, как тебя растормошить. А что до разговоров по душам, то ты знаешь где и как меня найти.       За окном уже стемнело, и стрелка часов неумолимо подкрадывалась к девятке. Впереди ждала приличная прогулка по вечернему городу, свежий воздух, а после поздний ужин и сон. Он подумывал о том, чтобы набрать еще главу для начатого рассказа, но сделал выбор в пользу сна. На свежую голову нужные слова шли куда легче, хотя многочисленные советы по преодолению творческого кризиса заявляли обратное.       Регис попытался стряхнуть в себя кошачью шерсть, понял, что успеха в этом не добьется, и принялся одеваться. Трина молча наблюдала за ним, переминаясь на месте, как ребенок.  — Слушай, — вдруг сказала она. — Может, останешься? Чего тебе тащиться в такую даль? Утром я тебя отвезу домой.       Регис покрутил в руках шарф.  — Хочешь послушать еще какую-нибудь душещипательную историю из моей жизни?  — Может быть, — Трина пожала плечом. — За пиццей и просмотром какого-нибудь фильма. А то знаешь, если мы будем общаться только на свиданиях, из этого мало что выйдет.  — Что же… Почему бы и нет, — после недолгих раздумий ответил он. — Только учти, у меня есть дурная привычка занудствовать над деталями.