One step apart

      Регис приоткрыл глаза лишь на секунду и сразу же об этом пожалел. Комната кружилась в медленном, мучительном вальсе, тягуче и монотонно. Этот вальс начался еще… Когда? День, два, три назад? Счет времени сбился. А счет бутылок нет. Тех самых бутылок, из-за которых его едва не поперли с работы. Они все-таки вернулись к нему, его старые добрые друзья. Его лекарство от тоски, анестезия для нарывающего сознания.       Он открыл глаза снова, и на этот раз взгляд сфокусировался удачнее, раз мутное пятно все-таки оформилось в этикетку на стеклянном боку. Классический «Джек Дэниэлс» был уже почти на исходе. Два других его товарища уже были опустошены и валялись где-то поблизости.       Стена казалась лучшей опорой, что только могло придумать человечество. Попыток встать Регис уже не предпринимал — вестибулярный аппарат упорно отказывался работать, залитый несметным количеством спиртного.       Ну и черт с ним. Пока стена его держит, можно жить. Существовать.       Внешний вид его не заботил, не заботила гигиена и прочие бытовые мелочи, о которых так беспокоятся люди. Те самые счастливые люди, которым не приходится заливать в себя литры виски, чтобы забыть. А забыть хотелось многое. Какая разница, как он выглядит, как пахнет и что говорит, если очень скоро все это перестанет иметь значение? Там, в четырех стенах за колючей проволокой, жизнь начнется с нового листа. Серого, бессмысленного, лишенного будущего. И, скорее всего, лист будет очень коротким.       Не лучше ли переползти в ванную? Там тоже есть стены, рядом унитаз, очень востребованная вещь в последнее время, и прекрасный прохладный пол. Настоящее блаженство.       Уже на пороге этого благословенного кафельного рая, где ему все же пришлось подняться на ноги, бутылка выскользнула из его пальцев и разбилась, и ее оглушительный звон отозвался новой вспышкой головной боли. На белой плитке растеклось янтарное пятно с сильным запахом солода.  — Твою мать…       Для расстройства особых причин не было. У ванны стояла другая бутылка, очевидно, забытая в один из предыдущих его походов, и забытая очень кстати. Она была пуста лишь наполовину, что отсрочивало вылазку за следующей на некоторое время.       Пока он тянулся за ней, в левой руке что-то ужалило. Локоть подогнулся, и Регис едва не улетел в пол носом, но успел схватиться за край ванны. Дотянувшись до заветного сосуда с медовой отравой, заметил на ванной кровавые разводы. Довольно крупный осколок впился в край ладони и напоминал неправильной формы рубин. Красивое зрелище, да и больно почти не было. Боль ощущалась словно бы сквозь пелену, на расстоянии, не доходя до болевых центров целиком.       Плохо. Боль притупилась, но не память.       «Сколько… Сколько мне нужно еще в себя влить, чтобы забыть? — мысли ворочались неохотно, будто в густом клее. — Я… Я помню. Выходные. Да, мы провели выходные вместе. Она ушла в воскресенье вечером, как обычно. А потом? Потом началось… все это»       Синоптики пророчили внезапно теплое начало февраля, и каким-то неведомым образом их прогноз сбылся. Февраль действительно принес с собой кратковременную оттепель и погрузил мегаполис в слякоть и грязь. Правда, продлилось это недолго. Зима все же решила вернуться к своим обязанностям, все растаявшее быстро заморозила и превратила в самый настоящий каток. Люди шли стабильным потоком с растяжениями, ушибами, кого-то привозили с переломами. Некоторых сшибали зазевавшиеся водители, не привыкшие к такому состоянию дорог. Пациенты сидели в приемном покое и бурно обсуждали сложившуюся ситуацию. Одни винили во всем аморфность городских властей, другие — глобальное потепление и как следствие природные катаклизмы, третьи и вовсе твердили о масонах, пришельцах и великом заговоре правительства. Травматолог быстро запросил помощи, и Йен своим привычным не терпящим возражений тоном отправила к нему Региса, мол, в хирургии пусть Русти с интернами упражняется. Регис возражать не стал, тем более что в сломанных костях понимал куда больше своего рыжего коллеги.       Очередным пациентом была молодая женщина, типичный кидалт, судя по одежде и нашитым на рюкзак нашивкам. На вид ей можно было дать не больше двадцати, однако в карте числилось на десять лет больше. Она сильно хромала на правую ногу, но при этом пребывала в удивительно хорошем настроении.  — Ну что там? — с любопытством спросила она, пока Регис разглядывал снимок.  — Ничего особенного. Закрытый перелом проксимальной фаланги пятого пальца.  — Чего?  — Мизинец, говорю, вы сломали. Весьма деликатно, должен сказать. Очень аккуратный слом.       От этих слов она отчего-то расцвела еще больше.  — Серьезно? Ну вот, я же говорила, что сломала! А то муж заладил «вывих, вывих»! И чего теперь делать?  — Играть в футбол точно не советую. А так поменьше ходить, есть больше кальция. Медсестра сейчас поставит фиксатор. Недели три-четыре похромаете. Я вам все напишу. Вы мне только скажите, это как же вы умудрились так поскользнуться, что сломали именно мизинец?  — А кто вам сказал, что я поскользнулась? Об угол кровати приложилась.  — Классика, — Регис вручил ей листок с рецептом. — Придется вам обзавестись тростью.  — Круто! Буду как доктор Хаус!  — Наверняка, только никакого викодина. Будьте здоровы, барышня.       Девица захромала в коридор, откуда донеслось радостное «Перелом! Мой первый перелом, представляешь?!»       Регис усмехнулся. День уже прошел не зря — он узнал, что и перелом может быть причиной радости.       Настроение было необычно хорошим, несмотря на то, что рабочая неделя только началась. Наверное, так чувствовали себя все нормальные люди, так и должна проходить жизнь. Когда в обед приходит чувство голода, а не тошноты и желания свернуться клубком на кушетке. Когда легко проснуться и так же легко заснуть. Это радовало, но… Всегда было проклятое «но». Затишье всегда предвещало нечто недоброе.       В дверь негромко постучали. В кабинет заглянула медсестра в розовом медицинском костюме, с аккуратно подвязанными русыми волосами.  — Доктор Годфрой, там в первой смотровой женщина, просит осмотреть швы.       Многие из его коллег подобные мелочи скидывали на тех же самых медсестер. Среди хирургов бытовало мнение, что осмотр и снятие швов, перевязка и прочие незамысловатые процедуры удел исключительно младшего медперсонала. Встречались те, кто наотрез отказывался заниматься этой работой из нежелания пачкать руки. Регис таких не понимал. В его голове не укладывалось, чем простейшая медицинская процедура могла навредить авторитету мастеров скальпеля и зажима.  — Сейчас буду.       Взяв у медсестры карту пациентки, он двинулся к нужному кабинету.       В первой смотровой его ожидала женщина лет пятидесяти и что-то напряженно высматривала в окне, занавешенном длинными жалюзи. О ней с первого взгляда можно было сказать, что своей энергией и напором она даст фору всему новому поколению. На не самом симпатичном лице, напоминающем мордочку не то мопса, не то жабы, застыла гримаса вечного недовольства, будто бы ей вместо каждодневного завтрака подавали миску собачьего корма. Регис часто с такими сталкивался. Это был тот тип людей, что любил скандалить в очередях из-за мелочей, а их внушительные габариты становились хорошим подспорьем в борьбе за место поближе к заветной двери кабинета.  — Добрый день, миссис… — Регис заглянул в карту. — Миссис Золсток. Что случилось с вашими швами?       Из маленького ящичка на стене торчал желтоватый палец латексной перчатки. К их тесным объятиям привыкнуть так и не удалось, хотя с каждым годом их старались сделать еще комфортнее. Регис вытянул пару.  — Не прошло и года, — неприязненно отозвалась мадам. — Неделю назад мне вырезали жировик, и теперь шов…       Печальную историю своего шва мадам Золсток так и не окончила. Стоило ее юрким злобным глазкам сфокусироваться на враче, пришедшем ее осматривать, с ней начали происходить удивительные метаморфозы. Регис на секунду испугался, что ее вот-вот хватит удар.       Недовольная пациентка сначала резко побледнела, потом побурела, приобретя насыщенный сливовый оттенок, а после завыла и потянулась к сумочке, стоявшей позади нее на смотровом столе.  — Миссис Золсток, что с вами? — обескураженно спросил Регис.       Он сделал к ней пару шагов. Миссис Золсток издала воистину невозможный для человека звук, напоминающий треск мясорубки, перемалывающей щебень.       Секундой позже Регис ощутил сокрушительный удар маленькой, но сильной ногой в пах, от которого его согнуло пополам. Ему прилетало туда и раньше, по юности, когда проще было разнести оппоненту лицо, нежели что-то доказать словесно. Но то были дела давно минувших лет, и он надеялся больше никогда не получать столь подлых и унизительных ударов.       Воинственной пациентке этого показалось мало. Вслед за пинком, сравнимым с ударом лошадиного копыта, ему в лицо брызнуло что-то резко пахнущее, от чего зачесалось в носу, а после глаза и кожа начали быстро плавиться.       Вердикт доктора Эйльхарт, заведовавшей отделением офтальмологии, утешал. Она окинула масштаб трагедии своим суровым совиным взглядом, приказала медсестре принести содовый раствор и молоко из кафетерия, а после взялась за работу. Результатом ее стараний стало то, что Регис по итогу все же смог открыть опухшие глаза и даже что-то видеть. Филиппа заверила, что зрение не пострадает и полностью восстановится через пару дней.       Горящее лицо, саднящие, будто от песка, глаза и ушибленное достоинство вкупе образовывали настоящую мечту мазохиста. Регис сидел в мягком кресле в кабинете Йеннифэр, борясь с неистовым желанием свернуться в позу эмбриона, и старался не смотреть на свет.       Миссис Золсток, или как ее мысленно прозвал Регис «мадам Пони», сидела там же, но у противоположной стены, вцепившись в сумку и держа ее наподобие щита. Ее маленькие жабьи глазки блестели и метали молнии, а из дряблых губ летела грязь.  — Миссис Золсток, будьте любезны, перестаньте орать, — Йеннифэр теряла последние крохи своего далеко не ангельского терпения. — Объясните, пожалуйста, еще раз, зачем вы напали на моего лучшего хирурга и брызнули в лицо перцовым баллончиком?  — Лучшего хирурга?! — заскрипела мадам Пони. — Вы совсем с ума сошли, милочка? Вы подослали ко мне самое настоящее чудовище! Маньяка-насильника! Это же кровопийца самый натуральный!  — Я довольно близка к тому, чтобы сойти с ума. С чего вы взяли, что доктор Годфрой маньяк?       Миссис Золсток, пыхтя, как заправский чайник, принялась копаться в сумке, чтобы извлечь на свет новенький смартфон.  — А с того, что об этом пишут! Вот, смотрите сами!       Йеннифэр с нескрываемой неприязнью взяла девайс истеричной женщины и принялась что-то читать. Выражения ее лица Регис не видел, но отчетливо слышал насмешливое хмыканье.  — Чушь собачья, — объявила она. — Такую чушь может написать кто угодно, без веских улик это просто балабольство.       «Жаба» напружинилась.  — Балабольство?! Это глас народа, доктор Венгер! Только там пишут правду, такие же простые люди, как я и эта Нэтали Юранис! Бедняжка, что пострадала от лап этого монстра! Вы только посмотрите на него, это же натуральный вампир! Кто знает, чем он еще занимается, пока никто не видел? Что он делает с пациентами, после того, как колет им наркоз? Не удивлюсь, что кровь попивает через капельницу!       Знакомое до боли имя резануло по ушам, затмило боль в паху и глазах. Регис почувствовал, как у него холодеют руки и ноги.  — С вас, уважаемая миссис Золсток, при всем желании пить нечего, — прикрыв глаза, отозвался он. — У вас и крови-то нет наверняка. Одна желчь.  — Нет, ну вы видели?! Он еще и огрызается.  — Наркоз вводит не хирург, а анестезиолог, и она девушка, — холодно ответствовала Йеннифэр. — На месте доктора Годфроя я бы сказала что-нибудь покрепче. Но он достаточно интеллигентен, чтобы этого не делать.  — Девушка, как же, — фыркнула мадам Пони. — Так я и поверила. Ничего, сейчас приедет полиция, и мы разберемся, что за бардак у вас тут творится. Я напишу жалобу во все инстанции, чтобы вашу богадельню прикрыли к чертовой матери! До всех донесу, что вы, доктор Венгер, укрываете насильника!       Йеннифэр голоса не повышала. От нее и без крика исходил прямо-таки морозный холод.  — Ну конечно, разберутся. Сейчас и юрист наш подойдет, чтобы составить иск больницы к вам. Быть может, доктор Годфрой тоже захочет подать против вас иск, за клевету и нанесение легких телесных.       Миссис Золсток зашлепала губами, забыв задействовать голос, но после спохватилась.  — Ко мне? Это еще за что?  — Вы нанесли травмы моему подчиненному, на котором лежит колоссальный объем работы. Значит, множество пациентов не получат должного ухода, а мы понесем убытки. Это раз, — Йеннифэр принялась загибать пальцы. — Вы напали на моего подчиненного, это как отдельный факт. Это два. И три — вы голословно обвинили доктора Годфроя, чем оскорбили его честь и достоинство. Надеюсь, вы готовы противостоять целой команде наших адвокатов, миссис Золсток. Это будет очень занимательный процесс. Или же мы можем поступить иначе. Доктор Годфрой напишет абсолютно такой же пост, только о вас. И мы посмотрим, насколько вам понравится отмываться от этой грязи.       На этом непоколебимый монолит праведного гнева пациентки дал трещину. Она злобно зыркнула на главврача. — Я не намерена терпеть ваш произвол. Я до всех донесу, расскажу всю правду! Коновалы! Насильники! Кровопийцы! Да я вас всех в бараний рог!  — Ну что же вы так нервничаете? Мне вызвать бригаду санитаров? У нас отличное психиатрическое отделение. Первый укол галоперидола бесплатный.       Даже при своем пострадавшем зрении Регис видел, как округлились маленькие поросячьи глазки скандалистки. Она снова принялась менять цвета и остановилась на буром. Из ее ушей вот-вот должен был повалить пар.  — Вы… вы тоже маньячка, — она попятилась к двери. — Я скажу всем! Я всем скажу!       Она выкатилась из кабинета, не забыв, разумеется, хлопнуть дверью так, что закачались массивные стебли комнатных растений.       Воцарилась долгожданная тишина. Регис с некоторым облегчением вздохнул, насколько позволяли болезненные спазмы в теле. И только эти спазмы напоминали, что произошедший катаклизм был не порождением фантазии, не сном, не галлюцинацией, а самой неприглядной реальностью. Грязной, жестокой и неумолимой.       Нэтали все-таки это сделала. Запустила медленную бомбу, которая непременно скоро должна была взорваться, как только наберет достаточный заряд праведного гнева общественности.       В дверь снова постучали.  — Войдите, — Йеннифэр устало вздохнула.       К большому облегчению Региса, в кабинет вошла Трина. Вид у нее был довольно встревоженный, но ей хватало самообладания не впадать в истерику, подобно ушедшей мадам Пони.  — Доктор Венгер, могу я с вами… — начала она. После она увидела его. — Боже, Регис, твое лицо…       Трина присела на кожаный диван, потянулась к его лицу. Он позволил ей дотронуться, но после мягко отстранился. Трина намек поняла. — Можешь, — кратко отозвалась Йен, возвращаясь за свой стол. — Регис, я даже не рассматриваю вариант, что это писево в Твиттере может оказаться правдой. И понятия не имею, кто такая Нэтали Юранис. Но очень советую тебе с этим разобраться. Этой хабалке Золсток я рот прикрыла, но неизвестно надолго ли. Чует мое сердце, сейчас начнется такая буря дерьма, что вовек не отмоемся, так что позвони своему адвокату, на всякий случай.  — Прошу прощения, доктор Венгер, а что за «писево»?       Регис поднял болящие глаза на начальницу. Та смотрела на него в упор, после перевела взгляд на психотерапевта.       Скрываться было негде. Да и поздно.  — Некая Нэтали Юранис опубликовала запись в Твиттере, — сдержанно сказала Йеннифэр. — Утверждает, что Регис ее споил, затащил к себе домой и изнасиловал.       Трина издала нервный смешок.  — Это что, шутка какая-то? И как давно появилось… это?  — Судя по тому, что я увидела в телефоне этой коровы, пару часов назад, не больше. Чушь или нет, разлетелось уже будь здоров. И вот еще что… Возьми-ка отпуск, Регис. Глаза подлечи, особо нигде не отсвечивай, и будь готов к общению с полицией. Если что, мы за тебя поручимся, не беспокойся. Все, езжай домой.       Последняя фраза Снежной Королевы была сказана с необыкновенным, нехарактерным теплом.  — Благодарю, Йен, — глухо ответил тот.  — Я могу его подвезти, если позволите. У меня как раз последний пациент перенес сеанс на конец недели.  — Можешь. Думаю, вам есть о чем пообщаться.       В янтарное пятно на белом кафеле вторглись алые капельки. Кровь сочилась из порезанной ладони, стекала по предплечью, оставляя за собой красивые дорожки, и беззвучно падала в разлитый виски. Смешение двух чуждых жидкостей порождало новый цвет, приобретало причудливые формы.       Регис тупо смотрел на торчащий в ладони осколок. Его забавляло это зрелище. Боль скорее напоминала зуд и не доставляла большого дискомфорта.       Новый глоток. Снова упругий удар в виски, головокружение, краткий миг онемения. Благородный вкус солода уже давно пропал, осталось только жжение на языке.       Не было этому конца и края. С кривой ухмылкой побежденного Регис выпрямился, чтобы лопатки плотно соприкоснулись со стеной, и ткнулся затылком об сияющий белый кафель плитки. Затем снова и снова, каждый раз вкладывая в удар чуть больше усилия. Без толку. Голова болела и кружилась, а картинки минувших дней, что комикс, сменяли одна другую. Они будто висели в воздухе, и ни алкоголь, ни удары головой не могли их отогнать. Закрыты глаза или нет — все едино.       Он все еще помнил.       Мягко хлопнули дверцы машины, и звуки улицы стали намного глуше. Как будто даже стало безопаснее в этом коконе из стали, ткани и пластмассы.       Прежде чем завести двигатель, Трина сделала то, чего не могла позволить при начальстве — потянулась со своего сидения, и Регис оказался в объятиях, крепких, искренних и пахнущих смесью цветочных духов и ее тела.  — Как ты? — спросила Трина. Подушечка ее большого пальца ласкающим, едва ощутимым движением прошлась по левой щеке, наиболее пострадавшей. — Мне Шани позвонила, сказала, что в смотровых происходит какой-то бардак.  — Быстро слухи несутся. Все уже хорошо. Филиппа говорит, что раздражение скоро пройдет, нужно только прокапать лекарство пару дней.  — Ну хорошо, — вздохнула женщина. — Пристегнись, пожалуйста.       Дорога до его дома и так занимала немного времени, а на машине и вовсе было ехать минут семь, не дольше. Семь минут на то, чтобы придумать что говорить. До конца поездки Трина вопросов не задавала, но не нужно было быть экстрасенсом, чтобы предугадать, что она это сделает.       «Тойота камри» остановилась в нескольких шагах от крыльца его многоквартирного дома. Но оба продолжали сидеть в тягучем молчании, отвратительно душном. Хотелось открыть окно, несмотря на легкий морозец.       Но играть в молчанку до конца вечера было бесполезно. Регис собрался с духом.  — Что-то мне подсказывает, у тебя есть вопросы, — сказал он, глядя куда-то в сторону.  — Да, мне очень интересно услышать эту занимательную историю. Пока я вела сеанс у клиентки, мне прилетело пять сообщений в Инстаграме о тебе и этой… Нэтали Юранис. Это что вообще за пигалица?  — Уже и там разнеслось? — ужаснулся хирург. — Ох… Ненавижу соцсети.  — Разумеется. Рассказывай, что это за история.       Семи минут поездки оказалось слишком мало, чтобы придумать гениальную сказку, способную убедить Трину. Правда же никак не желала сходить с языка, встала в горле, будто оторвавшийся тромб.  — Регис, — чуть громче произнесла Трина. — Ты меня вообще слышишь?  — Слышу.  — Тогда почему молчишь? Я не люблю со стенками разговаривать, это прерогатива шизофреников.  — Не молчу, просто… Я должен был рассказать тебе раньше. Прости. Нэтали Юранис — девушка, с которой я познакомился в баре Лютика. У меня был очередной кризис, я слегка слетел с катушек и прилично набрался. Сама знаешь, в такие моменты мужчинам кажется, будто им срочно нужна женская компания. Вот я ее и нашел, на свою голову. Мы выпили вместе, она легко согласилась пойти ко мне, для вполне понятных целей. Наутро я проснулся с дичайшего похмелья и застал красавицу за попыткой украсть у меня наличку из бумажника. Заявлять на нее я не стал, просто выгнал. Ты только не подумай обо мне плохо, милая, она совершеннолетняя.  — Я об этом не спрашивала.  — Я на всякий случай. Так вот, не так давно она вдруг начала преследовать меня в интернете, по всем страницам. И позавчера заявилась ко мне на новую квартиру. Требовала, чтобы я ушел к ней, якобы она безумно меня любит. Пригрозила, что обвинит меня в… вот этом, что ты видела, если я не брошу тебя через два дня. И у нее явно проблемы с математикой, судя по тому, что двух дней не прошло.       Трина выслушала молча. Молчала и пару минут после того, как он закончил. Женщина сидела, потупив взгляд, и было только слышно ее чуть участившееся дыхание.  — Это из-за нее у меня тогда случилась паническая атака, — зачем-то добавил Регис.  — Почему ты мне ничего не сказал? Почему соврал? — наконец, промолвила она.  — Я не смог. Не хотел взваливать на тебя это. К тому же, после того, как ты рассказала о своем бывшем, который так же снимал девок в баре, я подумал, что ты тоже испытаешь отвращение.       Трина повернулась к нему.  — С чего ты это взял? Регис, это то, что было твоем прошлом, я не могу это никак изменить, и не важно, что я при этом чувствую. Да, я не одобряю таких поступков, но ему есть вполне логичное объяснение. Я принимаю тебя со всем твоим прошлым. Ты… Ты что, боишься меня? Я думала, мы решили друг другу доверять.       Он вспомнил их первое свидание. Вспомнил темные воды, в которые, как ему тогда казалось, он был готов погрузиться. И как его охватил ужас от одной мысли, что Трина узнает о преследовательнице и уйдет. Посмеется, презрительно ухмыльнется и пойдет шептаться об этом с коллегами. И пришлось тогда выбраться на старый берег, пустой и безжизненный, но ставший таким привычным.  — Прости, — мрачно проговорил он. — Это не так просто, как мне думалось. Я многое повидал за свою долгую, никчемную жизнь, и понял одну вещь. К хорошему привыкать нельзя. Я хотел быть готовым к тому, что ты уйдешь, не вынеся моих особенностей.       Ее веки задрожали. Трина несколько раз моргнула.  — Чего? — ошеломленно переспросила она. — Я сделаю что? Уйду? А с какой стати? Очень интересно получается… Мы полгода вместе, но и все эти полгода ты держишь меня на расстоянии вытянутой руки. Да, срок небольшой, но все-таки. Я тогда не понимаю, что между нами было, как это тогда назвать. И уж совсем интересно, какие еще скелеты пылятся в твоем шкафу.       Его будто ударило током.  — Ты же не веришь в эту чушь? — тревожно спросил Регис. — Ты же можешь различить нормального человека и психопата.  — На самом деле сделать это крайне сложно. Кроме того, мы условились, что между нами не будет отношений «врач-пациент». Я тебя таковым не воспринимала. И теперь боюсь, что вообще тебя не знаю.       «Это происходит не со мной, — подумал Регис. — Создатель, это просто не может происходить со мной»  — Не такой уж я и хороший человек, так? — хирург грустно улыбнулся.       Психотерапевт покачала головой.  — Нет, — медленно ответила она. — Человек ты хороший. Только вот до безумия влюбленный в свою депрессию и все, что идет к ней в комплекте. Тебе с ней плохо, но без нее ты — не ты. Так легче, так лучше спится по ночам, когда не нужно думать о чувствах других. Я не смеюсь над твоими проблемами, не считаю их надуманными. Просто вместо того, чтобы извести, ты их лелеешь. Рука помощи кажется тебе угрозой устоявшемуся миру. Перемены, которых ты так боишься, все равно что хирургическое вмешательство. А опухоли, которые тебя убивают, ты почему-то не хочешь вырезать.  — Ошибаешься, — как можно мягче ответил Регис. — Я не чураюсь помощи. Если бы это было так, разве пошел бы я лечиться? Я и сейчас не намерен биться с этим в одиночку, просто тебе в этой войне делать нечего. В любом случае сейчас вопрос должен идти не о доверии и моей дурной привычке все держать в себе. Куда больше меня заботит твоя безопасность, потом уже моя репутация и свобода. Нэтали, если я так смею выразиться, явно душевнобольная. Я люблю тебя, Трина. И не могу допустить, чтобы она исполнила свои угрозы в твою сторону.       Снаружи шел снег. Люди бродили туда-сюда, каждый по каким-то своим делам, по своим целям. Неспешно шуршали шинами автомобили, самых разных расцветок и моделей, похожие на игрушки невидимого огромного мальчугана. Жизнь за автомобильным стеклом напоминала зацикленное видео, из тех, что предназначены для расслабления и концентрации на работе. В салоне же время будто остановилось.  — Я думаю, нам лучше пока больше не видеться, — сказал он, покусывая кончик большого пальца. — На некоторое время. Неизвестно, во что перерастет вся эта катавасия.  — Не видеться? — Трина дернулась так, будто бы получила пощечину. — Ты… ты же не серьезно, верно? Нельзя потакать ее требованиям, чтобы она почувствовала власть над тобой. Даже если она осмелится сунуться ко мне, поверь, она сильно об этом пожалеет.  — Дело не в ней. Сейчас я по уши в дерьме. Она сказала все верно — никто не захочет лечь под мой скальпель. И нельзя, чтобы и ты осталась без клиентов. Я же говорю, все это временная мера, милая. Я вовсе не хочу разрывать отношения, просто прошу, услышь меня. Я делаю это тебе во благо, и мне… Мне от этого ничуть не проще, чем тебе.       Ее лицо приобрело землистый оттенок. Он ожидал яростных протестов, ожесточенного дальнейшего спора на повышенных тонах. Но вместо этого получил лишь усталый взгляд, потухший и стеклянный, как после долгой бессонницы.  — Да, — еле слышно выдохнула Трина. — Похоже, что так. Платишь мне той же монетой. Что же, справедливо. Во благо так во благо. Будь по-твоему.  — Я свяжусь с тобой при первой возможности. И вот еще что… Лучше поживи пару дней в другом месте. На всякий случай. До встречи, дорогая моя. Береги себя.       Ответа не последовало, как и реакции на скупой поцелуй в щеку, поскольку лицом Трина к нему не повернулась. Как только он отщелкнул ремень безопасности и хлопнул дверью, белая «тойота» сразу же тронулась с места. Регис обернулся и смотрел ей вслед, насколько позволяли слезящиеся глаза. Никаких прощальных переглядов, прикосновений и слов.       Дома было тихо, молчала даже соседская собачонка. Свет фальшивого камина не казался уютным и теплым. Стены сомкнулись, стали ближе друг к другу, и комната съежилась до размеров маленькой камеры.       Сняв верхнюю одежду, Регис прошел в гостиную, уселся на диван и долго думал. Обо всем.       С декоративной полки игривым бликом фальшивого огня подмигнула пузатая бутылка дорогого виски.       Человек по имени Калеб Менге к своей профессии относился как к любимой женщине, и работу выполнял с неподдельным трепетом. Будто сошедший со страниц учебника по истории, из раздела об инквизиции, он выглядел дружелюбным и приятным человеком, но ровно до тех пор, пока не открыл рот. Ему не был нужен устрашающий средневековый инвентарь, коим раньше можно было выбить любое признание, что вовсе не исключало наличие оного где-нибудь в чуланах полицейского участка. Достаточно было слов, произнесенных его мягким, но наводящим ужас голосом, и хотелось каяться во всех смертных грехах этого мира.  — Решили играть в молчанку? — вежливо осведомился Менге, после того, как его очередной вопрос остался без ответа.  — Зачем же сразу «играть»? — ответил Регис вопросом на вопрос. Он сидел, откинувшись на спинку стула, настолько удобно, как только позволяла его конструкция. — Если память мне не изменяет, а она верна мне уже довольно много лет, то Конституция гарантирует мне право ничего не говорить без моего адвоката. А он, как вы знаете, еще в пути.       Следователь улыбнулся, и улыбка эта была паскудной. Впечатления добавлял крупный шрам, начинавшийся над левой бровью, пересекавший глаз вертикальной чертой и заканчивавшийся на скуле.  — Еще один искренне верующий в правдивость всех этих клише из кино, — усмехнулся он. — Вы что, правда верите в то, что его присутствие что-то изменит? Что Конституция стоит на страже интересов таких отбросов, прикрывающихся маской благости? Ваш адвокат получит свою плату, даже когда я тебя посажу.       Регис обратил внимание, что вместо слова «если» Менге сказал «когда». Будто бы решение было уже принято, и все разворачивающееся действие являлось не более чем фарсом.  — Когда судья зачитает тебе приговор и ударит молотком о стол, — продолжал следователь мягким, почти мурлыкающим голосом, — твой адвокат пожмет плечами, посмотрит свой счет, где будут все заплаченные тобой деньги, и поедет домой, к жене и детям. А ты отправишься за решетку. В Синг-Синг или Аттику, как карта ляжет. А там тебя будут ждать удивительные новые знакомства, новые законы, новая жизнь. В таких местах, как правило, карма расправляет крылья. И ты узнаешь, как себя чувствует щуплая девочка, которая не хочет излишнего внимания со стороны мужчины, но ничего не может с этим поделать.       Под самым потолком на них пристально смотрел объектив маленькой видеокамеры. Горела красная лампочка, свидетельствовавшая о том, что идет запись. Регис едва заметно усмехнулся.  — Можешь даже не смотреть на камеру, — Калеб Менге будто прочел его мысли. — Здесь Конституция — это я. Запись включится ровно тогда, когда я скажу. И выключится точно так же. Ты, как я уже сказал, можешь играть в молчанку хоть до скончания века. Только я знаю, что ты этого не сделаешь. Видишь ли, я чую слабаков, как нетопырь мотыльков, будь у тебя в арсенале десяток непроницаемых гримас.  — Слышу тогда уж, — поправил Регис.  — Что?  — Нетопыри не чуют. Это распространенное заблуждение. Они очень хорошо слышат.       Менге прищурился. Шрам на его левом глазу начал темнеть.  — А ты поумничай, — кивнул он. — Поумничай, поможет. Не думай, что ты такой первый здесь сидишь. Интеллигентный мудак в аккуратном костюмчике, который днем спасает жизни, а как только стемнеет, бежит полосовать молодых девчушек, чья жизнь немного не удалась. Первые часы вы все такие смелые. Но в отличие от тебя я могу пойти поесть, попить кофе и поссать. Поспать могу пойти, домой, в теплую постельку. А ты можешь только сидеть и сидеть, пока тут будет мой коллега.       В тесной комнатушке Регис четко понимал, что очень скоро дознаватель перестанет ограничиваться только словами. Еще он чувствовал, что за огромным темным окном за спиной следователя явно находился кто-то еще, и в голове упорно рисовался образ какого-то извращенца в растянутой, серой от грязи майке, засаленных штанах, а вокруг расставленные баночки вазелина и скомканные салфетки.       «Они смотрят, — подумал Регис. — Они смотрят, посмеиваются и, как принято сейчас говорить, ловят кайф. Есть в этом нотка вуайеризма. Однажды Геральт мне говорил, что в дознаватели очень часто идут скрытые извращенцы, из тех, кто днем сверкает полицейским жетоном, а потом тащит домой изъятые у маньяков пленки с изнасилованиями. Потому что им нравится чувствовать власть над кем-то. Им нравится запах страха. И подобные допросы дают им те же ощущения, что и порно. Не удивлюсь, если у кого-то по ту сторону стекла сейчас эрекция»  — Ну, раз ты не хочешь отвечать на мои вопросы, — Менге закинул ногу на ногу и принялся теребить в пальцах простую синюю ручку, — давай рассказывать друг другу истории. Как в скаутах, у костра, с надетым на палочку зефиром. Ты расскажешь мне интересную историю о том, как познакомился с Нэтали Юранис, как привел ее к себе домой, и что случилось за закрытой дверью. Во всех подробностях. А я взамен тоже расскажу тебе историю о том, как не повешу на тебя два нераскрытых дела двухлетней давности.  — Простите, господин следователь, но эту историю я расскажу только тогда, когда буду держать за руку своего адвоката, мне так спокойнее. Что поделать, я был очень впечатлительным скаутом. И зефир я терпеть не могу.       Тактика измора шла на втором месте после обычного запугивания угрозами и криком. Менге уже не первый раз за все время их общения возвращался к вопросу о знакомстве с Нэтали. Раз за разом, по кругу, как будто закручивая рукоятку пресса. В этом и состояла его задача — выдавить, сломать скорлупу до прихода адвоката. Очень давно, в тот год, когда Годфрой-старший сошелся с Марией Эретайн, вся их новоиспеченная семья отправилась на отдых во Флориду. Именно в тот отдых Регис научился ненавидеть парки аттракционов настолько, что даже во взрослом возрасте не преодолел своего отвращения. Корнем всех бед стали «Русские горки», так пришедшиеся по душе мачехе. Пока отец развлекал маленького пасынка, Регис должен был познакомиться ближе с женщиной, официально заменившей ему мать. И та не придумала ничего лучше, чем потащить его на дурацкий аттракцион. Перечить ей не позволялось под страхом хорошей взбучки. И только после третьего заезда выблеванный обед вперемешку с содовой убедили разгулявшуюся женщину, что экзекуцию пора прекратить. Ощущение езды по кругу, со всеми горками и «мертвыми петлями» вновь напомнило о себе в процессе общения с лысым чудовищем, в чьих лапах была заветная кнопка «стоп».       Внешне Менге никак не выдавал нараставшую внутри злобу. Он по-прежнему мягко улыбался, не повышал голоса. Это должно было произойти чуть позже, в самый неожиданный момент, когда защита жертвы будет истончена, и удар в сердцевину почувствуется особенно болезненно. Именно так добивали тех, кого было приказано расколоть.       Воздух в комнатушке пах пылью, плесенью и внезапно озоном. Назревала гроза. Ее молнии уже сверкали в бесцветных, словно у рыбы, глазах следователя.       Дверь распахнулась внезапно, без стука.  — Прошу прощения, — в кабинет вошел адвокат, моложавый мужчина лет тридцати пяти, представлявшийся Реймондом Марлоу. — А, офицер Менге. Что, снова пытались выбить признание до начала допроса? Регис, надеюсь, вы не доставили господину Менге такого удовольствия?  — Мы еще не достигли того уровня отношений, чтобы я доставлял ему удовольствие, — отозвался тот, пожимая юристу руку.       Марлоу деловито уложил свой отделанный коричневой кожей кейс на стол, щелкнул замочками.  — Ну что, приступим, — он нацепил на нос очки без оправы.       Из той битвы умов Регис вышел победителем, не без помощи Реймонда, разумеется. Только вот победа была пирровой. Выйдя из участка, он добрел до ближайшей скамьи и без сил рухнул на нее. Теперь он имел весьма точное представление о том, как чувствует себя мясо после общения с мясорубкой. А ведь это было лишь началом всех бед.       Стараниями ли мадам Золсток или же сам собой пост Нэтали расползся по глобальной сети подобно метастазам. Регис забросил на время интернет и даже думать не хотел о том, какие реки грязи там бурлили. Не потому что ему слишком сильно хотелось кому-то что-то доказывать. Нэтали была права в одном — правда никого не интересовала. Всегда должна быть жертва, должен быть хищник, и для полноты картины спаситель или даже несколько. И спасителем себя считал каждый, кто мог нажать пару кнопочек и разнести гремящую новость как можно дальше. Регис правду знал, и этого ему было достаточно. Но вся эта гнусь, несшаяся по просторам интернета и другим медиа-пространствам, куда сильнее била по другому — по его репутации, по его детищу, которому он посвятил столько сил и лет.  — Доктор Годфрой!       Голос, окликнувший его, принадлежал женщине лет сорока на вид. Она шла по направлению к нему быстрым уверенным шагом, и ее мягкий шерстяной шарф в полоску подпрыгивал в такт ходьбе. Лично Регис с дамой был не знаком, но прекрасно знал кто она. Еще до развода он часто видел ее лицо на страницах какого-то журнала, из тех, что обычно навалены кучей на журнальных столиках в салонах красоты. Ожидая жену с очередного сеанса у косметолога, от нечего делать Регис пролистывал эти издания. Они не несли особой информативной пользы. Ему были совершенно безразличны скандалы и дрязги медийных персон, о которых и писала пресловутая дама с шарфом.       Однако ее появление было дурным знаком. В руке ее был телефон, и держала она его так, чтобы темный глазок камеры был направлен точно на него. Вот и началось. Еще не хватало, чтобы «желтая пресса» начала на него охоту.       У обочины притормозил полноприводный «форд» насыщенного шоколадного цвета и дважды кратко просигналил. Полное название машины звучало как «Ford Plot VA», но ее Геральт с любовью звал «Плотвичкой». За приспущенным стеклом мелькнула совершенно седая голова со стянутыми в маленький хвост волосами. Детектив мотнул головой, приглашая внутрь. Хирург подскочил и как можно быстрее пошел к спасительному транспорту.  — Доктор Годфрой, подождите! — снова окликнула его женщина, имени которой он даже не вспомнил. — Можно с вами поговорить? Не хотите прокомментировать то, что о вас пишут?       «Создатель, я не прошу о многом, — мысленно взмолился Регис, шагая к машине. — Пусть хотя бы он молчит. Моя голова скоро взорвется».       В салоне машины детектива было немного пыльно и пахло чем-то средним между мужским одеколоном, парами бензина и средством для мытья окон. Ничего общего с уютом белой «тойоты камри», принадлежащей Трине. Там всегда было чисто, как в спальне, и пахло горной лавандой. И от этого становилось еще тоскливее.       Создатель мольбу о тишине проигнорировал. Уже через сотню метров, на первом же перекрестке Геральт взял инициативу в свои руки.  — Ну, и как прошло?  — Дознаватель явно где-то потерял часть своей фамилии и живет не в своем времени, — туманно ответил Регис. Он не рассчитывал, что друг поймет аналогию с нацистским ученым, но объяснять не намеревался. — Мне дословно разъяснили, что меня ждет за решеткой. Разъяснили очень радостно, с нескрываемым удовольствием, будто бы я действительно этого достоин. Очень советовали сознаться во всем добровольно, а ну как срок будет не таким большим. Я скажу искренне — я верил в нашу правоохранительную систему до сегодняшнего дня и продолжу в нее верить, поскольку не все ее сотрудники такие, как Калеб Менге. По крайней мере, я рад, что меня не стали арестовывать до суда.  — Домашний арест?       Регис покачал головой, глядя в зеркало заднего вида.  — Не увидели веских оснований. Мол, пока что все эти заявления просто слова. Но я не могу быть уверен, что господин Менге не повесит на меня пару нераскрытых дел по той же статье. Геральт, избавь меня от воспоминаний о сегодняшнем дне, прошу тебя.  — Извини, — вздохнул тот. — Менге тот еще мудозвон, это тебе любой скажет. Иногда мне кажется, он работает не за зарплату, а за идею. За статистику. И ты далеко не первый, кто попал в его жернова.  — Геральт, я попросил.  — Ладно, ладно. Я «Плотву» реанимировал, если ты не заметил. Год в гараже, бедняжка, стояла, все руки не доходили за нее взяться.  — Тебе не кажется странным звать свою машину «Плотвой»?  — А что такого? В конце концов, машины не зря зовутся железными конями, а я свою считаю кобылкой. Во всяком случае, звать машину «Плотвой» не настолько странно, чем бросать свою женщину после обвинения в изнасиловании другой.       Регис ощутил легкое прикосновение гнева. Он, подобно неуловимому огоньку, то разгорался где-то в груди, потом стихал, уменьшался до размеров искры и скрывался где-то глубоко внутри. Так было на протяжении уже нескольких дней. И вот сейчас Геральт услужливо принялся на него дуть.  — Ты сделал то, о чем я тебя просил? — он пропустил мимо ушей замечание товарища.       Ривски притормозил, пропустил кучку прохожих, потом мягко тронулся дальше.  — Ага, сделал, — кивнул он, выворачивая руль влево. — Отвез Трине букет, как ты и заказывал. Только ты в следующий раз доставку оформляй, ага? Сам понимаешь, отпуск у меня не бесконечный. И вообще, зачем такие сложности? Сделал бы это сам.  — Пытался, — буркнул в ответ Регис. Он угрюмо смотрел в окно, подпирая щеку рукой. — Сначала я хотел поговорить с ней, пойти на какой-то компромисс. Хотя мое предложение и так было таковым. Она отказалась в первый раз, сославшись, что у нее пациент, и она занята. Потом я позвонил ей снова, и опять же был пациент. Все условия, что я ей поставил, полетели к черту. Потом звонил ей после пяти, и нарвался на голосовую почту. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, — она меня теперь избегает. Пришлось попросить Шани понаблюдать за ней по возможности и передать цветы.   — Ты и ее в это втянул? — поморщился детектив.       Возмущение Геральта, пусть и слабое, было вполне объяснимо. По роду своей деятельности детективу было положено заставать людей на месте преступления. Однако его все еще жёг тот факт, что и ему однажды пришлось быть застуканным в самый неудобный момент.       Случилось это на вечеринке в честь Рождества, проходившей в шикарном загородном отеле «Тихая Гавань», расположенном в самом конце Пайнвью-Драйв, окруженном заснеженным лесом. Превосходная еда, дорогой алкоголь, концертная программа с танцовщицами, намалеванными так ярко, что их косметику можно было снимать шпателем, разудалый ведущий, конкурсы и прочие развлечения, не меняющиеся из года в год. Но в тот раз Регис впервые пошел туда по собственному желанию, и увеселениями остался вполне доволен. Особенно ему запомнилось танго. Паренек, отвечавший за музыку, оказался с хорошим чувством юмора. Он поставил трек одного именитого немецкого музыканта с поразительно пошлым творчеством, а гости, уже слегка в подпитии, не раскусили подвоха. Танго и танго, кого волнует текст? Зато раскусила Трина, знакомая с творчеством певца, и Регис со своим фрагментарным знанием немецкого. И оттого танец, на который он ее пригласил, казался еще пикантнее.       Через пару часов, когда персоналу Пресвитерианской больницы не было никакого дела до уставшего ведущего и его глупых конкурсов, Трина, плотно прижавшись всем телом, прошептала на ухо предложение пойти прогуляться по гостинице и поискать тихое местечко, на что Регис дал незамедлительное согласие. И они ушли бродить по тихим коридорам, будто подростки, забравшиеся в старинный дом с привидениями. Конечно, одними блужданиями дело не закончилось. Коридоры привели их к сауне с маленьким бассейном. В тот вечер отель был забронирован только для персонала больницы, и потому помещение оказалось пустым, а этим просто грех было не воспользоваться. Обычно врачи не одобряли секс в воде, но кому вообще придет в голову слушать этих врачей? А Тринино выражение «если сильно хочется, то можно», послужило окончательным аргументом.       Вечер, а точнее, уже ночь, продолжалась. Многие гости разбрелись по номерам. Они тоже шли к своим апартаментам, но внезапно сонную тишину отеля нарушили какие-то непонятные звуки. Регису отчего-то показалось, что он слышит голос своего старого приятеля Геральта, как всегда составлявшего пару Йеннифэр на подобных мероприятиях, из приоткрытой подсобки, где обычно хранят веники, химикаты и прочий хлам. Невзирая на кокетливые протесты Трины, мол, пусть шалуны развлекаются, Регис все же потянул за ручку.       Сцена была воистину неловкой.  — Геральт? — недоуменно произнес Регис. Друга он опознал только по белым волосам, стянутым в хвост, поскольку задница детектива ничуть не отличалась от любой среднестатистической мужской задницы. — Что ты тут… Шани?!       Он сразу же крутанулся на месте, чтобы ни секунды дольше наблюдать открывшуюся картину. Доктор Оксен испуганно ойкнула и разом подтянула руки и ноги, чтобы прикрыться — ее изумрудно-зеленое платье было небрежно брошено на коробку с отбеливателем. Трина с шумом втянула воздух и закрыла нижнюю часть лица ладонями.  — Ой, как неловко получилось, — негромко произнесла она.       На корпоративах подобные вещи случались часто, и подчас к таким шалостям люди относились с пониманием. Но Регис потом думал об увиденном всю ночь. Он не знал как быть. Его друг изменил своей жене, его, Региса, начальнице. Совесть — или ущемленное эго, этого Регис так и не разобрал — требовала пойти и все рассказать. Он помнил, что такое постные лица знакомых, знавших об интрижке Лилли, их смущенное мычание и пожимание плечами. Никто не хотел брать на себя ответственность, «лезть не в свое дело», быть, выражаясь тюремным сленгом, «стукачом». А здравый смысл говорил, что нечего лезть не в свое дело. Легче не станет никому.       И он промолчал, хотя совесть и здравый смысл продолжили свою грызню. Зато Геральт и Шани чувствовали себя в бесконечном долгу за его молчание, и были готовы выполнить любую просьбу. Регис этим воспользовался. И именно по его просьбе Шани отнесла Трине букет роскошных роз «Черная жемчужина». А чуть позже заметила его торчащим из урны в коридоре больницы.  — Не втянул, а попросил, — поправил его Регис.  — И как?  — Увы, ее это не впечатлило.       Геральт не ответил, а они, между тем, уже подъехали к дому Региса. Но детектив не спешил. Он немного помолчал, что-то напряженно обдумывая.  — Может, к Лютику зайдем? — предложил Геральт. Из выемки возле рукояти переключения передач он достал начатую пачку сигарет и вытащил одну.  — Прости, друг, но мне прозрачно намекнули, что лучше в ближайшее время не светиться в людных местах и не покидать город. К тому же сам знаешь, Юлиан с присущей ему манерой болтать громко и невпопад…  — Ладно, я понял. Хотя, ты под присмотром полицейского, между прочим.  — Геральт, я жду ответа.       Детектив вздохнул, и в его вздохе слышала откровенная досада.  — Я принес цветы, как ты сказал, постучался, она открыла. Удивилась, конечно. Букет взяла. Я пытался ей объяснить, чтобы она не бесилась на тебя, мол, ты все это из лучших побуждений, и что все придет в норму.  — Дальше, Геральт, дальше.  — Дальше она отправила твой подарок в мусоропровод. Довольно спокойно, причем.  — Этого следовало ожидать. Я бы сейчас себя тоже туда отправил.  — Холера, Регис, — вдруг вспылил седовласый. — Так не делается. Ты уж прости меня за откровенность, но эти твои веники что мертвому припарка. Я помню, что вы сошлись очень необычно. Просто если ты ей не доверял, то зачем было давать ей надежду? Я знаю, тебе однажды не повезло… Но ведь есть на свете лояльные женщины, которые готовы вместе с тобой стоять на баррикадах и прикрывать, когда нужно. — Геральт, Геральт, — покачал головой Регис. — Как легко раздавать советы, правда? И тебе ли мне их давать? Я объяснил причины своего поступка Трине, и искренне надеюсь, что рано или поздно она поймет их целесообразность. Мне не страшно попасть под колья общественного мнения. Теперь, когда мне есть что беречь, я опасаюсь только за здоровье Трины. Чужая душа — потемки, а что творится в душе Нэтали не осветит ни один самый яркий фонарь.       Геральт смотрел куда-то вперед, в заднее стекло впередистоящей машины. В пальцах он мял сигарету, которую все никак не мог поджечь. Из бумажной палочки начинал сыпаться табак. — И вовсе не нужно читать мне нотаций, — спокойно продолжил хирург. — Я скучаю по ней, Геральт. Настолько, что ты даже не можешь себе представить. Прошло всего несколько дней, а я места себе не нахожу. Жду, что вот-вот откроется дверь, и она войдет, пахнущая холодом и своими цветочными духами. Нравоучения, что я, такой идиот, упустил прекрасную женщину, не помогут мне ни в одном аспекте всего этого отвратительного мероприятия. Да, возможно, я совершил глупость. Никому нет дела, почему я это сделал, почему не смог ей рассказать об этой сумасшедшей Нэтали, гораздо проще укоризненно покачать головой и цокнуть языком. Все привыкли к одному и тому же, к той обертке, которая так притягательна и удобна, достойна восхищения. Старый добрый Регис, без изъянов, всегда знающий что делать, как жить, спокойный, невозмутимый, правильный до мозга костей. Зачем кому-то пытаться влезть в мою голову, чтобы хотя бы попытаться увидеть то, что у меня внутри. Вы все решили, будто бы я не имею права на боль, на слезы, на жизнь, я всегда должен быть идеальным в ваших глазах. В этом есть моя вина, да. Я сам создал себе это лицо. Но мне это лицо и править, только вот методы пока туманны. Последнее время я все чаще слышу «что ты как ребенок, так неправильно, так поступать нельзя, это все глупость и блажь, сходи в спортзал и все пройдет», но попробуйте сделать одну вещь — представить себя в моей шкуре. Попробуйте просыпаться каждый день и убеждать себя, что нужно встать с постели, нужно что-то делать и находить аргументы к одному лишь вопросу — «зачем?». Попробуйте гнать от себя образ петли или открытого окна, потому что нет якорей, что могут удержать тебя от этого. И не смей говорить мне, что я что-то делаю неправильно.       Замолчать стоило больших усилий. Сказано было слишком много, но это было сродни рвоте — не остановишь. — Самобичевание — хреновая самозащита, — возразил Геральт. — Почувствовал за собой косяк, лапки кверху, мол, сдаюсь, я плохой, поставил бабу в уголок, а сам пошел забарывать зло. Нет, дружище, так это не работает. Бросить ее в тот момент, когда ей, пусть и в теории, угрожает сумасшедшая сталкерша, это трусость. Сначала ты бегаешь от нее после первого секса, теперь драпаешь, когда на горизонте замаячили неприятности.  — Будь по-твоему, Геральт. Я трус. Стало от этого кому-то легче? Нет. Изменится ли что-то в дальнейшем? Сомневаюсь. Я действительно думал, что поступаю правильно. Боже ты мой… Я как будто все сильнее запутываюсь в паутине из колючей проволоки. Чем сильнее дергаюсь, тем хуже.  — Значит, выдохни и дождись кусачек. И не отбивайся от рук, которые их держат.       Он сделал небольшую паузу и дружески потрепал его по плечу.  — Не переживай так сильно, — продолжил Геральт. — Все-таки, в полиции не идиоты… Точнее, не все там идиоты. У тебя хорошая репутация, ты добропорядочный гражданин, законов не нарушал. И это при том, что ты бухал после развода. Так что оставь все это дело юристу. Я прослежу, чтобы Менге не поднасрал тебе в этом деле.  — Как говаривал Бенджамин Франклин, стекло, фарфор и репутация легко дают трещину и никогда полностью не восстанавливаются. Адвокат не вобьет в головы людям правду. Они услышат только то, что хотят.  — Срать на людей. Сначала разберемся с твоей свободой, а потом возьмемся за репутацию. Все, выдохни. И звони, если что будет нужно.       Регис кивнул.  — Я пойду, пожалуй, — он щелкнул ремнем безопасности. — Спасибо за все, Геральт.       Тот ничего не ответил.       Регис вышел из машины и неспешно пошел к парадной двери. Его всего трясло, но вовсе не от пронизывающего холодного ветерка, швырявшего острые снежинки прямо в лицо.       Он знал, чем займется в этот вечер. Одна из практик, предложенных доктором Корво, предполагала выписывание из себя негативных эмоций на бумагу. Поток сознания, порой неоформленный, «без купюр», действительно помогал справляться с острыми приступами подавленности, тревоги, страха и других несчастий, ставших уже привычными. После того, как в его жизнь вторглась Трина Шрайбер, практика отошла на второй план, а потом и вовсе забылась. Теперь же ее ждало триумфальное возвращение. А сказать ему было что, хватило бы блокнота.  — Регис, — прилетело ему в спину.       Хирург медленно обернулся.  — Ты только глупостей… — начал было Геральт, но вовремя спохватился. — Ты береги себя, хорошо?  — Разумеется, друг мой. Не беспокойся.